И помните, потомки, чья кровь питает вас

Тесно и жарко свиваться на ложе любовным клубком,

Тает вкус твоей кожи

Сладкой льдинкой под языком…

Арм-Анн

Юта стала властительницей жалкого клочка земли, окруженного морем, на котором, едва сводя концы с концами, существовали две захудалые деревеньки. Арман поначалу ещё ругал себя за глупую затею, но позже порадовался стечению обстоятельств. Юта оказалась не так уж оторвана от людей, как он предполагал ранее. Государство небольшое, но и оно требовало внимания. Бывшая королева с азартом планировала постройку мельницы к осени. Она даже думала учредить сельскую школу и выписать учительницу, но староста упорно твердил, будто ни женщин, ни детей в обоих селениях нет. Решено было подождать годик-другой, пока подданные привыкнут к новой власти и осмелеют. Остин не подпускал Юту к государственным делам, а Арман лишь запрещал притаскивать в замок коров. Глядя через волшебное зеркало на уложенные для просушки бревна для будущей мельницы, Юта искренне радовалась реваншу. Она уже четыре недели жила с Арманом, привыкая к роли хозяйки и любимой супруги. Теперь в замке запахло свежим хлебом, молоком. Получив первую дань от перепуганных крестьян, они долго пировали, тщетно пытаясь съесть подношения, пока те не испортились. Юта до того даже не представляла, каким вкусным может быть простое варёное яйцо или масло на корочке свежего хлеба, или домашний сыр. Стало немного теплее, и борьба с холодом окончилась победой. Камины перестали чадить, не давая тепла. Стены начали отогреваться. Супруги перестали сторониться волшебного зеркала, и, если вечер выдавался ненастным, заглядывали в него. Арман никогда не оставлял Юту перед ним наедине. Ему была крайне неприятна мысль, что зеркало может показать Юте Остина. Ненависть к этому человеку, угнездившаяся в душе, смешивалась с ревностью. Арман понимал, что его ревность беспочвенна, но ничего не мог с собой поделать. Однажды зеркало покажет, но пусть он будет рядом в этот момент. Юта, чуткая и наблюдательная, почувствовала это. В первый момент ее расстроило и обидело недоверие супруга. Но она быстро нашла ему оправдание. Ведь Остин так много принес им обоим горя! Разве может Арман спокойно к нему относиться? И ведь не зря говорят в народе про мужчин «ревнив, как дракон». А Арман и есть дракон. Ревнивый и настолько ненасытный в своей страсти, что когда он подстерегал её вечером в коридоре, подхватывал и на руках нёс в спальню, щёлкая зубами от нетерпения, Юта поневоле вспоминала страшные сказки о похотливых ящерах, которые приносят в своё логово девушек и забавляются с ними, пока бедняжки не погибают от омерзения, стыда или усталости. Пожалуй, в этом отношении двести первый потомок не уступал ни одному из своих предков. Пусть омерзения и стыда Юта не чувствовала, но, как ни был супруг ласков и бережен с ней, а в конце концов усталость брала своё. Он желал её алчно, как никогда не желал Остин, был очень изобретателен в ласках и использовал любой повод, лишь бы затащить её в постель. По утрам Юта не узнавала свое отражение в зеркале: ночью Арман делал ей такую причёску, что придворный парикмахер упал бы в обморок от такого зрелища. То, что происходило между ними по ночам, не описывают в любовных романах, даже самых откровенных. Бывало странно, бывало и жутковато. Например, нередко Юта засыпала на мокрой простыни, вся покрытая липкой слюной — Арман любил подолгу облизывать её с головы до ног, чтобы после с упоением обнюхивать в обличии ящера. Забывшись, он кусался, и порой весьма чувствительно. Сам Арман говорил, что будь его воля, он бы вовсе не выпускал её из постели, и Юта ясно понимала: он не шутит. Сколько бы часов они ни занимались любовью, Арману было этого мало. Ей часто приходилось умолять его под утро о пощаде, вопреки, вероятно, заповедям добропорядочной супруги. Сначала бывшая пленница страшно стеснялась попросить напрямую, но в пылу страсти Арман не понимал никаких намёков, терял счёт времени и попросту не давал ей ни сна, ни отдыха, доводя до последнего изнеможения. После ледяного холода, царившего между супругами в первом Ютином браке, настолько сильное влечение стало для неё неожиданностью и даже потрясением. Он никогда не заставлял её отвечать на свои ласки против воли и не попрекал за неисполнение супружеского долга, но