А какие на вкус ноты?

I find it hard to tell you I find it hard to take When people run in circles It's a very, very mad world, mad world*

09. 09. 2017 год 20:44        Иногда становится холодно без причины. Это нормально. Это бывает. Просто внутри разливается злой океан, которому не нравится существовать в костяной коробке. Наружу. Наружу. Наружу. Никто не может полюбить жизнь взаперти, даже вода, такая податливая и покорная.        Но я никогда не думал, что мне станет холодно от тишины. От чего-то, чего не существует в реальности. От твоего голоса…        Ты молчишь, смотришь, по-блядски наивно хлопаешь ресницами, а я хочу разбиться вдребезги, как огромный айсберг, глыба льда. Я не могу выдержать этой тишины, она проникает под кожу, когтями цепляется за сосуды и рвет их на части. Прекрати ломать меня, прошу. Прекрати делать мне больно. Я не хочу винить себя в несуществующих грехах.        Ира попросила меня не называть тебя странным. Но я бы и не посмел. Ты скорее особенный. Только в хорошем смысле, поверь. Потому что я видел, как ты играл на стареньком фортепиано в пустом классе. Вспоминал прошлое, то время до тишины, да? Или снова ловил языком ноты? До, до диез, ми, уродливая крикливая секунда переходит в спокойную терцию. Какое-то простенькое произведение, для пианиста — словно «Собачий вальс». Но почему так красиво?        Ира сказала, что все, что ты делал раньше, было красивым. И знаешь, я верю ей. Я слышал, как она доказывала тебе то же самое, тогда, в столовой. А ты так пусто улыбался… Что я должен сделать, чтобы ты наконец улыбнулся по-настоящему?        Помаши мне ладонью, Антош. Поздоровайся на языке жестов в следующий раз. Или лучше шепотом. Или в полный голос. Я хочу ловить не только снежинки. Я хочу знать, что ты меня замечаешь… ***        В среду Антона не было на уроке. Ирина, которая по личным причинам попросилась в этот день на урок ко второй группе, сообщила, что он скорее всего будет отсутствовать до конца недели.        — У него возникли небольшие проблемы, Арсений Сергеевич. Он попросил меня передать, что может взять тему для реферата на дом, чтобы не отставать по оценкам, — объясняла девушка, специально пришедшая в класс пораньше, чтобы обсудить с преподавателем этот вопрос.        — Он так сильно волнуется из-за оценок? — парень удивленно приподнял левую бровь. В голове всплыл их вчерашний односторонний разговор. «Я не пришел сюда учиться, Арсений Сергеевич, это я могу сделать и в классе».        Ира, будто прочитав его мысли, слегка помрачнела и объяснила:        — Когда он… перестал разговаривать, учителя начали доводить его до истерик. Я не должна говорить Вам об этом, Арсений Сергеевич, но… — она на мгновение закрыла глаза, собирая мысли в кучу, — все считали, что у него начался «подростковый бунт» и что «юношеский максимализм» у парнишки в самом разгаре. Его это угнетало и бесило. Он не появлялся в школе неделями, объясняя это тем, что его там не ждут. Его пару раз вызывали к директору и просили брать хотя бы домашние задания, чтобы «не отставать по оценкам». Он запомнил эту фразу, дал обещание послушаться и теперь всегда передает через меня просьбы для учителей. К тому же, — Ирина сделала заговорщицкую паузу, — мне кажется, что он не хочет Вас разочаровывать. Это лишь мои догадки, но, поверьте, Арсений Сергеевич, не такие уж и безосновательные.        Она снова застала его врасплох. Чертовка Ира, девочка с улыбкой набекрень, могла заставить его остолбенеть всего парой фраз. Она будто знала, на что нужно давить, с какой интонацией выговаривать слова, на что делать акценты. Она любила читать души, но порой была слишком жестока, а порой — слепа.        После ее слов Арсений не отвернулся, не отвел глаз. Она скорее всего ожидала, что что-то в его голове треснет, но он не поддастся девчонке, нет. Попов продолжал смотреть Ирине прямо в радужки, спрятанные за цветными линзами. Она думает, что спрячет свою душу за ними, да? Возможно, она права, но Арсений не покажет ей этого.        — Можешь передать Антону, что одним докладом он не отделается и что я прощу ему прогулы, если он ответит мне на следующем уроке? — парень специально сделал акцент на этом действии, чтобы Ира поняла — он тоже не промах. Тоже умеет играть в эту веселую игру «Кто кого сильнее шокирует».        — Вы имеете ввиду вслух? — зрачки Кузнецовой увеличились в размере, а улыбка стала куда уже.        — Хотя бы шепотом. И на том буду благодарен, — Арсений наконец позволяет себе отвернуться, понимая, что победил. — Я же знаю, что он разговаривает с тобой. Сам слышал в первый день. Чем я хуже?        Пауза, которая заставляет сердце перевернуться пару раз вокруг своей оси. Что не так? Почему она молчит? Разве не хочет выкинуть еще что-нибудь обидное или злобное, сболтнуть лишнего, улыбнуться, в конце концов…? Но Ира лишь закрывает глаза и дышит как-то неровно и нервно. Арсений снова поворачивается к ней и замечает, что пальцы у нее подрагивают.        — Жестоко, — когда она начинает говорить, ее голос сипит. — Это очень жестоко. Не говорите так, Арсений Сергеевич. Я не хочу терять к Вам доверие. Не надо так говорить…        Она больше не играет. Ей не весело, не смешно, нет улыбки, бесят в глазах. Есть только осипший голос, трясущиеся руки и просьбы, просьбы, просьбы. Она заставляет его чувствовать вину. Забрел не на ту территорию, перешел границу, о которой не имел понятия. Но незнание закона не освобождает от ответственности. Извиняйся, Попов. В этой игре ты всегда проигравший, ведь если попытаешься вырваться вперед, нарушишь чье-то негласное правило, уничтожишь чье-то терпение. «Одно слово — тысячи человеческих душ». Ах, Антон, Антон, почему ты пишешь такие правдивые вещи…?        — Прости, прости. Я не хотел ничего такого. Просто пошутил, — Арсений поднимает руки вверх, сдаваясь. Ира смотрит на него сквозь полуопущенные ресницы, теребя в дрожащих пальцах складки свитера, а потом медленно кивает.        — Не стоит, Арсений Сергеевич, — девушка медленно оседает на край первой парты. — Вы не должны извиняться. Это я слишком много болтаю. Все, что нужно и что не нужно. Если бы Тоша узнал, о чем мы тут с Вами разговариваем, он бы прибил меня. Глупая, глупая Ирина!        — С тобой все в порядке? — Арсению показалось, что девушка на грани обморока. — Может, воды? Или отвести в медпункт?        — Нет, нет, — Кузнецова хаотично замахала руками перед лицом. — Я просто… не важно. Просто, — она сделала паузу, вдыхая побольше воздуха, — я хочу, чтобы Вы запомнили, Арсений Сергеевич, Антон — невероятный. Всегда таким был. Что бы он не делал, у него все выходило красиво. Но его сломали, как куколку… Я… я никогда не болтала лишнего, никогда не была предательницей, но… я просто так беспокоюсь за него. Не знаю, кто ему поможет, если не я. Понимаете?        Арсений кивнул, не в силах произнести ни слова. Он читал в глазах у девушки искреннюю усталость и страх, бесконечное беспокойство за человека, который был ей действительно дорог.        — Я, наверное, плохая подруга, если треплюсь про него первому встречному, — она опустила глаза в пол, рассматривая линолеум. — Точнее поддержка. Антон ненавидит слово «друзья».        А потом парень увидел их. Маленькие кристаллики слез по ее щекам. Девушка украдкой смахнула их рукой, но Арсений все равно успел разглядеть мокрые дорожки. И поэтому не выдержал, подошел вплотную к Ирине, положил руки ей на плечи и притянул спиной к своей груди, обнимая. Он не видел, но почему-то точно знал, что ее глаза расширились, а рот чуть приоткрылся в удивленном «о», но ему было все равно.        — Прекрати клеветать на себя, — пробормотал Арсений прямо на ухо девушке. — Ты плохая подруга? Как бы ни так! Кто ходит к учителям, чтобы замолвить за него словечко? Кто пытается пресечь оскорбления и даже негативные мысли в его сторону? Кто, наконец, сейчас сидит здесь со мной и говорит о том, что хочет вытащить его из пучины отчаяния?        Ира подняла свои влажные глаза на парня. Тушь слегка размазалась, но она все так же оставалась чертовски привлекательной. В голове у Арсения на минуту промелькнула мысль: «И почему Антон не начал встречаться с ней? Такую красавицу грех пропускать», но он тут же смутился сам себе.        — Знаешь, кто больше всего нуждается в поддержке? — спросил Попов, неотрывно глядя в заплаканные глаза напротив. И зачем она спрятала свои настоящие радужки за этими черничными линзами? Теперь ее взгляд, словно черная дыра, засасывает куда-то в бездну…        — Те, кто чаще всего от нее отказываются, — ответила девушка, снова сжав в пальцах складки свитера. Арсений уже хотел задать вопрос, откуда она об этом знает, как Кузнецова перебила его мысли. — Антон говорил то же самое мне, когда я оказалась в трудной ситуации. Я повторила ему это совсем недавно, а он лишь посмеялся. Так неискренне…        У Иры в глазах отразилась грусть. Арсений сильнее прижал хрупкое тело к себе, наплевав на всю мораль и уже не задумываясь об адекватности своего поведения. Ему лишь хотелось успокоить этого потерянного, измучившегося ребенка, способного пройти сквозь все препятствия, но боящегося распахнуть крылья.        — Мы вместе спасем его, ладно? — наконец произнес он. Это решение появилось в голове уже очень давно. Как только он увидел Шастуна впервые, он понял, что хочет воскресить в этом мертвом мальчишке того, прежнего улыбчивого Тошу. Но он не знал как. А теперь рядом есть Ира, которая хочет того же. Все станет проще. Все получится.        — Но… — девушка попыталась что-то сказать, но Арсений ее перебил.        — Не волнуйся, я не требую рассказывать мне всего. Если я не имею права знать, то я не буду нарушать этот запрет. Если Антону будет надо, он расскажет сам. Я просто хочу помочь тебе тем, чем могу. Я не имею права позволить тебе плакать. А еще… не могу смотреть на его безжизненное лицо, на эти пустые глаза. К тому же…        — Он Вам интересен, да? — спросила Ирина, стирая тыльной стороной ладони слезы с щек, размазывая тушь по всему лицу и снова хитро улыбаясь.        — Я бы сказал, любопытен, — уточнил Попов, прочитав не самый приятный подтекст в предложенном девушкой варианте. — Так ты согласна на мою помощь?        Ира думала всего пару секунд, а потом кивнула.        — Хорошо, Арсений Сергеевич. Только, прошу Вас, ни слова Антону. Ни одного намека, ни одного лишнего взгляда. Иначе он просто уничтожит меня, — попросила она, медленно выбираясь из объятий преподавателя и вставая на ноги. Скоро должен быть звонок на первый урок.        — Конечно, само собой. Я же не совсем идиот, правда? — Арсений усмехнулся, возвращаясь к своему столу. — Команда?        — Команда… — отозвалась девушка эхом и улыбнулась.        Уже вечером, зайдя в Инстаграм, Попов увидел новую публикацию.        @ira_ne_otMira_: Даже в самые темные времена найдется тот, кто протянет руку. Там, внизу, пучина отчаяния. Всего шаг — и вы уже падаете. Но одно единственное согласие может стоить вам жизни        На фотографии — Ирина в легком летнем платье, сидящая на самом краю крыши многоэтажки. Она смеется в камеру, а за ее спиной горит полоса заката. «Больше не плачет», — промелькнуло в голове парня, и он улыбнулся. Как же для нее должен быть важен Шастун, если даже шанс на помощь ему может обеспечить ее счастье? Помнится, сам Арсений когда-то тоже был таким, безгранично преданным одному человеку. Это так глубоко в прошлом, что не так-то просто достать, но иногда всплывает, и становится до ужаса больно…        Засыпал Попов с одной единственной мыслью. «И почему же они все-таки не встречаются?» ***        В субботу дождь шел с самого утра. Такой неприятно моросящий, будто кто-то там, наверху, решил окропить Землю из пульверизатора. Тучи серыми кардиналами бродили по небу, ревностно охраняя свои владения и наблюдая за людьми, будто решая, кого и как наказать в следующую секунду. Они медленно переползали из одной точки города в другую, но ни в какую не собирались уходить восвояси. Было непривычно холодно для обычно сухой и жаркой южной осени, но всем это даже нравилось. Люди устали от постоянного надоедливого солнца.        