Руководство: как избежать наказания за преступление

Протокол допроса свидетеля.Фамилия, Имя свидетеля: Райнер Браун Дата: 12 ноября

Допрос проводил инспектор Джер Санес, отдела уголовного расследования по делу №89673 о пропаже Бертольда Хувера.

      — Господин Браун, очень удивлён вас тут увидеть, насколько я помню, встречу вам, мы не назначали.       — Да, здравствуйте, всё правильно, я сам пришёл.       — Вы я вижу, нервничаете, господин Браун.       — Да, немного.       — Объясните причину вашего визита?       — Да..да, я…хочу признаться…как его…там, дать признательные показания...       — Вы хотите дать признательные показания? Насчёт чего именно?       — Насчёт Бертольда Хувера.       — Господин Браун, вы уверены в том, что говорите, вы готовы дать такие показания, по собственному желанию?       — А? Да, конечно.       — Если на вас оказывалось, или оказывается влияние вы можете…       — Нет, никакого влияния, ничего такого, вот он я пришёл рассказать всё как есть.       — Господин Браун, перед тем как мы начнём, я обязан напомнить вам, что у вас есть право не давать показания против себя.       — Я да…конечно.        — Хорошо господин Браун, если вы готовы начать, я вас слушаю.       — Всё произошло в тот день, день свадьбы Микасы и Эрена. Я и Бертольд, мы вместе вышли поговорить один на один. После церемонии. Мы повздорили, началась драка. Так получилось, что я столкнул его с лестницы.       — Не торопитесь, господин Браун, можете дать себе время, собраться с мыслями.       — Да…да…       — Что произошло после того, как вы столкнули господина Хувера с лестницы?       — Я спустился, Бертольд не дышал, он был мёртв.       — Что происходило дальше?       — Я понял, что меня обвинят в убийстве, и испугался, перенёс тело Бертольда в багажник машины вывез из города.       — Куда вы направились?       — В наш родной город. Я хотел инсценировать всё так, будто Бертольд сам вернулся туда и покончил с собой.       — Место, куда вы отвезли тело, вы сможете нам его показать?       — Да, смогу…конечно.       — Хорошо…       — Всё? Вы меня арестуете?       — У нас осталось ещё пару вопросов, вы готовы на них ответить?       — Да, конечно.       — Причина вашей ссоры с господином Хувером, расскажите подробнее…       — Деньги! Бертольд занял у меня денег и не вернул.       — Это была крупная сумма?       — Достаточная.       — Эти деньги принадлежали вам лично? Вашей семье или родственникам?       — Они были мои.       — Вы учитесь, работает?       — Я подрабатываю тренером в спортзале и...учусь.       — То есть учёба, ваше основное занятие?       — Да…но что вы…       — Откуда у вас появилась такая крупная сумма?       — Я…часто становился победителем в спортивных соревнованиях…все денежные награды я откладывал.       — Вы спортсмен?       — Я занимался спортом в школе.       — Хорошо. Как давно вы передали крупную сумму денежных средств Бертольду Хуверу?       — В конце лета.       — Господин Хувер сообщил, для чего ему нужны были деньги?       — На лечение отца.       — Отец господина Бертольда, не так давно скончался, верно?       — Верно.       — Вы потребовали деньги назад после этого? После потери господином Хувером его отца?       — Я…просто попросил вернуть их в обозначенные самим Бертольдом сроки, но Бертольд раз за разом не возвращал их.       — И именно из-за этого началась ваша перепалка?       — Я был пьян, я плохо помню, мне кажется я был сильно недоволен, после чего попытался его ударить, он ударил меня в ответ, а потом я столкнул его с лестницы, но не специально…не чтобы убить.        — Это важная деталь господин Браун, вы осознанно толкнули его, или это был несчастный случай?       — Я не помню, я был пьян…говорю же.

