И помните, потомки, чья кровь питает вас

Лето, сухое и жаркое, догорало, сменялось осенью. Крестьяне собрали обильный урожай. Ютины планы по созданию некоторых запасов заставили крестьян здорово заволноваться. Они решили, что дракон просто задумал повысить налоги и не особо верили в то, что это делается ради их блага. Но спорить и бунтовать никто не решался. Пираты ободрали позолоту с трофейного судна, починили его и уплыли, чтобы продать. Через зеркало Юта видела, как Большой Робер делит добычу между своей командой, как платит старосте за постой. Пираты так же полюбились волшебному зеркалу, как и крестьяне. Время от времени оно показывало их, даже после того, как корабли отчалили и растворились в морской дали. Дважды Арману пришлось отстаивать границы крошечного государства. Однажды Верхняя Конта снова послала отряд рыжих мундиров. В слова перепуганных драконом предшественников они не поверили, и Арман заставил их об этом пожалеть. В другой раз одну из деревень попытались ограбить разбойники. И снова нагрянувший из поднебесья ящер обратил их в бегство. Живот Юты рос, как на дрожжах. Ее освободили почти от всех домашних обязанностей, и теперь она больше времени проводила перед волшебным зеркалом. Арман мечтал отучить ее от этого пристрастия. Но она так любила смотреть на жизнь своих подданных, что не поддавалась ни на какие уговоры. Для большего спокойствия Арман поговорил с зеркалом наедине. Вероятно, это было бесполезно, но привередливое стекло словно услышало будущего отца и воздерживалось показывать Юте то, что могло ее напугать или смутить. Лишь один раз оно не сдержалось. Корабль Большого Робера, несущий караул в водах Акмалии, подстерег новую жертву. Юта не видела бой, но зеркало крупным планом показало пленников, за которых пираты надеялись получить выкуп. Они выстроили заложников в шеренгу, и Большой Робер не спеша шёл мимо, заглядывая каждому в лицо. Пышные платья дам, богато украшенные камзолы мужчин… Юта узнала контистеранского придворного, который весной беседовал с её отцом. Большой Робер задержался перед последним мужчиной со связанными руками. Зеркало показало красивое молодое лицо с чувственным ртом, благородными и правильными чертами, и Юта сначала его не узнала. Но зеркало упорно показывало его то с одной стороны, то с другой, и вдруг… Остин! Понимание ударило Юту как молния. Это же человек, однажды приехавший к стенам замка, которому Арман… Которому Арман подыграл, пытаясь устроить ее, Юты, будущее. И который потом, так и не полюбив жену, отдал Юту морскому чудовищу. Ладони, державшие вязание, разом вспотели. Остин не постарел, не потерял красоты и стати. Даже в плену король Контистерании держался с достоинством. Большой Робер массивной рукой смахнул с его плеча пылинку. — А вот и самородок в моей коллекции… Сколько золота твои придворные крысы готовы заплатить за своего короля? Остин горделиво поднял подбородок и промолчал. А капитан продолжил: — За короля, который призвал морское чудовище и отдал ему жену? Много же моих друзей погибло, ваше величество! Почтительное обращение в устах Большого Робера звучало более чем угрожающе. — А сколько заплатят за того же самого короля, только после того, как его макнут головой в нужник? Пираты вокруг захохотали над шуткой капитана, а Юта услышала в коридоре гулкие, удаляющиеся шаги. Она со всей доступной ей прытью кинулась за удалявшимся Арманом. Дракон поднялся по лестнице на башню, где у них был когда-то устроен сад. Как он ни старался придать своему лицу равнодушное выражение, догнавшая его Юта по одному взгляду поняла: видел. Ревнует. Очень сильно ревнует. — Арман, — только и сказала она, чувствуя себя преступницей. Мужчина вымученно улыбнулся. Ну кого здесь