Better luck next time. (повезёт в следующий раз - Больше удачи в следующий раз)

в следующий раз повезет больше морской воин Глава 98: подозрение Краткие сведения: в прошлый раз: Изуку тусуется с мистером Чистым (не с лысым чуваком), дарит Рену подарок от Миуры, быстро убивает себя, разговаривает с Сасаки (и снова убивает себя, но что в этом нового) Примечания: привет, чемпион, я сегодня приболел, и это отстой, но!! я много чего делаю, да, у меня снова ранний подъём (Дополнительные примечания приведены в конце главы.) Текст главы Когда Изуку идёт на встречу с Каччаном в парк, стоит не по сезону тёплый день. На самом деле не очень тепло, но Изуку может надеть толстовку с капюшоном поверх рубашки с длинными рукавами вместо своего обычного тяжёлого пальто поверх толстовки. Солнце тоже светит ярко и сурово, как бывает только зимой. Если не считать сосен, деревья стоят голые, их тёмные ветви тянутся к голубому небу. Сосны растут в глубине парка, образуя тёмно-зелёную линию, которая контрастирует с коричневым и серым цветом остальной части парка. Изуку заходит в парк, засунув руки в карманы толстовки с капюшоном, и его взгляд падает на светлые волосы Каччана, который сидит на деревянной скамейке и смотрит на Изуку. На солнце волосы Каччана кажутся почти белыми и светятся, как будто изнутри. Изуку улыбается своему другу, поднимает руку в приветственном жесте и немного ускоряет шаг, чтобы подойти ближе. — Привет, Каччан! — говорит Изуку, и на его лице появляется улыбка. — Как… как ты? — спрашивает он, останавливаясь перед Каччаном и засовывая руки в карманы. Каччан выдыхает и поднимается со скамейки. На нём ярко-красная толстовка поверх облегающих тёмных джинсов. Этот образ ему идёт. — Я в порядке, ботаник, — говорит Каччан. — Хочешь прогуляться или ещё что-нибудь? — спрашивает он, повернув голову в сторону. Изуку прослеживает его взгляд и видит, что дальше в парке есть гравийная дорожка. Изуку кивает. — Да, мы можем… мы можем это сделать, — говорит он. Всё же есть что-то странное в том, что Каччан относится к нему как к другу, а не как к жевательной игрушке. Это, конечно, приятно, но Изуку просто не привык к такому. — Хорошо, — говорит Каччан, поворачиваясь и направляясь в сторону тропинки. — Я устал, чёрт возьми, сидеть. Клянусь, это всё, что мне разрешено делать дома, — ворчит он. Изуку спешит за ним, замедляясь, когда поравняется с другом, и идёт рядом с ним. Он видит, как Каччан быстро оглядывается на него, а затем снова смотрит вперёд. “Я так понимаю, ты не наслаждаешься своим перерывом?” Спрашивает Изуку, его взгляд устремлен вперед. Изуку думает, что это красиво, даже несмотря на то, что трава в основном коричневато-золотистого цвета, а деревья почти голые. В этом есть какая-то резкость, как будто это просто голые останки парка, просто строительные леса, из которых он состоит. — Да какая разница, — фыркает Каччан. — Не то чтобы твоя была лучше, с твоими грёбаными злодеями или чем-то в этом роде, — говорит он, пиная землю ботинком. Раздаётся скрежет, который слегка пугает Изуку. — Как вообще это дерьмо работает? — Всё... всё идёт хорошо, — говорит Изуку. — Я вроде как... думаю, что скоро всё закончится, — говорит он. Он старался не надеяться на это, но знал, что ходили слухи, что Ривера, Комиссия и полиция используют побег из тюрьмы, чтобы поймать лейтенантов и Сасаки, по крайней мере. Ему пока ничего не сообщили официально, но он надеется, что всё закончится падением Геккейджу, а не получением Сасаки и другим разыскиваемым преступником мощных способностей, которые могут забрать причуду Изуку. — Хорошо, — говорит