Распутье

      Сокджина лихорадит. Поджав колени, он сидит в углу ванной и тихо скулит от боли и жара в паху и промежности. Подобное с ним впервые. Что до замужества, что после — ещё ни разу его течка не была настолько болезненной. Он едва смог добраться от такси до квартиры, а после сразу забрался в тёплую ванну и лежал, пока боль и спазмы не притупились. От выпитого алкоголя не осталось и следа, и самое время проснуться стыду и совести. Он мог оттолкнуть того альфу сильнее, мог послать его куда красочнее, но не стал… Ему понравилось ощущать те взгляды украдкой, понравился напор, прикосновения, и альфа тоже понравился…       «Ты хоть осознаёшь, насколько аппетитный?» — воспоминания обжигают, словно языки адского пламени, и возбуждение новой волной накрывает омегу.       «Любишь? Тогда почему течёшь прямо сейчас, здесь, рядом со мной?» — он прикрывает глаза, и тихий стон срывается с его губ.       «Какой же ты глупый, глупый омега», — мягкий голос набатом звучит в мыслях, а на губах призрачно ощущается чужое дыхание. Это не был поцелуй, но губы фантомным покалыванием прошивает, словно сотни маленьких иголок вонзаются одна за другой.       «Замужем, говоришь?» — глаза широко распахиваются, и становится ужасно стыдно. Почему он позволил такому случиться? Что, если бы Тэхён поступил точно так же? Каково было бы ему?       «Тогда какого чёрта ты делаешь в баре, что кишит похотливыми альфами, в гордом одиночестве? Какого чёрта напиваешься и позволяешь глазеть на себя?!» — а ведь всё из-за Тэхёна. Правда же? Не задержись он сегодня, омега бы никуда и носу не сунул. Возьми он трубку — и Сокджин смиренно ждал бы его дома, чтобы вкусно накормить и приласкать после. Не было бы дикого желания напиться и послать всё к чёрту. Тэхён… Уже больше полуночи, а его всё нет. Может, у него кто-то появился?        Сокджин хватает телефон и судорожно строчит сообщение мужу. Ему больно. От мыслей, от одиночества, от съедающего чувства вины. Ведь он прекрасно понимает, что виноват не меньше, и даже больше. Намного больше. Может, не стоило вообще всё это начинать? Поиграли в счастливую семью и хватит?       Скрутившись калачиком на постели, Сокджин сильнее прижимает к себе подушку с едва сохранившимся запахом феромонов мужа. Эффект хоть и слабый, но боль понемногу отступает. Миссис Гу безмолвной тенью укладывается рядом и тихим тарахтением помогает окончательно расслабиться, и омега проваливается в сон. Чужое касание прохладной ладонью по плечу заставляет разлепить веки и повернуться — Тэхён дома. От него пахнет алкоголем, горечью мяты и совсем немного морем.       — Ты пришёл, — шепчет Сокджин, и слёзы сами собой катятся из глаз. Облегчение вперемешку с новой волной боли.       — Прости, — Тэхён тут же целует его в губы и стирает ладонью солёные дорожки со щёк.       — Не оставляй меня больше, пожалуйста. Пожалуйста, Тэхён, — он тянется за новым поцелуем, разворачивается, прижимается теснее и несдержанно целует.       — А если я снова причиню тебе боль? — Тэхён отстраняется и, тяжело дыша, смотрит в глаза омеги, наполненные влажным блеском. — И не смей отрицать. Не смей говорить, что всё хорошо. Я знаю, тебе было больно. Я чёртово животное, — шипит он сквозь зубы. — И я пойму, если ты больше не захочешь близости со мной, но, — он делает глубокий вдох, — давай попробуем ещё. Я не знаю, почему в прошлый раз мне так сорвало крышу, ты ведь для меня самый нежный цветок, и я не хотел ранить тебя. Прости меня. Я буду сдержаннее, я постараюсь больше не переходить черту. Пожалуйста, — он смотрит так доверчиво, с огромной надеждой и морем сожаления. — Ты даже можешь меня ударить, если я снова, — он виновато опускает взгляд, — забудусь.       Сокджин знает, почему его мужу в прошлый раз сорвало крышу. И в этом тоже его вина. Так не должно было быть. В конце концов, это противоестественно — имитировать, подражать, выдавать за правду. Может, они и не были созданы друг для друга, но это не отменяет того факта, что им обоим хорошо вместе. Стоит попытаться ещё.       — Я знаю, как избежать повторения случившегося, — тихо говорит омега. Под внимательным взглядом мужа Сокджин поднимается с постели, открывает шкаф и вынимает ту самую непримечательную коробку. Он не уверен в правильности и логичности своих действий, и, возможно, стоило просто признаться в нелепой практике зельеварения и ароматерапии. Но что, если чёртов лайм здесь вообще ни причём, что, если альфа взбунтуется от невиданной наглости и лжи, что, если он снова уйдёт? Сокджин не хочет боли и одиночества. И пусть последнее генетическим кодом впечатано в его ДНК, омега не позволит ему взять контроль над собственной жизнью: он будет счастлив, несмотря ни на что.       Пара чёрных кожаных наручников на длинной серебристой цепочке медленно выуживается из коробки и с глухим лязганьем приземляется на смятую постель. То, как Тэхён замирает и впивается взглядом в скрутившуюся змейкой цепь, не ускользает от Сокджина.       — Знаю, подобное мы не практиковали, и вообще… подчиняться омеге — это наверняка унизительно… — Сокджин пытается подобрать правильные слова, чтобы муж ненароком не решил, что он спятил.       — Ты не просто омега, — Тэхён невесомо касается кончиками пальцев серебристой змейки, а после одёргивает руку и переводит взгляд на Сокджина, — ты мой муж. Если так тебе будет спокойнее, я готов. Ты волен делать со мной всё, что посчитаешь нужным.       Расстёгивая мелкие пуговицы кипенно-белой рубашки мужа, Сокджин глубокими вздохами пытается унять грохочущее сердце и дрожь в руках, не замечая при этом на себе пристального взгляда: тёплого и очень-очень грустного, с трепетом в груди, благодарностью и тонной вины.       Внезапная вспышка страсти недельной давности не давала Тэхёну покоя: почему сейчас? Больше года он не испытывал той боли, что терзала его на протяжении почти трёх лет. Так с чего вдруг такое явственное наваждение? Он думал, что тесная связь с другим стала причиной облегчения мучительных симптомов, но, по всей видимости, ошибался. Интересно, а как поживает Хосок? Так же страдает или живёт припеваючи? Быть может, он тоже вышел замуж? Или… Дурное предчувствие сковало мерзким холодом: с ним ведь ничего не могло случиться? Как бы Тэхён не верил в существование высших сил, он своими глазами отчётливо видел истинного в муже: что, если неупокоенная душа приходила попрощаться?       Поездка до Кванджу заняла чуть больше двух часов. И ещё столько же потребовалось для выяснения фактов о том, что дом Чонов продан больше года назад, отец их погиб в ДТП, а на сделку купли-продажи явился вовсе не старший сын, а омега — его законный представитель. С вероятностью девяносто девять и девять десятых это был папа Хосока, а значит, семейство Чон наверняка укатило в пресловутый Бостон или в Сеул — Хосок наверное был занят учёбой и сейчас уже работал в одной из столичных клиник. Значило ли это, что всё хорошо и нет причин для беспокойства? Может быть он, сам того не осознавая, так сильно соскучился? Или чувства злости и обиды всколыхнулись в сознании и решили проявить себя? Нет, это просто усталость или гормоны… Да, скачок гормонов, предгон… И усталость. Тэхён убеждал себя в этом.       — Тэхён? — из омута мыслей вывел голос омеги. Тот стоял у маркета через дорогу от дома Чонов, и Тэхён с трудом, но вспомнил его.       — Привет, — выдержав небольшую паузу, ответил альфа.       — Привет, я Сокхун, — любезно представился омега и сдержанно улыбнулся. — Давно тебя не было видно.       — Да, мы с семьёй переехали почти четыре года назад.       — Ого, время так быстротечно. Ты не знаешь, да? — он кивнул в сторону дома Чонов.       — Ты о чём? — альфа нахмурился и неосознанно стиснул руки в кулаки.       — Они тоже съехали. Не четыре, но года три назад точно, — омега слегка призадумался. — Мелкий даже школу здесь не закончил, помчался за братом.       — Как три? Дом ведь продали только год назад, — сердце пропустило удар от охватившей всё тело тревоги.       — Да, но он пустовал. Думаю, это всё из-за ухудшившегося состояния Хо. Перед отъездом он почти не выходил из дома, за продуктами стал приходить Чонгук. А потом ещё и с отцом их беда вышла.       — Стой, стой, стой, — альфа ни черта не успевал за скачущими мыслями этого всезнайки. — Что значит, ухудшившего состояния? Хосок был болен? — мята в воздухе ощутимо заиграла горечью, омега поморщился и сделал шаг назад.       — Он выглядел не очень, когда вернулся из Сеула в начале весны, — с опаской глядя на Тэхёна, ответил омега. — А однажды свалился в обмороке прямо посреди магазина. После этого он перестал приходить, а потом к ним приехал какой-то омега, и вскоре они все покинули дом.       Значит, Хосоку было так же хреново.       Два идиота, решившие, что справятся: один — без любви, другой — без любимого.       Вернулся Тэхён тогда глубокой ночью и вырубился прямо на диване в гостиной. В голове по-прежнему пазл не хотел складываться, голова гудела от роя скопившихся мыслей, а усилившиеся к утру ломота в теле и жар и вовсе выбили из сил. Желание его мужа очередной близости испугало, и он не придумал ничего лучше, как позорно сбежать. А вечером, разобравшись с косяком логистической компании и отправив обратно прибывший не с тем товаром контейнер, забрёл в ближайший маркет за парой бутылочек соджу и развалился прямо на холодной плите причала. Тысячи мерцаний в отражении водной глади, что мерно покачивались из стороны в сторону, гипнотическим образом убаюкивали. Мышцы осязаемо расслаблялись одна за другой, и Тэхён окончательно потерял счёт времени. Внезапная вибрация телефона заставила очнуться, а два пропущенных вызова от секретаря, восемь от мужа и одно входящее текстовое сообщение — раскрыть глаза пошире и взглянуть на время: уже за полночь.       «Давай перестанем друг друга мучить. Если у тебя появился другой — не нужно сбегать, просто скажи об этом».       Это отрезвило. Желания продолжать сидеть и жалеть себя не было, жить прошлым и надеяться на что-то он больше не должен. У него получилось избавиться от боли, а значит, и у Хосока тоже. Пора задушить остатки чувств юности и не дать развалиться семье.       Плотная кожа наручников непривычно сдавливает запястья альфы, а длинная цепочка, намотанная в несколько витков на перекладину изголовья кровати, тихо побрякивает от малейших движений. Сокджин полностью избавил его от одежды, сам приковал и теперь измывался, лаская все доступные участки тела. Тэхёну неловко: это он должен быть сейчас у ног мужа. Стоя на четвереньках вымаливать прощение поцелуями, ласками и глубоким заглатыванием напряжённой плоти. Впрочем, всё ощущалось по-новому и гораздо ярче, отрицать очевидное удовольствие было бы глупо.       Сокджин теряется. Он впервые в роли ведущего, но всё же берёт себя в руки и не позволяет отступить. Дрожь в руках по-прежнему выдаёт волнение омеги, но стоит услышать первый сдавленный стон мужа, когда он плотнее обхватывает головку члена губами и плавно кружит вокруг неё кончиком языка, и омега внутри довольно рычит, хвостом виляет, а после голодно набрасывается, напрочь избавляя хозяина от жалкой неуверенности.              «Аппетитный», — и снова в голове этот тихий голос. Омега впивается ногтями в плечи мужа и ещё сильнее насаживается на горячий член альфы. Он уже близок к разрядке, и разбухший узел говорит, что альфа тоже едва сдерживается. Возбуждение волнами разливается по телу, фантомными прикосновениями горячих крепких рук оседает, нежным шёпотом у самого уха звучит.              «Течёшь… рядом со мной», — омега всхлипывает. Радужки глаз вспыхивают ярким сапфировым светом. Так сильно хочется снова ощутить его рядом, почувствовать его запах… Интересно, какой он? Ведь тот альфа даже следа феромонов не оставил на нём. Жалкий, какой же он жалкий омега — потечь от самого обыкновенного рядом.       Омега вскрикивает, когда плотный узел не без труда проталкивается внутрь, и горячее семя толчками наполняет его изнутри.       Стыдно. Ему обязательно будет стыдно, но потом. Может быть завтра? Сейчас он, точно масло, растекается на вздымающейся груди мужа и вспоминает тёплую, немного ребячливую и такую красивую улыбку на чужом лице. Она совершенно не вяжется с дерзким образом и диким нравом того альфы, и от этого в груди что-то ёкает. Наверное, стоит признаться хотя бы самому себе, но точно не сейчас… потом, может быть завтра?

