Распутье

      Хосок по привычке, особо не глядя по сторонам, забыв о коллеге, оставшемся где-то позади, идёт к автобусной остановке. Из внутреннего кармана он выуживает стеклянный пузырёк и неосторожно открывает его: он падает, мелкими осколками разлетаясь во все стороны. Это приводит немного в чувства: Хосок склоняется, дрожащими руками пытается собрать хоть что-то, но только режет пальцы о битое стекло. Он смотрит на раны, на забившиеся местами мелкие осколки, на кровь, что сочится и медленно начинает стекать по пальцам, и отчётливо во всём этом видит своё сердце. То, которого у него уже как три года нет.       Значительных проблем со здоровьем у него с раннего детства не наблюдалось: что в дождь, что в снег — он всегда отделывался чем-то вроде двухдневного шмыганья носом, в то время как Чонгук мог проваляться неделю с температурой, распухшим от вытирания соплей носом и осипшим голосом. Даже вездесущая «ветрянка» обошла его стороной. Поэтому, когда на одном из практических занятий преподаватель, пригласив его для наглядной демонстрации другим студентам того, как выглядит сердце при ультразвуковом исследовании, поводил пару секунд датчиком по груди и пренебрежительно-раздражённым тоном бросил: «ну я же чётко попросил только того, кто со здоровым сердцем», Хосок, мягко сказать, был шокирован.       Изменения были незначительными, бить тревогу, казалось бы, рано, поэтому он не стал никому об этом говорить. И, как бы это ни было странно, первым, кто узнал о проблемах с его сердцем, стал Суён.              — Не говорите Тэхёну, не хочу, чтобы он переживал, — сидя под кабинетом кардиолога в больнице Кванджу, тихо попросил он мужчину.              — Между вами что-то есть, ведь так? — как всегда проницательно со стороны родителя его друга. Вот только в этот раз Хосок отчётливо слышал отвращение в голосе омеги.              — Нет. Мы просто друзья, — коротко ответил Хосок. Так было, есть и будет — он был уверен в этом.              — Очень надеюсь, что это так. Хосок, не ломай Тэхёну жизнь. У него всё впереди: встретит какого-нибудь доброго, красивого, невинного омегу и всё у них будет замечательно.              Суён даже не посмотрел на него. Говорил так, будто, в первую очередь, старался убедить себя в этом. А затем просто ушёл. О том, что в руках омега держал результаты анализов на онкомаркеры, Хосок Тэхёну тоже не скажет.              Тем же вечером уверенность Хосока в их с Тэхёном дружбе была напрочь разрушена. Стёрта в пыль. Глядя на затянутые в узкие джинсы ноги, на яркую атласную ткань, на выкрашенные в блонд волосы альфы, друг рассмеялся бы, обозвал бы смазливым омежкой и попросил бы немедленно вернуть того Тэхёна, что обожает бесформенные толстовки и мешковатые джинсы. Но Хосок откровенно залип, стал ревновать и ощутил небывалое желание пометить, сделать своим.       Не сдержался, набросился, едва не пересёк черту. Слова о том, что Тэхён всё ещё невинен, остудили покруче ушата с ледяной водой. Слова о том, что он любит его, — забили последний гвоздь в крышку гроба под названием «дружба».       Тэхён сбежал, а Хосоку вдруг стало мерзко от самого себя. Суён прав: он не должен портить альфу. Даже если это и любовь.              Спустя полгода картина болезни сердца значительно ухудшилась. Профессор с кафедры настоятельно рекомендовал не затягивать с полным обследованием и поскорее назначить дату плановой операции. Как сказал бы отец: движок всё чаще барахлил. И первое, что стоило сделать, наконец рассказать обо всём родным. Отец, как и ожидалось, лишь нахмурил брови, кивнул сам себе и сухо спросил о предполагаемой дате операции. Чонгук, всегда взбалмошный, с напускным безразличием, вдруг весь побледнел и осел на пол — поди хоронить брата уже собрался. А после долгих и скучных разъяснений весь вечер лежал рядом и тихо шмыгал носом у него под боком. Кажется, в тот самый момент произошёл первый скачок его взросления.              — Хён, поговори с Тэхёном.              — Нет.              — Разве не будет честным поставить точку в ваших… э-э-э, вашей дружбе, объяснившись лично? Или ты его больше не любишь?              Как много силы в словах, однако. Давящее, неприятное ощущение в груди вмиг сменилось невыносимой болью, будто тысячи мелких игл разом прошили его сердце.              — Это только привяжет его сильнее. Он должен забыть обо мне — так будет лучше.              — Ты можешь не говорить ему о болезни, но… он должен услышать от тебя, что всё кончено. Пусть уж лучше продолжает бесить своей идиотской улыбкой, чем портить аппетит кислой миной.       Горькое соджу со вкусом грейпфрута обдало неприятным теплом, прокатившись вниз по пищеводу. Пить на голодный желудок, да ещё и с его диагнозом, определённо не лучшая идея, но пойти к Тэхёну, не влив в себя пару флаконов эликсира храбрости, он не мог.       Свет в окне младшего всё ещё горел, когда, стоя перед невысоким забором, Хосок нервно перетаптывался с ноги на ногу, а затем махом перепрыгнул ограждение и угодил прямо в розовые кусты. Ну можно же было камушком по стеклу, а не совершать подвиг подобно Гераклу во искупление своих грехов. Суён наверняка поминал его недобрым словом после, глядя на примятые, местами поломанные и усыпанные алыми лепестками кусты посаженных и выращенных им роз.              Нестерпимая боль прошила всё тело, но долгожданное личико всё-таки появилось в окне, и, трепетно позвав его по имени, Тэхён распахнул окно и позволил в очередной раз разбить ему сердце.              Если бы он знал, как всё обернётся, если бы знал, что разрыв с Тэхёном станет катализатором неизбежной остановки его измученного сердца, возможно, остался бы, рассказал всё, как есть. Но тогда он считал себя обузой, и рассказать Тэхёну о болезни было бы равнозначно привязать к себе и жить под гнётом печальных взглядов, жалости и излишнего беспокойства. А ещё Суён: он точно бы не оставил их в покое. Впрочем, не прошло и месяца, как Кимы покинули Кванджу, их разрыв с Тэхёном и здесь послужил катализатором. Да и ему самому вскоре пришлось покинуть родные пенаты и перебраться в отделение кардиологии Сеульской больницы под крыло опытных врачей и генетиков.              — Врождённая мутация вашего гена истинности несколько усложняет процесс регенерации мышечной ткани посредством введения ингибиторов. Однако мы сделаем всё возможное, чтобы отсрочить наступление остановки сердца.              — Мутация? — как ни странно, в тот момент это слово его смутило больше, нежели факт о неизбежности смерти.              — Такое редко, но случается в природе: часть генома претерпевает изменения, именно по этой причине организм избирает в партнёры себе подобного, чтобы свести к минимуму продолжение рода.              — Выходит, ген истинности моего партнёра так же мутирован?              — Совсем не обязательно. Существует ряд факторов для идеальной совместимости. И помимо самого гена, на выбор значительное влияние оказывает и запах феромонов. А случаи, когда и то, и другое гармонично сочетается, называют истинностью. Смею предположить, что для вашего партнёра вы обладаете подходящим запахом феромона. А вот он для вас — идеален, как минимум, по двум пунктам. Проще говоря, он — ваш истинный, а вы его — нет.              — Как это возможно? Это же бред полнейший!              — Увы. Истинных пар не так уж и много. Совместимость на генетическом уровне встречается крайне редко, куда чаще обрести гармонию в отношениях и здоровое потомство помогает именно совместимость запахов. И, кстати говоря, во время близости, когда биологические жидкости обоих партнёров вступают в реакцию, многие истинные пары отмечают привкус или запах алкоголя. Это что-то вроде маркера. Но большинство нынешней молодёжи знакомятся на вечеринках, в клубах, и в состоянии даже лёгкого алкогольного опьянения рискуют упустить свою половинку. Горькие реалии современного мира.       Выходит, врач был абсолютно прав: Тэхён смог обрести счастье с другим, потому что не испытывает той удушающей зависимости, просто думая о нём. Он принял верное решение, оставив тогда Тэхёна. Тогда почему он так смотрел, почему был зол, почему кричал? Ведь невозможно испытывать ревность не любя.       — Хосок! — Чонгук выезжает с парковки и, заметив прилично отдалившегося брата, окликает его. Подъехав ближе, он спешно паркует мотоцикл у обочины и подбегает к брату, что, склонившись к земле, перебирает окровавленными пальцами битое стекло. — Какого хрена ты творишь?! — он дёргает парня за рукав и помогает встать. Лицо брата непривычно бледное, взгляд потерянный, а руки мелко потряхивает. — Нужно промыть и обработать раны, — он хватает Хосока за запястье и тянет обратно к больнице. — Идём.       — Не нужно, — Хосок вырывает руку, — у меня есть салфетки.       — Какие, к чёрту, салфетки?! У тебя там осколки! Алё! — кричит на него Чонгук, пытаясь хоть как-то привести в чувства. И это работает: на щеках появляется лёгкий румянец, а в глазах — печальный блеск.       — Я не могу туда вернуться, — первый всхлип не заставляет себя долго ждать. — Он всё ещё может быть там.       — Что? Кто? О чём ты вообще? — спокойнее спрашивает Чонгук, непонимающе хмурится и не на шутку начинает переживать за здоровье братской кукухи.       — Тэхён. Ким Тэхён здесь. Вот прямо там стоял и смотрел на меня своими красивыми глазами, — Хосок тычет пальцем куда-то в сторону и проглатывает очередной ком подступающей истерики. — В них было столько злости и отчаяния. Я даже подумал, что он меня приревновал, — горькая усмешка мелькает на его губах и тут же исчезает. — Но он замужем, Чонгук. В палате восемьсот шесть лежит его беременный муж. Понимаешь?       — Восемьсот шесть, — тихо повторяет за братом Чонгук. «Я Ким Тэхён, муж Ким Сокджина…» — вспоминает услышанные слова от высокого альфы у стойки регистратора в приёмном покое. А ведь он даже и не вспомнил имя того щуплого засранца, что так бесил его на протяжении трёх лет. Однако… Чонгук отзеркаливает влажный блеск глаз своего брата, едко ухмыляется и глубоко вдыхает, запрокидывая голову к поднимающемуся солнцу. — Судьба решила, что одного разбитого сердца недостаточно. Что ж, раз эта сучка решила играть грязно, ответим ей тем же.              — Что ты имеешь в виду? — теперь очередь Хосока насторожиться: зная буйный нрав брата, ожидать чего-то хорошего точно не стоит.              — Может ты и веришь в то, что твой ненаглядный способен сделать кого-то счастливым, а я вот в этом очень сильно сомневаюсь, — Чонгук снова хватает брата за запястье и волочёт к байку. — Идём.              — Чонгук, не смей! Слышишь? Не смей ничего делать, — кричит на брата старший. — Он не твой омега!              — Но он твой альфа, — резко остановившись, цедит сквозь зубы Чонгук.              — А что, если нет? — голос Хосока звучит надломлено.              — Вот и проверим.       

      ***

      Утро следующего дня у Чонгука начинается не с первых лучей солнца, а с трезвонящего во мраке Хосоковой комнаты будильника.       Вчерашний день он провёл в одиночестве, и Чонгук искренне надеялся, что хоть сколько-нибудь, но тот поспит. Однако, вернувшись со смены глубоким вечером, обнаружил гору сопливых салфеток, разбитый телефон и комочек в углу дивана из зарёванного брата и крайне встревоженного пса, что, улёгшись рядом, подпирал своей грустной мордой бедро старшего хозяина. И даже при виде Чонгука он не сдвинулся с места, лишь дёрнул ухом, тихонько поворчал и ещё теснее придвинулся к молчаливому Хосоку.              — Ты всё ещё его так сильно любишь? — спросил тогда Чонгук брата.              — Я и не переставал, — прозвучало тихо в ответ. — Сердце вынули, одна боль сменила другую, а чувства намертво въелись в лёгкие, и теперь я буквально дышу ими.              — Тебе стоит показаться врачу, хён, — озвучил очевидное Чонгук.              — Ты думаешь, он сможет чем-то помочь? — Хосок повернулся к брату и вымученно улыбнулся. — Уверен, с отцовским сердцем всё в порядке, и, если я буду держаться подальше от Ким Тэхёна, оно останется в безопасности. Не волнуйся, я буду беречь его.              — Но что, если он тоже всё ещё любит тебя? — вкрадчивым голосом, точно ступая по тонкому льду, спросил младший.              — С каких пор ты стал таким наивным, Гуки? Он замужем, у него скоро родится сын, а ты продолжаешь верить в радужный конец.              — Но ведь могли сложиться…              — Чонгук! — резко оборвал его Хосок. Бантан тут же подскочил и громко гавкнул. — Пожалуйста, не надо, — тише добавил старший, коротко погладив пса по голове, запрокинул голову назад и проморгался от подступивших слёз. — И даже не думай больше таскаться к тому омеге. Он не твой.              Чонгук смиренно кивнул головой, взял брата в охапку и потащил в комнату. Затем уложил в постель и напоил мятным чаем. А после и сам приткнулся к его тёплому тощему боку и засопел.              