Каччан, а затем делает паузу, прежде чем продолжить. — Ты используешь свою причуду для этого? — спрашивает он, и Деку понимает, к чему он клонит. Деку вздыхает. — Я сказал, что скажу тебе к концу перемены, а не в середине, — говорит Изуку. — Но да, мне вроде как придётся это сделать, — говорит он. Теперь его очередь пинать землю, поднимая пыль с гравия и грязи. Каччан ворчит, засовывая руки в карманы джинсов. — Я думаю, это чертовски глупо — держать это в секрете, — говорит Качан. — Кто вообще знает, кроме меня и Нейто? Изуку сглатывает. — Я-я думаю, что у Тодороки есть идея, но я-я ему не говорил, — говорит Изуку. — Он просто-просто догадывается, я думаю. — Он выдыхает. — Харута тоже знает, но это просто из-за его причуды. — Харута — тот, кто читает мысли, да? — спрашивает Каччан, слегка нахмурив брови. — Тебе действительно стоит рассказывать мне больше об этом дерьме. Когда ты вообще стал таким одержимым хранением секретов? Когда мы были детьми, я никогда не мог заставить тебя заткнуться, — говорит он, и его тон не такой беззаботный, как должен быть. Деку знает, что Каччан думает о том, как он обращался с Деку, когда они были детьми, как безжалостно издевался над ним. «Я-я не думал, что кто-то мне поверит, когда у меня впервые появилась причуда, — говорит Изуку, глядя в пол. — Это-это как если бы конечно, ребёнок без причуды солгал бы и сказал, что у него есть недоказуемая причуда, которая появилась намного позже, чем у кого-либо ещё. — Он сглатывает. — Я не думал, что-что ты мне поверишь, когда я тебе рассказал, — добавляет он. Он слышит, как Каччан выдыхает, медленно, успокаивая дыхание. — Прости, — бормочет Каччан, прежде чем откашляться. — Думаю, в этом дерьме есть смысл, — говорит он громче и увереннее. — И ты думал, что люди будут мешать тебе использовать его или что-то в этом роде, да? — спрашивает он, и когда Изуку поднимает на него взгляд, он задумчиво смотрит на Изуку. Изуку кивает, сглотнув. “Д-да”, - говорит он. “Я не думаю ... я не думаю, что люди поймут это”, - говорит он, снова переводя взгляд на землю, на свои ноги, когда идет вперед. “Айзава-сенсей и ... особенно моя мама”, - говорит он. “Они бы не хотели, чтобы я пользовался им так часто, как я это делаю”. Между рыхлыми камешками гравия растут маленькие сорняки, некоторые из них с крошечными белыми цветами. Странно видеть их зимой, такие тонкие, мятно-зелёные, с маленькими белыми цветочками, но Изуку рад, что они есть. Он старается не наступать на них. — Я бы попытался тебя остановить? — спрашивает Каччан тихим и серьёзным голосом. Изуку на мгновение задумывается. — Д-да, ты бы так и сделал, — говорит Изуку, кивая. — Это... это, наверное, не так плохо, как ты думаешь, — быстро добавляет он, прикусывая нижнюю губу. Каччан хмыкает. — Мне это не нравится, что бы это ни было, — ворчит он. — Совершенно очевидно, что для того, чтобы это сработало, тебе нужно как-то навредить себе, и если бы это было что-то незначительное, вроде того, что Круглолицую тошнит, когда она слишком много пользуется своим, ты бы, чёрт возьми, не скрывал это, — говорит Качан, и в его голосе слышится разочарование. — Я знаю, что наговорил тебе много глупостей, но я не… — он замолкает, и когда Изуку смотрит на него, он сглатывает, и его кадык дёргается. — Мне не нравится, когда ты причиняешь себе боль. Изуку не знает, что ответить, поэтому он смотрит вперёд, на сосны, растущие вдоль этой части тропинки, на тени от ветвей, которые ложатся на землю. Он мычит в знак согласия с тем, что сказал Каччан, думая о том, как сильно всё изменилось по сравнению с прошлым годом. Он