можно винить, кроме него самого? Он сам заварил эту кашу, и до поры только подливал масло. И всё-таки Арман ревновал. Заглянув через плечо Юты в зеркало, он испытал почти непреодолимое желание немедленно полететь и расправиться с врагом. Остин и все, в чьих жилах текла его кровь, были приговорены им к смерти. Лишь дата казни оставалась открытой. Арман также не мог простить Остину того, что он консумировал брак с принцессой Ютой. Его жена оставила несколько капель крови не на постели в комнате с маленьким камином, а где-то в контестарском дворце. Её отдали в руки презренному подонку, позорному выродку в когда-то славной и могущественной королевской династии. Мысль о его — его! — Юте в чужих объятиях была для Армана нестерпима и мучительна. Предатель и убийца посмел коснуться её — тогда ли он уже замышлял расправу? Или позднее, когда вдоволь пресытился телом невинной девушки? О, какой ненавистью однажды загорелся Арман, когда в первый день их супружеской жизни заметил на тонком пальце бывшей принцессы кольцо работы старых мастеров с контестарскими геральдическими символами! Юта тогда передёрнулась, сняла обручальное кольцо Остина, с размаху выбросила в море, без толики колебания. И улыбнулась потом, словно каторжник, сбросивший кандалы. Но Арман истово ненавидел даже след того кольца, когда-то связывавшего его жену с контестарским королём. Бывали дни, когда Арман не думал об отнявшем у него возлюбленную рыцаре-освободителе. Заглядывая в счастливые глаза Юты, кладя руку на её округлившийся живот и открывая новые краски в казавшейся ранее вызубренной на зубок истории предков, Арман дышал полной грудью. Жажда мести стискивала горло и больно жалила, стоило ему остаться наедине с собой. Улетая на охоту, он как будто слышал мучительный вопрос: «Что же ты медлишь?!». Попытавшись отшутиться, Арман сказал: — На помощь не полечу. Не проси меня. Юта протянула к нему обе руки и прошептала: — Арман… Я его не узнала. — Что?! — сбитый с толку дракон воззрился на нее. Он-то узнал сразу. — Я не знаю, кто это, — твердо повторила Юта. — Я его имени не помню. Его… Не было, Арман. Окончательно обезоруженный ее логикой, дракон чувствовал, что Юта его переиграла. Больше зеркало никогда не показывало ей Остина. Юта выбросила произошедшее из головы и подивилась, как легко ей это далось. Мысли её занимали будущий ребёнок, муж, беседы с профессором, заботы о подданных, но никак не Остин. А может, его и правда никогда и не существовало? … В конце осени крестьяне играли свадьбы. Юта видела в зеркале, как коротко стриженные невесты готовятся к тому, чтобы выйти замуж. Увы, подвенечное платье теперь заменяла мужская одежда. Староста и другие старики по-прежнему строго следили, чтобы девушки не стали добычей дракона. Приближалась зима. Арман, тайно предавший земле останки павшей на парадной лестнице рати, потихоньку освободил замурованный проход. Подвесной мост по-прежнему оставлял желать лучшего, но теперь Юта могла гулять в близи стен замка. Арман на всякий случай обошёл ближайшие окрестности, выискивая ловушки вроде той каменной трясины, откуда он однажды вызволял беглянку-Юту. Выбравшись на природу вдвоём, они до поздней ночи сидели на тёплых камнях, смотрели на звёзды и вспоминали гнездо калидонов. Хозяева ещё не вытелели, хотя их птенцы уже встали на крыло и со дня на день лохматые белые птицы должны были подняться в воздух крикливой стаей и улететь на юг. Как ни радовалась Юта своей беременности, как ни ждала малыша, но одно обстоятельство очень её огорчало: Арман категорически запрещал полёты. И с этим приходилось безоговорочно смириться. — Следующей осенью полетим втроём, — пообещал он Юте. — Помнишь, ты сказал, что ничего просто так не