Doll Parts

      Они отправляются в Нью-Джерси в серое воскресенье в начале ноября.              Майк в последнее время был занят экзаменами и почти не видел Макс, поэтому, когда она сказала, что едет на день к маме, он спросил, можно ли ему поехать с ней. Поездка на поезде от Пенн-Стейшн до Трентона заняла около часа, а затем еще двадцать минут на городском автобусе, после чего они оказазываются на улице, застроенной домами из красного кирпича.              Они останавливаются перед одним из них с ярко-желтой дверью и поднимаются по ступенькам на крыльцо.              — Это здесь вы жили после отъезда из Хоукинса? — спрашивает Майк.              — Ага. Дом, милый дом, — отвечает она, после чего нажимает на дверной звонок и ждет. Когда ничего не происходит, она стучит в дверь, и ее снова встречает тишина. — Черт, — бормочет она себе под нос.              — Может, ее нет дома?              — Нет, она дома, — вздыхает Макс, поднимая наполненный грязью цветочный горшок рядом с дверью, и достает из-под него ключ. — Ее машина припаркована вон там. — Она вставляет ключ в замок и останавливается, поворачиваясь, чтобы посмотреть на него. — Я должна предупредить тебя, что там может быть… беспорядок.              Майк нахмуривает брови, и прежде чем он успевает спросить, что она имеет в виду, Макс уже разворачивается и открывает дверь. — Мама? — зовет она, когда он следует за ней внутрь.              Он закрывает за ними дверь и осматривается. Перед ним узкая ковровая лестница, ведущая на верхние этажи, а слева от него — дверной проем, который, судя по всему, ведет в гостиную, куда ушла Макс.              Повсюду валяется множество вещей — стопки журналов, кипы немаркированных кассет VHS, несколько устаревших электронных приборов. Очевидно, мама Макс не заботится о порядке в доме. Телевизор включен на беззвучном режиме и показывает какой-то старый фильм из шестидесятых.              Его внимание сразу же привлекает простая серая урна, стоящая в центре камина над заколоченным досками камином. По обе стороны от нее располагаются фотографии в рамках. Там есть фотография Билли в баскетбольной майке школы Хоукинса, фотография Макс на выпускном в Нью-Йоркском университете со свернутым дипломом в руках, и портрет со свадьбы Нила и Сьюзен — выражения лиц у обоих стоические без намека на улыбку.              Макс садится перед диваном, где, как он понимает, кто-то свернулся калачиком под грудой одеял. — Мама? — тихо зовет она, потрясывая ее за плечо. — Мама, проснись.       — Ммм? — сопит Сьюзан, переворачиваясь на спину, и щурится. —Максин? Который час?              — Два часа дня, воскресенье, — отвечает Макс, помогая матери медленно сесть. Майк не может понять, что происходит, но потом замечает пустые банки из-под пива, которыми завалены кофейный и приставной столики, и замирает.              Сьюзан Харгроув выглядит так же, как и в те несколько раз, когда он видел ее в Хоукинсе, только теперь она намного старше. Глубокие хмурые морщины обрамляют ее рот, а под голубыми глазами, которые так подходят ее дочери, появились заметные темные круги. Ее рыжие волосы, которые, как он помнит, раньше были длинными и вьющимися, теперь покрылись сединой.              — Мам, почему у тебя выключен обогреватель? — спрашивает Макс.              — Перестал работать.              — Что? Когда? Ты должна говорить мне о таких вещах, мама. Ты должна была мне позвонить.              Майк отступает на кухню, чтобы оставить их наедине, внезапно чувствуя себя незваным гостем. На кухне царит еще больший беспорядок, чем в остальном доме: раковина завалена немытой посудой, белые стены и шкафы пожелтели от сигаретного дыма.              