делает вдох, наслаждаясь прохладным воздухом с запахом сосны. — Я стараюсь делать это реже, — тихо говорит Деку. — Я думаю, что... что после того, как всё это со злодеями закончится, я мог бы... я мог бы сам рассказать Айзаве-сэнсэю. — Он вздыхает, прикусывая нижнюю губу. — Но я не... я не хочу, чтобы другие люди пострадали из-за того, что я рассказал ему слишком рано, — говорит он. Краем глаза он видит, как Каччан нерешительно кивает. — Трудно понять, когда я на самом деле не знаю, о чём ты, чёрт возьми, говоришь, — говорит Каччан ровным и спокойным тоном. — Но я понимаю. Я бы не хотел перестать использовать свою причуду, чтобы быть героем, даже если бы она причиняла мне боль или что-то в этом роде, — говорит Каччан. Изуку смотрит, как он поднимает руку и смотрит на свою ладонь. — Ты знал, что она чертовски обжигает меня, если я злоупотребляю ею? Не так, как твоё дерьмо, но да. Изуку моргает. — Я-я думал, что это прекратилось несколько лет назад, — отвечает он, глядя на ладонь Каччана без шрамов. — Тебе не... тебе, кажется, не больно, когда ты это делаешь. Каччан фыркает, опуская руку. “Ты, блядь, тоже не выглядишь так, будто тебе большую часть времени больно”, - говорит он, запрокидывая голову и глядя вверх. “На самом деле это не так уж плохо или что-то в этом роде. Просто чертовски жжет после долгой тренировки”. Он засовывает руку обратно в карман. “Мне было бы насрать, даже если бы это отрывало мне пальцы. Я бы продолжал, блядь, использовать это, так что я понимаю. Мне не нравится, что это причиняет тебе боль, но я понимаю. Изуку моргает. На его лице медленно расплывается улыбка. — Спасибо, Каччан, — говорит он, наклоняясь и подталкивая друга плечом. Каччан фыркает и слегка отталкивает его. — Я не сделал ничего такого, за что ты должен меня благодарить, — бормочет Каччан. Изуку просто снова толкает его, и они продолжают идти по тропинке вместе. -- Изуку начал по-настоящему любить раннее утро, когда он один на окраине города. Ему нравится не только потому, что здесь легко покончить с собой, потому что это сойдёт ему с рук, но это, безусловно, тоже. Он должен признать, что есть что-то приятное в том, чтобы умереть на улице, что-то приятное в том, чтобы смотреть на звёзды или на восход, когда делаешь последний вдох. Это умиротворение, покой, которых он не ощущал, когда быстро умирал, спрятавшись в углу своей комнаты в общежитии и молясь, чтобы никто не заметил. Изуку не думает, что собирается покончить с собой этим утром. Не то чтобы он не хотел — он хочет, он всегда хочет, — но он не считает, что это практично. Это было бы легко сделать, легко пройти лишние два-три квартала до моста или найти тихий уголок, чтобы вскрыться, но ему нужно довольно скоро вернуться в кампус, принять душ, поесть и поспать несколько часов перед выполнением заданий во второй половине дня. Он мог бы выиграть немного времени, убив себя, но он никогда не знает, насколько точно его причуда вернёт его в прошлое. Идя по узкому тротуару вдоль улицы, Изуку думает, что ему стоит перестать так сильно себя убивать. Ему стоит перестать прочерчивать линии на коже бёдер, перестать вдавливать подушечки пальцев в раны. Ему стоит перестать ждать самого холодного времени раннего утра и бросаться с мостов, перестать позволять себе слишком долго сидеть на льду, пока он не проснётся на несколько часов раньше. Это нехорошо для него, он знает это, но в этом есть что-то, что заставляет его чувствовать себя лучше , даже если он не чувствует себя хорошо . В последнее время Деку кажется, что он кукла. Он чувствует себя марионеткой, за одну нитку которой