И помните, потомки, чья кровь питает вас

Доносится сладостный звук

От камней отражённого эха

Знакомого смеха.

Арм-Анн

Она проснулась от его стона. Арман, находясь во власти кошмарного сна, судорожно хватал ртом воздух. Он тонул, задыхался. Зубы клацали, разом вспотевшее тело била крупная дрожь. — Все хорошо, — зашептала Юта, гладя его по щекам, пытаясь успокоить, — Это сон, Арман! Это просто сон! Арман открыл глаза и резко сел, тяжело дыша. Юта знала, как сильно он подвержен ночным кошмарам. Новый, поистине чудовищный, еще владел им. Женщина видела его чёрные расширенные зрачки, ощущала, как он всем телом передёргивается. Юта почувствовала благодарность и вину: это ведь из-за неё ему пришлось биться с чудовищем. Из-за неё он лишился обещанного пророчеством счастья. Арман смотрел на неё широко распахнутыми, неверящими в происходящее глазами. Потом коснулся её плеча рукой, пытаясь унять дрожь. Поверял, что было сном, а что явью. Рассвет еще только занимался. Арман лег обратно, снова обнял Юту, уперся ей в макушку твёрдым подбородком. — Больше я тебя не выпущу, — пообещал он хрипло. — Я не уйду, — ответила ему Юта. Арман снова уснул, но через недолгое время вновь заметался в полудрёме. Если Юта была беззащитна наяву, то Арман становился уязвим во сне. Эта мука ненадолго прерывалась, но потом возобновлялась снова. Юта обвила его голову руками, прижала к груди и принялась негромко напевать. Она не знала, что делать, только истово хотела, чтобы он хоть немного поспал спокойно. Сон был нужен ему больше всего. Комната, куда накануне привёл её Арман, оказалась просторной, светлой и неожиданно уютной, несмотря на слои тысячелетней пыли и настоящие галереи из паутины во всех углах. Сквозь забранное кованной решёткой окно проникал солнечный свет. Толстый оконный проём с внешней стороны давно оккупировали ласточки, густо облепившие своими гнёздами каменный козырёк и широкий карниз. Вдоль стен тянулись ветхие шкафы с обвалившимися полками, пара узких окованных ржавым железом сундуков, с одного из которых небрежно свешивала рукав Арманова рубашка. В комнате даже имелся небольшой камин, из которого вытекал чёрный язык налетевшего за зиму снега. Подле него Юта разглядела остатки железной заслонки. Около окна примостился старинный комод, а на нём — Юта едва поверила глазам — небольшое мутное зеркальце на складной подставке, какие-то склянки, пара рассыпавшихся в прах коробочек, гребень для волос и причудливой формы подсвечник для трёх свечей. Около зеркальца поблёскивала какая-то золотая вещица, то ли кольцо, то ли серёжка. Кровать, прежде застеленная пыльным покрывалом, была сделана из добротного выдубленного дерева, стянутого железным каркасом. Пуховые одеяла сильно пострадали от времени, но всё ещё сохранили целостность и могли защитить от холода. На полу круглым пятном пыли лежал истлевший ковёр. Сомнений быть не могло: в этой комнате когда-то жила супружеская чета. Женщина заглядывала в мутное зеркальце, прихорашиваясь, а её муж… Юта увидела чёткие отпечатки огромных драконьих лап в пыли рядом со следами своих кожаных туфель и Армановых сапог. Пустое пространство между постелью и камином вполне могло вместить дракона. Воспоминание о том, что было между ними прошедшей ночью, вызвало прилив крови к щекам. Юта посмотрела на лицо лежавшего навзничь Армана, точно узнавая его заново. Её муж… Он всё-таки прилетел, всё-таки спас её. Бывшая принцесса вгляделась, пытаясь понять, что изменилось в его чертах за прошедшие полгода. Хищно очерченные скулы стали как будто острее, а под глазами залегли болезненные тени. Тёмные волосы обрамляли высокий