Бросив взгляд на захламленный уголок, он видит стопку конвертов с надписями «Просрочка» и «Последнее уведомление», напечатанными на лицевой стороне сердитым красным шрифтом. Затем его взгляд падает на коллекцию оранжевых бутылочек с таблетками, стоящими рядом с письмами. Он не может не заметить, что на этикетке нескольких из них написано имя Нила, и ему кажется, что он замечает слово «окси», но он заставляет себя отвести взгляд, понимая, что не должен лезть не в свое дело.              Он подходит и выглядывает из окна над раковиной на крошечный задний двор. Здесь нет травы, только бетонная брусчатка и кучи беспорядочного хлама, огороженные забором из цепей, общим с соседями со всех трех сторон.              — Хорошо, — слышит он голос Макс из гостиной. — Ты можешь пойти принять душ, а я вызову мастера? Давай я помогу тебе…              — Я сама могу подняться, Максин, — нетерпеливо огрызается Сьюзан.              Когда Майк слышит медленные шаги по лестнице, он оборачивается и видит Макс, стоящую перед диваном: ее плечи пораженчески сгорблены. Она сжимает переносицу и делает несколько глубоких вдохов. Его сердце сжимается от боли за нее: она не должна справляться со всем этим в одиночку.              — Ладно, — бормочет она, после чего начинает собирать банки и бутылки и несет их к раковине. Она бросает их в стоящую под ней корзину для мусора, а затем обращает свое внимание на грязную посуду. Майк замечает, что она избегает смотреть ему в глаза.              — Я могу это сделать, — предлагает он и тянется за губкой рядом с краном.              Макс качает головой и выхватывает ее, прежде чем он успевает ее взять. — Нет, Майк, это не твои проблемы.              Он кладет руку ей на плечо и легонько сжимает в знак утешения. — Я все сделаю. А ты позвони мастеру. — Она вздыхает и накрывает его руку своей.              — Спасибо, — тихо говорит она и стоит так несколько секунд, после чего берет со стойки желтый телефонный справочник и возвращается в гостиную.              Закончив складывать посуду в сушилку, Майк находит несколько чистых тряпок и протирает столы. Затем он проверяет холодильник и выбрасывает несколько явно просроченных продуктов в мусорное ведро, а когда заканчивает, то относит переполненную сумку в большой контейнер на улице.              Он как раз возвращается на кухню, когда из гостиной выходит Макс. — Он сможет прийти только в среду. — Она подходит к холодильнику и открывает его, вздыхая и качая головой, когда видит, что он пуст.              Макс хватает лежащую рядом сумочку и начинает рыться в ней, пока не находит связку ключей от машины и облупившийся кожаный бумажник. Майк замечает, что в нем сорок долларов, а Макс берет одну из двадцаток вместе с ключами и направляется к входной двери.              — Пойдем, Уилер, нам нужно выполнить несколько дел.              Ржавая серебристая ''Toyota Camry'' миссис Харгроув явно видала лучшие времена. Левая фара, кажется, прикреплена к машине скотчем, дверь со стороны пассажира можно открыть только изнутри, а в салоне сильно пахнет ментоловыми сигаретами, несмотря на коллекцию освежителей воздуха, свисающих с зеркала заднего вида.              Требуется несколько попыток, чтобы двигатель завелся.              — Давай же, кусок дерьма, — бормочет Макс, когда повторяет это действие в четвертый раз, и вздыхает с облегчением, когда двигатель наконец, заводится. Отъезжая от обочины, она включает радио и останавливается на станции, где играет песня Nirvana «All Apologies».              Майк разглядывает улицы Трентона. Город довольно унылый и серый, в это время года ветви деревьев почти голые. Кругом стоят малоэтажные многоквартирные дома, стареющие дома и пустые торговые центры, которые выглядят так, словно они на грани банкротства.              — И каково было здесь расти? — спрашивает он.              — Довольно скучно, — отвечает Макс, не отрывая глаз от дороги. — Моя жизнь в этом городке была чертовски отстойной, поэтому единственным плюсом было то, что город находился всего в часе езды. Мы с друзьями говорили родителям, что ночуем друг у друга, а на самом деле садились на поезд и ходили на метал-шоу по поддельным удостоверениям.              