дёргает Комиссия, а за другую — Геккейджу. Он чувствует себя загнанным в угол, как будто даже если он совершит что-то невероятное, поймает злодеев и положит конец Геккейджу, он всё равно сначала помог бы им. Он всё равно причинил бы боль Шинсо, всё равно беспокоил бы свою маму и Айзаву. Он всё равно будет делать то, из-за чего могут похитить ещё больше детей, напасть ещё на больше людей. Изуку думает, что он убивает себя хотя бы отчасти потому, что делает это сам. Он делает это не потому, что должен , не потому, что кто-то ему это сказал. Он знает, что это глупо, знает, что ему нужно найти что-то другое, а не убивать себя , но он не хочет бросать это. Отчасти ему нравится, что люди будут пытаться его остановить, что он не должен этого делать, что это запрещено. Идзуку не нравится, что он не может остановиться. Ему не нравится, что мысли крепко цепляются за него, мысли о холоде, проникающем под кожу, о том, как нож вонзается в плоть, о том, как воздух обтекает его, когда он падает. Ему не нравится, что теперь, когда что-то идёт не так, он ловит себя на мысли, что о, ну что ж, мне просто нужно пойти и убить себя, даже если это что-то незначительное. Он ненавидит то, что, если он пытается удержаться и не делать этого, когда ему хочется, у него мурашки по коже. Изуку думает, что отсутствие привычного распорядка занятий тоже ухудшило его состояние. Не то чтобы Манами по-прежнему просила его резать себя, не то чтобы происходило что-то хуже обычного. Если уж на то пошло, сейчас всё лучше, чем было какое-то время назад. Изуку достаточно спит, его поддерживают мама, учитель и друзья, его не пытают, и всё же он думает, что ему хуже, чем когда-либо. Его по-прежнему преследуют кошмары, и даже после того, как он заключил шаткий мир с Шинсо, он не осмеливается просить о чём-то настолько личном. Шинсо тоже выглядит хуже, но Изуку считает, что в этом нет ничего удивительного. По крайней мере, у него есть причина. Его жизнь перевернулась с ног на голову, его втянули в организацию злодеев, не дав времени подготовиться, не дав времени осознать происходящее. Его заставляют быть тем, кем, как ему всю жизнь твердили, сделала его причуда, заставляют быть злодеем, хотя Изуку знает, что Шинсо всегда хотел быть героем. Это, и кто-то причиняет ему боль. Изуку от дискомфорта ускоряет шаг по тротуару, его кожу покалывает до самой одежды. Несмотря на то, что Сасаки сказал, что Геккэйдзю не причиняли ему вреда, Изуку может сказать, что Шинсо страдает. У него синяки на предплечьях, когда рукава задираются, синяки и царапины на лице, на ладонях. Изуку понимает, почему Сасаки решил, что это из-за тренировок: они похожи на травмы, которые можно получить в драке, вот только костяшки пальцев у Шинсо не в синяках и не в ссадинах. Что бы ни происходило, Шинсо не отвечает ударом на удар, по крайней мере, не голыми руками. Изуку не хочет слишком сильно задумываться об этом, не хочет признавать что-то подобное, но он не может игнорировать это. Он стал уделять больше внимания. Шинсо всегда болит после того, как он проводит ночь вне школы, но не каждый раз, когда он не в общежитии. Половину времени Шинсо ходит куда-то, где ему больно, а половину — нет. Изуку, скорее всего, знает, что это значит, и от этого его бросает в дрожь, которая не имеет ничего общего с влажным и холодным воздухом снаружи. Несмотря на всё, через что прошёл Изуку, несмотря на всё, что он пережил, у него всегда были люди, которые его поддерживали. Как бы он ни чувствовал себя одиноким, особенно в таком городе, как этот, где его ботинки волочатся по обледеневшему бетону, а ветер