What It Takes

Той ночью на Корусанте шел дождь, его стук, бивший в большое окно, простирающееся от пола до потолка, заставил её подняться с постели. Даже спустя несколько месяцев Асоке было трудно думать об этой комнате как о своей — когда-то в ней стояли кресла для заседаний Совета джедаев, затем трон императора. Теперь здесь располагалась ее кровать. Порой Асока задавалась вопросом, как скора эта мысль станет привычной. Транспаристил был прохладным под ее рукой, она смотрела в окно, теряясь в воспоминаниях о другой дождливой ночи — пускай это было не так давно, но казалось, что это была другая жизнь. Часть ее всегда знала, что Вейдер найдет ее, что Фалкрам придется сразиться со своим падшим мастером. Она даже смирилась с мыслью, насколько могла, что он сразит ее. Его слава закрепила за ним статус бешеного пса императора не без причины, но даже при этом она… она знала, что не сможет убить его. К чему она не была готова, так это к всплеску эмоций во время боя; к словам, которыми они разили друг друга под шипение сталкивающихся клинков; у нее охрипло горло. Дуэль зашла в тупик — их разделяли считанные метры, а они стояли, тяжело дыша, под навесом, с зажжёнными, но опущенными мечами. — Почему? — Вопрос, к которому она постоянно возвращалась, потеряв счет тому, сколько раз это слово слетало с ее губ. Глаза Вейдера мерцали разочарованием. — Потому что ничего больше не осталось! — взревел он. Это была еще одна вариация его ответов той ночью. — Ты не можешь на самом деле в это верить, — наконец выпалила она отчаянным голосом. — Энакин… — Мертв, — настаивал он, уже не в первый раз. Но ей было сложно почувствовать вес за этими словами, даже когда в ответ на нее смотрели золотистые глаза. — Тебя бы стошнило от одной мысли, что сделала Империя! — Все то, что он сделал. — После войны мы мечтали путешествовать по галактике! Мы хотели освободить рабов! Конец их разорванной связи внезапно вспыхнул, как наколенный провод, от его сомнений. Он отстранился от нее и рассек воздух между ними, дождь с шипением испарялся от его меча на обратном взмахе. — Все меняется, Асока! — Гнев в его глазах, казалось, сошел на нет, остыл и превратился в глубокую печаль. — Люди уходят, люди умирают, — его голос сорвался на этих словах, и ее сердце разбилось вместо него, — и все меняется. — Не все! — возразила она, и в ее голосе прозвучали умоляющие нотки. — Это не может быть тем, чего ты на самом деле хочешь! — То, чего хочу я. — Он горько рассмеялся, скривив губы, и признался: — Нет… это… не то, чего я хотел. — Затем он вздернул подбородок так, как часто делал это перед Советом. — Но это не имеет значения. Поддержание порядка — вот, что сейчас имеет значение, и это то, за что я борюсь. — Ты сражаешься за Палпатина, — обвиняюще бросила она. — Это не порядок, это страх. — Она покачала головой; Асока знала подробности восхода Империи, как и то, что подтолкнуло его к падению, но она все равно отказывалась верить, что это необратимо. Ей просто нужно найти ключ. — Ты сильнее его, — попыталась она, как только снова взяла себя в руки. — Почему бы тебе просто не убить его? Это то, что делают ситхи, не так ли? — Она достаточно наслушалась разглагольствований Мола, чтобы использовать слова ситхов против них же самих. — Ты мог бы занять его место и принести истинный порядок в Империю. Он фыркнул и закатил глаза, услышав эту идею, его властный фасад постепенно рассыпался. — Я… — его голос был полон сарказма, — бешеный пёс императора? — Еще один горький смешок, когда он выпрямил спину. — Я никогда не хотел быть правящей рукой, Асока. — Он крепче сжал рукоять светового меча. — Я гораздо эффективнее в роли кулака. Асока открыла рот, чтобы ответить, но он продолжил прежде, чем она успела; она не перебивала его, позволив разглагольствовать, в надежде, что он выдаст что-нибудь, что поможет ей склонить его на сторону своих доводов. — Если бы одной только моей силы было достаточно, чтобы сохранить мир, твоих мятежников бы не существовало. Нет, моей власти нужен кто-то, обладающий достаточной силой, чтобы владеть ею, владеть мной. Чтобы укрепить Империю. — Выражение его