Майк приподнимает бровь. — Метал-шоу?              Она поворачивается к нему с язвительной улыбкой. — С годами мой вкус смягчился.              В следующем квартале она съезжают на обочину и заглушают двигатель. — Вот моя средняя школа, — говорит она, кивая направо на массивное трехэтажное кирпичное здание, по сравнению с которым школа Хоукинса выглядела бы крошечной. Они выходят из машины и подходят к ограде. Пальцы Макс обвиваются вокруг кованых прутьев.              — Какой ты была тогда?              Она прикусывает внутреннюю сторону щеки, а затем тянется в карман и вытаскивает металлическое кольцо, в которое вдеты ключи от машины и дома ее мамы. К брелку прикреплен красный пластиковый квадрат, открывая который, она выуживает фотографию размером с бумажник и без слов протягивает ему.              Макс-подросток с зачесанными назад волосами, в ожерелье из булавок, со стойкой подводкой для глаз и черной помадой угрюмо глядит на него с фотографии.              — Не может быть! — усмехается Майк, приближая фотографию к своему лицу. — Ты была готкой?              — Да-да, смейся, — ворчит Макс, опуская взгляд вниз, чтобы скрыть покрасневшие щеки.              — Это пирсинг в губе?              Она кивает. — Моя подруга сделала мне его в своей ванной. Он так сильно кровоточил, что просто чудо, что в него не попала инфекция.              — Вот черт, — качает головой Майк, глядя на фотографию. — Я бы точно в тебя влюбился.              — Очень смешно, — говорит она, бросая на него невозмутимый взгляд, и выхватывает фотографию обратно.              — Я серьезно, — усмехается он. — Я бы слишком робел, чтобы говорить с тобой, но очень возбудился бы издалека.              Макс усмехается и игриво касается своего бедра. — Как только я начала подавать документы в колледжи в двенадцатом классе, я отказалась от страшного макияжа и сатанинских украшений.              Они проходят еще немного вниз, пока не показывается футбольное поле, и Макс указывает на трибуны. — Мы часто зависали под ними, прогуливали уроки физкультуры и курили гвоздику.              Майк морщит нос. — Гвоздику, Макс?              — Я знаю, — она закатывает глаза. — Но нам тогда хотелось отличаться от всех нормальных людей. — Она смотрит на коричневую траву поля, кажется, погружаясь в размышления. — Я знаю, что прошло всего пять лет, но мне кажется, что это было в другой жизни…              — Я понимаю, о чем ты, — кивает он. — Иногда все то дерьмо, что случилось в Хоукинсе, даже не кажется реальным. — Он морщится, осознавая, что для Макс, чья жизнь в очередной раз перевернулась после смерти Билли, все это слишком реально. Но если она и обиделась на его слова, то никак этого не показала.       — Что-нибудь еще произошло после того, как я уехала? — спрашивает она.              — Нет, наш школьный опыт был совершенно обычным. Никаких монстров из параллельных измерений, только хулиганы и обремененные властью учителя физкультуры.       — Это хорошо. — Ключи звенят, когда она достает их из кармана и поворачивается к машине. — Нам пора ехать, по воскресеньям магазин закрывается в пять.              Проехав несколько улиц, она снова тормозит и указывает в сторону немного обветшалой детской площадки. — Это тот самый парк, где мы встречались по ночам, чтобы напиться дешевого ликера. Я в первый раз подрочила парню за этой горкой.              — Ух ты, романтично, — хихикает Майк. Затем он хмурится. — Я думал, ты не пьешь?              — Пила, когда была подростком, — объясняет Макс. — Потом мама стала пить еще больше, и алкоголь потерял для меня свою привлекательность. — Он хмурится и тянется, чтобы сжать ее колено, а она грустно улыбается ему в ответ. Они едут в комфортном молчании, пока не заезжают на парковку «Kmart».              