дилемма

Любимый мотоцикл никогда так изрядно не пачкался, ибо Калеб всегда за ним ухаживал, скрупулёзно и кропотливо разглядывая покрытие на хоть какой-то намёк царапины, протирая влажный тряпкой каждый раз, когда пятнышко грязи попадало на него. Чистота заставляла его чувствовать себя достаточно комфортно, чтобы он вот так ею пренебрегал, но это оказалось лишь привычкой, которую пришлось оставить в далёком прошлом. Новая жизнь, полная ярких огней и неровных дорог ему показала, насколько ничтожными и мелочными были его идеалы, к которым его приучали с самого детства; здесь, в месте, где поднимаются клубы пыли, заставляющие хорошенько откашляться, и не слышали о подобной чистоплотности. Грязь – один из символов революции, чуть ли не вызов «святым и чистым богатеям» из Эмпориума, у которых истерика начинается от одной неровности. Вероятнее всего, в этом кроется какая-то своя эстетика, которую Калебу ещё не понять, не обхватить всем разумом свои её углу и обуздать. С той самой субботы, он начал каждый вечер посещать своеобразные занятия, тренируясь подолгу, маневрируя меж холмов, объезжая шины и бочки, лишь бы добиться наилучшего результата. Помимо острого желания и надобности в победе, им двигал какой-то первозданный инстинкт; жажда свободы, ледяного ветра, бегущего меж прядей каштановых волос. Он нашёл приют для самых беспокойных мыслей в бесконечных тренировках, порой творя головокружительные трюки, чтобы лишь послушать хвалебные оды Кавински, полные сарказма. Появилось даже некое хотение назвать это место своим домом, но Калебу, пока что, стыдно это признавать. Лучше уж он скажет, что это – его местное пристанище, а там и посмотрим уже. Какой смысл торопить события, в любом случае? Перед ним ещё хорошенькая и добрая неделя. Рёв мотора в очередной раз заполняет воздух, и юноша срывается с места, уже так легкомысленно, намного увереннее, чем это было в первый раз; тогда, на него ещё издалека глядел Войд, видимо, пожелавший убедиться в намерениях нового участника. Правда, сейчас об этом вспоминать стыдно до красных щёк. Молодому человеку пришлось дисциплинировать себя, дабы более не робеть от чужих речей, столь воинственных и грозных, напоминавших лай собак. Зато, теперь он мог похвастаться тем, как хорошо у него получалось ловко подъезжать к вышеупомянутому мужчине, да одарить его дерзким взглядом, полным уверенности в себе. Между этими двумя завязались дружеские отношения достаточно быстро, около наставнические, даже, но Калеб и не смел жаловаться. Приятно было в рядах товарищей иметь такого опытного штурмана, как Войда; хоть его наставления и команды порой звучат грубо, порой даже надменно, юноша знает, что всё это делается в его благо, посему и показывать свой подростковый характер в лишний раз не стоит. Зачем ему падать так низко в глазах этого человека? Именно таким образом, управившись с очередной тренировкой, за которой всё так же следил Войд, они решили отправиться в более тихое место, вдали от шума и гама, да прихватили с собой две банки бесхозяйного пива. Кто успел – тот и съел! Прошли они немного, но в полной тишине, лишь полная луна за их «походом» следила, да солнечный свет отражала, свидетелем их коротким разговорам была. По правде говоря, у Калеба не было и малейшей идеи, что его новому знакомому могут нравиться такие тихие места; его серьёзная и собранная натура заметно контрастирует с мелководьем, чьи реки так чудесно отражают звёзды в эту ночь. Можно с уверенностью сказать, что рука индустриализации на это место ещё посягнуть не успела. — Здесь красиво, – коротко излагает юноша, аккуратными шагами подступая ближе к воде. Всё-таки, он не смел жалеть о том, что принял приглашение на прогулку в столь умиротворённом