то, с каким трудом Арман себя сдерживал, было для Юты реваншем за годы, проведённые в атмосфере косых взглядов и насмешек. Она чувствовала себя женщиной: не принцессой или королевой, а просто любимой и желанной женщиной. И Юта никогда бы не променяла эту роль на все свои прежние титулы и статус. Но всё же ей пришлось честно признаться себе, что любимая супруга порой устаёт от законных притязаний мужа даже больше, чем нелюбимая и позабытая королева устаёт от вышивания и долгих церемонных приёмов. Открытие было… Неожиданным. Но, горгулья, всему должен быть разумный предел! У неё не осталось ни минуты свободного времени, и Арман мог не беспокоиться, оставляя её одну в замке: утомлённая его пылкой любовью бывшая пленница искала не неприятности, а лишние полчаса для сна. Она была бы рада получить несколько дней передышки, но не могла отказать мужу и возлюбленному в ласке, которую тот предвкушал с самого утра. Не могла отказать… и не могла устоять. В романах принято сравнивать женщину с неприступной крепостью, но немногие крепости могут что-либо противопоставить крылатому огнедышащему ящеру. Теперь Юта просыпалась около полудня — неслыханно поздно по меркам контестарского дворца, да и контийского тоже. Арман, который вставал раньше, летал на охоту или за данью, а после поджидал её в комнате с камином. Если нужды выбираться из замка не было, он подолгу нежился в постели, ожидая, когда Юта проснётся в его объятиях. Теперь, выбираясь из замка, Арман охотно брал Юту с собой, показывал ей свои владения. От укреплённого логова, стоявшего на узком скалистом полуострове, драконья вотчина простиралась до невысоких западных гор. Вековой лес, местами зловещий, местами немыслимо живописный, прорезала древняя каменная дорога, по которой тысячи храбрецов-освободителей в разное время следовали на битву с ящером. Дракон носил бывшую пленницу над морем и берегом, иногда увлекал в горы, а однажды показал ей с неба крупный город в окружении лоскутного одеяла полей. В переплетении узких улочек, золотом блеске шпилей и бурлящих фонтанах на круглых площадях Юта не сразу узнала столицу Верхней Конты. Арман показывал Юте огромные, толстые, как башни, ели, что росли в вековом лесу, окружавшем замок, чистейшие горные озёра и водопады, питавшиеся от ледников. В глубоком ущелье супруги долго беседовали с собственным эхом, и задорный Ютин смех скакал от стены к стене, множась и повторяясь. Более всего дракону нравилось удивлять свою любознательную супругу. А по возвращении в замок Арман оборачивался человеком, и редкий повод мог заставить его повременить с посягательством на бывшую пленницу, как на женщину. Распробовав телесную любовь, Юта первые пару часов получала удовольствие, но остаток ночи напоминал ей тяжёлый, изматывающий труд, сравнимый, разве что, с пахотой, добычей руды или рубкой густого леса. Однажды ночью, стараясь выкроить минуту-другую покоя, она спросила Армана, неужели он перестал сочинять стихи? В ответ жадный до любовной ласки ящер разразился десятком посвящённых ей трёхстиший, да такого интимного характера, что теперь Юта густо краснела от одного воспоминания. Воодушевлённый поэт был готов часами шептать их своей музе на ушко, перемежая ласками и поцелуями, но коварная муза уснула, оставив его с вдохновением наедине. Зеркало щедро показывало быт их крепостных. Началась пахота. Молодые мужчины, которых миновала горькая судьба попасть в рекруты, пахали землю. Деревянные сохи тянули лошади, запряжённые некогда в злополучный обоз. Один раз в зеркале мелькнул капрал рыжих мундиров. Горький пропойца, он лежал в сточной канаве, избитый собутыльниками. Ни дворец, ни даже территорию Контистерании зеркало не показывало ни разу. Похоже, даже у привередливого стекла были свои причины поберечь чувства хозяйки замка. Несколько раз они видели Акмалию и Верхнюю Конту. В столице заново отстраивали порт, над искрящимся в солнечных лучах морем носились крикливые чайки, и бригада плотников подгоняла свежие доски одну к другой. Почтенного вида аптекарь с напомаженными усами протирал мелкие скляночки. На башне у городских ворот сменялся караул. Жизнь текла буднично, но вместе с тем так оживлённо, словно произошедшие так недавно ужасные события были лишь долгожданным поводом отремонтировать большие и малые суда, поновить насыпи волнорезов