До последнего ангела

За окном метель ревела и визжала. Монастырь почти пустовал, все фигуры, неотличимые друг от друга, суетились тараканами снаружи. Теодор сонно обходил тусклый зал, и приблизившись к открытым ставням, замер. За стеклом, словно какое-то рогатое животное, стояло на передних конечностях, вытянув вверх задние копыта. Странная чёрная клякса, похожая на всё, что угодно, и ни на что хорошее. Миллионами раскаленных иголок страх зашевелился в крови. Теодор захлопнул ставни так, что в густой тишине было слышно, как погасло пару свечей. Аскетичные плоские лица, запертые в стеклянных киотах, смотрели друг на друга. Показалось. Привиделось на грани голода. Теодор вздрогнул, обернувшись на шорох. Посреди пустой залы сидел тот самый пёс — горбатая русская борзая с длинной мордой. —Снова ты. Кто-то не запер двери, да? Слова прозвучали так, словно этой догадкой, сказанной вслух, Теодор пытался успокоить самого себя. Пёс смотрел как и всегда неотрывно, словно одними чернильными каплями на черепе запрещал отводить взгляд от себя.  Вдруг, воздух начал наполняться запахом сырого мяса и холода. Бурая грязь и смрад, взявшиеся словно из всех теней в зале, закрутились и собрались клочьями вокруг пса. Колени священника подогнулись, пока он делал дрожащий шаг назад. Пасти животных вырастали прямо с плоских кусков облупленных костей, вперемешку ютились звериные глаза с разными зрачками, всё тонуло в материи, напоминающей мокрую чёрную шерсть. Юноша уткнулся спиной в подставку для священной книги, задыхаясь. Молитва липла к зубам, дрожала и спотыкалась от взахлебных вдохов, по щекам слёзы лились, как масло из пролитой лампадки. —О Боги, —Они тебе не помогут. Голос звучал как погребальные колокола, словно в пасти перекатывалась тёмная кладбищенская грязь. Теодор вжимался спиной в стену, надеясь, что быть может, он сможет протереть  свои кости : лопатки и позвоночник — сквозь эту стену и сбежать через трещины. Страх бился в глотке, истошный крик и скудная пища сражались, чтобы вырваться из нее. Священник резко попытался подняться на ноги, но тяжёлый удар когтистой лапы пришёлся прямо по лицу, пригвоздив к полу. Тревожная и живая кровь выступает на щеке, как ягодные прожилки в лопнувшем тесте сладкого пирога. Голос сверху рычал и бурлил, резал ухо холодным дыханием, как мокрый снег с дождем. Зловоние лилось гнилым мёдом и капало на лицо юноши. —Ты сделаешь то, что я тебе скажу. Священник запрокинул голову наверх, вытягивая шею, борясь с тошнотой. Рука с звериными когтями надавила на мягкую плёночку глаза, оттягивая веки и заставляя посмотреть на себя. Зрачок испуганно дрожал, сужаясь до кончика иглы. Уж лучше бы эта хтоническая тварь нацепила людскую плоть. Однако, значит ли это, что растянутые губы, глаза и пальцы, зияли бы на его теле случайной и омерзительной россыпью? Слюни из многочисленных пастей капали на рясу священника, его волосы, и пол рядом. Хтонь зарычала что-то неразборчивое вновь. * —У него был ужасный жар, он истошно кричал и потерял сознание. Холодной лужей на лбу лежала тряпка, спуская капли талого снега по всему лицу. Голоса монашек напоминали жужжание мух, что недовольно крутились вокруг него, словно он был испорченным куском пищи, который они нашли после изнуряющего голода. Грязная вода путалась на ресницах и кусала глаз с потрескавшимися сосудами. —Очнулся, глядите. Так, слушай сюда! И всё растворилось в шумном кипении недовольных голосов. Комната медленно потемнела вновь. Во второй раз, будто стоило лишь моргнуть, она уже была пуста. Каморка с низким потолком, почерневшим от копоти сутулых и жёлтых свечей, пол, старые половицы которого истошно визжат от боли, если на них наступить. Одинокая продавленная койка и крохотная тумба с аккуратной священной книгоц, которая бережно ютилась всегда ровно на краю. Тряпка, уже сухая, неприятно щекотала лоб, и стоило Теодору перевернуться на бок, чтобы снять ту и отложить на тумбу, он оцепенел. Тот самый чёрный пёс сидел около койки, не смея тревожить его своим мёртвым и хриплым дыханием. Юноша зажмурился, не с силой больше этого терпеть, и отвратительный голос закипел вновь. —Отвернись, чтобы не смотреть на меня. Но слушай. Тео поднял глаза к потолку. На периферии воспаленного сознания волнами бились молитвы, которые он сам не мог уже контролировать. Оставалось лишь послушно слушать нечеловеческий шёпот, который горячим воском заполнял его уши и застывал там. —Я не хотел ранить тебя, лишь припугнуть. За окном визжала метель. —Ты найдешь способ, как вернуть меня к нормальной жизни. Сделаешь это. А взамен я помогу сбежать тебе из монастыря. Покраснения вокруг глаз освежились соленой водой вновь. Тео медленно перевел взгляд, туда, где тьма уже успела сгуститься в кости, мышцы, и хрящи - в чёрного пса. Юноша кивнул и тяжело прикрыл глаза. Как вдруг, холодный и мокрый язык широко мазнул его царапины на лице. Кровавые корочки зудяще вспыхнули, а через мгновение Теодор остался в комнате один.