Настоящее время

      — Думаешь, он выглядит нормально, ему можно доверять? — с сомнением изучает молодого мужчину Армин; человек перед ним опёрся о багажник оранжевого джипа и внимательно смотрит в их сторону.       — Он выглядит в точности, как выглядел бы ты, не подбери тебя Микаса, а затем и Эрен.       — А?! Что ты имеешь в виду? Это звучит довольно обидно.       — Посмотри на него, сто процентов он живёт в гараже своей матери.       — Я не уверен, что обязательно быть такой грубой…всё же, он наш спаситель.       В баке старенькой машины Эрена, почти не осталось бензина, а в их карманах практически не осталось наличных — они потратили всё, что у них было, чтобы добраться сюда, и их единственная надежда, этот странный парень.       Впрочем, Армину, он наоборот, кажется вполне приятным, Армин отчего-то проникается к нему безусловным доверием. Да, возможно, у того лишний вес, и пара жирных пятен на футболке, зато какой на той логотип! Это же “Звёздный Путь”! Фанат стартрека, просто не может оказаться обманщиком. Правда, Анни, Армин эту свою тонкую характеристику личности застывшего перед ними мужчины, озвучивать не решится. Но было бы неплохо, показать ей однажды, что-нибудь из “Звёздного пути”.       — Вы…Джеймс? — интересуется у них парень, пятно от кетчупа на том словно ранение, в глазах играет подозрение. Неужели они с Анни выглядят настолько странно, настолько что он их боится? Они может и преступники, но на них же этого не написано!       Армин даже неловко оглядывается на самого себя — он так и ходит в светло-голубой рубашке официального вида. Так вышло, что за время его пребывания в стрессе от постоянных допросов, эта рубашка единственное, что оставалось в его гардеробе, чистым. Да, она была довольно мятой, но, кажется, ему удалось её немного выгладить, просто поспав в ней несколько раз. Возможно, если бы он был в одной из своих футболок с супергероями, или тем мемом, что просто порвал интернет, год тому назад, возможно, парень перед ним, узнал бы в Армине своего и не имел подозрений.       Размышляя о системе "свой - чужой" в отношении гиков и прочих задротов, Армин вдруг замечает, что толстяк заинтересован не только в стартреке, он не сводит взгляда с Анни — она, конечно, выглядит куда более странно, чем Армин: на ней тяжёлые ботинки, колготки в сетку, короткая юбка и кожаная куртка, возможно, её наряд так и кричит, что она хочет кого-то ограбить, ну, или говорит о том, что общение с Армином вернуло её в старые добрые бунтарские годы. Но вот только тучный паренёк смотрит на Анни с опасным интересом, уделяя особое внимание её полуголым ногам.       — А вы? — произносит этот, теперь уже неприятный Армину, обладатель грязной футболки и сальных волос.       — Джейн, — отзывается девушка, даже не смотря в сторону мужчины.       Армин делает шаг в бок, закрывает собой Анни. Ему абсолютно точно не нравится, что этот парень на неё пялится. Он знает, что ни в какой вселенной, включая вселенную звёздного пути, такая как Анни, не обратит на этого рохлю внимания, но Армину всё равно это не нравится.        Вместо новых слов, и прочих вступлений, он молча протягивает мужчине толстенный талмуд, полный коллекционных карточек — целый сборник своих драгоценностей. На груди повисло тяжёлое чувство.       "Мьюту, Бластойз, Чаризард, прощайте" — с неописуемой грустью, проносится в его мыслях.       — Армин… — говорит Анни и в голосе её слышны извинения, но только кому-то вроде него, другой бы этого никогда не распознал, — прости, что сомневалась в твоей затее…       — В какой из всех моих затей ты сомневалась? — он знает в какой.       — В продаже этих твоих карточек.       — Я же говорил, это уникальная коллекция…       Армин немного дуется на то, как поверхностно она относится к вещице, что спасла их жизни если не навсегда, то точно на сегодня. Но в то же время, ему от этого дурацкого разговора легко. Ему хотелось бы, чтобы такие разговоры между ними были каждый день, столько дней, сколько им отведено вместе.       — У моего отчима была коллекция рыболовных снастей, — неожиданно протягивает Анни, —  вот та точно была уникальной...       — Что же в ней было такого уникального?       Слыша такие слова, он ощущает укол ревности — ревнует свою коллекцию к чей-то чужой, и это, несмотря на то, что в мире не было ничего настолько же далёкого друг от друга, как Армин и рыболовные снасти.       — Ну…как тебе…рыбина с женской грудью?       — Ох…       Если, всё это время, Армин считал правильно, а считал он сам, без возможности лишний раз обратиться к своему телефону, то со времени их “побега” прошло три дня. Одновременно очень долгих и нервных, и в то же время, рядом с Анни, слишком уж быстрых и непозволительно счастливых.       Время от времени он скучал по Микасе, от этого чувства даже ныло в желудке, или, возможно, это было от голода, ведь тем, на чём они экономили эти три дня, являлась еда.       Ещё он раздумывал о том, что возможно, в желудке всё переворачивалось, из-за Анни, от любого её взгялда, задумчиво направленного в его сторону. В такие моменты, короткие светлые волоски на руках, вставали дыбом, а по коже пробегали мурашки. Вот так, из-за одного её взгляда, он чувствовал себя сущим школьником. И ведь давненько с ним такого не случалось.       Так или иначе, возможно, живот крутило вообще по другой причине — от стойкого ощущения, что, в отношениях с Анни он снова уткнулся в тупик. Какой там у него был план?       Убить Бертольда? Нет, чёрт побери, этого в его плане не было.       Рассказать ей правду? Сделано.       Не быть после этого избитым? Ну…тут от него ничего не зависело, просто повезло.       Извиниться? Готово. Он очень старался не наговорить глупостей.       После оставалось только признаться в любви. Он и это сделал. Подбор слов возможно был не очень, но главное было сказано. От чистого сердца.       Он сказал и сделал всё что мог. Почему она не говорит ему ничего в ответ? Только и сказала, что взять ответственность. Армин не совсем понимал, что именно это значит. Не на свадьбу же она намекала? Он пока не готов жениться…по крайней мере, он всегда так думал  — в таком раннем возрасте, очевидное безрассудство. Хотя, то, что они сейчас делали не безрассудство?       Армин аккуратно поднимает глаза, осторожно скользит ими по Анни, что внимательно изучает магазинную полку.       — Смотри какая милая штука, — отзывается она, почувствовав на себе его внимание.       “Милая?” — он редко слышит от неё такие слова.       — Что, какая?       Они оба, стоят посреди магазина, пришли сюда за новой, а главное, чистой и свежей одеждой. Вместо одежды, перед ними прилавок со всякими безделушками — кулоны, заколки, серёжки и кольца…да нет, вряд ли её “ответственность” как-то была связана с чем-то настолько банальным как свадьба.       Анни, наконец, указывает пальцем вперёд, и он видит, что нет, это не кольцо. Цепочка — довольна толстая, хоть и не настолько, чтобы выглядеть вульгарной. На той висит небольшой замок. На замке изображена буква — “А”, рядом и другие цепочки, а на тех иные буквы.       — Это кулон, верно? — старается угадать он.       — Да, кулон.       Это было очевидно, и зачем он только спросил? Анни просовывает пальцы под украшение, снимая то со стойки, говорит ему:       — А ну-ка повернись.       Он поворачивается к ней лицом. Осуждающий холодок в её глазах говорит сам за себя.       — Спиной.       — А...хорошо.       Пальцы девушки касаются его шеи, вызывая очередную волну мурашек. Холодный металл касается кожи, Армин вздрагивает. Слышит щелчок, замок закрывается, а затем, кулон оказывается, у него на груди. Он оборачивается, хочет сказать, что ему такое не идёт, но слышит голос продавщицы:       — Вы либо берите, либо не меряйте.       — А мы, вообще-то, берём, — обращается к ней Анни с вызовом.       