хлещет по голой коже на лице, у него всегда кто-то был. Сначала это была только его мама, но она всегда была рядом, даже до того, как узнала, что он Эйс. Она помогла ему убрать пляж, дала ему много мусорных пакетов и подбадривала его. Она обработала его раны и ухаживала за ним, пока он не поступил в Университет Аризоны, поддержала его, когда он поступил в школу своей мечты. Она даже переехала в кампус и усыновила девочку, ради спасения которой он рисковал жизнью. Идзуку не может представить, каково это — пройти через то, через что прошёл он, и вернуться домой к людям, которые только и хотят, что причинить ему ещё больше боли. Ему не нравится думать об этом, как будто если он подумает о предложении «Я думаю, что родители Шинсо издеваются над ним» , то оно станет правдой, но он не может придумать другой способ обойти это. Шинсо не из тех, кто позволяет кому-то издеваться над собой, не давая отпор, и он достаточно хорошо обучен, чтобы не подпускать к себе никого, если хочет остановить их. Изуку верит, по крайней мере на данный момент, что Сасаки не лжёт. Во-первых, она казалась искренней, а во-вторых, Изуку уверен, что Шинсо лечили бы в лазарете, если бы он получил травму, когда на нём был один из проводов. Айзава, кажется, даже не знает о его травмах. Изуку заметил, что синяки всегда тщательно скрыты длинными рукавами, что Шинсо слишком устаёт, чтобы приходить на ужин, или ему приходится уходить на задание каждый раз, когда у него разбито лицо или он не может что-то скрыть. Изуку не дурак. Он знает, что Шинсо тоже пользуется косметикой, видит пятна крема телесного цвета на белом полотенце, висящем в ванной мальчика. Он заметил, что у Шинсо будет синяк на лице, когда он выйдет из душа, но не после того, как он поднимется в свою комнату, чтобы закончить собираться, сделать причёску и надеть обувь. Изуку не думает, что Айзава оставит это без внимания, если узнает. Изуку задаётся вопросом, знает ли Шинсо, что Изуку знает. Изуку так не думает, по крайней мере. Он видит синяки, ссадины и грубую кожу в мельчайших подробностях, в проблесках раннего утра и поздней ночи, когда Шинсо не разговаривает с ним, когда Шинсо, вероятно, даже не знает, что Изуку здесь. Изуку думает, что Шинсо, вероятно, так же видит саморазрушительные привычки Изуку. Он знает, что на его собственном полотенце есть кровь, и, хотя он старается спрятать его так, чтобы испачканная часть тёмно-зелёного полотенца всегда была обращена к стене или к внутренней стороне складок, он уверен, что хотя бы раз всё-таки испачкался. Но он не знает, заметил ли это Синсо. Он задаётся вопросом, рассказал бы Шинсо ему о том, что происходит у него дома, если бы Изуку поделился тем, что он делает на улице, когда ещё слишком рано, чтобы кто-то проснулся и поймал его. Изуку не осмеливается узнать. Он просто думает об этом, когда ничего не делает, когда идёт домой и видит в витрине магазина отблеск фиолетового, что-то, что напоминает ему о его друге. Он думает о том, что подверг Шинсо ещё большей опасности, когда тот, возможно, страдал уже очень, очень давно. Он думает о том, что Шинсо пришёл в школу ни с чем, совсем ни с чем. Он думает о суровом внешнем виде Шинсо, о том, как хорошо этот мальчик умеет быть жестоким, когда это необходимо. Изуку тоже хочет спасти Шинсо. Дело в том, что он даже не уверен, от чего именно он должен спасти мальчика. Прогуливаясь по городу, он решает собрать больше информации, чтобы использовать дополнительное время, которое даёт ему причуда, и выяснить, что происходит на самом деле. Он не уверен, хочет ли он доказать, что он прав, или что он