Она крутится на месте, пока они проходят через автоматические двери и входят в магазин. — А здесь я крала всю свою подводку для глаз и черный лак для ногтей.              — Преступница, — поддразнивает он.       Она усмехается и подмигивает ему. — И никогда не попадалась.              Они берут тележку, и Майк толкает ее, пока Макс наполняет ее основными продуктами, такими как яйца, молоко, хлеб и яблоки, а также большой пачкой замороженных обедов для микроволновки и несколькими банками супа. На кассе она расплачивается 20 долларами из маминого кошелька и 60 долларами из собственного.              Когда они возвращаются в дом, ее мама сидит на диване в халате и, кажется, уже в гораздо лучшем расположении духа. Ее влажные волосы убраны в пучок, она курит сигарету и смотрит канал погоды.              — Тебе лучше, мам? — спрашивает Макс.       — О, я в порядке, милая, — улыбается Сьюзан и делает пренебрежительный жест рукой. — Ты слишком много обо мне беспокоишься. — Затем она с любопытством смотрит на Майка, словно впервые замечая его присутствие.       — Это Майк. Мы были… друзьями еще в Хоукинсе, — объясняет Макс.       Сьюзен на мгновение прищуривается, а потом кивает. — Точно, Майк Уилер. Сын Карен, верно?              — Верно, мэм.              — О, пожалуйста, не называй меня мэм, от этого я чувствую себя чертовски старой, — смеется она. — Просто Сьюзан, дорогой.              Майк улыбается и кивает, после чего направляется на кухню, чтобы положить пакеты с продуктами. Укладывая все вещи, он слышит, как мама Макс спрашивает ее о работе, но, судя по ее вопросам, она думает, что Макс работает в крупном издательстве или что-то в этом роде.              Он вопросительно смотрит на Макс через дверной проем, и она едва заметно качает головой. Очевидно, Сьюзан не знает о настоящей работе своей дочери.       — Ну да, ты же знаешь, какие бывают писатели, — говорит Макс, когда Майк возвращается в гостиную. — Никогда не удовлетворены окончательным вариантом.              Сьюзан смотрит на него с гордой улыбкой на лице. — Разве она не молодец? Я рассказываю всем дамам в церкви о том, что моя девочка работает в крупнейшем издательстве в Нью-Йорке.              Прежде чем Майк успевает ответить, Макс хватает его за запястье и тащит к выходу. — Мы ненадолго поднимемся наверх, мам. Я вернусь около шести и приготовлю ужин.              Она крепко сжимает его руку, ведя в свою старую спальню. Он оглядывает небольшое помещение. Темно-фиолетовые стены увешаны плакатами «The Cure», «Slayer» и еще каких-то групп, которые он не узнает. В углу стоит односпальная кровать, напротив которой комод с черной краской, заваленный потрепанными романами и старыми номерами «Fangoria».              Он поворачивается, чтобы посмотреть на Макс, уверенный, что события сегодняшнего дня, должно быть, давят на нее.              — Ты в порядке? — спрашивает он, и слова едва успевают вылететь из его рта, как она впивается в его губы поцелуем.              Она хватает его за рубашку и тянет к кровати. — Ты хочешь поговорить или трахнуть меня на моей подростковой кровати?              Майк колеблется. Она звучит беззаботно, но он видит едва скрываемое отчаяние в ее глазах. На этот раз он даст ей то, что она хочет, решает он, отбрасывая желание поговорить о проблемах на задворки сознания, зная, что если он будет слишком настойчив, она просто замкнется в себе.              Поэтому он берет ее за подбородок и целует в ответ, а когда опускает ее на черное атласное одеяло, улавливает на ее лице секундную вспышку облегчения и понимает, что сделал правильный выбор: он затронет тему ее проблем с матерью позже.              — Это зависит от обстоятельств, — бормочет он ей в ключицу. — У тебя еще осталась старая одежда?              

