До последнего ангела

—Ты подозрительно оживился, когда узнал, что мы едем к этой графине. Теодору в миг стало неуютно от собственного и неосторожного "оживился", использованному к восставшему существу. —Я т-а-а-ак соскучился по женскому теплу.   Священник поднял взгляд, в глубь экипажа, туда, где в углу клубилось нечто из отрезков теней, кривое, как обрубки неумелого мясника, или как порванные дёсна дворовога пса. Из всего этого складывался силуэт с лицом, которое было видно четче всего, и то отображало густейшую скуку. —Да и к тому же, давно я не видел сумасшедших. Ну помимо вас всех, конечно, но вот вы помешаны на религии, это уже неинтересно. А тут, говоришь, забыла собственного ребёнка, хотя своими же глазами видела, как его раздавил конный экипаж ? Точно небось бесы попутали, ну ты давай там, проведи обряды, поставь ее на путь праведный. Что-то неприятно обожгло внутри -  небрежные слова прилипали к священнику, как тряпки, пропитанные издевкой. К тому, что его веру, а значит и его самого - ни во что не ставили, привыкнуть было трудно. —Мне кажется, не в этом дело. Кто-то однажды сказал мне, что некоторые вещи, которые были для человека сильным ударом, могут исчезать из памяти... —Какой-то очередной старый хрыщ? Тео, светлый мой, у таких пропажи из памяти - в порядке вещей, нашёл, кого слушать. Послушник тут же нахмурился, и такая резкость даже удивила  Авира, но уже через секунду он был готов передразнить юношу, точно крохотного ребенка. Тут экипаж встрепенулся, а дверь раскрыли столь быстро, что пасть на собачьей морде получилась почти неубедительной. —Ты что, опять с псом разговариваешь?! Выходи давай, приехали!    Серые деревья пачкали зимнее небо. Грязной ветошью по этому же небу кидались птицы из стороны в сторону : одна из них врезалась в флюгер на доме, и его ржавая острота завертелась, навеевая какую-то жуткую тоску. Теодору казалось, словно он тоже забыл что-то важное, что даже не имел права забывать, и возможно, виной тому было алкогольное опьянение, что уже вошло в привычку, от которого, даже ранки на губах перестали заживать, и те постоянно болезненно рвало от церковного вина. Ржавчина флюгера бурила зрачки Теодора. В ладонь ему ткнулся безобразно холодный собачий нос, намекая, что им давно пора зайти внутрь. Тепло помещения окутало багровые щёки священника с самого порога, но на этом все приятное закончилось, и плечи Теодора не успели даже расслабленно опуститься. Под потолками зияли мраморные существа исполинских размеров, напоминающие причудливых горгулий и химер, слепленных в одно целое — некоторые были "прибиты" за крылья или хвосты, другие обхватывали пастями колонны, словно они выпадали из трещины в небе, и пытались ухватиться за что-то, вцепившись кривыми клыками в колонны, не хватало только искр из-под зубов. Тео сразу ужаснула эта картина, возникала только одна мысль: кому могло в голову прийти украсить так свой дом? А вот судя по чужому кряхтению на полу и вилянию хвостом так, что он мог оторваться (такое уже было, священник пытался это забыть), кто-то явно был в восторге. Дама в роскошном платье сидела посреди зала. Щедрая зелёная юбка горела столь ядовито и ясно, что казалось, будто владелица дома просто застряла в громадном и остром куске малахита. Теодор чувствовал себя не больше, чем крошка, упавшая с пирожного, которое поедала дама: вернее, она откусывала каждое и ставила на потяжелевший поднос, где одиноко лежали кексы, эклеры  и пироги с кровоточащей сладкой начинкой: местами вишни и прочие ягоды вываливались, как глаза проптозных псов и одиноко растекались по подносам. Иногда те слизывали собаки, которые лежали на складках платья. Их Теодор заметил не сразу, в отличии от псов, которые тут же ощетинились, глядя куда-то в угол, и священник даже не оборачивался, прекрасно зная, что им не дает покоя. —Это ваш пёс? До чего же славный, как его зовут? Иди сюда, мальчик! Тонкая рука бросила недоеденное пирожное на поднос, и священнику подумалось, что в его желудок оно бы упало со звуком камня, который бросают в пустой и бездонный колодец. Дама подозвала к себе пса, а тот был рад  нагло усесться на складки платья, из-за чего другие собаки сразу же испуганно