Ключ от замка, Анни ему не отдаёт.       В этот день она не только вешает ему на шею замок, но и сама выбирает одежду, говорит, что раз уж он провинился, раз уж испортил однажды всё, что между ними было, то теперь обязан выполнять все её желания до единого, и так до самого конца, пока полиция в округе не заприметит двух очень опасных преступников.       Когда Армин смотрит на себя в зеркало, думает, что столько чёрного, ему не идёт, совсем не сочетается с пшеничного цвета волосами и голубыми глазами, а эта кожаная косуха тем более. Скорее всего, Анни считает также, ей просто хочется над ним пошутить.        Что ж…кажется, следующим пунктом, после признания в любви, стало “исполнять все её желания”, пока арест не разлучит их. Но он не против — будь это странная одежда, или блины с клубникой и сливками, в огромном количестве; будь это покупка старенькой машины ярко красного цвета, или попытка прокатиться на ржавом колесе обозрения, да так там и застрять. Что угодно, хоть немая мелодрама в кинотеатре такого ужасного вида, будто только что, именно там, два наркокартеля выясняли чья это территория.       И вот, когда с очередным желанием покончено, он спрашивает самое банальное, и в то же время безопасное, из того, что может спросить:       — Тебе понравился фильм?       Она поворачивается к нему — её глаз не видно, на ней чёрные солнцезащитрные очки, она и для него такие купила, вот только тогда ему придётся носить две пары одновременно, или не видеть дальше своего носа. К тому же, на дворе осень, не будет ли это привлекать лишнее внимание?        Армин видит, как лопается жвачка у её рта:       — Нет.       — Может, тогда стоило сходить на что-то другое?       — Нет.       — Хорошо.       Он продолжит исполнять её странные желания.       Но так как разбрасываться деньгами было не самой лучшей затеей, номера в череде мотелей, что они посещали, выглядели всё так же скромно. Хотя, теперь там и были две раздельные постели. Хотелось бы Армину, чтобы кровать у них была одна? Как ни странно, об этом он даже не думал. Думал только о том, что хотел бы получить от неё ответ, прямой, и искренний: что же между ними? Всё остальное, волновало его не так сильно.        Армин не собирался подталкивать её к этому ответу. Он и так уже сказал всё что мог, по крайней мере, убеждал себя в этом. Но возможно, стоило сказать и что-то другое? Как поступить будет умнее? Что из этого вызовет лучшую реакцию? Иногда он сходит с ума от собственных размышлений. В этоих сомнениях он и принимал душ, а после вытирал волосы, всё ещё раздумывая об этом. Он вышел из ванны всё с теми же мыслями. Убеждает себя, что нужно отстать от неё и дать ей время подумать.       Анни заходит в комнату, как раз в тот момент, когда он для себя решает, дать ей вермя. Армин упирается в неё глазами, немного растерянно. Была на улице?       — Ты выходила? — скользит глазам по её лицу, по ладоням, видит, что на локте висит пакет из магазинчика, что расположился поблизости, в руках зажат телефон. Зачем он ей? Телефоны для них бесполезны, к тому же опасны. Они вытащили сим-карты, и отключили GPS, а после того как продажа карточек была подтверждена, не пользовались публичной сетью. Он открывает рот, хочет добавить к изначальному вопросу и другой, про телефон, но она его перебивает:       — Да…дошла до заправки, купила нам попить.        Сквозь полупрозрачный пакет и правда виднеются металлические банки. Анни спокойно откладывает телефон на полку, затем извлекает напитки. Быстрее, чем он что-то осознаёт, кидает одну из банок, прямо в него. Армин резко вскидывает ладони…вот же удача, поймал! Почти…холодная жесть выскакивает из рук и падает прямо на большой палец его ноги.       — Ой!       — Ты такой медлительный… — говорит она, усаживаясь на диван, и там, сидя, открывая свою содовую.       