лоб, исчерченный мученическими складками — старыми и новыми. Юте впервые подумалось, что Арман… Красив. По-своему симпатичен и харизматичен, и не лишён шарма, присущего крупным хищникам. В его случае — очень крупным. Потом Юта почему-то подумала, что никогда не видела его небритым и не помнила, чтобы он когда-либо стриг себе волосы. Любопытно… Значит в этом он отличается от обычного человека. Безволосая загорелая кожа была покрыта тонким, едва различимым узором. Юта всмотрелась и поняла, что это тёмные чешуйки, просвечивающие сквозь кожный покров. От ключиц к плечам тянулись тугие широкие жилы, в очертаниях которых можно было увидеть свернутые крылья. Пальцы правой руки, лежавшей поверх одеяла на её бедре, изогнулись, как когти. Женщина вспомнила прикосновение чешуйчатых лап к тонкой обнажённой коже, их цепкую хватку, шелест кожистых крыльев и низкое рычание во мраке. Глядя при солнечном свете на спящего Армана, Армана-человека, Юта не могла поверить, что всё это могло быть. А ведь... Было. Её муж и возлюбленный спал подле неё, целый и невредимый, и они находились в безопасности. В самом сердце его замка, который отныне станет ей домом. Осторожно, чтобы не разбудить Армана, Юта коснулась рукой нижней губы, ощутив привкус крови. Укус, оставленный ночью его зубами, слегка саднил. Побаливали рёбра и напоминал о себе порез на запястье, но в остальном она чувствовала себя просто замечательно. Она была жива и тот, кто спас её — тоже. Арман затих почти на час. Потом снова вздрогнул. Юта оделась, сходила за водой и села рядом с ним, как когда-то. Он бредил. Пусть раны его зажили, но в душе еще жила память смертельной схватки. Забытьё его было полно извивающихся щупалец. Арман тонул в горькой солёной воде. Дракон стонал, рычал и метался во сне. Видения, полные боли и ярости, сменялись другими. Арман разговаривал с Остином, и от его монолога Юте было не по себе. — Как ты посмел?! Я доверил тебе её, мою Юту, мою принцессу! Я отдал её тебе, чтобы ты сделал её счастливой! Предатель! Палач! Ты заслуживаешь грязной смерти, худшей смерти! Арман хрипло смеялся и скалился, не открывая глаз. Юта слушала. — У тебя был свой Ритуал. Я понимаю! Я-то понимаю. И ты решил спрятаться, и это я понимаю. Но как ты мог прятаться за спину поганого чудовища, которое сожрёт её?! Мою любовь, мою Юту! Ты, ты, ты! Ты думал, станешь свободен?! Но почему так, почему ты не… Проклятье! Ты выродок, Остин. Выродков убивают! Я приду за тобой и мы посмотрим, каково это бороться с ящером, который тебе не поддаётся! О, я приду! Я истреблю твой род до последнего колена! Я не пощажу никого, в ком есть твоя кровь! Арман путался и повторялся, шипел и рычал, дрожа от ярости, а Юта держала ладонями его голову и не отваживалась разбудить. Он все клялся отомстить и угрожал своему врагу, словно тот стоял перед ним. Лицо Армана искажала гримаса предельной ненависти. Временами он начинал наизусть цитировать древние тексты, вспоминая такие злодеяния своих предков, от которых волосы вставали дыбом. Всё это дракон страстно хотел применить к Остину. Потом снова путался и начинал спрашивать, стонать и метаться. Юта подумала о собственных чувствах к бывшему супругу и поняла, что не умеет ТАК ненавидеть. То было нечто недоступное человеку. Невместимое в грудную клетку, невыносимое для разума. Эссенция ненависти. Драконья кровь говорила сейчас в Армане, властно и повелительно. Мечтала ли Юта о мести? Сложный вопрос. Больше всего она мечтала всё забыть. Словно Остин не приехал, и не было этого освобождения, словно они вчера еще вернулись из гнезда калидонов, и… Арман открыл глаза, увидел склонившуюся над ним