***

      

      Среда быстро становится для Макс любимым днем недели.              По средам у Майка только одно занятие во второй половине дня, а у нее смена в клубе заканчивается гораздо позже, а значит, они могут выспаться, поваляться в постели и просто насладиться утром в обществе друг друга.              В данный момент она сидит на своей половине кровати — потому что теперь у них действительно есть стороны кровати, а раньше она никогда не задерживалась здесь надолго, — читает последние статьи, присланные в «Rage», и делает пометки красной ручкой.              Майк лежит рядом с ней и читает книгу «Бойня номер пять», которую она одолжила ему после того, как он спросил, можно ли ему почитать некоторые из ее книг. Это чтение для начинающих, в смысле постмодернизма, но она может сказать, что он не понимает большую часть этого. Тем не менее, она чувствует, что он проявляет неподдельный интерес к ее увлечениям.              Она оглядывается и чувствует, как ее сердце тает от милой сцены перед ней. Курт лежит на животе Майка и ритмично разминает лапы. Кот так же одержим им, как и она, и практически приклеивается к нему каждый раз, когда он бывает у нее, а это случается часто, поскольку он предпочитает ее квартиру дерьмовой квартире аспиранта, которую делит с тремя другими парнями.              Макс вспомнинает, каким крошечным был Курт, когда Майк впервые приехал к ней в августе. Сейчас он увеличился почти втрое, и она поражается тому, как быстро пролетает время.              Зазвонивший телефон выводит ее из задумчивости. Она хватает беспроводную трубку и идет на кухню, чтобы ответить на звонок, ничуть не радуясь полученным новостям.              — Черт! — Она бросается лицом вниз на матрас. — Звонил мастер. Обогреватель не подлежит ремонту, поэтому мне придется его заменить, а это около 1200 долларов. Не знаю, как, блядь, я смогу себе это позволить.              Майк сочувственно морщится. — Может, твоя мама возьмет кредит?              Макс качает головой и поворачивает шею, чтобы посмотреть на него. — Счета на ее картах исчерпаны.              — Ну… я мог бы помочь, — говорит он осторожно.              — Я не возьму у тебя денег, — отвечает она, сразу же отбросывая эту мысль. — Разберусь сама.              Он выглядит так, будто хочет сказать что-то еще, но вместо этого просто кивает, одной рукой взяв книгу, а другой бездумно рисуя фигуры на ее спине. Она вздыхает и прикрывает глаза, наслаждаясь его легкими прикосновениями.              Она счастлива. Счастлива больше, чем когда-либо, если быть до конца честной. Она не хочет ничего испортить, а деньги всегда делают отношения странными и напряженными. Одна мысль о том, что она должна ему огромную сумму, оставляет во рту кислый привкус. После того как ее мать превратила свою жизнь в катастрофу, Макс поклялась, что никогда не будет полагаться на других. Ей придется придумывать что-то самой. Что ж, не впервые.              

***

             — Итак, Максин, — говорит Джоджо, входя в гардеробную и бросая сумку на стойку. — Я видела, как вчера вечером этот милашка снова ждал тебя на улице. — Макс приподнимает бровь, глядя на невысокую брюнетку в зеркале, и продолжает наносить подводку.              — Он тот самый парень, да? — продолжает Джоджо. — Из-за него ты в последнее время такая… сияющая.              Макс корчит гримасу, откладывая карандаш для глаз, и берет в руки помаду. — Сияющая?              — Я просто поверить не могу, что ты согласилась пойти на свидание с клиентом, — вмешивается Брэнди, стоящая позади них и застегивающая свой кожаный корсет. — Ты никогда так не поступаешь.              — На самом деле я знала его раньше. Мы вместе учились в средней школе в Индиане.       Глаза Джоджо расширяются, и на ее лице появляется глупая ухмылка. — Ух, это так романтично!              — Правда? — Лично она не назвала бы неохотный танец на коленях воссоединением, достойным обморока от умиления.       — Но он ведь не вписывается в твой обычный типаж, правда? — говорит Брэнди, становясь рядом с Максом и поворачиваясь к ней в бессловесной просьбе затянуть корсет. — Ни волос на лице, ни татуировок…              — Никаких судимостей или проблем с мамой? — уточняет Макс, подтягивая шнурки. Может, это и к лучшему, что Майк совершенно не похож на тех, кого она обычно выбирала.              — Так он твой парень? — дразняще спрашивает Джоджо. Макс задумывается над этим вопросом. Они не говорили об этом прямо, но она была на 99% уверена, что у них эксклюзивные отношения.              К тому же она никогда не привозила парней в Джерси и не втягивала их в катастрофу, в которой оказалась ее мать, так что это должно было что-то значить.              — Думаю, да…              — Ооооо!              — Заткнись.                     