возвращается? — откликнулась она, гладя его ладонь, легшую ей на растущий живот. Арман помнил. Он помнил каждое мгновение той ночи, когда осознал, что любит её. Знал ли он, мог ли предположить, посмел бы мечтать, что все тревоги и сомнения будут так бесповоротно разрублены? Что спустя год они будут вот так сидеть бок о бок, и их уже будет трое? — Я тогда не знал, что всё обернётся… Так хорошо, — честно произнёс он. Юта улыбнулась, прижимаясь щекой к его плечу. — А как же получается, — бывшая принцесса посмотрела на дракона внимательно и восхищённо, — получается, ты теперь… Доблестный Арм-Анн? Он не сразу понял, но потом до него дошло. Вспомнилось видение на грани жизни и смерти, поблекшее было в потоке последних событий. Юта обняла его. Прохладная ладонь легла ей на затылок, теснее прижимая её голову к жёсткому плечу. Вокруг них негромким травяным шелестом покачивались колоски диких трав, торчали стебли сухостоя. Невдалеке возилось море, по-осеннему серое и неприветливое, а небо над ним хмурилось, готовясь обрушить на мир продолжительные монотонные дожди. — Я не могу привыкнуть к этому, — признался Арман, глядя в сторону. — Всю жизнь быть ничтожеством, презирать себя, и вот теперь так… — он сделал неопределённый жест свободной рукой. Юта протестующе фыркнула. — Ты ни одного дня не был ничтожеством, Арман, — в её голосе была такая несгибаемая уверенность, что на сердце у него стало совсем тепло. Ютина любовь не была наградой за спасение. Она полюбила его гораздо раньше, когда он ещё был никчемнейшим из своего рода. А теперь, подумать только… Доблестный Арм-Анн. Наградой за доблесть был ребёнок. Где бы ни находились сейчас славные предки, как бы ни гордились они его победой над морским чудовищем, но это уже было в прошлом. Теперь нужно продолжить род, поднять на крыло сына, воспитать. И — Арман этого не высказал, лишь молча обнял жену обеими руками — такие подвиги совершать не в пример приятнее. Согласно обычаю, сын, возмужав, должен выбить на каменных плитах клинописного зала строки об отце. Мог ли Арман когда-нибудь представить, что рядом с его именем будет написано… — Скажи ещё раз, пожалуйста, — не удержался он, хотя тут же выругал себя за недостойное поведение. Но Юта без единой насмешливой нотки повторила: — Доблестный Арм-Анн. Он обнял её обеими руками руками, бережно устроил поудобнее. На Юте была уютная шерстяная накидка поверх самодельного платья, а волосы, забранные в косу, слегка растрепались. Арман вдыхал запах её кожи, приникнув лицом к виску, улыбался. Тёплые пальцы жены гладили его локоть, а тонкие губы повторяли самым плутовским тоном: — Я так хочу летать, я так завидую тебе… — После, — решительно ответил он, размякший было от её ласки и мыслей о славе. Но, поразмыслив, скользнул рукой по Ютиной талии и добавил с мечтательной улыбкой, имея ввиду не только полёты. — Всё после. Вековой лес в окрестностях замка и круто поднимавшиеся над морем уступы заменили Юте парк. Пусть травы и кустов здесь никогда не касалась рука садовника, но зато можно было разбирать надписи, выбитые на замшелых камнях и гадать о жизни канувшего в лету города, некогда стоявшего на этом месте. Время от времени в гуще лесного мха попадались поваленные колонны, покрытые причудливой резьбой, фрагменты барельефов и статуй. Исследовательница заметила, что немало надписей встречается и на стенах замка, но многие оборваны или даже перевёрнуты. Вероятно, немало задействованных в его строительстве каменных блоков было ранее стенами городских домов. Возвращаясь с прогулки, она неизменно приносила небольшие ненужные вещицы, найденные под стенами: то осколок глиняного сосуда с причудливой ручкой, то почерневшую монету с неразборчивым профилем, то живописный букет