дилемма

Прошло всего несколько дней с рокового разговора, начавшего новую главу в жизни Калеба, и пока что он не знал, стоило ему жалеть, иль же радоваться новым возможностям. Он, будто бы опьянённый, провёл все предстоящие дни в ожидании, даже лицо его как-то поменялось – взгляд стал задумчивым, напряжённым. «Будто на пороховой бочке сидишь» подметила как-то его родная сестра, когда он выронил вилку из рук, когда вновь растворился в собственной задумчивости. То постоянно проверял входящие сообщения, то громко выдыхал, немой мерил шагами их небольшую квартиру. Более от него нельзя было услышать громких рассуждений о бытие, даже никому не язвил и не дразнил, грубо отчеканивая на любые слова. Он стал больно замкнутым, даже слишком, чтобы это можно было спустить на простую усталость, появившуюся в ходе бессонницы. Мысли, как оккупанты, терроризировали его день и ночь. Ну а день, которого он так боялся и одновременно ждал настал, и наручные часы показывают ровно семь часов вечера. За окном моросит дождь, слабо, но дабы не промокнуть, сегодня Калеб решает надеть тот самый шлем, привыкший пылиться у него на полке. Соблюдение правил дорожного движения – явно не его конёк, да и в чём смысл? Он и так в себе уверен, даже в гололёд ему не страшна угроза аварии. И всё же, защитив голову, плюхнувшись на мотоцикл, яркий и фиолетовый, выглядящий достаточно угрожающе, он поворачивает умело ключ зажигания и срывается с места. Рёв мотора, уже как родной, сопровождает его к очередной авантюре. Нет, Кейт о его планах знать необязательно. Да и какой же он старший брат, если сваливает всё на неё? Он обязан её защищать, быть опорой, а не рушить образ того, на кого она может положиться в любой момент. Между ними и так в последнее время натянутые отношения, в чем смысл ухудшать ситуацию? Да и к тому же, когда-то, та сказала Калебу, что он берёт на себя непосильную ответственность за всё, имея за собой мировоззрение подростка, каким бы он себя зрелым и взрослым не считал. В тот момент это его обидело. И обидел не сам факт того, что его назвали глупым мальчуганом, не смыслящим ничего, а то, что ему заглянули в душу, обнажили её всему миру и заставили смириться с тем, что правду ему не скрыть, как бы сильно он этого не пытался сделать. Конечно, более они эту тему не поднимали, ибо по взгляду его, метающего молнии, было вполне понятно, что он обескуражен, но та только утвердилась в своей теории. Что ж, хотя бы его заботу она продолжает принимать, и ей заметно приятно от того, что она может кому-то довериться без страха, что её секреты расскажут. Всё равно у неё знакомых мало, друзей – ещё меньше. Ветер ворошит волнистые волосы, и навстречу ему Калеб чувствует себя живым; он находит особое спокойствие и душевное равновесие лишь тогда, когда маневрирует на своём мотоцикле, объезжая ловко машины, проносясь на красный свет. Наверное, именно поэтому Кавински и предложил ему эту затею. В конце концов, Винс, на первый взгляд, человек прозаичный, но в рукаве прячет несколько козырей, способных сбить с ног каждого, кто попадётся в его поле зрения. Поистине удивительный человек. Как они познакомились? Он и не помнит. Кажись, то был какой-то душный бар, имевший старенькие игровые автоматы, подцепившие внимание обоих в ту ночь. Вот так за обоюдным соперничеством Калеб приобрёл лучшего друга, товарища, наставника. Здания мегаполиса меняются лишь высотой и количеством горящих окон внутри, а неоновый свет от ближайших ларьков и аптек отзывается каким-то теплом внутри. На переплетении бесконечных улиц он вырос, потрёпанных и грязных, но таких родных и полюбившихся сердцу. А тем временем, Альт-Сити не дремлет, не спит; все эти яркие огни навевают воспоминания о том, как в ранние подростковые годы, Калеб упрашивал старших дать ему покататься на чужой «красавице» , и хоть те сначала смеялись с его просьб, потом, всё-таки, смирились и разрешили. Можно сказать, что с того момента, со скоростью и её всеми вытекающими он связан брачными узами. Он влюблён в самый яркий спектр эмоций, и какими бы жалящими те не были, он готов из раза в раз к ним возвращаться. Это и есть аддикция в её чистой форме, не так ли? «Родничок» – место встречи их с Винсом, это маленький магазинчик в нижней части города, в котором продаётся всё, что только можно, да чего только нет. При особом желании, можно даже отобедать, если особые сомнения касаемо санитарии сего места Вам в душу закраться не успели. Юноша его посещал непозволительно редко, да и особой надобности как-то не было; если забыл хлеба купить или батареек, когда собирался домой возвращаться после полуночных обсуждений всего на свете с вышеупомянутым товарищем. В любом случае, ему надо прикупить пару лампочек, ибо последняя в ванной комнате перегорела – и лучше уж с запасом, нежели потом бегать и страдать. Именно с такими мыслями Калеб и шагает внутрь, предварительно оставив свой мотоцикл у входа. Внутри помещения всё ещё кипит жизнь, пока одна миловидная старушка что-то обсуждает с продавцом, тихим, скрипучим голоском. Неподалёку можно услышать детский лепет, повествующий предполагаемому родителю о собаке, которую малышу доводилось видеть. Молодому человеку остаётся лишь мысленно посочувствовать; он совершенно не тот тип людей, достаточно терпеливый для такого кропотливого дела, как воспитание собственного отпрыска. Ему о животном гипотетическом страшно будет позаботиться, мало ли возненавидит за излишнюю привязанность, а тут целая ячейка общества. Покачав головой, он идёт вглубь, прямо туда, где стоят невысокие голубоватые коробочки с иллюстрацией лампочки на ней. И только его ладонь тянется за ней, как чья-та ладонь приземляется ему на плечо, тяжело бьёт. Юноша уже оглядывается, разъярённый, и хочет одарить незнакомца целым комплексом микрорайона нецензурных слов, но вдруг останавливается, когда копна выцветших волос попадает в глаз. Даже воздух заполняют резкие ноты шампуня и какой-то марки кондиционера, которые, к сожалению, всё-таки не смогли спасти волосы Кавински. — Пришёл, – по-доброму хохочет низкорослый мужчина, улыбаясь во все тридцать два зуба (хотя один из них, всё же, золотой), довольный, как Чеширский кот, — И на полчаса раньше, ну что за пунктуальность! Неловкая усмешка расползается по лицу юного мотоциклиста, когда он, съёжившись, заглядывает в глаза другу. Озорная натура его – вещь непредсказуемая и нестабильная, наверное, единственная вещь во всём этом мире, которую никто не способен обуздать. И только Калеб хочет поприветствовать её владельца как следует, как глаза, почему-то, заостряют своё внимание на статной фигуре чёрного силуэта, застывшего рядом с ними. Черты у него острые, угрожающие; орлиный нос придаёт этому мужчине некую харизму, что хочется дань уважения отдать. Буркалами своими он оценивает, а те фиолетовые, механические, будто бы. Даже дышать становится тяжело, и щёки начинают гореть неприятно, не то от смущения, не то от некоего стыда. Если бы этот немолодой господин был кандидатом в президенты, Калеб ему свой голос точно отдал. — А это, друг мой, Войд, – пухлая ладонь указывает на высокую фигуру рядом, коротко кивнувшую в знак согласия и приветствия, — Ты же, я надеюсь, не передумал? Не представляешь чего мне только стоило, чтобы его сюда притащить! Кавински едко смеётся над своими словами, похоже, совершенно не замечая неловкой атмосферы, воцарившейся между ними тремя. Собственно, виртуозностью манер он часто пренебрегал, но хочется капельку сострадания хотя бы в такой напряжённый момент, хотя бы. — Меня Калеб зовут, сэр, – голос неприятно дрожит, но юноша всё-таки протягивает руку для рукопожатия