разбежались. Хозяйка посмотрела на Теодора, будто чего-то ожидала, причем, уже неприлично долго. —Его зовут Авир. Какой абсурд. На секунду Теодору показалось, что в лице дамы что-то переменилось, но желание поскорее покинуть это место поглощало все остальные мысли. Так, неловко усевшись в кресло напротив, он снова взглянул на графиню, что с восторгом трепала собачью шерсть. —Я полагаю, вы знаете цель моего визита, и.. —Ох, это всё мой супруг - он и впрямь полагает, что я сумасшедшая, представляете? Хотя кто еще из нас сошел с ума? По вашему, убеждать бездетную женщину в том, что у нее когда-то был ребёнок — это верх здравомыслия? Впрочем, мужчины всегда были глупы, не могу понять, как я умудрилась выйти замуж, не то что бы родить ему ребенка. До сегодняшнего дня Теодору казалось, что он не в силах различать эмоции на звериных мордах, но сейчас он был точно уверен, что на вытянутом собачьем черепе читалось самое настоящее удовольствие. Еще немного и засверкают мокрые лоскуты фиолетовых десен в улыбке. —Вы можете рассказать мне, что тогда произошло, пожалуйста? Хозяйка продолжает наглаживать довольную пасть Авира столь увлеченно, что Тео начинает казаться, будто он здесь третий лишний, и лишь спустя минуту та недовольно щелкает зубами. —Это случилось месяц назад : я направлялась в сторону храма, и стоило мне вступить на дорожку, как какого-то незнакомого ребенка передо мной зацепил экипаж и лошади его просто затоптали. Конечно, зрелище жуткое, я отшатнулась, а все разом на меня уставились, будто бы это я его туда толкнула! Подбежали ко мне, начали хватать, спрашивают, в порядке ли я? А потом они начали лепетать что-то о моем сыне, говорят мне :"не смотрите, не смотрите!" Безумцы какие-то, честное слово. Ну и я посмотрела: конечно, жаль мальчика, лошади просто сравняли его с зёмлей, бедная его мать. -То есть, у вас никогда не было сына? Дама тут же взвизгнула, вскинувшись с резного кресла и взмахнув руками так, что серебряный поднос со сладостями опрокинулся, прижав все сахарные головки и разноцветные крема к полу, как прижимается гильотина к румяной женской шее, всего на одну секунду. Собаки уже были готовы наброситься на испорченные сладости, но нечто, сидящее рядом с юбкой графини, не давало им и сдвинуться с места. -Да сколько уже можно повторять?! Я не сумасшедшая. Это мой супруг настоял на вашем визите, я вовсе в эту всю чушь совсем не верю, и либо вы прекратите нести этот бред, либо убирайтесь из моего дома, сейчас же! Священник догадывался, что кое-кого сейчас могло просто разорвать от радости. —Я могу поговорить с ним? —Нет, сейчас он находится в долгой рабочей поездке. Теодор смотрит, как дама теперь кружит вокруг окон, что-то причитая, а вокруг нее хвостом вьётся Авир. На минуту проскальзывает мысль : "А супруг у нее настоящий? Не выдуманный?", за что священник сразу чувствует вину. Это всё дурное влияние аристократического общества: даже если оно состоит из собаки и обезумевшей несчастной женщины. Тео сидел здесь, поглядывая то на графиню, то на робкую розовую каплю глазури, которая отлетела на край его сутаны и думал, что здесь он абсолютно бессилен. —Тогда, я полагаю, мы можем идти? Дама оборачивается с улыбкой, будто минуту назад не была готова избить Теодора до полусмерти подносом от пирожных, чтобы доказать свою абсолютную нормальность, и вдруг подходит неожиданно близко к священнику. -Я могу вас кое о чем попросить? Тео подрывается с кресла, думая, что наконец-то может помочь графине, и от того на его лице наконец-то появляется невольная улыбка. -Конечно, я буду рад помочь вам в любом деле, -Отдайте мне собаку. Теодору вдруг слышится, будто бы тот самый ржавый флюгер падает на крышу прямо над ним, и вот-вот вколотит его в мраморный пол, и это было бы лучше, чем заставлять себя неловко переспросить. —Прошу прощения, вы сказали, —Что я хочу эту собаку! "Эта собака" была рада до грозящей потери сознания : пес вдруг запрыгал вокруг графини, утыкаясь ей мордой в руку да так, будто кости его длинного черепа могли погнуться от такой настойчивости. —У меня около тридцати собак, но такую прелесть я вижу впервые, он нужен мне. "Вы не представляете, насколько мне он нужен", крутится у Тео, но вместо рассказа о сделке с мертвым хтоническим существом, он выдает что-то настолько жалкое, что самому становится смешно. —Это мой единственный друг, и я не могу его отдать вам. Авир, идем.   