месте. Шумная компания Кавински и его соратников будоражит, веселит, но после них голова трещит по швам и отвратительно сильно болит ещё следующие пару часов. А сейчас он только вслушивается в чужое дыхание, уставшими глазами следя за плавными движениями Войда. Он – сама грация, сдержанная, но до боли утончённая, напоминающая взмах крыльев воронов, иль же то, как одухотворённо кружат чёрные лебеди на пруду. Несильный ветер проносится меж зализанных назад волос, обхватывает духом свободы и ребячества седину. На слова Калеба мужчина отзывается коротким кивком, прежде чем подойти к нему, встретить печальными глазами его, всё-таки горящие азартом, да устремить свой взор к небосводу. Тишина сея момента интимнее любого жаркого поцелуя, любой страстной ночи, ибо показывают они во всей красоте истинный облик свой, не тот театральный, укрытый невообразимым количеством уродливых масок, чья краска уже давно стёрлась. Это и служит причиной очередного румянца на щеках молодого человека, который даже скрывать не хочется; его никто не осудит, не будет дразнить за эту маленькую шалость. А Войд, в свою очередь, знает, как тот сильно ему доверяет, и ценит это названное доверие; его привыкли сторониться и тихо уважать, не осмеливаясь толком вызова бросать или пытаться впечатлить. А ведь в нём всё ещё живёт дух того самого подростка, неукротимого и непоколебимого, смотрящего в светлое будущее с огромными надеждами. Хоть и минули те года, но кодекс чести всё уличный, какую бы вышестоящую должность он не держал. — Как успехи? – спрятав руки в карманы родного плаща, вдруг нарушает момент высокий мужчина, чуть склонившись, со всей чуткостью смотря на гостя. — Винс говорит, что подаю надежды, – хмыкает юноша, пожимая плечами, не в попытке более скрыть глупой улыбки, — Хотя по его лицу видно, что просто расхваливать не хочет. — Он прав, ты делаешь большие успехи. Калеб тихо смеётся, отводя взгляд и заправляя выбившуюся прядку волос за ухо. Хочется сказать, что ведут себя как влюблённые дураки, но единственный, к кому этот титул подходит в действительности – юноша, поджидающий губы, в страхе сказать какую-то очевидную глупость. Получается, уважение старшего товарища он уже успел заслужить? Какова радость. — Твоя координация движений и манёвры – высшая лига, буду честен, – ещё один шаг вперёд, и голос Войда уже переходит на полушёпот, а его горячее дыхание чувствуется на лице, — Но у меня есть кое-что для тебя. На этих словах, в ладони мужчины сверкает скромный медальон золотистого цвета, заметно потрёпанный, но сейчас, сверкает он ярче любой драгоценности. — Я не верю в обереги и талисманы, поэтому считай, что отдаю часть себя, – губы закладывают эти слова осторожно в чужие уши, до боли соблазнительно, что Калеб в любой момент готов взорваться, — Не разочаруй меня. Глаза молодого человека расширены, а кровь бьёт в виски, неприлично громко; вдруг все узнают его маленький секрет? Он готов поклясться, что голос Войда пропитал все фибры его тела, каждую клеточку. Игривость, не присущая ему, вдруг опьянила разум и одурманила, и не успевает юноша опомниться, как в его руки уже вкладывают некую «драгоценность». Божественная благодать, так можно охарактеризовать сей момент. Хотя нет, этот мужчина слишком приземлённый, но сложно отрицать тот факт, что любое его слово оказывает огромное влияние на окружающих его людей. Он – новый проповедник правды, вложивший в Калеба нечто более одухотворённое, чем обычный старенький медальон. — Я сделаю для тебя всё, – с неким отчаянием гласят уста молодого человека, прежде чем он сжимает пустую банку алкоголя, крепко, достаточно напряжённо, что вызывает очередную хитрую ухмылку у мужчины. О, как же очаровательна его собачья преданность.