Юту. Тяжёлые веки дрогнули. Он потянулся к ней обеими руками, прижал к обнажённой груди. Еще во власти кошмара, Арман вдыхал запах её тела и волос, и не мог до конца проснуться. Юта робко гладила его по плечу. Её мутило от услышанного, и она не знала, что сказать. — Арман, — попыталась начать она, и не смогла продолжить. Они долго молчали, и Юта все же решилась, — ты говорил во сне. — Во сне? — машинально повторил он и вздрогнул, вспомнив кошмар. — Да. Это… Этот… Потомок Юкки, ты победил его, и… — Я его не убил, — нервно отозвался Арман, — только прогнал. Я точно не помню, может, он издох, а может и нет. Остину не хватало честности признать такую же правду о себе. Арман же сделал это, не задумываясь. Юта сжала зубы и, собрав в кулак все своё мужество, попросила: — Арман, ты говорил об Остине… Не надо. Дракон отстранил её, нахмурился. Посмотрел в сторону. При одном имени заклятого врага кровь завозилась в жилах. Этот разговор казался Арману не нужным сейчас, этим утром, после всего, что было. Он через силу заставил себя заглянуть Юте в лицо. — Не надо, — убеждённо повторила она. Арман вздохнул. — Надо. Юта тряхнула головой. Плечи её поникли. Арман протянул руку и погладил женщину по щеке, убрал за ухо выбившуюся прядь. Он не понимал причины, по которой она произносит такие слова. Неужели не жаждет крови, как жаждет он?! После того, что случилось?! — Арман, достаточно, прошу тебя, — прошептала Юта едва слышно, — слишком много из-за меня случилось бед. Остановись, я умоляю тебя, Арман! Вместо ответа Арман фыркнул, сверкнул глазами и сел ровнее. Да как она может просить за Остина! Нашла, за кого заступаться! Потом Армана уколола новая горькая мысль. Вероятно, Юта не может любить чудовище? Поддалась минутному порыву, согласилась остаться с ним, но все же жизнь с драконом будет для неё так же невыносима, как Арман себе ранее и представлял? — Почему ты просишь этого? — спросил Арман, пытливо заглядывая Юте в глаза. — Потому что я не могу убить человека, — откликнулась она несмело, но твёрдо. — Это сделаю я. Тебе не придётся. — Нет, Арман, — покачала головой Юта, — ты сделаешь это моим именем, за меня, из-за меня… Это ведь будет то же самое. Мне будет тяжело жить с этим, и я не смогу забыть всего этого. Арман молчал, раздумывая. Юта, уже увереннее, прошептала: — Арман, для меня это тоже Ритуал, понимаешь? Я не могу иначе. Ты ведь понимаешь, поддержи меня и… Не сердись на меня. Я лишь хочу, чтобы это, наконец, кончилось. Мужчина бросил на нее печальный взгляд. Потом вздохнул, и в его лице Юта увидела понимание. Не прощение для Остина, не согласие с ней лишь ради её удовлетворения. Арман понял, что она имела ввиду. И сразу вся злость, обида и ревность куда-то улетучились. Ему не хотелось думать об этом сейчас, после всего, что было между ними прошедшей ночью. Неожиданно дракон улыбнулся. — Значит, ты хочешь, чтобы твои руки остались чистыми, — констатировал он, беря её ладони своими. В его голосе не было упрека. Юта поняла, что нашла правильные слова, и тоже улыбнулась. — А ты знаешь, — продолжал Арман, целуя её запястья по очереди, — как я люблю эти чистые руки? Он целовал каждый палец, выступающие косточки, вены запястья. — Не будем больше об этом, — сказал Арман снисходительно, — Но знай, что я любил бы эти руки, будь они даже по локоть в крови. Потому что они твои. Юта ахнуть не успела, как он опрокинул её на постель и привлёк к себе. — И ноги люблю, — продолжал Арман уже совсем другим тоном, покрывая Ютино лицо поцелуями. Она рассмеялась, счастливо, непринуждённо. И коснулась его тела самым провокационным образом. … Весна была в самом