И помните, потомки, чья кровь питает вас

Стекает закат с излома крыла

Каплями тени. Ты со мною.

Тоска умерла.

Арм-Анн

Юта сидела на лестнице у витражного окна и бездумно ловила рукой разноцветные солнечные зайчики. В ее ушах стояли крики крестьян. Перед глазами то возникал образ кровавого пятна, растекавшегося по льняной рубашке, то затоптанное тело изнасилованной девочки, то ее повешенный отец. Была еще одна маленькая деталь, о которой Юта через силу заставила себя подумать. Обоз рыжих мундиров видал лучшие времена. Ободранные и грязные телеги, дырявые вылинявшие тенты. Клетка с курами. И над всем этим, на длинном древке герб местного барона. Ветер развевает ткань. Щит со множеством знаков, а рядом, такого же размера, знакомый геральдический знак. Кошка. Символ Верхней Конты. Ее родины. Юта обхватила тяжелую голову руками и уткнулась носом в колени. Арман так и нашёл ее. Он сел на ступени рядом, обнял Юту обеими руками. Вот тебе и завоевательница. — Надо же, как оказалось, — горько произнесла Юта, — Я когда-то так сильно тебя презирала, думала, ты бездушный ящер и людоед. — А что теперь? — Арман еще не догадывался, в какое русло потекли мысли супруги. Он думал, что отвратительная сцена лишь напугала ее, но никак не ожидал следующего вывода. — Не теперь. Всю жизнь. Я всю жизнь жила во дворце и не знала, что это… — Юта стиснула зубы и призвала все королевское достоинство, чтобы не заплакать, — что вот так мы поступаем с нашими подданными. Арман смотрел на нее во все глаза, не понимая. Юта отождествляла себя с тем сбродом в рыжих мундирах? Как ей могла прийти в голову такая чушь?! — Я… — ее голос дрожал, — Я самая настоящая людоедка! Юта всё-таки заплакала. Арман вдруг улыбнулся и привлек ее к себе, успокаивая. Несмотря на искреннее сочувствие, его очень забавлял ход мыслей бывшей принцессы. Юта плакала очень горько, раскаиваясь за каждую счастливую минуту во дворце, за которую простые и невинные люди платят такую цену. — Так устроен мир, моя дорогая, — утешал Арман, гладя ее по волосам, — Ничего, ничего, не плачь. Ты же никого не съела. Не надо сгущать краски. — Я-то никого, но ради меня… Ох… — Юта совершенно не по-королевски терла руками глаза. Когда она немного успокоилась, Арман предложил улететь из замка и прогуляться где-то в горах. Но Юта покачала головой. — Прости. Я хочу посмотреть в зеркало, как… Как они сейчас. Арман воспротивился, но Юта так горячо умоляла его, что он сдался. Зеркало, словно извиняясь за утреннее упрямство, а может, сжалившись над заплаканной Ютой, сразу показало деревню. Самые отважные из сельских жителей вернулись к своим домам. Слышался женский плач, несостоявшиеся рекруты мрачно слонялись по улице. Группы женщин шептались то там, то здесь. Все часто поглядывали на небо. И вдруг зеркало показало амбар, в котором собрались старики. Юта узнала того, кто отрубил юному рекруту руку. Он сидел рядом с благообразным, сравнительно хорошо одетым пожилым мужчиной, видимо, старостой. Их простонародное наречие, особое выговаривание звуков вызвало у Армана улыбку. Он заслонил ее от Юты рукавом рубашки. — Дракон хуже короля! — горячо утверждал один из собравшихся. Его аргументы Юта и Арман уже пропустили, и потому слушали дальше с большим вниманием. Видимо, спор ходил по кругу уже не первый час. — Мы не знаем, чего он хочет, — пробасил кто-то в ответ. — Чего хочет? Чего хочет?! — взвился первый говоривший, — Сожрать нас всех он хочет! — Драконам никогда ничего не нужно было от нас, — протянул староста. — Уходить надо, — убеждал