ошибается, но в любом случае ему просто нужно знать. -- Однажды ночью, когда все уже давно легли спать, Изуку возвращается домой. Он не ожидал, что кто-то ещё не спит, не говоря уже о том, что кто-то будет на кухне, поэтому, когда он заходит в общую комнату общежития и сразу же слышит, как что-то шипит на сковороде, он от неожиданности подпрыгивает почти на метр. Он видит, как Шинсо оглядывается через плечо, приподняв бровь. — Я думал, ты уже спишь, — говорит Шинсо, возвращаясь к сковороде. Изуку видит, что он помешивает что-то похожее на говяжий фарш. — Тебе всё равно должно хватить. Я собирался убрать остатки в холодильник. Изуку моргает. — Ч-что ты готовишь? — спрашивает Изуку, закрывая за собой дверь и входя в тёплую общую комнату. Пахнет специями и мясом, но Изуку не может точно определить, что это за запах. — Просто говядина и немного риса, — говорит Шинсо. — Ничего особенного. Изуку оглядывается и замечает рисоварку на столе недалеко от Шинсо. — Я не знал, что ты умеешь готовить, — говорит Изуку, прокрадываясь на кухню. Ему всё ещё странно разговаривать с Шинсо вот так, непринуждённо, после стольких дней, когда тот избегал его, смотрел на него свысока и игнорировал. Изуку не может не быть благодарным за то, что Шинсо решил снова ему доверять, пусть и немного. Шинсо слегка фыркает, убирая сковороду с плиты. — Я бы не назвал готовкой приготовление говяжьего фарша из полуфабриката и риса в рисоварке, но да, я умею готовить, — говорит Шинсо. Изуку кивает, прежде чем понимает, что Шинсо не может его видеть, потому что повернулся к нему боком. — Пахнет вкусно, — говорит Изуку, наблюдая, как Шинсо открывает шкаф и достаёт две миски. “Спасибо”, - говорит Шинсо. “Если хочешь, помоги помыть посуду”, - говорит он, в его словах ясно слышен невысказанный вопрос. — Д-да, пожалуйста, — говорит Изуку, чувствуя, как урчит у него в животе. — Я не против помыть посуду, — добавляет он на всякий случай. Он слышит, как Шинсо одобрительно хмыкает и начинает раскладывать по тарелкам пышный, дымящийся рис. — Ты, э-э, ты участвуешь в побеге из тюрьмы? — спрашивает Изуку, когда Шинсо начинает раскладывать говядину поверх риса. Изуку видит, как Шинсо оглядывается на него через плечо, приподняв бровь. “Да, это так”, - говорит Шинсо. “Я предполагаю, что Сасаки хочет использовать мою причуду, чтобы пройти через охрану или что-то в этом роде”, - говорит он, возвращаясь к еде и со звоном ставя сковороду обратно на плиту. “Захвати для нас палочки для еды, ладно?” Говорит Шинсо, беря две миски и направляясь мимо Изуку к обеденному столу. Изуку быстро кивает, подходя к ящику с посудой. — Как думаешь, нам ещё ложки нужны? — спрашивает Изуку, беря в руки две пары палочек для еды. Шинсо хмыкает, и Изуку слышит, как на деревянный стол ставят две миски. — Да, это хорошая идея, — соглашается Шинсо. Изуку кивает, берёт две ложки и захлопывает ящик бедром. Он возвращается к обеденному столу, где Шинсо поставил одну тарелку напротив другой, на которой сидит сам. Изуку садится на свободное место и пододвигает Шинсо набор столовых приборов. “ Спасибо, ” бормочет Шинсо. — Давай поедим, — с улыбкой говорит Изуку, и Шинсо вторит ему, прежде чем взять палочки и начать забрасывать еду в рот. Изуку видит, что он голоден, и это логично — Изуку тоже голоден после такого долгого дня патрулирования и работы на Геккейдзю. Он принимается за свою еду, пробуя специи и сладкий, чистый вкус варёного риса. Изуку несколько секунд молча ест, затем ставит миску на стол и проглатывает то, что было у него во рту, и смотрит на Шинсо. Шинсо, кажется, тоже немного замедлился