Противная трель будильника на удивление разбудила только Чонгука: Хосок даже не шелохнулся, а пёс, внаглую забравшийся между ними, тихо проскулил, дёрнул лапой и снова засопел. Чонгук смиренно сгрёб себя с постели и с лицом великомученика поплёлся собираться на смену в мастерскую. Его отпуск ещё не закончился, да и два крайних зачёта, ехидно хихикая, махали красными платочками на горизонте, но оставаться в четырёх стенах среди книг, конспектов и меланхоличного брата было невыносимо: пальцы буквально горели желанием заняться ремонтом навороченного движка какой-нибудь элитной малышки.              Мысли о «даже не думать больше туда таскаться» с каждой новой ввинченной гайкой всё пестрее искрили в голове. Руки переставали слушаться, в ушах звучал томными нотами голос чёртова Ким Сокджина, а перед глазами вставала картина нуждающегося в ласке и заботе омеги. И вот уже под пальцами ощущается не холод мёртвого железа, а вполне себе живое человеческое тепло нежной кожи.              — Эй, парень, — коснувшись плеча, выдёргивает его из мыслей сонбэ. Чонгук, нервно вздрагивая, роняет разводной ключ на пол и тихо матерится. — Прости, прости. Не злись, лады? Тебе бы домой, отлежаться, все дела, — сделав шаг назад, продолжает старший.              — Это ещё зачем? — хмурится и недовольно зыркает Чонгук.              — Ты как бы фонишь, — робко отвечает мужчина и морщит нос.              Чонгук глубоко вдыхает: в воздухе парит насыщенный сладко-горький аромат переспелого сочного апельсина. Гон, чтоб его! А ведь он даже и не помнит, когда в последний раз тот вообще был. Со всем внезапно навалившимся грузом он как-то упустил контроль над этой важной неотъемлемой частью своей непутёвой жизни.              — Прошу прощения, — он низко кланяется в знак извинения и быстро ретируется из ремонтного бокса.              Порция блокаторов отправляется в рот незамедлительно, как только Чонгук добирается до дома. Времени на сборы не так много, поэтому он первым делом идёт в душ, проверяет запас контрацептивов и, бросив перед выходом жалостливый взгляд на погружённого снова в учебники брата, коротко целует его в макушку и обещает быть к завтрашнему вечеру.             

***

             Жертва всенощного секс-драйва находится на удивление быстро: среди потных, горячих, остро пахнущих удушающими феромонами тел одно выделялось своим безобразным, до неприличного растянутым кремовым свитером. Бесит. Как же он бесит.              — Ты! — Чонгук подходит к щуплому омеге возле бара и хватает его за запястье. Парень едва не валится от испуга со стула, но Чонгук вовремя его придерживает и, слегка нахмурившись, начинает внаглую рассматривать его лицо: пухлые губы, чуть впалые румяные щёки и блестящие от подступивших слёз глаза — совсем не похож. — Ты чего ревёшь? — немного растерявшись, спрашивает альфа. — Кто-то обидел? Где твой альфа?              Омега на всё это крутит головой в отрицании, а затем, проглотив, очевидно, мешающий говорить ком в горле, тихо прошелестел:              — Я один. И всё в порядке, — он отворачивается, хватает стакан с янтарной жидкостью и залпом допивает.              — Ага, как же, — бормочет Чонгук. Ему не должно быть до этого ровным счётом никакого дела: он сюда за горячим омегой пришёл, и вот эту вот сырость с лица бедолаги должен кто-нибудь другой утирать. — Всё в мармеладе, а по щекам сахарный сироп.              Омега бросает на него задумчивый взгляд, скользит им по лицу, опускается ниже, слегка притормаживает где-то внизу и быстро возвращает его обратно.              — Не хотите переспать? — огорошивает парень.              И Чонгуку бы возрадоваться: не за этим ли он сюда пришёл? Вот только не нравится ему этот отчаянный взгляд — такие либо жалеют о содеянном после, либо влюбляются по уши.              — С чего вдруг такой внезапный аттракцион невиданной щедрости? — Чонгук снова хмурит брови и придвигается ближе, заглядывая в самое сокровенное, то, что спрятано в тёмных омутах ото всех.              — А разве сюда приходят не за этим? Вы ведь тоже не просто так меня одёрнули, — стальным холодом сыплет в ответ.              Лучшая защита — это нападение, а значит, этому милому созданию действительно есть что скрывать. Так может не стоит ворошить змеиное гнездо, а просто разочек поддаться искушению его хозяина?              — Никаких имён, номеров телефонов, поцелуев в губы. Секс только на одну ночь, потом просто расходимся и ни о чём не жалеем. Идёт? — не отрывая взгляда, оглашает короткий свод антилюбовных правил.              — Идёт.       