Арсений сидел у окна в полупустой аудитории и смотрел на улицу, где тучи уже успели сгрудиться в одну кучу и теперь злобно посматривали вниз, готовясь нанести удар по городу. Собиралась сильная гроза. На востоке уже были слышны первые раскаты грома. Радовало одно — завтра выходной, и он наконец сможет увидеться со своим старым университетским знакомым. Они договорились о встрече еще давно. Миша всегда считался первоклассным вокалистом, занимал почетные места на крупных конкурсах, выигрывал громадные денежные гранты. Арсений хотел уговорить его поделиться парой советов с его учениками в ближайшую среду и очень надеялся на его согласие. Но это все предстояло лишь завтра. Сейчас же приходилось только любоваться крупными каплями, медленно опускающимися на стекла и оставляющими за собой кристальные дорожки.        Попов всегда считал, что шестидневку придумал Дьявол. Еще учась в школе, он чувствовал несправедливость, что многие его друзья в субботу уже наслаждались законным отдыхом, гуляли, играли в «Соника» и «ГТА» на старенькой приставке, а ему приходилось вставать черт знает во сколько и переться черт знает куда, чтобы «впитать в себя важные знания, которые точно пригодятся в жизни». Это его бесило, выводило из себя.        Взрослея, уже в университете, Арсений смягчил свое отношение к субботам. Они превратились для него в еще одну возможность увидеться с друзьями. В субботах всегда была какая-то атмосфера праздничных дней, когда вас отпускают с учебы пораньше. А еще именно эти дни недели были почему-то самыми уютными и теплыми.        Сохранив это ощущение и после университета, Арсений решил поделиться им со своими учениками. По дороге в школу он заскочил в продуктовый и купил там пару упаковок пластиковых стаканчиков, фруктовый чай в пакетиках и песочное печение, похожее на то, что готовила ему его мама. Парню очень хотелось превратить первую субботу на новом месте в праздник и в уютные посиделки. К тому же, сегодня у него было всего четыре урока, и все из них — с выпускными классами. Попову нравилось думать, что, уйдя из школы, его ученики запомнят этот день и будут рассказывать о нем своим новым друзьям в университетах.        Именно поэтому с самого утра Арсений встречал ребят прямо у входа в класс, держа в руках стаканчик с горячим чаем и улыбаясь. Он специально поставил парты кругом, так, чтобы все могли с легкостью увидеть друг друга. Однажды одна из его учителей сказала ему важную вещь: «Люди могут довериться друг другу только тогда, когда смотрят прямо в глаза». Арсений усвоил этот принцип и всегда им пользовался.        Уроки были в основном посвящены обсуждениям постановки опер. Обсуждали распределение ролей, тонкости и нюансы декораций и костюмов, изменения в партиях. Арсений видел, как горят глаза его учеников, когда они говорят о том, как круто получится финал их работы. Они зажглись этой идеей еще в первый день, сразу после того, как Попов ее предложил. Они подкидывали мысль за мыслью, хотели сделать все на высшем уровне, показать, на что способны.        В первой группе класса А, там, где ставили «Руслана и Людмилу», главную роль единогласно решили отдать Ирине. Девушка долго отпиралась и смущалась, но в итоге сдалась и попросила Арсения о нескольких дополнительных часах по утрам перед первым уроком якобы для того, чтобы «не ударить в грязь лицом». Но Попов видел, по хитрым огонькам в ее глазах, по лисьему прищуру, по улыбке набекрень, что тут дело совсем в другом, что все не так просто. И был вовсе не против.        Вторая группа класса А была последним уроком. Арсений до самого конца надеялся увидеть Антона, но тот так и не появился, ни со звонком, ни на протяжении всего занятия. Ира не соврала, мальчишка не пришел в школу до конца недели.        Последний звонок отгремел по школе около двенадцати. Последнего ученика из класса Арсений проводил чуть ли не через час. Выпускники подходили, задавали вопросы, благодарили за чай, просили о дополнительных занятиях и занимали удобное им время.        