и на мгновение ловит взгляд Изуку, слегка приподняв бровь в вопросе. Изуку снова проглатывает, затем говорит: — Ты каждый раз бываешь в башне, когда тебя здесь нет? — спрашивает Изуку. Он удивлён, что не заикается, но, с другой стороны, он много раз прокручивал этот разговор в голове, повторял его снова и снова. Ему действительно стоило бы найти что-то получше для прогулок по городу, но он не может слушать музыку или сидеть в телефоне. Он должен быть начеку, а значит, единственное, что он может делать, — это просто думать. “Не-а”, - говорит Шинсо, качая головой и проглатывая набитый рот. “Я тоже часто бываю дома со своими родителями. Они хотели, чтобы я чаще бывал дома, так как в школе сейчас нет занятий. ” Он говорит об этом небрежно, беззаботно. Изуку надеется, что это хороший знак. — Разумно, — говорит Изуку, помешивая еду палочками. — С тех пор, как моя мама проводит большую часть времени в кампусе, я вообще не был дома, — добавляет он. Шинсо кивает, отправляя в рот ещё один кусочек. Кажется, он закончил разговор, достаёт телефон и начинает что-то в нём искать. Изуку понимает намёк, опускает голову и снова начинает есть. Он надеется, что слишком много себе напридумывал, надеется, что просто видит то, чего нет, но инстинкты подсказывают ему, что это что-то реальное. -- Изуку понимает, что, вероятно, это считается грубостью с его стороны, но, честно говоря, он не может заставить себя чувствовать себя плохо из-за этого. Он решил пойти за Шинсо домой не просто потому, что ему так захотелось, — у него есть настоящая причина! Теперь, когда Изуку прячется на крыше здания напротив квартиры Шинсо, он чувствует себя немного извращенцем. Не помогает и то, что он следовал за Синсо всю дорогу сюда, держась так близко, как только осмеливался, перебегая из переулка в переулок. Большую часть ночи царит чернильная тьма, а небо слишком затянуто облаками, чтобы сквозь них пробивался звёздный свет. Изуку почти уверен, что это полумесяц, а не новолуние, но точно сказать невозможно. В любом случае, тени кажутся темнее обычного, длиннее обычного, когда он наблюдает, как Шинсо поднимается по лестнице и подходит к одной из дверей на втором этаже здания. Он на мгновение замирает, стоя спиной к Изуку, но Изук понимает, что он отпирает дверь, потому что через мгновение он открывает её, и жёлтый свет заливает дорожку перед домом. Изук смотрит, как Синсо заходит внутрь и закрывает за собой дверь. Изуку отчасти ненавидит себя за то, что не в первый раз шпионит за квартирой, но это, безусловно, помогает ему понять, что делать. Здание, на крыше которого он находится, расположено достаточно близко к дому Шинсо, чтобы он мог видеть окна, выходящие в его сторону, хотя он сомневается, что сможет что-то услышать. Он смотрит в окно, которое, похоже, ведёт в гостиную, и видит, как Шинсо снимает обувь. Кажется, он ничего не говорит, не объявляет о своём присутствии, хотя Изуку видит в гостиной ещё двоих. У матери Шинсо длинные вьющиеся волосы, которые могут быть каштановыми или коричневыми. Из-за освещения и расстояния трудно сказать наверняка, но Изуку думает, что у неё голубые или серые глаза. У отца Шинсо короткие волосы, но Изуку может сказать, что они фиолетовые, того же цвета, что и у Шинсо. Однако у него тёмные глаза, совсем не похожие на сиреневый оттенок глаз Шинсо. Изуку смотрит, как Шинсо входит в гостиную и поворачивается лицом к родителям. Он видит, как мама Шинсо говорит, видит, как двигаются её губы, и видит её улыбку, но ничего не слышит. Изуку видит, как лицо отца Шинсо искажается от гнева. Он не слышит, что говорит мужчина, но