один старик, — Уходить за Гнилое ущелье, я вам говорю, от дракона добра не ждите. — А кто ехал-то на нем? — озадаченно рассуждал новый голос. — Да кто бы ни ехал, уходить надо! — У тебя двенадцать девок, вот ты и голосишь, как баба, — старик, отрубивший юноше руку, плюнул, — Боишься, что твоих куриц дракон утащит. — Да, боюсь! И ты бы боялся! — А мне твоих девок не больно жалко. Я дом бросать не буду, и сыновьям запрещаю. — Жди! Дракон прилетит по твою душу! — плюнул в ответ отец и дед большого количества дочерей и внучек. Староста, глубоко задумавшись, почёсывал окладистую бороду. Наконец, он огласил вердикт: — Завтра мы пойдем к замку с подарками и спросим, что хочет дракон. Ходу туда часов пять. Выйдем ночью, к утру там будем. — Какими ещё подарками?! — заволновался главный противник переговоров с драконом, боявшийся за своих дочерей. — Мешок зерна, десяток кур, корову, свинью, пять овец — властно и задумчиво басил староста, — Бочку пива. Сыр, две головки. Ткань, локтей десять. Соли мешок. Туес меда. Сушёные ягоды. Копченую рыбу. Воск. Перечисляя подарки для дракона, староста поочерёдно тыкал в грудь своих собеседников. Так он распределял, какая семья и что должна предоставить к завтрашнему рассвету. Окончив длинный список, крестьянин задумался. Повисшая пауза слегка затянулась. «Неужели они отдадут кого-то в жертву?!» — пронеслось в голове Юты. Ведь именно этот мучительный вопрос обдумывали старики в амбаре. Так вот, как принимаются подобные решения! Сейчас они будут спорить, чья дочь должна умереть! Еще не до конца зажившие раны на запястьях Юты, оставленные кандалами, заныли. Она смотрела на суровые лица крестьян. Так ли королевский совет Контистерании решал принести в жертву ее, Юту? Наконец, староста произнёс. — Ловите всех баб и режьте косы. Чтоб ни одной юбки, всем надеть штаны. Сами без портков оставайтесь, но чтоб ни одну дракону не отдали. Прохладная ладонь легла Юте на колено. Зеркало услужливо показывало переполох, вызванный решением старосты. Деревенские девушки носились не хуже кур, визжали, а за ними мчались преследователи с ножницами для стрижки овец, ножами и даже пилами. Юта улыбалась, не разжимая судорожно сцепленных рук. Ей хотелось расцеловать бородатого старосту. Может, он и не был благородным рыцарем, но для спасения невинных девушек от драконов сделал побольше многих рыцарей. Арман произнес: — Ты можешь гордиться своими подданными, дорогая. — Они такие же твои, как и мои, — хотела было отмахнуться Юта, но Арман нарочито серьёзно кивнул. — Так и есть, они ведь нам обоим несут подарки. Юта закатила глаза и всплеснула руками, подыскивая колкость. Арман опередил ее: — Кстати, а ты так и не научилась доить коз? Они ведут нам корову! А овец пасти умеешь? Или стричь? — Что же, самое время предъявлять наши требования? — Самое время, — важно согласился Арман, — Поговори с ними. Скажи, что теперь они платят дань нам, а не налог королю и барону. От короля не убудет. А рыжих мундиров я, так и быть, буду при случае гонять. Кстати, если тебе будет приятно это услышать, то соседняя деревушка сегодня и вовсе не пострадала. Но помни, жена моя! Арман в притворном гневе сдвинул брови. Юта вопросительно оглянулась на него. — Если ты пустишь в замок корову, я выкину её из окна! Старшая дочь короля Верхней Конты отвоевала две деревни у родного отца. … Ночью Арман проснулся от того, что Юта судорожно вздохнула. Женщина лежала рядом с ним на спине, стискивая запястье правой руки пальцами левой. В лунном свете её кожа показалась Арману