Оставшись, наконец, один на один с пустым кабинетом, парень снова перевел взгляд на окно. Снаружи все так же шел дождь, который, казалось, стал теперь сильнее раз в пять и превратился в настоящий ливень. Домой идти совсем не хотелось, тем более время было достаточно ранним.        Поэтому Попов открыл ящик стола и выгреб оттуда огромную кипу бумаг, оставленных после себя Сергеем Вячеславовичем. Рекомендательные и благодарственные письма, награды и грамоты, характеристики, отчеты и другие документы об учениках, накопившиеся за четыре года. С этим следовало разобраться еще в первый день, но парень постоянно откладывал это на потом из-за элементарной нехватки времени. Но сейчас его было предостаточно, как и желания порыться в чужих досье, поэтому Арсений собрал все бумаги в одну толстенную стопку, прихватил пару папок на кольцах и спустился вниз, в столовую. Он счел ее самым удобным местом для работы. Во-первых, там было больше всего света, что было очень хорошо для его давно поломанных глаз. А во-вторых, там были удобные диванчики и большие столы. Можно было легко уместить все, что нужно, и не мучиться из-за нехватки места.        Еще не ушедшая домой Карина, завидев его, тут же организовала ему комплексный обед и кофе, как обычно за сильно урезанную стоимость. Забрав еду на подносе, Арсений плюхнулся на мягкий диван практически у самого выхода. Он чувствовал спиной холодок с улицы, залетавший в школу, когда кто-то открывал и закрывал массивные входные двери, и это ощущение доставляло ему физическое удовольствие. Стопка документов вальяжно разлеглась на столе.        Сергей Лазарев, похоже, очень любил собирать различные материалы о своих учениках, даже те, которые были не нужны для отчетов. Разбираясь с бумагами только за текущий год, Арсений смог обнаружить среди всего важного целый ворох открыток на рождество и день рождения, в большинстве своем анонимных, но неизменно подписанных коротким «Сергею Вячеславовичу». Были так же и другие интересные находки: скриншоты с сайтов университетов о зачислении к ним выпускников Борисоглебской школы, общие фотографии с каких-то конкурсов, на которых часто мелькало улыбающееся лицо Ирины, и даже засушенные лепестки роз разных сортов и цветов. Все это Попов старательно изучал на наличие какой-нибудь важной информации и рассортировывал по группам в зависимости от содержания и степени нужности.        С документацией за текущий год он расправился довольно быстро, благо, ее было не так много. Следующей его ожидала сортировка толстенной папки с пометкой «2013–2016 гг. Вокалисты. АШ». Арсений не имел ни малейшего понятия, что это означает. Но, открыв первую страницу, сразу догадался. Фотография в формате А4 занимала весь файл. Дорогая, профессиональная съемка. Распечатка на мелованной бумаге. На фотографии — выпускной класс А в полном составе, обе группы. Они здесь гораздо младше, такие смешные, еще совсем дети. Улыбаются в камеру, позируют, чтобы получилось красиво. Чтобы самим понравилось. Ира стоит в самом первом ряду. На фото она еще со своим натуральным цветом волос, шатенка, и без этих нервирующих Арсения цветных линз. Но уже модница. Алиса стоит где-то сзади. Она здесь еще не научилась краситься. Так странно, ее темные волосы в детстве отдавали рыжиной…        И Антон. Он стоит рядом с Ириной, уже тогда высокий не по годам, и… смеется. Снова эта улыбка, озаряющая пространство вокруг. Вот бы увидеть ее вживую, сейчас, прямо в эту секунду. Но это невозможно. Он скорее стрельнет льдом под ребра, чем улыбнется…        АШ на обложке — Антон Шастун. Неужели вся папка про него? Или это просто обозначение, чтобы понять, о каком классе идет речь? Арсений осторожно перевернул страницу, боясь переступить через черту чужой жизни. В следующем файле — вырезка из какой-то местной газетенки. Дата на самом верху — пятнадцатое ноября две тысячи тринадцатого года. И заголовок огромными печатными буквами. «Дуэт учеников Борисоглебской школы выступил на дне города. Жители были поражены красотой исполнения!» И внизу очередная фотография — Ирина и Антон держатся за руки и машут огромной толпе со сцены.        «А ты говорил мне, что не умеешь петь», — промелькнула в голове мысль, и Арсений непроизвольно ухмыльнулся ей, листая дальше.        На следующих страницах были описаны различные достижения других учеников. Там были рекомендательные письма из различных учебных заведений и серьезных государственных органов, грамоты и дипломы с конкурсов, копии чеков на гранты. Были какие-то творческие коллективы, была Ира и хвалебные оды ее потрясающему голосу, были солисты-абсолютники. Вот только Антона больше не было. Он будто пропал после той единственной газетной статьи. Нет, он все еще учился в школе, посещал уроки, даже, возможно, отвечал на вопросы вслух и пел, вот только упоминаний в архивах Сергея Вячеславовича об этом не осталось. Шастуна стерли со страниц истории школы. Или его там никогда не было, и эти пафосные АШ на обложке — вовсе не его инициалы, а что-то совсем другое, более официозное и тривиальное. «Амбициозные Школьники», например.        Арсений вздохнул немного разочарованно и уже хотел закрывать папку и переходить к следующей, как вдруг по его спине снова прошел холодок из-за открывшейся входной двери.        «Кто бы это мог быть? Неужели вахтерша уже собралась уходить? Вроде для этого еще слишком рано. А для посетителей поздно. Сегодня же даже допов нет», — пронеслось в его голове сплошной чередой вопросов и догадок.        С того места, на котором он сидел, обзора на дверь не было совсем, а двигаться было опасно, вдруг пришел кто-то, кто не желает ему добра. Поэтому приходилось прислушиваться.        — Добрый день, дорогой, — в прокуренном голосе Снежаны, местной вахтерши, слышалось неприкрытое удивление. Значит, дверь открыла не она. — Ты кого-то потерял или…?        Женщина не договорила. Послышался шелест каких-то бумаг, что-то упало на пол. Пришедший не произнес ни слова, но, похоже, это не помешало вахтерше его понять.        — Хорошо, проходи, — сказала она, прокашливаясь. — Только ненадолго, ладно? И чтобы никто не видел. А то мне потом выговор сделают. Знаешь же, что старуха Стычкина мне уже за тебя мозги промывала. Не хочу снова слушать ее наставительные речи.        Снова шелест листов, шарканье чьих-то ног по паркету.        — Сорок седьмую возьмешь? Единственная доступная и подходящая аудитория сейчас. Михалков сказал, что сегодня у него какие-то курсы и увел ключ, а этот смазливый Попов, по-видимому, вообще игнорирует меня и мою работу. Только и знает, что за Кариной увиливать.        Последние слова женщина произнесла грустным и, кажется, влюбленным голосом. Арсению стало обидно и одновременно захотелось засмеяться. Он едва сдержал этот неожиданный порыв, чтобы не выдать себя. Шаги пришедшего прошлепали по коридору в направлении сорок седьмой аудитории, ударяясь о стены и отлетая гулким эхом. Арсения подмывало встать с места прямо сейчас и проследовать за этим таинственным незнакомцем, но он держал себя в руках. Нужно было немного подождать.        Попов догадывался, кто именно пришел школу в это время. Все признаки указывали лишь на одного знакомого ему человека. Вот только были не ясны причины. Что он здесь забыл в такой час и в такой день? В парне снова активировался режим шпиона.        Выждав еще пару мучительных минут, он встал со своего места и направился к тому же месту, куда и пришедший. Вот только Арсений решил выбрать другой путь, более длинный, чтобы не пересекаться со Снежей и не пугать ее своим присутствием.        Сорок седьмая аудитория, класс истории искусства, находилась практически в самой дальней точке школы и славилась своими размерами. Она была самой маленькой учебной комнатой в здании. Даже группы из десяти человек еле вмещались в ней. Эта особенность кабинета, впрочем, совсем не помешала его владельцу, Анатолию Семеновичу, щупленькому старичку в толстенных линзах, поставить в углу огромный и дорогой белый рояль.        