Пёс даже не шевельнулся в сторону священника. Он спрятался за платье дамы и начал скулить оттуда, похуже целой своры местных собак. Не выдержав, Теодор перешел к отчаянным мерам. —Можете оставить нас наедине, нам надо поговорить? Он не припоминал таких унижений с самого детства.  Чудом вытащив пса за порог под пристальный взгляд графини, священник беспомощно взмахнул руками. На улице ветер закрепчал, и незримый морозный зверь лизал щёки шершавым языком. Теодор остановился у порога, прикрыв дверь, тут же разражаясь злостным шепотом, насколько это было возможно в его характере. —Что ты делаешь? А как же наша сделка?  Авир, прекрати! Пёс длинной мордой рыл снег, клацая пастью за мышками-полевками, которые то и дело юркали под белой корочкой. Услышав позади смешок, Тео обернулся. —Собаки - братья наши меньшие, в них тоже дух есть, и воля, они тоже разговаривают и чувствуют, они вообще не отличаются от людей... —Я не сомневаюсь. Кстати говоря, сейчас он пытается укусить свой хвост. Такая глупая псовая подстава начинала выводить Теодора из себя и он сдался, стоило услышать довольное прощание за спиной: —Думаю, на этом наша встреча окончена, до свидания. * Беспокойные сны червями проедали ночь. Очередной кошмар заставил раскрыть глаза, и священник вздрогнул, когда почувствовал, как из темноты на него уставились две чернильные капли. —Видимо, эту жизнь ты всё же решил прожить в обличии собаки, да? Я знал, что ты вернёшься.   Не сказав ни слова, животное вскарабкалось на койку. Если бы чёрная витиеватая шерсть не издавала бы привычного запаха мясной лавки и мороза, Теодор бы подумал, что в его комнатку пробрался совершенно случайный пёс: послушной запятой он скрутился рядом на простыни, укладывая  шею на чужую грудь, а длинной мордой утыкаясь куда-то выше уха, не давая уснуть своим холодным и сухим дыханием, сквозь которое иногда слышалось нечто, отдаленно напоминающее хруст веток в тёмном лесу. Где-то за дверью раздавались шаги вечернего обхода. Тео устало выдохнул, укладывая ладони на кривую костлявую спину, пытаясь обнять это нечто, и сразу же заражаясь сырым холодом, словно священник обнимал могильный камень. –Знаешь, у нас в старом подвале под церковью прямо на полу кто-то выцарапал : "Всякий зверь есть внутри нас и он боится света"... Я сразу подумал о тебе, когда увидел эту надпись снова, совсем недавно. Может быть, тебе была дана вторая жизнь, чтобы ты всё исправил, как думаешь? Около уха слышатся хрипы и саму ушную раковину обдаёт дыханием из разинутой пасти : та вдруг начала открываться медленно, и неестественно широко, словно череп мог сложиться вдвое, вывернув наизнанку глотку. В этот момент шаги за дверью стали еще ближе, и сердце Тео замерло от чужого шепота: —Как это: нашли без лица?! —Да тише же ты! Вот так, собаки сгрызли... Говорят, служанка пришла, а у той лица нет, она еле губами шевелит, кричать пытается, вся эта кожа свисает кусками!.. Страх да и только.. -Кто же ее так?! -Да собственные псы: псарня вся пустая, все открыто настежь... —Тихо, я сказала, не разноси ничего раньше времени! Теодор понял, что не может пошевелиться. Не только из-за страха, который резал кости, но и из-за тяжести человеческого тела, что теперь лежало на нём полностью, ледяной ладонью заткнув его рот. Собачий череп свернулся, и из него вырос человеческий, а уже знакомое лицо истощало какую-то жуткую нежность. —Тео, я тронут, но ты так не вовремя начал свою речь!..