как можно приветливо. Даже смотреть ему прямо в глаза как-то больно. — Я о Вас наслышан многое, – Войд говорит ответственно и серьёзно, но всё же фыркает, пожимая чужую ладонь своей, скрытой за кожаную перчатку. Тонкие шрамы и морщины придают ему некой мудрости, — Надеюсь, всё то было правдой, и Вы меня не разочаруете. И почему-то, ему этого делать не хочется. Он видит этого человека впервые, даже фамилии его не знает, но от одной его поступи и манеры речи хочется заставить его гордиться. Его грозный лик хоть и порождает страх, тревожит и беспокоит, но одновременно и загорает небывалое чувство азарта внутри, желания достичь успеха и высот. Шрам, рассекающий переносицу, ведает ему об огромном опыте, жизненных трудностях, которые Войд успел прочувствовать на собственной шкуре. Видимо, это тот самый «штурман», о котором успел Кавински заикнуться в ходе одной из их переписок. Что ж, что точно можно сказать это то, что он не соврал в голосовом сообщении, когда расхваливал тогда ещё незнакомца. — Войд – просто машина, парень! Он всё умеет водить, любую тачку! А видел бы ты как он дрифтует, а как он дрифтует! – восхищённо рассказывает мужчина, озираясь то на Калеба, то на Войда. Кавински присуща иногда детская манера и огромная болтливость, но те прекрасно понимают, что это – лишь фасад. То, что позволяет нужным людям ослабить защиту. И всё же, за его словами следует хриплый, слабо слышный смешок со стороны мужчины, пока он качает головой. — Ты мне льстишь, Кавински, – с каким-то теплом он вдруг смотрит на друга, через полуприкрытые веки. Похоже, между ними – существенная связь, схожая только с родственной, — Но, в какой-то мере, наш товарищ прав – у меня в кармане достаточно опыта, а при должной дисциплине, я и тебя могу сделать следующим чемпионом. Вопрос лишь только в том, хочешь ли ты этого... И готов ли. Вытягивая крепкую шею, над ним будто насмехаются. Но, если отставить свою импульсивность и чуть-чуть задуматься, то недоверие со стороны Войда, всё-таки, имеет свои корни и причины. С какой стати он должен доверять незнакомому мальчишке, который на что-то там согласился? Они знакомы первый день, и в глазах его он похож на щуплую мышь, возомнившую о себе многое. Но он здесь, чтобы изменить свой ход истории, определиться с тем, что ему ближе – риск, или уважение, не так ли? Как бы там его интеллектуально не пытались опустить, на чужие уловки он поддаваться не имеет права. Он обязан доказать всему миру, на что способен. — Хочу, – всё-таки твёрдо решает Калеб, задрав высоко нос. Его фырканье схожее с лисьим, а недавняя тревога куда-то пропадает, когда губы расплываются в бунтарской гримасе. На устах будущего «штурмана» играет что-то похожее на ухмылку, но от его хитрого взгляда Калеб успевает поёжиться. Хорошее ли это решение, всё-таки, доверять ему? Он готов поклясться собственной жизнью, что этот мужчина скрывает больше, чем может показаться на первый взгляд. Но если дело того требует, юноша готов докопаться до правды, какой бы омерзительной она не была. — Но я пришёл сюда за... Лампочками, – хмыкает вдруг он, уставившись на потревоживших его покой, поджимая неловко губы. Проходит около пяти секунд, прежде чем они переглядываются и кивают ему, ретируясь ко входу, а с тем и выходу. Даже дышать становится легче, на удивление. Молодой человек хватает нужный ему товар, сразу три штуки, и быстрым шагом проходит к кассе, не желая более церемониться или задерживаться. На языке пляшет привкус железа, а в горле – ком. А ведь он и не успел заметить, как дурно на него это господа влияют, но наверняка всё дело в том, что он просто перенервничал. Калеб и хуже личностей видал, не будут же у него подкашиваться коленки от какого-то там Войда, верно? Глупости какие-то! По крайней мере, он надеется, что это – просто глупости.