видит, как Шинсо разворачивается на каблуках, драматично закатывает глаза и уходит в другую комнату. Изуку не видит, куда он направляется; в той комнате нет окна, но Изуку догадывается, что это спальня Шинсо. Он видит, как отец поворачивается к матери в гостиной, а мать что-то говорит с нахмуренным лицом. Мужчина быстро встаёт, размахивая руками, и Изуку напрягается, ожидая, что он ударит жену. Но он этого не делает, а просто уходит, скрываясь из виду. Изуку видит, как женщина вздыхает и берёт со стола рядом с диваном свой телефон. Похоже, она что-то печатает. Однако Изуку не может разглядеть других деталей, и это его расстраивает. Он бы подошёл ближе, если бы не знал, что Шинсо, герой на стажировке, заметит его с гораздо большей вероятностью, чем случайного ребёнка. Я мог бы просто сделать это, а потом убить себя , — думает про себя Изуку, но отгоняет эту мысль. Он не хочет рисковать и не возвращаться в прошлое достаточно далеко, не хочет рисковать тем, что Шинсо узнает об этом хоть что-то. Вместо этого он ждёт на краю крыши и наблюдает. Семья Шинсо кажется тихой. Они, похоже, мало общаются друг с другом, и Изуку вообще не видит, чтобы Шинсо выходил из своей комнаты, по крайней мере, пока в гостиной горит свет. Он видит, как мама сидит в телефоне, а папа сидит рядом с ней на диване с ноутбуком, но не видит, чтобы они разговаривали. Однако ему кажется странным, что это хороший многоквартирный дом, что диван выглядит качественным, что оба родителя Синсо хорошо одеты и пользуются дорогими на вид технологиями. Не то чтобы Изуку думал, что Шинсо живёт в какой-то дыре, но он не может выбросить из головы то, что знает о Шинсо, не может забыть, что Шинсо не обедал перед тренировкой, потому что не мог себе этого позволить, не может забыть, что Шинсо пришёл без простыни. Он подумал, что у семьи Шинсо, должно быть, мало денег, что они, должно быть, переживают трудные времена, и Изуку знает, что если они живут в хорошей квартире, это не значит, что у них есть деньги, но... это всё равно кажется странным, всё равно вызывает тревогу. Изуку сглатывает. Он задаётся вопросом, что бы он увидел, если бы заглянул в комнату Шинсо. Интересно, будут ли у Синсо все те милые вещи, которые есть у его родителей, или его комната будет пустой, как сейчас. Изуку остаётся на крыше до тех пор, пока в квартире не гаснут все видимые ему огни, пока он не перестаёт что-либо видеть за стёклами окон. Когда он выпрямляется, сидя на крыше, его суставы хрустят и протестуют против движения, но ему не становится лучше. Несмотря на то, что он не видел, как кто-то напал на Шинсо, не видел ничего неправильного , на самом деле он всё равно чувствует себя не в своей тарелке. В семье Шинсо есть что-то странное, от чего у Изуку мурашки по коже. Спускаясь с крыши по пожарной лестнице в переулок, Изуку не может избавиться от мысли, что, может быть, он просто ведёт себя глупо. Может быть, он слишком много себе напридумывал, видит то, чего нет. Может быть, он хочет, чтобы у травм Шинсо было другое объяснение, которое не означало бы, что это вина Изуку, которое не имело бы ничего общего с Геккейджу. В ту ночь Изуку не спит. Его мысли крутятся и крутятся, пока у него не начинает кружиться голова, удерживая его на ногах и придавливая к земле, и к утру он чувствует себя так, словно сделан из тяжёлого-тяжёлого камня. Примечания: Предупреждения о содержании: подразумеваемые/упоминаемые оскорбления, суицидальные мысли, упоминания о причинении себе вреда, эмето (кратко, без изображений) диссонанс! каррд! надеюсь, вам понравилось!!!! придумайте креветки в мою честь <3