разгаре, но в мрачном замке словно началось лето. Супруги не могли утолить звериную, полнокровную любовь. Они почти не спали. Картины пережитого ужаса живо вставали перед глазами Юты и Армана. Отгоняя их, они снова и снова кидались в объятия друг друга. Мягкая ночь сменилась днем, а потом снова ночью. Между ними все было просто, естественно. Так просто, как редко бывает с женщинами, и никогда — с принцессами. Принцессам положено быть полупрозрачными, бестелесными образами морали и целомудрия. Но Юта впала в буйное, хищное безумие, заразившись им от Армана. Ему удалось разбудить в ней тот первобытный инстинкт, который тысячи лет толкал женщин в мужские объятия. Прижимая Юту к себе, Арман испытывал чувство, родственное многолетнему голоду. Он был, вероятно, страшен, но женщина уже ничего не боялась. Овладевая ей, Арман, в обличии человека, ревел и рычал, обрастал чешуёй и ладони его временами непроизвольно обращались в страшные когтистые лапы. Иногда он оборачивался ящером, клал огромную змеиную голову на постель рядом с Ютой, словно на подушку, и подолгу вдыхая запах её кожи. Накрывал её тело широким кожистым крылом, говоря без слов: «Ты под моей защитой», и жмурил глаза от удовольствия, когда она касалась его лба или щёк. Его кровь кипела и пела, торжествовала и правила безраздельно, а тело было здоровым и жадным. Арману часто хотелось укусить её, но не тупыми и короткими, совершенно бесполезными человеческими зубами. Хотелось разверзнуть пасть и одним горячим поцелуем обласкать колени, тёплый живот, нагую упругую грудь и нежную шею. Но он до поры сдерживался, давая ей привыкнуть, освоиться. Страсть делала их сильнее, спокойнее. Страшные воспоминания бледнели. Перерывы между страстными часами были наполнены лаской, и Юта изливала на Армана всю нерастраченную нежность, которая скопилась в ее душе. Она делала это молча, потому что речь была позабыта. Что можно было сказать? Как можно выразить словами тот фонтан чувств, простых и древних, как мир? Могучее тело ящера истаивало, сжимаясь, подобно тугой пружине, и подле неё оказывался мужчина, которому нужна была она, только она одна, и нужна была, как воздух. Юта ещё никогда так не чувствовала себя в безопасности. Жизнь обрушивала на спасённую жертву все краски и все чувства, все звуки и все вкусы, и время от времени она принималась смеяться, до слёз, до икоты, даже до визга. Жить! Арман, лаская молодую жену, смаковал, упивался ее первобытной красотой. К горгульям платья и причёски! Он безумно любил эти острые локти, эту ямочку в подреберье, сильные ноги и мягкие волосы. Как сильно теперь на него действовали простые, лишённые ужимок жесты, смелые прикосновения. Какая древняя и ненасытная сила снова и снова замыкала кольцо его рук на теле жены. Всё его существо тянулось к ней, наливалось упругой силой, желало любви. Он упивался её поцелуями, чувствуя под руками живое тепло, и самым большим желанием тогда было обладать этой вожделенной женщиной. Однажды Юта уснула, положив голову ему на грудь. Уснула, крепко, надолго. Впервые после того, как Арман принес ее в замок. Слушая ее ровное дыхание, дракон чувствовал, как им овладевает покой. И он тоже провалился в глубокий сон без сновидений. … Утром нового дня Арман, ведомый болезненным подозрением, отправился в ритуальную комнату. Он миновал несколько коридоров, спустился по лестнице. Дверь была небрежно полуоткрыта. Высокий столб света падал на жертвенник, сверкал на бахроме круто изогнутых крючьев. На чёрной глыбе и на трёхгранной игле были кровавые следы. Успевшая свернуться и побуреть драконья кровь широко разлилась на полу. Арман обошёл