и набережную. Волшебное зеркало показало роскошный интерьер акмалийского дворца. Юта и Арман, уютно устроившиеся перед ним с кружками травяного чая, уже долгое время пытались упросить зеркало показать что-то связное. И вот… — Давай посмотрим, — попросила Юта, когда Арман снова стал аккуратно постукивать по надтреснутому стеклу. — Ты что, соскучилась по ней? — удивился он, садясь. Юта беспечно пожала плечами. Как ни крути, а ей было интересно, что-то говорят о ней люди теперь. Пёстрые, по последней моде подобранные платья и сияющие мундиры расступились, открывая взору принцессу Оливию. Красавица чинно выступала под руку с каким-то дальним родственником. Она плыла сквозь зал, царственно принимая знаки внимания. Раскланявшись с многочисленными поклонниками, Оливия оставила своего кавалера и уединилась с дуэньей. Та принесла порцию сплетен. — О Юте ничего? — спросила Оливия. Дуэнья лишь развела руками. — Мне не нравятся загадки, — нахмурилась принцесса, прекрасная даже с такой гримасой на лице, — Эта скользкая тварь умеет появиться и испоганить всё на свете в самый нужный момент! Мерзкая гадюка! Дракон ее не съел только потому что она ядовитая! Они, может, родственники?! Зеркало показало бабочку, пристроившуюся на цветке одуванчика. Насекомое, хоть и обладало красивыми яркими крыльями, при ближайшем расстоянии выглядело крайне неприятно. Арман взял Юту за руку. — Знаешь, родная, — сказал он негромко, — А я ведь мерзкий ящер. И мне по вкусу именно такие змеи. Юта махнула рукой, показывая, что не нуждается в утешении. Но Арман, оказавшийся у нее за спиной, продолжал: — Да, и чтобы непременно ядовитые, чтобы скользкие. С восьмёркой на шее, — он поцеловал жену в плечо, а потом туда, где у гадюк нарисована восьмёрка. Юта кокетливо извернулась и зашипела на него. Арман закатил глаза от притворного удовольствия. — У тебя восхитительный голос, моя змейка. Ну же, укуси меня! Я желаю отравиться! Они долго целовались, смеясь и дурачась, пока тонкие пальчики бывшей принцессы не забарабанили по плечам дракона в человеческом обличии. Она уже давно поняла, что не стоит позволять ему лишнего раньше времени. Юта в который раз поразилась перемене, произошедшей в Армане. Он словно сбросил тяжкий груз, распрямился, впервые за много лет, а может, впервые в жизни. Даже поза, в которой он сидел в кресле, изменилась: ни дать, ни взять, могущественный хозяин огромного замка, здоровенный ящер, способный опустошить город за полчаса или за то же время сжечь дотла вековой лес. Весь его вид говорил о полном наслаждении жизнью. Арман больше не терзался собственной ущербностью, с завидным рвением заново обживал замок, а когда начинали сгущаться первые сумерки, увлекал Юту туда, где потрескивал небольшой камин, и ждала постель, и мягкий полумрак, в котором он мог добраться до белого гладкого тела своей молодой жены. Вековую его тоску сдул, изгнал, развеял теплый ветер. И теперь Арман не мог им надышаться. Дни казались ему короткими вспышками, наполненными светом, радостью полетов и смехом. Ночи, полные любовной ласки, наполняли тело новой силой. Вот уже без малого месяц длилось это безоблачное, медово-сладостное счастье разделённой любви. Четыре недели упоительного забытья: ветер поднебесья, чарующие звуки древнего музыкального инструмента в органной комнате, смех, треск дров в маленьком камине. От жара его неистовой страсти, казалось, оттаивали заиндевелые стены замка, и капли воды катились по ним, словно пот по могучим плечам. Арман не понимал, почему никогда раньше не думал о Юте, как о женщине. Как о досадной занозе — да. Как о хорошей собеседнице — возможно. Но никогда ранее не видел в ней объекта вождения. Теперь же словно пелена упала с Армановых глаз. Он осознал, что новообретенная красота её — не томная красота королевской особы. Юта привлекала его каждым жестом, каждым изгибом тела. Вот она подалась вперёд, и ее волосы рассыпались по плечам, защекотали его щеки. Вот шепнула его имя, вот коснулась носом его подбородка. А как она отдавалась полету, как кричала от счастья и свободы, когда он нёс её в небо на спине! Но между тем этой женственной и улыбчивой особой была именно Юта. Она не утратила своего живого любопытства, непосредственности. Разве что теперь бывшая принцесса напрочь перестала бояться Армана, а потому время от времени