***

      Тусклый свет уличных фонарей едва пробивается сквозь задёрнутые шторы в номере лав-отеля. Чонгук негромко захлопывает дверь и тут же сбрасывает обувь. Проходит глубже, стягивает футболку, небрежно бросает её на одиноко стоящий в углу стул, оборачивается и непонимающе смотрит на омегу. Тот стоит, замерев посреди небольшой комнаты, и даже не думает раздеваться.              — Что-то не так? — Чонгуку сейчас ведь показалось или он действительно слышал тревожный звоночек?              — Нет-нет, — отмирает омега. — Я сейчас, — он торопливо кладёт небольшую сумку на прикроватную тумбочку и, отвернувшись, медленно стягивает свитер и брюки.              Пусть в помещении не так уж и светло, но вполне достаточно, чтобы Чонгук мог разглядеть сгорбившуюся, обхватившую себя руками маленькую фигуру.              — Ты меня боишься? — стараясь не злиться от абсурдности ситуации, ровным тоном задаёт вопрос альфа. — Я полностью контролирую себя, за это можешь не переживать. Даже во время секса. Так что расслабься и иди уже сюда.              Омега опасливо оборачивается, делает робкий шаг навстречу и тихо шепчет:              — Дело не в вас. Я в целом боюсь близости.              Звон огромного такого бронзового колокола раздаётся у самого уха, и, кажется, Чонгук отчётливо слышит злорадный смех Сатаны: он ведь просто хотел потрахаться!              — То есть ты хочешь сказать, что, если я сейчас попытаюсь к тебе приблизиться, ты завопишь, администрация отеля вызовет полицию, и меня обвинят в попытке изнасилования?              — Нет! — вскрикивает омега. — Я просто… мне просто нужно, нужно немного времени, — лепечет парень. — Мой психотерапевт…              — Психотерапевт? — глаза Чонгука округляются настолько, что рискуют вывалиться.              — Да, — не слыша сарказма в голосе альфы, продолжает тараторить омега. — Мы с ним больше года прорабатываем мои фобии, в том числе и страх перед близостью. И сегодня я хотел…              — Ну почему я?! — взвывает Чонгук. Тело охватывает очередная волна жара, и он вынужденно делает паузу, сцепив зубы и шумно выдохнув.              Омега вздрагивает и делает шаг назад.              — Простите. Вы сами подошли, и я решил не упускать возможность переспать с альфой в гон. Я думал, вы просто без лишних разговоров возьмёте меня, — голос омеги начинает дрожать, — так, чтобы у меня даже шанса сбежать не было. Доктор Ли говорит, что страхи нужно преодолевать, и я, правда, пытался, — омега тихо всхлипывает. — Но, когда этот потащил меня в туалет и попытался, — парень нервно вздрагивает, — попытался стянуть с меня штаны, я не смог, — всхлипы становятся чаще, а голос всё больше похож на сирену, — не смог, понимаете? Я не знаю, как мне быть.              Омегу мелко трясёт, истерика набирает обороты, а у Чонгука перед глазами флешбэки: Хосока точно так же трясло после первого неудавшегося секса с другим альфой. Первого и последнего. Походы к врачу дали вполне себе неплохой результат, и брат хотя бы перестал шарахаться романтических поползновений в его сторону, однако так и не смог подпустить кого-то ближе, стать для кого-то больше чем «просто друг».              — Эй, иди сюда, — Чонгук быстро, не давая того самого шанса сбежать, притягивает омегу к себе и крепко обнимает. — Дыши, медленно и глубоко, — Чонгук делает шумный вдох и медленно выдыхает, поглаживая омегу по волосам на затылке. — Всё хорошо, ты обязательно преодолеешь свои страхи, — омега понемногу успокаивается, и альфа чувствует, как тот пытается отстраниться.              — Простите, — омега стыдливо опускает голову и снова отдаляется.              — Вот, — Чонгук поднимает свитер и протягивает готовому сквозь землю провалиться парню. — Из меня мозгоправ не очень, но позволю себе дать пару советов: смени врача, не ходи больше в такие злачные места и, — Чонгук сам себе не верит, — влюбись.              Чёрт тебя дери, блядский Ким Сокджин!