жертвенник, перебирая в памяти имена предков, словно чётки. Он увидел обрывок белого платья, в котором Юту отдали на съедение чудовищу, различил чутким нёбом запах и её крови. Нахмурился, силясь вспомнить, как уцелел. Память отказывалась служить, как порой отказывалось служить волшебное зеркало. Арман помнил отчаянный рёв крови, которая отдавала приказы телу, минуя угасавший разум и горячую, нестерпимо тонкую струйку, тёкшую ему в пасть. Юта порезала руку. Её кровь, пролитая в ритуальной комнате, несла ему жизнь, несла здоровье, давала силу. Арман коснулся рукой чёрной поверхности и почувствовал, как в глубине каменной глыбы мощно пульсируют густые токи. Или то был только шум его собственной крови в венах? Он еще немного постоял, потом обернулся ящером и дохнул пламенем на пол и жертвенник. Так того требовал обычай: после свершения Ритуала нужно было сжечь остатки трапезы. Пламя, столбом бившее из глотки, показалось Арману мощнее и жарче, чем раньше. От кровяных луж остались только пятна копоти. Не ожидая, пока дым рассеется, он хотел было обернуться человеком и вернуться в замок, к Юте, как вдруг увидел её в проёме двери. Она взирала на жертвенник без прежнего страха и, что было даже несколько пугающим, без прежнего отвращения. Вероятно, бывшая принцесса разучилась бояться после всего, что с ней случилось. А может, она раз и навсегда смирилась с существованием ритуальной комнаты из-за того, что именно в ней Арман исцелился от ран и увечий? Точно сказать было невозможно. Ютин взор был прикован к дракону. Она вся побелела, протянула к нему обе руки и шагнула вперёд. — Арман, ты… — она подошла к нему, не обращая внимания на удушливый дым. В её голосе была тревога. Взгляд скользил по тёмной чешуе, по его шее, бокам, лапам, повсюду натыкаясь на уродливые белые шрамы. Они бугрились, пересекались и расходились, уродуя некогда завораживающе-красивый, грациозный силуэт ящера. Костяному гребню не доставало шипов, особенно пострадал гибкий хвост. Один глаз наполовину заволокло белой пеленой. Арман хотел было обернуться человеком, но помедлил. Изогнув шею, он увидел то, на что смотрела Юта. Потом на пробу расправил крылья. Они тоже были покрыты неровными шрамами, но срослись правильно, и, безусловно, могли поднять его в воздух. Ему захотелось немедленно взлететь. — Это всё из-за меня, — горестно сказала Юта, касаясь его бока. Огромная голова на длинной гибкой шее ткнулась ей в плечо. Ничего. Главное, что она жива. Арман выразительно кивнул бывшей принцессе, показывая глазами наверх. Он словно говорил: «Подожди меня на башне». Юта поняла его желание и отступила к двери. Когтистые лапы оттолкнулись от каменного пола, и дракон полетел через туннель наружу. Арман несколько раз облетел замок, заново овладевая непривычными теперь, будто не своими жилами. Убедившись, что сможет лететь ровно, он подхватил когтями бегом поднявшуюся на башню Юту. Дракон победно взревел, и она закричала восторженно. Теперь уже ничто не могло повредить их счастью. … Засыпая и просыпаясь вместе, они почти не разлучались. Арман оставил жену лишь несколько раз одну — летал на охоту. Чуткий к ее чувствам, дракон понимал, что вида растерзанных горных коз Юта может только испугаться. А он не хотел омрачать их столь долгожданное счастье даже мелочью. Юта же ни разу не посмотрела в волшебное зеркало. Ей было страшно увидеть что-либо, что могло ей напомнить недавние ужасы, да и вообще прошлую жизнь. Быт в замке оказалось наладить не так-то просто, но каждое, даже малейшее улучшение, сразу радовало глаз. Главной бедой стал ледяной холод, пропитавший за долгую зиму каменные стены. Не было худа