Кстати, как бы я не хотел это признавать, но общество религиозных фанатиков идёт мне на пользу. Вы все правы: алчность - это плохо. Будь у нее тридцать собак, ничего неприятного и не приключилось бы, но вот их тридцать одна и всё испорчено! Какая тонкая грань... Теодор попытался закричать, но толку было совершенно мало, как и от тщетной попытки ударить коленом по чужому животу: мертвый аристократ лишь упёрся локтем в чужую шею, подперев рукой подбородок. -Да брось, что за лицо? Ее ведь это не убило! И в конце концов, стая испуганных собак не такая уж и страшная по сравнению с целым лесом бешеных зверей. И вот последнее - уже убивает. Прислушавшись к тишине за дверью, рот священника освободили, но этого хватило лишь на один задушенный хрип: —Что ты несешь?! —Тео, ты так ничего и не понял? Эта женщина виновата в моей смерти. Впрочем, и в потере своего лица виновата лишь она сама : кто будет пытаться удержать огромную псарню  собак, которых, вдруг, напугал внезапно появившийся волк?... Я расскажу одну историю, которая ну очень не понравится твоему святошному сердцу. Кстати, оно такое раздражающе громкое... *** Замочная скважина гостевой комнаты поблёскивала, как дуло заряженного ружья. Прижавшись глазом к ней, Авир не дышал : ему не разрешали бывать во многих комнатах, особенно в гостевом крыле, но вот наконец-то в четырнадцать лет он смог стащить связку ключей  горничной, которая по неосторожности кинула их в бельевую корзину, вместе с платьем. Всё место в замочной скважине занимала узкая спина неизвестного юноши, судя по мягкому блеску кудрей, не старше девятнадцати лет. Вокруг его талии капканом сжимались белые ноги: колени девушки то и дело подскакивали, как у наездницы при верховой езде. Изумрудный корсет, что стягивал ее грудь, будто мог вот-вот распуститься на ниточки с каждым громким надрывным стоном. Она приподнялась с перины, пошатнувшись, с мерзкой улыбкой: Авиру казалось, что так улыбалась змея на иллюстрации с их фамильной священной книги, ту редко открывали, боясь испортить позолоту и драгоценные камни на ней, но Авир видел в ней каждую страницу. Девушка наклонилась вперед, будто бы желая  что-то сказать, как ее откинули назад, толкнув в грудь. Засмеявшись, она перевела взгляд куда-то за юношескую спину, и от этого Авиру почудилось, словно ему высыпали целое ведро иголок за шиворот. Аллисте вдруг вскрикнул, когда чья-то рука схватила его за воротник атласной рубашки. —Ах ты чёрт маленький, не стыдно подглядывать? Дверь в комнату распахнулась, и юноша, схвативший Авира, ввалился в помещение вместе с ним. Пуговицы на жилетках остановились в петельках, ленты в корсетах застыли. Чей-то заливистый женский хохот обжёг ухо. -Неужели это маленький господин Авир? А ну-ка, веди его сюда.   Ноги мальчишки будто набил опилками неумелый таксидермист. Его кто-то толкал, мимо шёпота и  открытого смеха, мимо юрких взглядов, и вот, это прекратилось только около той самой девушки в изумрудном корсете, что и подозвала его. Оранжевое платье с множеством кружев и рюш напоминало цветок, который, казалось, был юн, но его лепестки были жутко измяты. Румяная ладонь обвела лицо Авира, дыхание которого не оставило бы и мимолётного пятна, если бы в эту секунду к его лицу преподнесли зеркальце. —Ты подглядывал? Это правда? Мерзкое хихиканье за спиной царапнуло по коже. Аллисте молчал, испуганно опустив глаза в пол. —Ну посмотри на меня. Разве можно быть таким душкой? Ты подрастешь, и внимание всех женщин будет только твоим, а все мужчины будут тебе завидовать.   Кажется, будто несколько юношей в толпе надменно фыркнули, выплюнув что-то около "еще чего", а другие, как и несколько девиц, подозрительно заулыбались. Но то, что произошло в следующую секунду: не мог предвидеть никто. Деви́ца прижалась своими губам к чужим, буквально заставив замереть Авира, словно тряпичную куклу, которую одним мокрым, со вкусом масляной помады, действием - выпотрошили полностью. Словно этим поцелуем, свое проклятье она обрушила на Авира и запечатала до конца жизни. *** Теодор не хотел ничего слышать. Он проклинал день, когда решил помочь израненному псу. А аристократа ситуация, судя по всему, жутко веселила, или скорее так радовала реакция послушника. —Не знаю, даже сколько прошло лет, но знаешь, я ведь даже не представляю, какой сейчас год и сколько я проблуждал по лесу в обличии дохлого зверья. Позже мы часто виделись с этой девицей и проводили время вдвоем. Но вот, его голос замедлился, и кривые пасти на коже Авира тяжело задышали, словно им не хватало воздуха. —В ту ночь я отдал ей свой экипаж. В ту ночь я пошёл один через лес. И умер. Из-за неё. И теперь она получила по заслугам. Но видишь, в чем проблема: теперь мне кажется, что только этого недостаточно.