лица казалось одновременно маниакальным и измученным — взгляд, который она хорошо помнила со времен Войн клонов. — У кого еще хватит сил встать на его место? — Это прозвучало почти так, словно он надеялся, что у нее есть ответ, поскольку мания взяла верх над усталостью. — Кто будет держать поводок бешеного пса? Ты? — Да! Ответ эхом отозвался в пространстве, как раскат грома. Они смотрели друг на друга в ошеломленном удивлении. Она сказала это, не подумав… Но секундой позже поняла, что говорила всерьез. И вот так начал формироваться план, идеи возникали быстрее, чем она успевала их озвучить. — Повстанцы последуют за Фалкрам, и у меня есть связи в сенате… — При этих словах его взгляд резко сосредоточился на ней, взгляд хищника, и она внезапно поняла, что, возможно, позволила себе сказать слишком много. Но как только возможность уцепиться за ниточку показалась реальной, Асока не могла уже остановиться. Даже тогда сложно было назвать план идеальным, но, сделав правильный ход, она почувствовала растущую уверенность в том, что он сработает. В конце концов, жизнь в лице всех испытаний научила её тому, насколько эффективным может быть искусство манипуляций. — Если это то, что нужно, чтобы покончить с Палпатином. Да. На одну немыслимую секунду надежда зажгла его глаза, он опустил меч. Но затем его прежние сомнения снова омрачили их. — Это закончится не так, как ты хочешь, — сообщил ей Вейдер, покачав головой. — Твои союзники никогда не примут меня. Но Асока почувствовала, что он колеблется, и не упустила бы свой шанс. — Им придется, — решительно заявила она, — ведь это то, что нужно для победы. Он сделал паузу, но лишь на мгновение, и погасил красное сияние клинка. — Мы возьмем его вместе. Мелькнувшее движение, отраженное в окне, отвлекло ее от воспоминаний. Позади нее зашевелился Энакин; она почувствовала его взгляд. Возможно, ее мысли разбудили его — это не первый раз, когда они слышали друг друга таким образом с тех пор, как уничтожили Императора. Мгновение спустя он подтвердил её догадку, спроецировав собственную мысль — ее образ после убийства, когда они записывали голограму для трансляции по всей Империи. Во дворце находился шкаф, больше, чем большинство комнат, в которых она жила, полный платьев темных и мерцающих тонов; Вейдер уверял, что ей следует надеть одно из них для выступления, чтобы лучше выглядеть в роли новой императрицы. Она отказалась — если имидж и имел значение, то тот, который привыкли видеть повстанцы. Единственной уступкой, на которую она тогда пошла, была одежда, демонстрирующая свежие раны, полученные ею от электрических молний императора во время сражения. Асока скрестила руки на груди, обхватив ладонями шрамы, которые все еще образовывали неровные линии на ее плечах — они стали бледнее, хотя и зажили лишь настолько, чтобы не сковывать движений. На мгновение завороженная их узором, она не заметила, как Энакин встал с кровати, пока он не поцеловал ложбинку между ее монтралами, прежде чем нежно прижаться к ней подбородком. — Твои мысли сегодня громкие. Она глубоко вздохнула, прижимаясь к нему спиной, пока он обнимал ее, завернув в простыню, которую принес с собой с кровати. С благодарностью погружаясь в тепло объятий, она снова обратила взор к окну и обнаружила, что взгляд Энакина устремлен туда же. — Ты все это время просто наблюдал за мной? — Можешь ли ты винить меня за это? — Он усмехнулся, и этот смешок был намного приятнее, чем тот, который хранился в ее воспоминаниях. — Мне нравится видеть тебя на законном месте. Фыркнув, она сама засмеялась. — Что, в зале Совета? Он покачал головой, обняв ее чуть крепче. — Рядом со мной. Асока улыбнулась их отражению, повернулась в его объятиях, обвила руками его шею и притянула к себе для поцелуя — она все еще чувствовала вкус себя на его губах. Всплыло еще одно воспоминание — как бы крепка ни была их связь, она не была уверена, кому именно оно принадлежало — о последних переговорах, которые они провели с избранными делегатами Сената, когда она заняла новую роль. Они хотели знать, как она планирует поступить с бывшим Дартом Вейдером, и ее ответ им не