без добра: минувшей зимой в замке передохли от холода все крысы. Суровое время пережили лишь летучие мыши, пауки, да ещё змеи, которые, оттаивая от спячки, сползались к источникам тепла. Однако, почуяв поблизости Армана, пресмыкающиеся бросались наутёк. Странное дело, но и на Юту они реагировали примерно таким же образом. Арман объяснил ей, что дело в запахе — теперь она пахла им, а потому внушала подобным тварям ужас. Огромное строение нужно было протопить, и Арман занялся этим всерьёз. Он целыми днями носил в замок деревья, рубил их на дрова и растапливал сеть каминов, некоторые из которых оказались наполовину разрушены. Как ни щадил, как ни берёг он Юту, а приходилось брать её с собой на крышу. Арман нуждался в её руках, когда лез прочищать забитые снегом и каменными обломками печные трубы. К вечеру хозяин замка напоминал своим видом угольщика, да и хозяйка была ему под стать. Вскоре им удалось расчистить дымоходы, и с приближением вечерних сумерек Арман отправлялся растапливать небольшой камин в спальне. Из смолы, соломы и веток удалось сделать несколько факелов — плохих, но на первое время должно было хватить. Тепло не спешило возвращаться в промёрзший за зиму замок. Немилосердный холод каждый вечер толкал Юту в Армановы объятья. По-настоящему согреться можно было только прижавшись друг к другу всем телом под толстым пуховым одеялом. Даже ужинать приходилось в постели, так холодно было в замке первые дни. Как никогда хотелось жить. Упиваться жизнью. Дышать, ходить, летать, любить, кричать и петь. Еще никогда сухие лепешки не казались такими вкусными, а вино таким пьянящим. С пропитанием также оказалось туго. Казавшийся бесконечным запас лепешек по-прежнему мог какое-то время прокормить обитателей замка, но и ему уже был виден край. Теперь ящер охотился для двоих. Арману очень импонировало то, с каким аппетитом его молодая жена уплетала мясо добытых им диких коз. В один из первых дней он изловчился и поймал для неё утку прямо в воздухе. Ощипывать и потрошить пришлось самому, но после он признал, что жареная птица куда вкуснее сырой — именно из-за отсутствия перьев. В другой раз он убил медведя. Ящеру пришлось обвить животное хвостом и удушить, чтобы не повредить добротную мохнатую шкуру. Супругам пришлось выбросить то, что осталось от подчистую съеденного молью ковра в спальне, вот Арман и решил раздобыть что-то на замену. Тщательно вымыв, он натёр шкуру солью и вывесил на просушку там же, где обычно завяливал мясо диких коз, а после показал жене, желая похвастаться трофеем. Но Юта почему-то не обрадовалась обновке, съёжилась, словно от неприятного воспоминания. Не решившись бередить ей душу, Арман скатал шкуру в рулон и позабыл о ней. Вернулась речь, захотелось говорить. И говорить взахлеб. Арман рассказывал Юте, как прошло его детство. Когда-то оно казалось ему беспросветным, бесконечно несчастным. Но чем больше он о нём говорил, тем больше вспоминалось смешных, милых, наивных и по-детски трогательных историй. Он рассказал о том, как боялся тени полуразрушенной горгульи на одной из башен, как играл с отсветами витражей, пытаясь укусить разноцветный луч. А ещё как, налетавшись, засыпал на пороге драконьего туннеля, едва приняв человеческий облик, а отец нёс его на руках в кровать. И как, будучи совсем маленьким, принес за щекой в замок желудь и прятал его от отца и деда, а потом забыл, где спрятал, и очень горевал. Юта смеялась, и Арман смеялся вместе с ней. Это было волшебство, доступное лишь влюблённым. Тогда они еще не знали, как остро запомнится им эта счастливая передышка. Спокойное, беззаботное время, проведенное за