Армин наклоняется, поднимает напиток, на том написано: “Клубничная фантазия”, этикетка заверяет любого, кто её прочитает, что внутри не только сама газированная вода, но и желейный десерт. Странная штука. Вот только Анни не оторвать от странной еды.       — Завтра нам стоит уехать, — протягивает она расслабленно, подтягивая к себе ноги.       — И куда мы поедем…у тебя есть идеи?       — Почему у меня, ты же здесь главный умник.       — Но ты сама сказала, чтобы я исполнял твои желания.       — Мои желания... — протягивает она, — Есть одно место, но придётся поколесить.       — Что за место?       — Родной город моей матушки.       — Ты…же, не думаешь…её там найти?       — Нет, на самом деле нет. Но может, найду там, что-нибудь другое?       Родной город матери Анни, создаёт впечатление по-настоящему злачного места — узкие улицы исписаны граффити, а из-за серости затянутого тучами неба атмосфера вокруг ощущается довольно депрессивной. Только эта их красная машина — яркое пятно посреди бесконечного уныния.       Выходя из машины, он встречается глазами со старушкой, что смотрит на них так пристально, что ему не по себе. А что, если эта леди преклонного возраста, видела их лица в какой-нибудь сводке новостей? Видела их фотографии и большую надпись — "РАЗЫСКИВАЮТСЯ", настолько большую, что даже такой дряхлой старушке стало бы всё понятно. Уж двух голубоглазых блондинов приметить не сложно.       Когда женщина минует их, Армин обращает внимание к Анни. Та стоит возле закрытой двери их красной машины, и внимательно изучает небо над головой. Вот-вот снова прольётся дождь.       — Надо где-то остановиться, — произносит девушка.       — Ага…       — Хочешь посмотреть здесь что-то конкретное...или, может твоя мать рассказывала… — осторожно предполагает он.       — Нет, не рассказывала. Но кажется я теперь понимаю, почему у неё был такой скверный характер.       Анни делает шаг в сторону, выходит на центральную улицу полную баров и кафе — неужели собралась искать очередную пекарню с самыми странными на свете пончиками? Так или иначе Армин, убедившись, что двери машины хорошо заперты, следует за ней.        — Что ты имеешь в виду? — нагоняя девушку спрашивает он.       — Это место такое гнетущее, кому бы ни хотелось отсюда сбежать? Ну а потом…побеги просто вошли для неё в привычку.       — Мне кажется, дело в осени.       — Чего?       — Ну…тут просто неважная погода сегодня, когда будет светить солнце, есть шанс, что здесь неплохо. В солнечную погоду, осенью, очень приятно, листья опадают и кружатся в воздухе, светит солнце...       — А вот ты о чём…        — Ну и…я думаю, возможно, если у кого-то есть желание бежать отовсюду…где бы он ни оказался, проблема не в месте…       Он ловит её взгляд, спокойный и даже задумчивый. Но сразу после она отворачивается, и не глядя на него произносит:       — Тебе такое не подходит, да? Бегать с места на место?       — Мне? Ну я…знаешь ли, не могу понять нравится мне что-то или нет, если за мной следует полиция.       — Знаешь, Армин… возможно, я решила сбежать не совсем из-за Райнера.       — Не из-за Райнера? — удивлённо переспрашивает он и тут же ощущает, как крупная капля дождя падает на нос. Дождь начинается так резко, и разгоняется в своей силе так быстро, что застаёт врасплох даже тех, кто его сегодня ждал.       — Туда, — кивает она ему в сторону автобусной остановки. И хоть та всего в паре десятков метров от них, когда они забегают под крышу, оказывается, что его волосы промокли так, что липнут ко лбу. И её тоже. Когда он протирает свои очки, и возвращается их на место, видит, что с её волос стекает вода. Кажется, девушку это волнует не сильно, Анни добавляет, — Вон, через дорогу бар, можем зайти туда, как перестанет так лить.       И правда, ровно через дорогу располагался бар, окна того плотно заколочены, но вывеска, даже днём, ярко мигает, призывая посетителей.       — Так что там…с Райнером? — вспоминает он, то, на чём они остановились, — И с побегом...       — Точно…ну...с чего начать? После того как мамаша кинула нас с отчимом, я решила, что быть связанной с кем-то, ну или с чем-то, не хочу. Ни с людьми, ни с местами.       — Это…можно понять…после такого.       — У приёмного отца тогда характер стал ни к чёрту. Он ведь любил её, мою мать. За что, не знаю, женщина она была так себе. Может, ему нравилось играть в спасителя?       — В спасителя?       — Ну вроде как он и меня не бросил…спас её, спас меня.       — Может, просто в глубине души он не самый плохой человек?       — Кто его знает…орал он на меня прилично, да и сам знаешь, руки распускал. Каждый раз, когда такое происходило, я представляла, как свалю из города. И нигде никогда не задержусь…буду ездить с места на место. Вот как мы сейчас.       — Полагаю в твоём плане не было полиции?       — Иногда была, иногда я думала, что стать преступницей круто.       — Но постой...разве ты не мечтала поступить в музыкальный колледж?       — Мечтала, но это было уже после того, как мне попалось то шоу по телевизору, "Пури-пури ангелы", помнишь?       — Ещё как, даже пересматривал его пару раз...       — Чего? — и почему она взглянула на него с таким удивлением, — А ладно...после него я подумала, что может быть, к чему-то стоит и отнестись серьёзно. Ну а потом, я встретила тебя.       — Меня?       — Да, ты вёл себя как очень надоедливый, но довольной милый щенок. И уже тогда мне показалось, что и к этому можно отнестись серьёзно.       — Показалось?       — Ты сделал много всего, чтобы всё испортить.        За эти её слова он даже не может высказать ей обиду. И правда ведь, оказанного ему доверия он не оправдал. Но Анни, не была бы Анни, если бы валила всю вину только на него:       — Я знаю, я тоже глупо себя вела. Но помнишь, тогда на выпускном, ты сказал, что мы сможем уехать вместе? Тогда я подумала, что это будет довольно классно…       — Прости.       — Не извиняйся. Всё, что могло пойти не так, пошло не так. О чём я вообще…       — Ты говорила про Райнера. И про наш побег.       — Да, когда Райнер позвонил и начал блеять что-то непонятое в трубку, я подумала, что хоть одно из моих желаний пусть сбудется, что мы можем уехать.       — Анни…если это то чего ты хочешь...то давай…хоть остаток жизни так проведём, просто катаясь из города в город.       — У нас не так много времени, знаешь ли.       — Конечно, знаю, я же не дурак. Никто не бегает от полиции вечно.       — Армин…я...я думаю, ты прав. Думаю желание бегать с места на место, в моей матери было оттого, что она была глубоко несчастна.       — Скорее всего…       Дождь колотит стеной, так сильно, что бар через дорогу почти не видно. Что ему видно, так это её лёгкую улыбку устремлённую вперёд. Странно, что она улыбается, посреди такого разговора, что же она хочет ему сказать?       — Но я себя несчастной не ощущаю, — подводит она мысль, к которой, кажется шла с самого начала, — Думаю, мы можем просто остаться здесь, пока хватит времени.       — Скорее удачи.       — Или её.       Удачи им хватает ровно на то, чтобы снять маленькую комнатушку, что ютилась, прямо над тем самым захолустным баром, что стоял перед остановкой. Удачи хватило и на то, чтобы, старая азиатка в поношенном кимоно и источающая запах крепкого алкоголя — владелица этого места, меньше всего в жизни интересовалась тем откуда они, кто они, и как заработали свои деньги отданные ей.       Удачи не хватило лишь на то, что комнатка эта, походила на бордель, точнее то, что от него осталось — столько тут было в декоре алого. Шум бара под ними, тоже не производил хорошего впечатления, но, по всей видимости, прямо влиял на дешевизну стоимости аренды.       