ослепительно белой, как отполированная кость. Острый локоть вздрогнул от напряжения, мучительно забилась жилка на чётко очерченной шее. Она закусила зубами губу, зажмурилась. Потом очень медленно, осторожно поднялась с постели, взяла свою одежду и, стараясь не разбудить уже неспящего Армана, тихонько выскользнула в коридор. Как только она вышла, он встал и бесшумно пошёл за ней. Юта шла, пошатываясь, не разбирая дороги, всё быстрее и быстрее. Ноги вывели её на лестницу, там она пошла вверх и очутилась на западной башне. Тогда до боли стиснутые зубы выпустили мучительный стон. Грудь заныла, словно охваченная чугунным обручем. Качаясь, словно пьяная, женщина роняла слёзы на каменный пол. Тяжёлые руки обняли её. Юту била крупная дрожь. — Что с тобой? Арман резко развернул её к себе, тревожно оглядел. Она до крови исполосовала ногтями оба запястья. Он понял. — Всё кончилось, — Арман прижал её мокрое лицо к своей груди, и она закричала. В её голосе было отчаяние и была боль. Бывшая принцесса вцепилась пальцами в рукав Армана, и костяшки побелели. Высоко над чёрным морем сияла полукруглая луна, окружённая бледным ореолом. Юта вспоминала, и воспоминания хлестали её, словно плеть. Она помнила тысячи пар глаз, устремлённых на неё, королеву. И в каждых глазах приговор. Каждый был палачом, каждый стал ещё одним щупальцем морского чудовища. Какая страшная была пытка сойти по лестнице, чувствуя на себе эти взгляды! Ведь не чудовища смотрели на неё. Смотрели люди. Собратья, ведь её собратья… Возничий, правивший лошадьми запряжёнными в чёрную карету, попытался успокоить животных, но никто не сказал сердечного слова ей, Юте. Тяжёлое чувство душило, стягивало удавкой горло. Она не знала, каково быть съеденной, но теперь хорошо знала, каково быть осужденной своими собратьями. А ведь как просто: «ловите всех баб и режьте косы»… Юта помнила их всех, каждого. Казалось, в те несколько минут, что её провели под конвоем, она запомнила глаза тысячи человек. Их лица, явившиеся ей теперь в ночи, проступали в темноте бледными пятнами перед её воспаленным взором. Все они оставались жить, а она шла на смерть. Широкое лицо барона, который недавно смеялся над её положением. Худое, с провалившимися щеками лицо нищенки с младенцем на руках, завернутым в мешковину. Любопытное лицо подростка с кучерявой прядью на лбу. Узкая полоска, видная из-под забрала шлема — лицо командора стражи. Лицо… Только лица Остина она не помнила. Попыталась вспомнить и не смогла. Может, он и не смотрел на неё, не решился? Вместо него вспоминалось морское чудовище, извивающиеся склизкие жгуты-щупальца, цепенящий взгляд выпуклых глаз, раззявленная пасть и зазубренные клешни. — Юта, — Арман чуть встряхнул женщину, стиснул её ещё крепче, — перестань, хватит! Она ещё раз глухо взвыла, и ей стало легче. Арман гладил её по спине, наливаясь ненавистью. Он не мог простить себе то, что не убил Остина. Что ж, это поправимо… Он отомстит. Придумает, как оставить Юту на несколько дней одну, и обязательно отомстит. Что бы она там ни воображала, а он своих слов о мести назад не взял. — Скажи мне, — голос Армана напоминал ржавый скрежет, — почему ты не сбежала? Он запер тебя? Связал, приковал? Избил? Что он сделал с тобой? Юта задыхалась. Он снова встряхнул её. Ему хотелось знать. Арман и сам некогда был для Юты тюремщиком, и знал, какой она может быть коварной, решительной и какой отчаянной. Какую же темницу изобрел Остин, чтобы не дать улизнуть своей — своей! — жертве? Юта не сразу поняла вопрос, но, наконец, ответила: — Я… обещала не убегать, — её голос сипло вырывался из сведенного судорогой горла. Тут застонал Арман. Вот, значит, как. Обещала, поклялась! Ну конечно, чудовищам не дают таких обещаний. Это привилегия, доступная лишь человеку. Воспользовался, значит, подонок. Предатель. Он обнимал её молча, давая ей выплеснуть пережитое отчаяние. Рубашка на Армановой груди насквозь промокла от слез. Его руки гладили Юту по волосам, по спине. Она прижималась к нему заплаканным лицом, торопливо шептала: — Некуда мне было бежать, Арман. Ни одна семья не приняла бы меня, любой человек выдал бы. Вся эта страна была — тюрьма, понимаешь? Не дворец и не комната, а целая страна, и все хотели моей смерти. Они не могли по-другому, понимаешь? Чудовище потребовало именно меня. Никто ничего не решал, они просто не могли… Я обещала, потому что нельзя было иначе… — Ложь. Арман зарычал. Из его позвоночника непроизвольно прорезались шипы костяного гребня. Руки обернулись когтистыми лапами, а чешуйчатый хвост обвил Ютину талию. Глаза полыхнули огнём, а лицо плавно вытянулось, превращаясь в длинную морду. Рот раздался вширь, и Юта с трепетом увидела вблизи, как прорезаются и вытягиваются ряды острых зубов. Арман длинно выдохнул дым из ноздрей, сдерживая метаморфозу, вернул себе человеческий облик. — Он всех обманул, — продолжал Арман глухо, — тебя обманули, Юта. Детям Юкки не важно кого жрать. Ты была не нужна. Он мог послать кого угодно, только не тебя. Не тебя, ты понимаешь?! Не нужна была королева!!! В его голосе была глубокая ненависть. Арман не заметил, как сжал локти бывшей принцессы почти до хруста. Он резко встряхивал Юту в такт своей речи, глядя в тёмные глаза на бледном лице. — Он хотел избавиться от тебя, ты понимаешь?! Понимаешь?! Юта содрогнулась всем телом. Новый удар, явившийся из недавнего, но казавшегося уже таким далеким, прошлого, заставил её похолодеть. Мысли разбегались, бились в голове, словно мошки в банке. Арман стоял над ней, держа ослабевшее тело под лопатки, и смотрел вдаль поверх её головы. Его лицо было пугающе-бесстрастным. Он принял решение, и Юте оставалось лишь гадать, какое. Неожиданно, она встрепенулась, смело посмотрела на Армана и бросила, безжалостная в своей истерике: — Ты подарил меня ему. Он меня не хотел. Это и твоя вина тоже. Несколько секунд Арман никак не реагировал. Он не менялся в лице, словно застыл на месте. Потом вдруг резко повернул голову, и Юта увидела его взгляд. Волосы зашевелились у неё на затылке, когда в неё вперились совершенно змеиные немигающие глаза. Сверкнул край острых белых зубов. — Я ошибся, — сказал Арман очень медленно, — больше я такой ошибки не сделаю. — Арман, я не хотела… — Юта осеклась, потому что язык разом оказался ей служить. Он навис над её лицом, как кобра перед укусом. Она задела его за живое и отчаянно жалела об этом. Ведь он тогда хотел, как лучше для неё! Ведь он… — Я полюбил тебя, — продолжил Арман таким же тоном, — но мне хотелось, чтобы ты была счастлива. И мне пришлось отдать тебя другому. Я подыхал от тоски по тебе, Юта… Последние слова он прорычал ей прямо в губы. Руки его крепко стиснули её рёбра. Юта стояла перед ним, слабая, беспомощная, почему-то испуганная, как птичка перед огромной змеёй. Чуть раскачиваясь, он едва слышно шептал, касаясь её кожи холодными губами, и голос его прерывался судорожными вдохами: — Я силился… Жажду песком утолить… И море пытался поджечь. Мечтал я тебя… Позабыть. Последнее слово слетело с его губ, то ли рычанием, то ли воем. Огромное, могучее существо погибало, добровольно