работой, смех и ласки после длинного холодного дня. От Юты пахло гарью и копотью — едва ли такие духи мог изобрести парфюмер — и Арман терял голову от этого запаха. Бывало, он подолгу целовал её, задержав ни с того ни с сего в коридоре. Да и Юта порой кидалась ему на шею, так искренне и простодушно, а он смеялся и подхватывал её на руки, кружил, пьяный от любви. Жизнь, несмотря на все трудности, несла им счастье полными горстями. Однажды Арман вернулся с охоты, захваченный какой-то веселой идеей. Юта встретила его теплыми лепёшками и еще более теплыми объятиями. Поцеловав жену, дракон уверенно повёл её в одну из комнат, когда-то бывшую библиотекой. Один из его предков спалил огнем книги, и некогда причудливо расписанный потолок покрывала сажа. Стену бывшей библиотеки украшала несколько потускневшая фреска с изображением карты всего известного художнику мира. Драконий замок на длинной изогнутой косе был выписан с особым тщанием. — Скажи, Юта, — менторским тоном обратился Арман к жене, — Сколько деревень в государстве Верхняя Конта? — Сто тридцать восемь, — ответила заинтригованная Юта. — Очень хорошо… А сколько дворянских семей? — К чему ты клонишь? — Ответь на мой вопрос, тогда скажу. — Ну, — Юта задумалась, — Дворянских семей… Они очень разные, есть более близкие к короне, есть менее близкие. Мне сложно сосчитать. — Но десяток-то наберётся? — нетерпеливо подсказал Арман. — Можно округлить до такого числа, — согласилась Юта, совсем уж неподобающе высказавшись о цвете общества родной страны. — Тааак… Прибавим к каждой семье прорву прислуги, прибавим армию, полицию, прибавим коррупцию. Это сколько же ртов кормит каждая деревушка? — В Верхней Конте есть не только деревни, — заступила за отчизну Юта, — есть еще города. Что ты задумал? — Я задумал завоевать пару деревень на вот этом мысу, — длинный тонкий палец указал на кусок суши, изображенный чуть севернее замка, — Я видел в зеркале, как жители стонут и жалуются на непомерные налоги. Может, им не будет в тягость прокормить одну-единственную семью без прислуги, полиции и армии? Юта смотрела, разинув рот. — Что скажешь? — Арману льстило, что он ее удивил. — Но любое государство что-то дает своим гражданам в обмен на налоги, — возразила Юта, — Прокладывает дороги, разрешает споры. Организует ярмарки и праздники. Защищает от разбойников, от пиратов, от притязаний других государств. И от драконов. — От драконов?! — удивился Арман, — Плакали чьи-то денежки. Этот налог мое величество отменит первым. — И ты готов защищать крестьян от разбойников? — Юта хотела как можно ответственнее отнестись к предстоящей затее. Тем более, она не верила пока, что Арман это всё предлагал всерьёз. — Местные жители так бедны, что сюда редко забредают разбойники, — успокоил ее Арман, — А пираты и сами имеют здесь дело. Кое-что выменивают, крестьян не трогают и не хотят шума и лишней стражи. А если что, я могу хорошенько пугнуть. — А суд? — Юта было вспомнила, как вершился суд в Контистерании, но отогнала эту мысль. — Судом ведает местный староста. Мужик он неплохой, и на смену ему растёт достойный сын. — И праздники ты готов устраивать? — Ты хочешь бал? — язвительно спросил Арман. Юта протестующе замахала руками, но он уже кружил ее в танце, — Для меня это, пожалуй, чересчур. Только если ты сама все организуешь. Я могу пригласительные разнести, но остальное, моя милая, сама. Танец становился все более и более быстрым и, наконец, дракон закрутил женщину в объятиях, жадно целуя шею и большой смеющийся рот. — Подумай, что бы ты хотела получать ежедневно, а что раз в месяц или в год. И проводи меня на войну, как полагается!