Уже на подходе к двери класса Арсений услышал музыку. Она была приглушена, но все равно можно было различить некоторые отдельные звуки. Пришедший играл на том самом рояле, это было очевидно. Вот только Попов никак не мог разобрать, что за произведение звучит. Это было что-то простенькое, незамысловатое, но при том чарующее. Арсений не мог перестать слушать, не мог даже сдвинуться с места. Ему просто не хотелось.        Парень медленно подошел ближе ко входу. Дверь была отворена наполовину, поэтому можно было увидеть весь класс.        Арсений подошел вплотную к щели, вглядываясь. Из-за размеров комнаты все, что происходило внутри, было как на ладони. Пришедший сидел спиной к двери, поэтому не заметил проявления Попова. Он был поглощен музыкой, танцем своих пальцев по черно-белой клавиатуре. Арсений ухмыльнулся, рассматривая спину мальчишки. Так и знал, что не ошибся. Кто же еще может общаться без слов? Кто может лишь взглядом уговорить на любую авантюру? Вот только… рояль? Он так упорно утверждал, что не умеет играть на инструментах, что Арсений на минуту даже поверил. А теперь…        Антон полностью растворился в том, что играл. Он будто на время отключил все рецепторы, ведь, когда парень осмелился и вошел в класс, он даже не заметил. Не шевельнулся, не остановился, не обернулся. Все так же продолжил прыгать с клавиши на клавишу своими тонкими пальцами. Произведение, которое он играл, и вправду было легким. Но Арсений продолжал не узнавать его. Он уже начал сомневаться в своем образовании и знаниях, как наконец обратил внимание на подставку для нот. Там стояли обычные тетрадные листы, аккуратно расчерченные нотными станами с нанизанными на них бусинками звуков.        Парень сделал еще один шаг, чтобы рассмотреть партитуру поближе, но половица, которая была тут, казалось, со времен основания школы, предательски скрипнула. Музыка остановилась. Антон резко обернулся и испуганно посмотрел на преподавателя. Его рот открылся и закрылся в немом удивлении. Арсений поднял руки вверх в извинительном жесте.        — Прости, не хотел тебя отвлекать. Просто работал с документами и случайно услышал, — начал оправдываться он, одновременно делая еще пару шагов вперед. С каждым его движением глаза мальчишки еще больше расширялись, но он оставался на месте, как каменное изваяние.        — Это ты написал? — спросил Арсений, наконец оказываясь рядом и разглядывая карандашную партитуру.        Кивок головой.        — Я возьму посмотреть? Пожалуйста.        Очередное согласие. Антон, видимо, понял, что ничего плохого ему не сделают, потому что его плечи заметно расслабились, а глаза стали меньше напоминать блюдца. Но он все так же продолжал смотреть на Арсения изучающе и кажется даже не моргая.        — А ты говорил, что не умеешь играть на инструментах, — улыбнулся Попов, разглядывая аккуратно нанизанные на линии нотки. Просто и со вкусом, красиво, утонченно. — Ты мне и про пение так говорил, хоть я и нашел доказательство обратному. Ты, оказывается, врушка, Антон.        После этих слов мальчишку заметно передернуло. Он уже потянулся за ручкой и бумажкой, желая, видимо, что-то написать. Но Арсений вдруг резко перехватил его руку. Он и сам не понял, как решился на это, как позволил себе прикоснуться к этому человеку, который даже людей рядом боится. Но он просто не хотел, чтобы Шастун опять писал. Хотелось услышать голос. Хотя бы шепот, всего одно слово.        — Погоди, не надо, — тихо прошептал Арсений и почувствовал, что чужую руку в его пальцах трясет. Антон поднял на него свои большие зеленые глаза. В них читалось непонимание и холодный ужас. Попов тут же одернул руку.        — Прости, прости, я не хотел, — чуть ли не шепотом прошипел он. — Я просто…        Шастун поднял вверх ладонь, будто прося его замолчать, и, дотянувшись до ручки с листом, быстро нацарапал:        «Вы прямо как Иришка, Арсений Сергеевич. Она тоже любит останавливать меня, когда я хочу что-то написать…»        — Я просто… — снова начал Арсений. — Просто хочу помочь тебе. Хочу, чтобы ты объяснил мне, что с тобой происходит. Вслух…        Антон устало вздохнул. Абсолютно беззвучно. Парень понял, что это был вздох, лишь по движению грудной клетки.        «Все вы так говорите, Арсений Сергеевич. А еще любите повторять эту ублюдочную цитату. В помощи нуждается больше всего тот, кто чаще от нее отказывается. Это не так, когда вы уже это поймете?»        — А может ты просто боишься это признать, Антон? Боишься показаться слабым? — тихо спросил Арсений, смотря прямо в чужие глаза. Без страха. Сейчас происходило что-то важное для них обоих, он понимал это.        «Не знаю. И честно, не хочу знать. И обсуждать это здесь, с Вами, тоже не очень хочу».        — А если мы обсудим не сейчас и не здесь?        Антон посмотрел на него долго, пристально, как обычно. Вот только не так холодно. Кажется, температура взгляда повысилась на половину градуса. Но уже ощутимо. Уже что-то.        «Вы настойчивы, Арсений Сергеевич. Вы все больше и больше напоминаете мне Иру. Теперь я понимаю, почему она так часто Вас упоминает. Но мой ответ это не изменит. Извините».        Написав это, Антон поднялся со стула, взял из рук Арсения свои ноты и направился к выходу.        — Но если я так похож на Иру, так подари мне свой шепот! Она-то его получила, — бросил парень ему вслед, не надеясь ни на ответ, ни на реакцию. Антон не обернулся, но Попов отчетливо видел, как дрогнули его плечи… *** 10. 09. 2017 г. 15:17        Никогда не думал, что смогу умереть от слов. Никогда не думал, что смогу услышать слова, сказанные так, как сказал их ты. Какая-то бессмысленная фраза, но какая разница.        Главное, что твоя. Что ты говоришь ее мне, для меня. Ты меня видишь. Не только стену за моей спиной, которая останется для тебя молчаливым наблюдателем, а меня, чертового Арсения Попова.        Никогда не думал, что погибну от чая. И даже не от напитка… ***        Воскресение пролетело незаметно. В школу в понедельник Арсений возвращался невероятно счастливым. Все шло так, как он задумал. Ему удалось договориться с Мишей, своим университетским другом, о мастер-классах в среду, а потом Алевтина Александровна позвонила и сказала, что может выделить целых два в конце первого полугодия на презентацию опер.        Первые несколько уроков прошли просто на ура. Попова даже не расстроила новость о том, что второй учитель вокала заболел, и у него ближайшие несколько недель будет в несколько раз больше уроков, и придется объединять некоторые классы.        Третий урок — вторая группа класса А. Все веселье пропало, как только Арсений увидел буквально вползшего в класс Шастуна. Синяк снова красовался на его щеке, а на одежде было несколько недвусмысленно алых пятен. На вопрос Алисы о том, что произошло, он лишь помотал головой, отказываясь что-то говорить.        Увидев мальчишку таким, Арсений потерял всякий энтузиазм. Но урок надо было как-то вести. Что ж, натянутая улыбка, видимо, снова твой выход.        — Итак, всем доброго дня. Перед тем, как мы начнем, я хочу провести небольшой устный опрос по домашнему заданию. Скоро мы начнем репетировать оперу, а это значит, что вы должны знать хотя бы азы вокальной теории. Те, кто ответят на мои следующие вопросы, получат оценки, так что советую постараться. Начнем.        Арсений задавал вопросы, ученики на них отвечали. Это было обычное дело. Основная часть вопросов была совсем не сложной, но были и заковыристые.        На одном из таких и случилась пауза. Никто в классе не знал ответа, и Арсений видел, как по кабинету мячиком от пинг-понга летает взгляд. А потом вдруг поднялась рука. Разглядев ее обладателя, Попов опешил.        — Антон? — недоуменно спросил он, не веря в происходящее.        Мальчишка медленно поднялся со своего места и так же медленно подошел к учительскому столу. Как в эффекте слоу-моу. Попов уже хотел протянуть ему мел, как вдруг Антон наклонился к его уху и тихо, практически неслышно прошептал:        — Могу ли я ответить на этот вопрос, Арсений Сергеевич? А то эти идиоты еще целую вечность будут друг на друга пялиться.        Арсений умер… Воздуха не хватило… Чайный мальчишка выстрелил в его сердце. Не пулями, нет. «Одно слово, тысячи человеческих душ». Что же ты делаешь, Антон Шастун?