***

      

      С середины ноября все стало разваливаться.              Макс сидит на кровати, скрестив ноги, и пересчитывает деньги из своей наволочки, потому что приближается зима, и ей нужно решить, что делать с маминым обогревателем, пока не начался снегопад. Даже сократив свой бюджет до минимума, Макс все равно не хватает шестисот долларов.       — Может быть, я смогу получить больше от своих постоянных клиентов, — размышляет она вслух.              Майк хмурится и смотрит на нее с кухонного стула, на котором он сидит, перекидывая шнурок через лапы Курта. — Как?              — Я бы не стала оказывать сексуальные услуги или что-то в этом роде. Мне просто пришлось бы быть очень… ласковой.              — Значит, у них ты возьмешь деньги, а у меня нет? — спрашивает он, нахмурившись еще сильнее.              — Именно, — отвечает она. — Потому что тогда я хотя бы заработаю их, пусть даже своим телом. По крайней мере, это не благотворительность, — добавляет она себе под нос.              Последние пару недель они препираются по поводу ее финансового положения. Он всегда сдается и бросает эту затею, но сейчас ситуация, похоже, достигает точки кипения.              — Ты действительно предпочтешь унижаться перед какими-то захудалыми гадами, чем взять деньги у того, кто действительно заботится о тебе и уважает тебя?              — Ты знал, какая я, когда мы начали все это! — кричит она, вскидывая руки в отчаянии. — Ты сказал мне, что справишься с этим. И, между прочим, единственный, кто сейчас меня не «уважает», — ты.              Он скрещивает руки и отворачивается, несколько секунд молча глядя на нее. — Ты просто упрямишься без причины.       — Мне не нужно, чтобы ты спасал меня, Майк. Ты не всегда должен быть героем.       Майк откидывает голову назад, словно ему дали пощечину. — О чем, черт возьми, ты говоришь? Ты моя девушка, конечно, я хочу тебе помочь! Я… я… я забочусь о тебе.              Макс проводит рукой по волосам и опускает взгляд на колени, чувствуя себя уже измученной этим спором. — Если ты не понимаешь, почему это имеет для меня большое значение, то, возможно, ты не знаешь меня настолько хорошо. — На глаза наворачиваются слезы разочарования. Она знала, что так и будет; она слишком ущербная для такого человека, как он. У них слишком разные стили жизни, и он никогда не поймет ее. Она делает дрожащий вдох. — Может, это была ошибка?              Она чувствует, как его глаза впиваются в нее с другого конца комнаты. — Что ты имеешь ввиду?              — Я думаю… может, нам стоит сделать перерыв, — тихо говорит она.              — Макс, ты серьезно? — восклицает он, вставая со стула, и делает к ней шаг. — Это глупо!       — Это не глупо, это моя жизнь! — кричит она, останавливая его на месте.              — Макс…              — Просто уходи, Майк. — Она сглатывает комок в горле и усилием воли заставляет свой голос не сорваться, глядя на плед, не в силах встретить его взгляд. — Мы ведь попробовали, да?              Наступает долгое молчание, а затем она слышит его короткий вздох. — Да. Верно.              Ей удается держать себя в руках, пока за ним не закрывается дверь, а потом она падает на кровать и кричит в подушку.

