Психопат

      Нет ничего свободнее, чем открытая дорога.        Она часами ведет машину, чтобы забыться, наслаждаясь глубоким гулом мотора под руками, прохладной вечерней влажностью на коже спины. Она высунула локоть в открытое окно, и прохладный воздух обдувает ее растрепанные кудри. Обертки от фастфуда разбросаны по пассажирскому сиденью, недопитый молочный коктейль стоит в подстаканнике, а в сумочке — бутылка текилы для празднования после миссии. Ее пистолет надежно спрятан в бардачке, пули находятся отдельно в заднем кармане.       Радио не умолкает.       Кожа зудит. На этом участке шоссе особенно тоскливо, думает она. Проехав еще двадцать миль, она замечает на съезде с шоссе остатки заброшенной заправочной станции, с которой открывается вид на мили равнины, усеянной ресторанчиками быстрого питания и сетевыми мотелями. Дорога кажется унылой и пустынной. Лишенная чувств, она напоминает ей о ней самой. Она делает музыку громче, чтобы заглушить пустоту.       Том разбил ей сердце духами.        Сегодня вечером Гермиона чувствует себя загнанной в угол и не в своей тарелке, а сообщения ее мужа усугубляют это отвратительное настроение. «Все еще в морге?» «Ты приготовишь ужин или мне заказать доставку?» «Возбуждена сегодня?» «Можно я кончу тебе на лицо ;)» Только после того, как Гермиона добровольно уступила, она поняла, как мало значила для нее потеря девственности. Это не сделало ее менее озлобленной и не заставило сильнее любить Виктора; это вообще ничего не изменило.       Ее телефон снова вибрирует, и она, наконец, смотрит на экран. Там написано:       ГЕЛЛЕРТ ГРИН-ДЕ-ВАЛЬД       запрашивает       ВИДЕОЧАТ              Гермиона убавляет музыку.        Одной рукой держит телефон, а другой — руль.       — Алло? — она отвечает.       Грин-де-Вальд сидит в комнате, которую невозможно определить. Там темно, и она почти ничего не может разобрать, кроме необыкновенно безрадостной улыбки, искривившей его рот. Он сидит в кресле, и в комнате стоит леденящая душу тишина, хотя она чувствует, что его окружают полчища людей. Шепот пронизывает воздух, оседая на ее чувствительном затылке, словно ледяные хлопья.           Главарь, с непостижимыми мотивами. Опасный человек.       — Джейн, — подсказывает она, сохраняя как можно более нейтральный тон. — Ты обещал мне ее адрес.       Грин-де-Вальд быстро перебирает кнопки на телефоне своими длинными пальцами.        — Только что отправил его тебе, — он наклоняется к экрану. — Итак, Гермиона... — начинает он с нетерпением, подражая заговорщицкой школьнице. — Не терпится увидеть мамочку? Есть идеи, что ты скажешь? До того, как застрелишь ее, то есть.       Гермиона в мрачной сосредоточенности смотрит на дорогу. Мелькает желтая краска.       — Я хочу... — начинает она, чувствуя, как сжимаются мышцы ее горла. Она пытается снова: — Мне нужно...       На глаза наворачиваются слезы. Ее ресницы трепещут, сдерживая их. Она делает медленный, дрожащий вдох.         — Я хочу знать, что сделало ее такой, — говорит она.        — Ох, дорогая, — воркует Грин-де-Вальд, одновременно ласково и раздражающе снисходительно. — Это то же самое, что сделало тебя такой, какая ты есть — это генетика, то, что тебе не нравится, Гермиона.       От этих слов у нее начинает чесаться голова. Вот он снова, этот проклятый гнилой зуб, прижатый к задней части черепа. Она почесывает кудряшки, пытаясь унять зуд.        В глазах Грин-де-Вальда вспыхивает веселье. Он садится, словно воодушевленный.       — Я бы хотел, чтобы ты не тратила все свои силы на ненависть к себе, Гермиона, — мурлычет он с укором, как утешают очень юную особу. — Ты умная, интересная, молодая...       — Мне двадцать восемь, — язвительно отвечает она.        — Достаточно молода, чтобы начать все сначала, — настаивает Грин-де-Вальд. — Я имею в виду: разведись с этим переростком, которого ты называешь мужем. Иди работать ко мне. Я буду платить тебе столько, сколько ты захочешь, а твои хирургические навыки очень пригодятся мне.       Ее желудок болезненно сжимается. Хотя она уверена, что у него нет медицинской лицензии, она понятия не имеет, чем занимается Грин-де-Вальд. И, наверное, не хочет знать.        — Я довольна своей жизнью.       — Конечно, — говорит Грин-де-Вальд, бодро поддерживая ее. — Тебе нравятся спортсмены, Гермиона?       От этого вопроса по ее позвоночнику бежит странный холодок.        — Я ведь вышла замуж за одного из них, нет?       — Вышла, — смеется он, его голос звучит слишком громко и высоко. — Я заметил, что у тебя есть свой типаж, Гермиона. Это обычный типаж для женщин, но я подозреваю, что причина твоего влечения в другом. Тебе нравится крепкое телосложение, подтянутая плоть, мышцы под плотной, волокнистой кожей. Так вот мой вопрос — это тело нравится тебе больше снаружи или изнутри?       Психоанализ Грин-де-Вальда стал просто ужасающим. Такое ощущение, что он проводит лезвием по ее мозгу, извлекая из него самые мерзкие мысли. Она не помнит, чтобы когда-нибудь рассказывала об этом на их сеансах.       — Я собираюсь скоро приобрести спортсмена... — Грин-де-Вальд оставляет этот подтекст без внимания, заканчивая с ужасающей улыбкой.       Волнение растет. Она унимает его и вспоминает: Не навреди. Клятва, которой она следовала всю свою жизнь. Она отказывается от профессионального долга, отказывается от всего.        — Я врач, а не убийца, — непреклонно заявляет она.       — И все же ты собираешься убить свою мать.       — Потому что из-за нее Том болен, — ее голос становится острым, как скальпель.       Мой брат не в себе, я не могу его вылечить и боюсь, что он никогда не поправится, и за это...         — Джейн заслуживает смерти.       Гермиона проводит языком по зубцам в верхней части рта. Угроза, высказанная открыто.       Грин-де-Вальд смеется так, словно она просто рассказала очаровательную шутку.       — Ты напрасно тратишь время на Виктора Крама, — любезно говорит он. — У меня сейчас будет следующая встреча. Поговорим позже, Гермиона. Пришли мне фотографии мамы! — с жуткой ухмылкой он добавляет: — И ее жирное, красное сердце со всеми его сочными прожилками. Когда ты его вырежешь.       Он отключается, экран гаснет, и Гермиона убирает телефон.        Под нижней челюстью ощущается настойчивый пульс. Странный импульс.       У моей матери нет сердца, с горечью думает она про себя, но навязчивая мысль не дает покоя. Ее сердце хорошо бы смотрелось в банке на моей полке. Гермиона делает радио громче, громче, громче, чтобы музыка проникла в ее череп и заглушила все.       Она нажимает на педаль газа и мчится по шоссе.