понравился. — Что касается всего остального, — сказала она им искренне, но твердо, — я с радостью полагаюсь на ваши знания и опыт. Но не в этом вопросе. Бейл Органа решил выступить от лица остальных, возможно, из-за времени, которое они провели, работая вместе. Он понизил голос, пытаясь урезонить ее: — Но вы знаете, что он делал годами для Палпатина… — И я знаю, чем он будет заниматься всю оставшуюся жизнь! — Она не собиралась срываться, сделала глубокий вдох, чтобы снова взять себя в руки. — Для меня. — Улыбка, которую она хотела изобразить ободряющей, дрогнула. — Вам не о чем беспокоиться. Теперь он мой. Это не входило в ее намерения, когда она вынашивала свой план, но вскоре Асока пустила его в свою постель. И теперь чувствовала, как губы Энакина изгибаются в улыбке, когда она разомкнула поцелуй. — Дождь всегда делает воспоминания ярче, — пробормотала она, пробегая пальцами по его длинным волосам. — Как думаешь, ты смог бы что-нибудь с этим сделать? Он подался навстречу ее прикосновению; его глаза блестели в тусклом свете. — Я, конечно, могу попробовать. В первый раз, когда он хотел взять её на руки, она отказала ему. С тех пор время от времени она позволяла себе эту слабость, и сегодня вечером, почувствовав вопросительное давление его рук на своей талии, она сделала это снова. Он легко поднял ее, простыня упала на пол, и она обвила ногами его талию. Его губы коснулись ее лекку, плеча. Он отнес её обратно на кровать и, низко наклонившись, осторожно опустил на матрас, а затем приник губами к изгибу ее ключицы, покрывая поцелуями бледные полумесяцы рубцовой ткани. Он следовал по их зазубренным ветвям вниз по ее руке к ладони, баюкая ее в своей, пока не прижался губами к костяшкам пальцев. Она почувствовала слова так же отчетливо, как и услышала их: — Чего бы ты хотела, моя императрица? Асока издала мягкий, довольный вздох; её титул казался реальным, лишь когда Энакин тихо шептал его теплым дыханием ей в кожу. Она повернула руку в его ладони, безмолвно провела большим пальцем по его полной нижней губе. Он снова улыбнулся, забавляясь, и она почувствовала прикосновение его языка к подушечке большого пальца, прежде чем он быстро поцеловал её. — Да, императрица. Он пополз вниз по ее телу и устроился между раздвинутых ног. На этот раз его губы следовали по пути, проложенному ее естественными белыми отметинами, наконец он зарылся лицом между ее бедер. Она резко ахнула, когда он лизнул ее, и потянулась вниз, чтобы запустить руку в его волосы; ее бедра крепче прижались к его рту. Асока чувствовала его прикосновения повсюду, его руки сомкнулись на ее бедрах, а затем выше, когда Сила разлилась по ней томной волной. Ощущение его рук и губ, порхающих по ее коже, дразнящих те места, которые, как он знал, приводили её в экстаз. Ее спина выгнулась над кроватью, когда механические пальцы обхватили ее лекку, внутри запульсировало. — Да, вот так, — она задыхалась, извиваясь на его языке, — пожалуйста, продолжай… продолжай… Теперь он мой, — снова прозвучал в голове ее собственный голос. Но на этот раз слова зазвучали вместе с сильным толчком удовольствия — его — набухшим от ее властного голоса. Это ощущение было таким сильным, поглощающим, сливающимся с ее собственным, и из ее горла вырвался приглушенный крик, когда она отдалась наслаждению. Порывистое дыхание казалось слишком громким на фоне утихающего дождя, когда она пришла в себя. Открыв глаза, Асока обнаружила, что снова смотрит в огромное окно. Кровать, на которой она лежала, заменила ей трон; ей по-прежнему не требовалось особых усилий, чтобы вызвать в памяти образ кресел старых мастеров. Но она этого не хотела. Нет, лучше сосредоточиться на Энакине, покрывающем поцелуями изгиб ее бедра, живот; на ощущении его волос под ее рукой. Возможно, некоторые вещи больше не будут казаться такими, как были прежде, но они все еще могут быть счастливы. — Иди сюда, — поманила она, заслужив довольное шипение, когда ее пальцы на мгновение сжались в его волосах. — Иди сюда, ко мне. На этот раз он расположился над ней; его рука дотронулась до её щеки, а ее ноги обхватили его бедра. — Да, императрица.