***

             Вот почему она не ходит на свидания. Когда тебе разбивают сердце, ты чувствуешь себя полным дерьмом.              Она скучает по нему.              Ей не хватает рассказов о диких вещах, которые он видел в метро по пути к ней, и о выходках его эксцентричного научного руководителя, и о деталях его исследовательского проекта, хотя большую часть времени она понятия не имела, о чем он говорит, но ей просто нравилось, как его глаза загорались от волнения, когда он рассказывал ей о своих успехах.              Она скучает по тому, как краснело его лицо, когда он ел что-нибудь хотя бы отдаленно острое, по тому, как он находил смешным абсолютно все, когда был под кайфом, и по тем грязным вещам, которые он шептал ей на ухо, когда был в ней.              Она привыкла звонить на его номер, пока кто-нибудь из его соседей по комнате не ответит, а потом быстро вешать трубку. Однажды трубку взял именно он, и от звука его голоса она чуть не швырнула телефон через всю комнату.              Чтобы отвлечься, она пытается прочитать несколько книг, к которым давно собиралась приступить, но обнаруживает, что перечитывает один и тот же абзац десятки раз, не вникая ни в одно слово. Единственное, на чем она может сосредоточиться в эти дни, — работа над журналом. Она курит косяк, катаясь на скейтборде из клуба, и делает заметки о материалах для предстоящего зимнего номера, пока не встает солнце и она не может больше держать глаза открытыми, а потом засыпает на десять часов и начинает все заново.              Бизнес в «Роксане» замедляется, как это обычно случается, когда приближаются праздники, а она все еще не знает, как заработать достаточно денег.              Через десять дней после разрыва и за несколько дней до Дня благодарения девушки начинают обсуждать свои праздничные планы. Макс молчит, подсчитывая свои чаевые и молясь, чтобы никто ее не спрашивал. До того как все сломалось, Майк предложил ей вернуться в Хоукинс на длинные выходные, что было бы огромным шагом, но, честно говоря, она была рада этому. Теперь же она предполагает, что они с мамой сгрудятся вокруг обогревателя, будут есть куриный суп и смотреть всякие выступления по телевизору.              Когда Брэнди приходит на смену, она тут же хватает Макс и оттаскивает ее в сторону, ее глаза расширяются от радостного волнения. — У меня есть решение для твоих денежных проблем, куколка! Моя подруга танцует в «The Peach» в Гарлеме. Берет 250 долларов за минет в комнате с шампанским, дает охранникам пятьдесят, чтобы они закрыли на это глаза, а остальное оставляет себе! Смотри, как просто!              Ошеломленная, Макс заходит в туалетную кабинку и садится на крышку унитаза, пытаясь осмыслить происходящее. Она может отсосать три случайных члена и больше никогда этого не делать, верно? От этой мысли ей становится не по себе, но какой еще выбор у нее остается в данный момент?              — Ты знаешь, какой у тебя еще есть выбор, тупая сучка, — звучит голос в ее голове.              Она не знает, почему перспектива взять деньги у Майка так пугает ее. Он хороший парень. Возможно, лучший из тех, кого она когда-либо встречала. Он ничего не говорит о том, каким дерьмовым был дом ее детства и поддерживает ее в сложной ситуации с матерью.              Так почему же ей так трудно принять помощь от хорошего парня?              Она вздыхает и проводит пальцами по волосам. Все равно уже слишком поздно: она оттолкнула его своим безумием. Какая мать, такая и дочь.              — Клиент во второй комнате ждет тебя, Максин.              — Иду, Бев! — Макс окликает ее через дверь кабинки.              Остановившись у входа в комнату, она глубоко вздыхает, отгоняя эмоции и пытаясь погрузиться в то сосредоточенное место в своем сознании, куда она так часто уходит, когда танцует.              