Армин не жаловался, ему казалось это честным — именно такого социального положения он сейчас и заслуживал. К тому же, даже если бы ему пришлось задержаться тут на всю жизнь, ему бы хватило ровно двух вещей: как-то раздобыть доступ в интернет, и то, что Анни с ним рядом. Пока всё устраивало её — всё устраивало и его. Вот такой он оказался романтик.       К тому же, кажется, Анни здесь всё нравилось, и алые покрывала и обои, и тусклый свет и звуки непрекращающегося кутежа снизу. И даже то, что за окном их встречала глухая серая стена.        Она сидит на постели позвякивая что-то на гитаре — сидела всё то время, пока он изучал комнату, пока ходил за покупками, пока решал вопрос о аренде. Сидела и бренчала одной только ей известный мотив. Немного уставший, Армин усаживается в кресло стоявшее рядом. Такое же алое и помпезное как и всё тут.        Сначала он просто слушает мелодию, пытается угадать в той что-то знакомое, но затем мелодия уходит для него на второй план, он следит за руками девушки; поглядывает на её прикрытые ресницы. Думает…много о чём, приходит к одной неутешительной мысли:       — Анни…вряд ли ты теперь сможешь заниматься музыкой профессионально. За это, тоже прости.       Она доигрывает мелодию до логической точки, останавливается, струны перестают дрожать, только после этого, её глаза открываются, взгляд падает на него:       — Армин…и так было понятно, что я глупостями занимаюсь, и ничего такого из меня не выйдет.       Он с ней не согласен, не был согласен два года назад, и всё ещё так думает.       — Неправда, у тебя были все задатки стать популярной. Мне кажется, люди из-за тебя, сходили бы с ума!       — Ха…сходили бы с ума…       — Тебе просто не хватает веры в себя.       — Странно, Армин, я думала это твоя проблема, не моя.       — Ну, может же у нас быть и нечто общее в характерах?       — Это уже неважно Армин, но ты прав, теперь уже только полная дура станет светиться в интернете, когда её разыскивает полиция.       — И всё же, мне...жаль твой канал, знала бы ты, сколько я нервов потрепал, когда ругался с поддержкой, чтобы вернуть его…ну после того, как Бертольд его взломал.       И хоть беседа эта абсолютно обыденная, даже почти шутливая, имя Бертольда, звучит в его собственных ушах, словно удар маятника. Или, быть может, имя это просто смешивается с отзвуком старых часов, висящих на стене:       БОМ       БОМ       БОМ       Время шло к ночи, если эти часы ходили правильно.       Имя, что они оба пытались выбросить из головы, и грохот часов заставляют его ощутить всю иллюзорность происходящего, иллюзорность, в которую он себя поместил, в которую они оба себя поместили — никаких разговор о Бертольде, о других, минимум воспоминаний о том, как они здесь оказались.       Они оба, и Армин и Анни, усердно делают вид, что их жизнь так и выглядит — они двое и больше ничего и никого. Вглядываясь в её глаза, Армин понимает, что и она думает о том же. Но пока что, пока, она держится за эту иллюзию.        Анни откладывает гитару, аккуратно опуская ту на пол, упирается рукой в красные покрывала гротескно пышной постели, слегка проваливается ладонью в матрас, а другой касается его щеки, её губы накрывают его, сливаясь в поцелуе — и если не этот поцелуй сейчас, то что ещё, может укрепить их общую иллюзию? Иллюзию того, что прошлого и будущего нет.       Есть только настоящее.       Он прикрывает глаза и подаётся вперёд, упирается коленом в край кровати, что расположилась к креслу почти впритык. Если это было приглашение, то он быстрее, чем за секунду, не раздумывая, принимает его.       Армин ловит её сбивчивое дыхание своим ртом, ощущает хаотичные касания мягких губ, горячего языка. Бывают поцелуи нежные мягкие, словно весна, словно романтическая история, разливающаяся в душе одной только безмятежностью, а есть и такие — поцелуи которых страстно желали, которых не могли дождаться, те, что больше походят на жаркое лето, на бурный любовный роман, что кажется таким неправильным и почти неприличным.       