из осенних листьев. Арман часто видел с высоты её фигуру, подолгу замиравшую перед чем-то, заинтересовавшим любопытную хозяйку замка. Услышав знакомый шелест крыльев, Юта поднимала голову и махала дракону рукой, а он приветствовал её на свой манер, закладывая крутой вираж и выдыхая огонь. … Будущая мать многие десятки раз прокручивала в голове, что ещё она может подготовить для малыша. Детской комнате, так давно, ещё в бытность пленницей, обнаруженной ею, вернули жизнь. Иронично, но копаясь в грудах старого хлама Юта нашла остатки желудя. Тот ли это был жёлудь, который безуспешно искал маленький Арман или нет установить не удалось, но дракон все равно ему порадовался. У хитроумной настольной игры, которую Юта обнаружила ещё во время первого своего визита в детскую, недоставало фигурок. Когда они были-таки найдены в вековой пыли, Арман увлечённо принялся объяснять супруге правила. Но, к огромному огорчению уже вошедшей в горячий азарт Юты, играть он с ней наотрез отказался, из суеверного страха поражения. Проигрыш нанёс бы драконьему самолюбию невыносимую рану. Впрочем, игру было решено вынести на свет и при случае показать профессору. Юта поняла, что исследовать завалы хлама вместе с Арманом много интереснее, чем в одиночку. Непонятные, кажущиеся сломанными или бессмысленными вещи оказывались вдруг удивительными, даже чудесными. Юта хотела было выбросить невзрачный серый камень, найденный в детской, но Арман не дал. Коварно улыбаясь, он поставил камень на окно под прямые солнечные лучи. Спустя четверть часа снова взял его в руки и подозвал жену, отвёл за дверь в тёмный коридор. Бывшая принцесса ахнула: камень источал мягкий, ровный, тёплый свет. Погладив его пальцами, Юта почувствовала приятное тепло. — Какое чудо! — только и смогла вымолвить она, поднимая на Армана глаза, в которых двумя мерцающими искорками отражался свет от волшебного источника. Тот усмехнулся. — А ты выбросить хотела. Подвесная кроватка, помнившая ещё маленького Армана, оказалась вся заполнена чёрным обгоревшим песком. Местами песчинки сплавились тонкими стеклянными корочками, рассыпающимися в пальцах. Юте песок показался самым обыкновенным, но Арман неожиданно заинтересовался им, долго рассматривал и пересыпал в ладонях. — Это песок из пустыни, земли предков моих предков, — произнёс он потрясённо. — Откуда? — переспросила Юта, осторожно взяв щепотку мелкого песка. — Туда отправляются в паломничество, — глаза Армана подёрнулись дымкой воспоминаний. Он присел на пол возле детской кроватки, которую хотел починить, и Юта устроилась рядом. Случай у волшебного зеркала, всколыхнув болезненную рану в душе Армана, принёс не только порцию мучений. Дракон почувствовал, что может рассказать Юте о своём паломничестве. Раньше ему не хотелось вспоминать и обсуждать то время, когда Юта принадлежала тому, другому. Теперь словно нож вскрыл гнойный нарыв, и воспоминания, удивительные открытия заиграли новыми красками. Невыносимо захотелось поделиться с возлюбленной хоть частью того, неведомого и древнего, но вместе с тем мучительно родного и близкого, что он увидел и узнал тогда. — Я был там, Юта, — сказал он хрипло. — Я летал за море прошлой зимой. Время остановилось. Арман рассказывал о полёте над морем, о Смотрящем, о горах и фигуре Хар-Анна, сорок шестого потомка, упомянутого в пророчестве, замёрзшего в ледяной глыбе. Потом поведал о пустыне и погасшем вулкане. Он и сам не заметил, как увлёкся и стал говорить о том, что может почувствовать только крылатый змей. Юта могла увидеть описанные Арманом чудеса, могла коснуться поверхности камня и песка, распробовать вкус сухого ветра. Но ей не дано было знать, насколько сладкое пламя облизывает гортань, вырываясь из глотки