До последнего ангела

"Дьяволу больше нравится смущать наш разум, нежели вгонять нас во грех"

Габриэль Гарсиа Маркес.

Птицы бескостными тряпками разлетались, сбегая из леса, чувствуя кончиками перьев что-то страшное. Ни живое и ни мёртвое было тем, что плелось по земле. Хтоническая тварь, чей череп и длинное изогнутое тело не подпишут ни в одной из древних книг. Ноги, как обугленные черные спички, впивались в гнилую и сырую листву, а черви в той голодно и оживленно шевелились в ответ на этот запах. То, что должно было зваться спиной, было нашпинговано охотничьими стрелами, они торчали оттуда, словно гарпуны из древнего кита. Огромный монастырь, напоминающий издали запёкшуюся рану на сером небе, закрывал вечернее солнце. Мерзкая тварь упала без сил неподалеку. Небо наливалось темнотой, как гематома. Божественные лики на потолке плакали чёрными слезами от копоти свеч, вечно душащих своим дымом, наравне с дешёвым ладаном. Густой и зловонный туман. Стенки желудка голодно горели от причастного вина : одно лишь густое священное вино после трёх дней голода причиняло головокружительную боль. Тяжёлые двери с унылом скрипом открывают, и на пороге, пошатываясь, зияет фигура : Юный священник - точно ясно по унылой рясе с тяжелым амулетом на груди. Долговязый и тонкий, как лебединая шея или одинокий и саженец серого тополя на выжженном поле. Непослушные волосы, торчащие, как куски пепла в прахе, были неряшливо собраны дрожащими руками в хилую косу. В темноте листва шуршит под ногами, и вдруг, мутный взгляд касается раненного зверя. То ли дурман ладана, то ли вина, но юноша без промедлений бежит к зверю : ни волк, ни собака, ни иное, в темноте видны лишь охотничьи стрелы, насажденные целой копной в содрогающуюся спину. Руки дрожаще вытягивает одну, та не поддаётся, черная шкура натягивается островком под визг выливающийся из пасти. -Потерпи, потерпи, пожалуйста. Стрелу обхватывают двумя руками, и та выскальзывает с булькающим звуком, брызгая чем-то липким, словно чёрной смолой, какой кровоточат гнилые деревья. Этих стрел с десяток, и священник вытягивают одну за другой, под сбивчивый шепот молитв, пока зверь извивается с хтоническими визгами-хрипами. Последняя стрела выпадает из рук, и тварь подрывается с продавленной листвы и устремляется прочь в лес. Луна испуганно кружит по небу, кутаясь в облака, будто не желач видеть этого кошмара и священника, сотворившего подобное. Она боялась заглядывать в окошко, в крохотную каморку при монастыре, где в глубокой ночи, из темноты углов без свечей,  собирался чёрными и острыми звёздами кривой силуэт. И когда на черепе выросли глаза, они остановились на силуэте спящего священника.