отринув лекарство от смертельной тоски. Арман немного помолчал, стараясь взять себя в руки, и глухо, отрывисто произнёс: — Мне казалось, это будет проще, но я ошибался. Я хотел прилететь и похитить тебя снова, чтобы ты была здесь, со мной, — он набрал в грудь побольше воздуха и повторил с ноткой угрозы, — Со мной. А когда уже принял решение, узнал, что тебе грозит опасность… И я полетел. Дальше ты знаешь. Юта слушала, широко распахнув глаза. Арман ждал ее реакции с незнакомым прежде хладнокровием. Упрек оказался слишком чувствительным. Выражение Ютиных глаз изменилось. Она положила руку Арману на грудь, потом робко отняла. — Я так хотела, чтобы ты прилетел за мной и унёс, — произнесли её губы. Арман ошарашенно поднял брови, и бесстрастная маска разом покинула его лицо. В глазах был отблеск пережитой тоски. — Что?! — Мне было очень тоскливо среди чужих, — призналась Юта просто и серьёзно, — за полгода никто ни разу не заговорил со мной. Были только упрёки и насмешки за спиной. Меня заперли во дворце, и у меня даже не было подруги, к котороя я могла бы пойти. Я была так одинока, и я… Ждала тебя, Арман. Иногда надеялась, что ты увидишь меня в волшебное зеркало и решишь навестить, но тебя всё не было. А я так мечтала еще хоть раз тебя увидеть, хоть раз взлететь с тобой вместе! Думала, ты меня забыл. Понимаешь, — Юта вскинула на него глаза, и Арман вдруг узнал в них такую же пережитую тоску, что терзала еще так недавно его самого, — я ведь уже видела твой мир, полюбила его, полюбила тебя… Не поняла сначала, чего лишилась. А потом начался этот кошмар, и… дальше ты сам знаешь. Это объяснение, неожиданное для обоих, развязало какой-то новый узел. Арман резко подхватил Юту и молча понёс вниз по лестнице. Он бежал с ношей на руках, спрыгивая со ступеней лестниц, огибая препятствия и стремительно минуя коридоры. Свет был ему не нужен, а потому Арман не замедлял шаг даже на самых тёмных участках пути. Руки его сжимали добычу бережно, но очень крепко, а эхо шагов разносилось далеко по коридорам замка. — Пообещай мне кое-что, — произнёс хриплый голос, — пообещай, Юта. Он опустил её на постель, навис сверху, опираясь на вытянутые руки. — Что? — вставила она в затянувшуюся паузу. Арман не спешил с ответом. Он долго молчал, глядя на Юту сверху вниз. — Обещай, что ты больше не сбежишь тайком из этой комнаты ночью, — его руки нашли её рёбра. Арман провёл губами по Ютиной ключице, поднял глаза, — если тебе плохо, разбуди меня, поговори со мной. Не убегай. Арман целовал её всё настойчивее. Его рука закатала подол юбки, коснулась тёплого бедра, пальцы скользнули по низу живота. Мужчина слегка покачивался, и Юта чувствовала прикосновение его губ то скулой, то шеей, то виском, словно он примеривался её укусить. Юта обняла его одной рукой и ощутила, как напрягаются твердые мышцы под грубой кожей, как неистово колотится в груди его сердце и как он желает близости с ней. Женщина закрыла глаза. Ей казалось, что мир вокруг кружится и раскачивается, кровь бросалась из головы к ногам и обратно, снова и снова. Арман положил её на спину, накрыл своим телом и поцеловал, коснулся лбом её лба. — Обещаю, — Юта прильнула к нему, положила голову ему на плечо. Она плакала, сама не замечая слёз. Солёные капли стекали по твёрдому, почти каменному предплечью. Арман перебирал её спутанные волосы, шептал что-то ласковое в маленькое бледное ухо. — Любимая, желанная, — ласково говорил Арман, прижимая её к себе, ощущая под руками нежное тело своей молодой жены, — я всегда буду защищать