***

             — Вы абсолютно точно беременны, поздравляю! — врач откладывает в сторону лист с результатами анализов и берёт новую форму для заполнения. — Учитывая сложность пройденного вами пути, будет не лишним наблюдаться раз в две недели, и в случае недомогания или других новых симптомов, сразу же приезжайте.       Был ли Сокджин удивлён этой новости? Нет. Рад ли? Определённо, да. За последние две недели вместе с мужем они перепробовали секс во всевозможных позициях: течка омеги, плавно перетёкшая в гон альфы, дала свои плоды. Неизменным атрибутом оставались лишь скованные запястья альфы. И пусть ни один из них не видел больше острой необходимости в них, сказать об этом не решался. Тэхён был уверен, что так его омеге спокойнее, Сокджин же продолжал бояться, что альфа всё поймёт, поэтому стойко терпел боль и дрожь в теле от чрезмерных нагрузок, смягчаемых выбросом эндорфина.

***

      — Думаю, стоит присмотреть дом: жить в этой квартире втроём будет тесновато. Да и, кто знает, может, со временем у нас появится ещё один малыш, — Тэхён бережно гладит по заметному округлившемуся животу своего беременного уже почти как двадцать недель омеги.       Последние пару недель из-за усилившихся головокружений, тошноты и слабости Сокджин практически не покидает квартиру. Постельный режим, правильное питание и гиперопека новоиспечённых дедушек. Те, что ни день, заявляются со своими советами, супчиками и тонной бессмысленных споров об имени внука. И омега никогда не останавливает их, не перечит, но и участия в спорах не принимает: он давно уже выбрал имя.       — Выглядишь сегодня бледнее обычного, совсем плохо? — сегодня, очевидно, очередь Суёна хлопотать над слишком худым, слишком грустным, слишком бледным омегой. Он проходит вглубь квартиры, практически не глядя, находит кухню, растасовывает принесённые продукты по полкам холодильника и тут же начинает что-то готовить.       Сокджину вообще не до еды — ему умереть хочется: с каждым днём желание оставаться недвижимым всё сильнее и сильнее. Но он всё же доходит до кухни и садится на стул, чтобы хотя бы своим присутствием поддержать разговор.       — Я вот когда Тэхёна носил, очень яблоки любил. Думал, омежка будет, но, видимо, гены его кардамонного отца взяли верх, и родился самый что ни на есть альфа. Он когда впервые привёл тебя, я решил, что это шутка какая-то: мята же постоянно спорит с бадьяном. Обе специи такие яркие и совершенно несочетаемые друг с другом.       Суён продолжает что-то рассказывать, но все слова для Сокджина плавно переходят в гул, и он, пытаясь хоть как-то привлечь внимание ничего не замечающего омеги, задевает стоящую рядом чашку с водой и сбрасывает на пол.       — Сокджин! — приглушённо, будто сквозь толщу воды, слышится крик Суёна. Он забрасывает руку омеги себе на плечо, обхватывает за талию и волочёт к выходу. — Потерпи, хороший мой, сейчас я отвезу вас в больницу.       Они едут так быстро, насколько позволяет загруженность дороги. Но пробки выходного дня никто не отменял: вся улица, вплоть до приёмного покоя Центральной больницы, забита машинами.       — Чёрт! Нужно было вызывать скорую, — злится Суён, не переставая рыскать глазами в поисках хоть какого-нибудь выхода. — Я сейчас, — бросает он Сокджину и выскакивает из машины. Проходит минуты две, когда дверь со стороны Сокджина открывается и Суён протягивает руку: — Давай, выходи, этот парень согласился помочь довезти тебя, — он тычет другой рукой назад.       Сокджин неуклюже выбирается из машины и, придерживаясь за дверь, обращает своё внимание на железного двухколёсного коня с восседающим на нём рыцарем: в сложившейся ситуации — не иначе. Тот с ног до головы облачён в чёрное, точно всадник апокалипсиса, но омеге совсем не страшно. Он протягивает руку Суёну и делает шаг к мотоциклу, а когда всадник снимает шлем, и без того вымученное сердце пропускает удар, а слабость в ногах ощутимо усиливается: альфа, это тот самый альфа.       