на священной земле. И как восходящие потоки воздуха над пустыней подхватывают под крылья, поднимая выше. В Юте никогда не говорил и не мог заговорить могучий инстинкт, который заполоняет тело без остатка, указывая направление и цель. Для неё это было так же недоступно, как недоступны были ему ощущения, когда под сердцем шевелится ребёнок. Но Арман не прерывал рассказ. Он говорил о своих видениях, о древних звёздах и циклах жизни, неразрывно сцепившихся друг с другом, как звенья кольчуги. И снова, слово за словом, стала возникать непреодолимая стена непонимания, подобная той, что отделяла море от земли предков его предков. Юта слушала заворожённо, глядя на Армана расширенными глазами, захваченная, очарованная, потрясённая, но всё же… Ей не дано было это понять. Он говорил о том, как тело покрывается чешуёй, и броня принимает совершенную форму. Тело изгибается, не мышцами, но венами захватывая горькую морскую воду, не кровь ещё, но пра-кровь, и змеится на поверхность, наружу. Змей полз из-под земли, и земля оглушительно стонала, разрываясь, порождая его, а из раны как кровь текла раскалённая лава. Одни твари пожирали других, бесконечно повторялась череда смертей и рождений, замыкались кольца и на смену суше приходило море, а потом из моря снова восставала пустыня, возникали и рушились горы. И — о, триумф! — первый ящер поднялся в воздух под солнцем, и рёв его сотрясал горы, а спустя тысячи тысяч лет его потомок — Арм-Анн — так же ревел на том же самом месте, и они были едины. Арман всё говорил, а в комнате стало уже темно. Давно медная монета солнца звякнула о далекий горизонт. Мягко светился на окне позабытый волшебный камень, медленно отдавая плененные солнечные лучи. Во мраке можно было различить Ютины глаза, искорки в них, устремлённые на дракона в человеческом обличии. Она чуть приоткрыла рот, словно проглатывая его повествование, слово за словом. Арман не сразу понял, сколько в действительности прошло времени, а потом с опозданием укорил себя за лишние подробности. Его рука лежала на животе Юты, откуда время от времени ощущала движения нерожденного младенца. И вдруг Арман осознал, что рассказывал не только жене. Их дитя поймёт каждое слово, потому что будет носить пламя своего отца, унаследует его инстинкты. И — подумать только! — этот мальчик однажды скажет о себе: «Я — Гир-Арр, сын доблестного Арм-Анна». Пальцы Армана с благоговением провели по тёплому животу. Юта, точно очнувшись потянулась. Посмотрела смущённо, почти виновато. Она стеснялась своего непонимания, как глухой порой стесняется своей беспомощности. Больше Арман ничего не сказал, только обнял супругу за плечи. Он остро почувствовал, как любит её, эту женщину. Свою женщину. Которая ждёт его на земле и от которой должен в скором времени произойти их ребёнок. Пусть песок пустыни предков будет лежать под периной, на которой малыш будет спать. Ведь это и его предки. Юта вздохнула в темноте у самого его уха. — Я так завидую тебе иногда, — прошептали её губы, — мне бы очень хотелось быть драконом… Драконихой. Арман снисходительно улыбнулся в ответ, поцеловал её в лоб. — Женщин-драконов не существует, Юта. От дракона может родиться только сын. Новость удивила и поразила её. Она в изумлении уставилась на мужа, лицо которого едва различимо было в наступившей темноте. Как ни крути, а ранее ей царапал душу лёгкий мезальянс: дракониха, вероятно, стала бы лучшей партией для Армана. Но раз их не существует… — Я узнал это в паломничестве, — продолжил Арман, — мой великий предок затем и полетел за море, чтобы у него были потомки. Это была цель. Они помолчали, размышляя каждый о своём. Арман привлёк Юту к себе, обнял покрепче. Сказал с улыбкой: — И я прекрасно его понимаю!