обращалась к нему с неожиданными и даже глубоко личными вопросами. Не больно ли ему, когда он превращается в дракона или наоборот, в человека? Не хочется ли в драконьем обличии сладкого? Не холодно ли в поднебесье, особенно зимой? Не ощущается ли чешуя под человеческой кожей? Когда у него день рождения? Ему было уже двести тридцать три года, и заинтересовавшая Юту дата миновала поздней осенью, незамеченная им самим. Арман почувствовал, как закипает кровь, как вместе с наступлением вечера оживает влечение. Он был готов подхватить Юту и унести от позабытого зеркала, но вдруг оно показало дворец Верхней Конты. Май и Вертрана о чем-то спорили в королевском парке, но привередливое стекло приглушило звук, а потому о причине разногласий можно было только догадываться. Сдержанные жесты Вертраны и заплаканные глаза Май насторожили их старшую сестру. Еще более постаревший отец Юты принимал контистерских послов. Зеркало, если и имело планы перекрыть доступ к новостям из этой страны, дало-таки промашку. Юта подалась вперед, и Арман за ней. — Остин смеет просить руки моей дочери? — переспросил король. Назвав другого короля просто по имени в беседе с его послами, Ютин отец проявил должное неуважение. — Сир, умоляю, выслушайте меня еще раз, — начал снова посланец. Это был родовитый дворянин, дальний родственник Остина, знакомый Юте по королевским приемам во дворце. — Папа, — голос Юты дрожал. Она поняла, что речь идет о её сёстрах. Как она мечтала, чтобы отец сейчас ее услышал! — Не отдавай, папа! «Если он сейчас согласится, — подумал Арман, — Она начнет умолять меня похитить еще одну принцессу, а то и обеих сразу» — Нет, и слышать ничего об этом больше не желаю, — отрезал король Верхней Конты. Контистерский дворянин изобразил самое горькое разочарование и смирение. — Ваше величество, — вкрадчивее, чем прежде, обратился он к Ютиному отцу, — Долг велел мне первым делом донести до Вас слова моего короля. Но когда долг исполнен, позвольте мне обратиться к Вам по личному вопросу. Король сделал рукой пренебрежительный знак, что не хочет более беседовать. А зеркало, спохватившись, скрыло картину с глаз долой. Юта подняла на мужа счастливые глаза. У Армана полегчало на душе. Он улыбнулся молодой жене, и вдруг зеркало завладело всем его вниманием. Лицо его окаменело. Юта испугалась. Она было оглянулась, но руки Армана схватили ее голову и прижали к груди. — Не надо смотреть, — властно произнес он, не отрывая глаз от зеркала. На морском берегу лежала огромная туша, выброшенная прибоем. Не огромная даже, а колоссальная. Изгибы склизких щупалец, клешни, тусклый панцирь, вздувшийся над гниющей плотью. Огромный глаз уже лопнул, и из пустой глазницы капала отвратительная бурая жидкость. Над трупом носились чайки, пронзительно крича. — Что там? — шепнула Юта, совсем разволновавшись. — То, что осталось от потомка Юкки, — ответил Арман, серьёзно и тихо, — не смотри. — Он мёртв? — почему-то спросила Юта. Арман снова почувствовал легкий укол ревности. Однажды Юта уже досталась рыцарю, не добившему дракона. Впрочем, раньше он и сам не был до конца уверен, что убил чудовище. — Мёртв, — успокоил её Арман. Помолчали. Зеркало погасло. — Как ты думаешь, — Юта перешла на шёпот, — У него были… дети? Она хотела сказать «потомки». Но в последний момент это слово вдруг показалось ей неподходящим. Безликим каким-то словом, не созданным для того, чтобы говорить о маленьких существах, пусть даже и отпрысках морского чудовища. Арман глубоко задумался. Не над вопросом Юты, потому что ответа не знал. Он думал о своем отце, покоившемся на дне моря. Думал без прежней боли. Истина, открывшаяся Арману во время паломничества, дала ему надежду и облегчение. — Уже можно смотреть? — тихонько спросила Юта. Арман отпустил ее, но она, увидев в этот вечер уже достаточно, собралась было выйти из комнаты. Остановившись в дверях, Юта оглянулась на Армана. «Сказать? Или не сказать?». — Не беспокой меня, любимая, — устало попросил Арман, потирая переносицу, — Я буду в клинописном зале. — Твои предки бы тобой очень гордились, — вдруг сказала Юта, сама от себя такого не ожидая. Арман рассеяно кивнул. Вот он увидел мертвого врага, но героем себя по-прежнему не чувствовал. — Пойду, напомню им об этом, — невесело пошутил Арман. Юта проводила его взглядом и ничего не сказала.