Судьба не жалеет его. Чонгук спешил на занятия в колледж, в который он вообще не планировал поступать, когда прямо под его колёса выбежал незнакомый омега. Из того, что он лепетал, альфа вычленил три ключевых слова: омега, беременный, помощь. Он не альтруист, не самаритянин, но на лице мужчины читалось глубокое отчаяние, а ещё запах: едва уловимый, но до щемящей боли в груди знакомый.       Передняя дверь машины открывается, и Чонгук судорожно выдыхает, окончательно убеждаясь в своей догадке. Бледный, изнеможённый, в пижамных брюках и бесформенной майке, что прикрывает округлившийся живот, омега медленно выбирается из авто и делает осторожный шаг ему навстречу. Чонгук медлит, но после быстро стягивает шлем и слезает с мотоцикла. Он едва успевает перекинуть ногу, когда омега, вперившись в него взглядом, начинает медленно оседать. Второй омега хватает его под локоть, но первобытный инстинкт защитить слабого срабатывает у альфы куда быстрее: бережно обхватив хрупкую талию омеги, Чонгук неосознанно прижимает его так близко, что их носы на мгновение соприкасаются. В глазах напротив плещется боль, удивление, растерянность. Омега явно хочет что-то сказать, но губы его лишь подрагивают, не издавая ни звука.       — Я помогу, — тихо шепчет альфа. — Просто доверься мне.       А разве у омеги есть выбор? Он послушно забирается на байк, позволяет помочь правильно расположить ноги и легонько вздрагивает, когда альфа, ловко перебросив ногу, оказывается совсем близко и просит обхватить его за талию.       — Держись крепче и ничего не бойся, — негромко проговаривает. — До больницы рукой подать. Всё будет хорошо, — то ли омегу, то ли себя успокаивает Чонгук.       Он бросает взгляд на другого омегу, кивает ему, а после с диким рёвом мотора мотоцикл трогается и мчит вперёд. Омега ощутимо напрягается, но не пищит и не дёргается, и Чонгук позволяет себе маленькую вольность: выпускает немного своих цитрусовых феромонов. Он грудью чувствует, как омега глубоко вдыхает, а следом ему в ноздри забивается сладкий аромат душистой пряности. И это так вкусно. Не приторно, вызывая лёгкий трепет в груди и тепло в теле, — Чонгуку нравится.       Проходит не больше пяти минут, когда железный конь останавливается прямо у входа в приёмное отделение. Чонгук помогает омеге спешиться и, не отпуская руки, ведёт ко входу, но омега тормозит его.       — Спасибо, дальше я сам. Мы и так тебя задержали, езжай, — он говорит так тихо, будто из последних сил, и свободной рукой возобновляет поглаживание живота.       Рука омеги нехотя выскальзывает из тёплой ладони альфы, на что тот хмурится, и в следующую секунду, совершенно не долго думая, он подхватывает его на руки.       — Я так сильно похож на морального урода? — Чонгук не смотрит омеге в глаза — боится. Он уверенно входит внутрь, подходит к стойке регистратора и только теперь опускает омегу на ноги.       Омега называет своё имя, тезисно описывает симптомы, называет фамилию врача, у которого наблюдается, а после идёт за медбратом к ближайшей свободной койке. Чонгук растерянно смотрит вслед и понятия не имеет, что теперь делать. Его зовут Ким Сокджин, ему двадцать пять лет, и он совершенно точно замужем и ждёт ребёнка. А ещё в него безнадёжно влюблён один Чон Чонгук, которому всего девятнадцать, и у него нет ни собственного жилья, ни образования, ни достойного заработка.       Сколько? Пол года прошло с той их нелепой встречи? Ни имени, ни адреса, только призрачное чувство необъяснимо сильного желания, оставленное этим омегой. Хосок над ним насмехался, мол, что ты нос повесил, чего ходишь, как в воду опущенный, влюбился что ли? А Чонгук в ответ лишь хмурился и просил заткнуться. Первую неделю омега буквально жил в мыслях, а потом Чонгук психанул. Минет в занюханном баре, секс на парковке с каким-то совершенно невменяемым омегой, а после ещё, но уже на пристани, и омега вполне себе ничего таким оказался. А если судить о том, что он загонял в затуманенный алкоголем мозг альфы после, то ещё и образованным можно назвать. Диванный психолог, астролог или таролог — Чонгук не помнит, но слова о комплексе неполноценности его задели. Типа он и комплексует?       