тебя, Юта… Любимая… Никогда не выпущу, никому не отдам! Его страсть была сродни грозовой буре или степному пожару. Юта потерялась, забылась, растаяла, как кусочек масла в его руках. Сокрушённая его напором, она уже и не помнила, что привело её на башню и сколько с тех пор прошло времени. Была только долгая тёмная ночь, мягкое сияние звезд и прикосновения любимого мужчины — бережные, осторожные, но очень настойчивые. Она перебирала его жёсткие волосы, когда он впивался в её шею и плечи поцелуями, похожими на укусы. Прижималась к его груди, в глубине которой слышался глухой рокот пламени. От ласки рождалось тепло, проникавшее в самые дальние уголки тела. Юта чувствовала нежность и доверие, и какое-то древнее, первобытное чувство поднималось изнутри. Теряя голову, она отвечала страстью на алчную, могучую страсть огромного хищника, отдавая себя без остатка. Он доводил её до пика, до последнего предела, и она парила, вытянувшись в его руках, раскинувшись, разметав длинные волосы по простыни. И жарко, и до дрожи, до крика сладостно было кружиться в этом неистовом урагане, который всё разгонялся и обрушивался горячим градом на переплетённые тела в полумраке супружеской спальни. Любовь открылась ей с новой стороны, растеклась горячей волной и подчинила себе всё её существо. Набоявшаяся на сто жизней вперёд, Юта, наконец, узнала, какое это счастье — быть с любимым. Арман не переставая поражался, как хрупко и одновременно прекрасно сильное женское тело в его руках. Она словно была создана плотью для его объятий, а душой для его любви. Как же он раньше не догадался?! Была буря размётанных волос, дрожь переплетённых пальцев, поцелуи и укусы, мокрые плечи, обрастающие чешуёй. Женщина извивалась и шептала, а порой стонала его имя, позабыв все иные имена, пыталась криком выплеснуть переполнявшее её чувство, и звук её голоса почти сводил его с ума. Отдав себя, Юта падала навзничь, задыхаясь, но Арману почти не требовался отдых. Он настойчиво ласкал её, снова и снова добиваясь ответа на свою страсть. Его рот жадно целовал каждый дюйм женского тела, то и дело прикусывая, пробуя на вкус, ловя губами крупные капли пота. Порой дракон упирался двумя лапами в край постели, и длинное тело медленно скользило над Ютой, бесшумно перетекало и изгибалось, плавно змеилось между её ногами, согнутыми в коленях. Раздувались огромные ноздри и ненасытным огнём горели красные глаза с узким вертикальным зрачком. Широкий горячий язык огнедышащего ящера осторожно касался белой кожи. С негромким шелестом тёрлись друг о друга тёмные чешуйки, из глотки рвался низкий утробный рык. Юта обеими руками бесстрашно обнимала гибкую шею, прижималась нагим телом к длинному горлу, а гибкий хвост игриво щекотал её бёдра и бок. Арман упивался ею, как драконы упиваются золотом, а грудь переполнялась щемящей нежностью, и могучее сердце стучало часто и радостно. Сжимая в объятиях молодую жену, он чувствовал себя так, словно сбросил кожу, и его возлюбленная в полной мере принадлежала ему — вся, целиком, добровольно. Юта была с ним, и завтра будет, и через день, и через годы, и ничто более не осквернит их любви. В ту ночь он верил в бессмертие. — Юта, — шептал Арман, пьяный от наслаждения, касаясь губами тёплого уха, — Юта… Сокровище моё… Тебе было хорошо? — Да, — тихо ответила она, проводя по расслабленному животу обеими руками, — очень… Потрескивал огонь в маленьком камине, и волны тепла ласкали Ютино тело, как солнце ласкает лучами плодородное поле. Арман раз за разом овладевал ею, а в минуты покоя