До последнего ангела

—Прости меня. Я верю, что ты сможешь меня простить и станешь хорошим человеком. Ветхая корзинка, словно одинокий кораблик, опустилась на порог монастыря. Угрюмые своды пыльных витражей острыми углами смотрели вниз, на девушку в красном платье. Бледные руки смахивали снег с детского одеяльца, поправляли его, пока младенец неспокойно спал. Тяжёлыми каплями слезы падают на снег и продавливают его. Быстрый стук, почти неслышный и девушка кидается бежать, ведь в ту же секунду дверь распахивают. Тучная фигура в женской рясе открывает рот от ужаса, переводя взгляд с детской корзинки на убегающую девушку. Яркое красное  платье. Жёлтый платок на плече. Рукава, отличающиеся другим цветом. Эта девица - работница публичного дома, в постыдно ярких одеждах из дешевых тканей, только что оставила на пороге своего отпрыска. —Женщина, вернись сюда, живо, забери это! —Помогите, прошу, только помогите моему ребёнку! Красное платье, словно кровавая клякса мазалась по снегу, отдаляясь, пока в монастыре поднимался такой шум, что даже свечи беспрерывно дрожали от шёпота и гасли. Каждый заглядывал в ветхую корзинку, и ужасался, словно видел там не крохотного плачущего младенца, а настоящую мерзость, антихриста, дьявола. В этот день молитвы звучали громче : чтобы никто не слышал горького шепота о прерывании маленькой жизни. Труп птицы глухо шлёпнулся на деревянный порог. Из пасти он выпал мокрым, но почти нетронутым, не считая свёрнутой шеи. Раскинув пару перьев вокруг себя, как редеет в лепестках старая роза, голубка глупо вытаращила застывшие глаза. Лицо священника приобрело в секунду цвет плюшек плесени на сегодняшнем куске хлеба. А пёс не унимается и двигает лапой поближе принесенное угощение, точно говоря своими глазами, что сливались с чёрными вензелями шерсти : "Это тебе. Ешь." Осторожным ударом метлы птицу толкнули в сторону, и та, перевернувшись, плюхнулась на снег, и одновременно, отворившиеся двери толкнули Теодора в спину. Женский голос бурлил в возмущении, тонул, как кости в похлёбке. —Ах ты дрянь! Посмотрите, он привёл сюда псину, хотя сами мы все впроголодь! "Мы все" отозвалось ржавой иглой на языке, в мыслях и в желудке Теодора. Пальцы, обхватили черенок метлы: сухой и тёмный, как шея монашки перед ним. Но указательный палец указал на птицу —Он сам добывает себе пищу, увидьте. Или вы боитесь, что я буду отбирать его еду? —Ах ты падаль, да я тебя с грязью сравняю! Женщина замахивается, и в ответ черенок метлы взлетает, но воздух вдруг режет захлёбное лошадиное ржание. Шум роскошного экипажа отвлекает монашку, чье лицо исказило гнев, стоило только заметить, что на нее замахнулись в ответ. Кажется, этого даже сам Тео не ожидал. Но ей уже плевать на него : наступая на свой же подол, она бежит в сторону экипажа, который, покачиваясь, выплевывает из себя кого-то. Сначала видно роскошное одеяние, а позже и саму старуху, скрюченную, сухую и утопающую в драгоценных тканях : словно на старую ветку накинули платье королевы. Теодор не уверен, чтобы хотя бы раз видел лицо этой графини, но всегда узнавал ее по ссадинам на лбу служителей, которые бежали вслед, чтобы отвесить поклон. Своими невидящими, мутными лужами глаз она проверяла списки служащих, от священников до хоровых мальчиков, и выделяла ровно столько же средств на всех. С костей руки, обтянутых кожей, из центра ладони, вырастали изумруды — вылезали из-под жил, или сыпыпались из-под ногтей золотые монеты. Так видел эту пугающую и неискреннюю подать Тео. Он опомнился, лишь через минуту, переведя взгляд с прибывающей толпы на метлу: той он замахнулся не на женщину, нет. Он выставил ее вперед перед псом, и цепкие челюсти того перегрызли палку в щепки, явно кидаясь сначала на что-то более мясистое. —Нельзя ведь так. Снег в щепках, сломанная метла и труп птицы под снегом около. В молчаливых глазах пса не было сожаления, а если и было, то только из-за того, что его остановили. Тео неотрывно смотрел на пса, и все больше ему становилось не по себе. То, как зверь глазел в ответ, то, как он кидался почти на всех, мгновенно срываясь как бешеное животное. Хотя, вряд ли бы его остановила эта смехотворная метла. В отличие от воли Тео. —Ты начинаешь меня пугать. Голубка под снегом лихорадочно шевелит крылом. Пёс в ответ клацает пастью.