Реклама совершенно не известного альфе бизнес-колледжа в метро, коим он пользуется в особенно холодные и дождливые дни, на следующий же день очень кстати подмигнула яркими лозунгами — так он оказался в рядах зачисленных на заочное отделение студентов-первокурсников. Работу в мастерской не бросил, только на время семестровых зачётов вот взял двухнедельных отпуск.       Точно, зачёт!       Чонгук осторожно заглядывает за ширму: врача ещё нет, а омега, крепко сомкнув веки, тихо всхлипывает, легонько поглаживая при этом живот. Уйти не попрощавшись, пожалуй, будет лучшим решением. Резким поворотом головы альфа смахивает скопившуюся в уголках глаз влагу, осторожно задвигает ширму и быстрыми шагами идёт к выходу.       — Простите, — внезапный толчок в плечо слегка сбивает Чонгука, но он лишь отмахивается и идёт дальше. А после слышит: — Здравствуйте, я Ким Тэхён, муж Ким Сокджина…       Чонгук притормаживает и оборачивается: высокий широкоплечий альфа в коричневых брюках и светлой рубашке с подвёрнутыми рукавами стоял у стойки регистратора и оживлённо допытывался о состоянии здоровья своего мужа. Так вот какие альфы в его вкусе… Чонгуку больше по душе просторные джинсы, рвань и тотал блэк, а ещё никаких галстуков и, упаси всевышний, лакированных туфель. Тогда почему Сокджин так легко доверился ему? Почему уже дважды позволял почувствовать его феромон? Не может же он быть…       — Нет, — Чонгук сам себе бормочет. — Нет! — немного громче повторяет, а после, под обращённые взгляды медперсонала, бросается на выход.       Повторять судьбу своего папаши он не намерен.

***

      Запах больничных стен до конца его дней будет навевать уныние, тоску, боль… Ничего хорошего в этих стенах Чонгуку видеть не доводилось. Однако брат его совершенно другого мнения, иначе не стал бы так упорно задрачивать толстенные учебники с кучей иноязычных терминов, успевая ещё и батрачить в ночные смены.       — Чонгук? — Чон старший искренне удивлён внезапному нашествию младшего.       — И тебе привет, — Чонгук ставит прямо на стол в комнате медперсонала пакет с парной рыбой и овощным гарниром к ней.       — Ты теперь меня и по ночам кормить будешь? — Хосок любопытно заглядывает в пакет.       — Ну ты же не могвай, чтобы голодать после полуночи. К тому же я тут по делу, — немного стушевавшись, добавляет Чонгук.       — Ну вот, а я уже был готов умиляться, — немного ёрничает старший. — Что за дело? — и сразу переходит к главному.       — В соседнее отделение вчера поступил омега… — Чонгук замечает удивлённый взгляд брата. — Даже не смей сейчас сморозить какую-нибудь глупость! — предупреждающе выставляет указательный палец. — Я просто ему вчера помог. Хочу узнать, как он, и всё, ясно?!       — Ясно, — Хосок поднимается с насиженного места и отряхивает невидимые пылинки с кристально чистой униформы белого цвета. — Как зовут, знаешь?       — Ким Сокджин, двадцать пять лет, беременность двадцать одна неделя, замужем, — враз выдаёт Чонгук, а после больно закусывает губу, да так сильно, что та лопается и начинает кровоточить.       — Идём, — Хосок не дурак и не слепой, но тактично молчит. И за это Чонгук ему благодарен.       Они вместе проходят в отделение омегологии, Хосок живо общается с сидящим на посту медбратом-омегой, а после подзывает его.       — Палата восемьсот шесть, ты можешь сам у него спросить, как он себя чувствует. Только накинь халат и вымой руки прежде.       Чонгук моет руки. Тщательно, с усердием. Принимает от брата одноразовый халат, а после сбегает. Раз к нему разрешено приходить, это ведь значит, что он в порядке?

***

      Постель как никогда кажется жёсткой: Чонгук вертится-крутится, а сон всё не приходит. Нужно было хотя бы одним глазком взглянуть. Нет, он всё правильно сделал: с глаз долой из сердца вон. Ему всё равно ничего не светит. Не в этой жизни. Может быть в следующей?       В полутьме кухни чайный пакетик заливается крутым кипятком, а после в широкой чашке к нему присоединяются одинокая пряная звёздочка и долька сицилийского апельсина. Полученный напиток, заняв почётное место на прикроватной тумбочке, остаётся нетронутым. Чонгук же наконец засыпает.