ложился с той стороны, где царил холодный мрак, закрывая её собой от всего мира. … На рассвете они лежали, обнявшись, в основательно измятой постели. Было душно, неестественный, острый запах дракона густо заполнил комнату. Юта, покоренная и обновлённая, чувствовала, как на месте зажившей раны в душе прорастает что-то новое, еще не до конца понятное ей. Арман смотрел в полоток, рассеянно поглаживая её разомлевшее, согретое ласками тело одной рукой. Твёрдая ладонь огладила румяную щёку, потом накрыла нежную девичью грудь, скользнула по животу и снова вернулась к груди. Юта довольно зажмурилась и потянулась, как кошка в его объятиях, ловя кожей каждое прикосновение. То, что он сделал с ней ночью, на корню перевернуло её представления о супружеской жизни. Арман всем своим видом напоминал змея, греющегося на тёплых камнях. Нагая женщина в его объятиях бездумно улыбалась. Кожа на её бёдрах, коленях и животе была покрыта свежими ссадинами, стёсана о жёсткую чешую, но Юта пока не чувствовала боли. — Знаешь, — в его голосе слились ирония и задумчивость, — я никогда не думал, как живёт герой, победивший дракона… или другое какое-нибудь чудовище. Мне пока нравится. Хорошо живут герои! Юта погладила то место на его груди, где рыдала ночью, чувствуя, как пружинисто напрягаются тугие мышцы. — Героям положены овации. Знаешь, чтобы весь город был увешан флагами, а ещё фейерверки, и эти… Рукоплескания. А тебе достались только мои слёзы. Арман фыркнул и сделал пренебрежительный жест, показывая, как он относится к овациям. Потом выражение его глаз изменилось. Он коварно усмехнулся, привлек Юту к себе, опрокинул на лопатки и навис сверху, нагой и готовый к новым любовным подвигам. Широко лизнул её в щёку, пощекотал висок своим дыханием. Юта удивлённо покосилась на него: неужели не устал?! Но… Подождите, постойте… Сколько же ему нужно?! Да разве можно столько?! Столько нельзя… Уже утро, она… Она устала… Горгулья, сказки о похотливых ящерах появились не на ровном месте… — Ничего-ничего. Я готов поменять чьи-то там рукоплескания на твои поцелуи. Его губы упоенно впились в её рот, не дав зевнуть. Арман игриво целовал её, снова заводясь. Юта покорилась его напору, хоть для этого и потребовалось собрать последние силы. Дракон хрипло шептал в самое её ухо, то и дело плотоядно облизываясь: — За каждый хлопок поцелуй, за крик «Слава!» — два… Что скажешь? Будешь торговаться, а? — Не буду… — с усталой улыбкой ответила Юта и всё же зевнула. Ей никогда в жизни не хотелось спать так сильно, как в эту минуту. Никто никогда не говорил ей, уместно ли в таких случаях попросить мужчину об отдыхе и какие слова для этого выбрать. Он вожделел её так, словно они не занимались любовью всю ночь напролёт и словно ночь эта не окончилась с рассветом, а только началась. Юта попыталась сесть, но твёрдая рука властно опрокинула бывшую принцессу навзничь, заставляя снова вытянуться на ложе под разгорячённым телом ящера в человеческом обличии. Она попыталась перехватить его взгляд, но Арман какое-то время смотрел на её грудь, как на лакомое блюдо, а потом принялся жадно целовать тонкую белую кожу. Безмолвная мольба о пощаде была, по всей видимости, не услышана. — Значит, продешевил, — Арман покачал головой с наигранным сокрушением, цокая языком. В тоне его была такая бодрость, что Юта едва не застонала, не в силах уже ни отвечать на его ласки, ни противиться им, — меня никто не учил быть героем. Надо было требовать больше. Впрочем, я ещё не решил, на что обменять фейрверк. Теперь-то я хорошо подумаю…