Это способность превратиться в чистый лист и читать мужчину с одного взгляда; понять, какую именно девушку он хочет — скромную и невинную? Агрессивную и доминирующую? Что ему нужно, чтобы почувствовать себя мужчиной? Она видит все: как он сидит, куда кладет руки, как одевается, какие часы носит. Это игра, правда.              Но сегодня она не в настроении играть.              Звучат первые ноты песни «Crazy» группы «Aerosmith», и она шагает через занавеску из бисера.              И застывает на месте, охваченная глубочайшим чувством дежавю.              — Привет, Макс.              Она кладет руки на бедра и оглядывает Майка с ног до головы, а затем окидывает его упрямым взглядом. — Заставить меня разговаривать с тобой на моей работе? Это довольно грязный ход, Уилер.              — Я здесь не для того, чтобы разговаривать. Я здесь, чтобы посмотреть танец. И я чувствую себя очень щедрым, — говорит он, похлопывая по пачке денег, лежащей на скамейке рядом с ним.              Макс закатывает глаза и скрещивает руки над грудью.              — О, закатывание глаз. Думаю, это стоит полтинник.              Она смотрит, как купюра выпадает из его руки и шлепается перед ней на пол.              Она качает головой и, несмотря на все, смеется, потому что ситуация просто нелепая. Неужели это должно было случиться, чтобы она проглотила свою гордость и согласилась на помощь?              О чем, черт возьми, она только думала? Конечно, это лучше, чем заниматься проституцией. Как бы сложно не было разрушить свои тщательно возведенные стены и довериться кому-то настолько, чтобы не держать это в себе — что звучит ужасно, — но она должна когда-то повзрослеть. И, стоя в этой дурацкой тесной комнате, она понимает, что будет чертовой идиоткой, если откажет Майку и позволит ему снова уйти из ее жизни.              Ее руки падают на бока, она глубоко выдыхает, вся напряжение мгновенно покидает ее, и в несколько быстрых шагов она оказывается перед ним и забирается к нему на колени.              — Я собираюсь расплатиться с тобой, — говорит она, когда он, оправившись от удивления, засовывает еще одну купюру в пояс ее джинсовых шорт.              — Я знаю, — отвечает Майк. — Но да будет тебе известно, я принимаю услуги и вместо наличных.              Макс фыркает и смотрит на вышибалу у входа. Джон одаривает их знающим взглядом, а затем присвистывает и удаляется по коридору. Она снова поворачивается к Майку и наклоняется вперед, встречая его в поцелуе. Поцелуй осторожный — нежное прикосновение к мягким губам, по которым она так сильно скучала. — Спасибо, — шепчет она ему в губы.              Он приподнимает бровь. — Ты еще не закончила. У меня еще много денег.              Она мягко улыбается ему и заглядывает в глаза. В них она видит облегчение и удивление от того, что его план сработал, а также что-то еще. Что-то такое, от чего ее сердце словно трепещет в груди. Она тяжело сглатывает, когда понимает, что это, и понимает, что она тоже это чувствует.              Не в силах смотреть на него, она обхватывает его за шею и тянется к его уху.              — Сколько я получу, если скажу тебе, что… кажется, я влюбляюсь в тебя?              Она чувствует, как он напрягается, и отстраняется, хмуря брови в поисках хоть какого-то признака того, что она говорит несерьезно.              Через несколько мучительно долгих секунд он, должно быть, видит в ее глазах искренность, потому что хватает ее за челюсть и целует глубоко и сильно, и этот поцелуй, без сомнений, показывает, что он чувствует то же самое. Они останавливаются только тогда, когда их зубы начинают сталкиваться, потому что они оба неудержимо улыбаются.              Он прислоняется лбом к ее лбу, его большие пальцы нежно поглаживают ее челюсть, а его пальцы лежат на ее шее. — Думаю, за это я бы отдал тебе весь мир.