Только тогда, когда она оказывается на спине, прямо под ним, когда её дыхание становится таким быстрым, а холодные ладони оказываются под его кофтой, только тогда его голову, наконец, пронзает мысль, что долго не оставляла покоя до этого. Эта беспокойная мысль сильнее страсти.       — Анни… — произносит он резко отстраняясь.       — Что… — шумно и глубоко дышит она.       — Давай…давай, ты сейчас просто прямо ответишь мне…       — Прямо?       — Ты простила меня? Что между нами?       — Армин… — на выдохе проговаривает она, приподнимается на локтях, хочет что-то сказать, но, кажется, в ту же самую секунду её нагоняет стыд, девушка отворачивается, прячет глаза и только после этого продолжает, — Разве не ясно, что всё это время, я только и искала причину тебя просить, идиот?       — Не ясно, пока ты не скажешь как есть, не ясно…       — Обычно ты пытаешься догадаться до всего сам, своей умной головой.       — Я думал…конечно я думал, что есть кое-какие странности...к примеру, кажется, ты не направила на меня и сотой доли той ненависти, что я заслужил, — он заглядывает ей в лицо, видит, что она выжидающе ждёт и других его предположений, — И...тебе ведь стоило хорошенько врезать мне тогда в туалете…и, возможно, ещё разок тогда, когда я был с Хитч…       — Давай не будем про Хитч…       — Хорошо, не будет. Ну и потом...в баре, на девичнике Микасы, тебе точно стоило ударить меня…и после того что случилось с Бертольдом и особенно после того, как я рассказал тебе всю правду. Но ты… так ни разу меня не ударила…       — Вот значит какая у меня репутация, — она всё так же изучает его лицо, его очевидно потерянный взгляд, — Я имела в виду не совсем это.       — Поэтому я и прошу…скажи мне как есть, иначе всё это, так и останется запутанным и непонятным.       — Армин...Просто, я была так сбита с толку, из-за того, что не возненавидела тебя на веки вечные. Ты не представляешь, насколько я была сбита с толку? Я ведь должна была, обязана была тебя возненавидеть.       — Я представляю, я и сам сильно запутался.       — Иди сюда.       И снова эта странная девушка оставляет его без ответа. И снова её ладони оказываются у него на лице, на щеках, её губы опять сливаются с его. Целуя её в ответ, он думает, что возможно…пусть так оно и будет, возможно, ему стоит плыть по течению, пока она ему это позволяет. Он просто постарается ничего, в этот раз, не испортить.       Он нависает над ней, оставляет мелкие поцелуй возле её уха, затем на шее, после — ближе к острым плечам; пальцами сжимает нежную кожу её живота; кулон, что она ему подарила, тяжестью тянет вниз, ложится в ложбинку между её ключиц, заставляет её вздрогнуть от холода металла.       Стягивая с девушки футболку, он снова осыпает её поцелуями: рёбра, живот, каждое нежное место. Её пальцы, как и всегда, в такие моменты оказываются в его светлых волосах.       — …такие шелковистые… — протягивает она, и от удивения, он даже останавливается. Приподнимает голову, замирает.       — Мне всегда нравились твои волосы…и твоя дурацкая стрижка…       Он перебирается выше к её лицу, хочет слышать лучше, хочет видеть, как она говорит о том, что ей в нём нравилось.       — Неправда, никому не нравилась моя стрижка, — зачем-то спорит он, внимательно изучая каждый миллиметр её лица. Где ещё ему оставить поцелуй?       — Мне она нравилась, мне…и тебе самому.       — Да…мне она казалась классной, — отзывается он, ощущая, как мало смысла во всём этом разговоре. Взгляд замирает на её губах, решает остановиться на них.       Руки девушки, что гуляли по волосам, оказываются под его кофтой, той самой абсолютно чёрной, что она лично ему выбирала. От прохлады касаний, мурашки бегут по телу и он, следуя её движениям, снимает с себя верх одежды. Цепляясь за ворот, дужка очков вываливается из-за уха, и те перекошенными зависают на носу. Он снимает их, откладывает на тумбу громоздящуюся рядом.       Анни проводит пальцами по его животу, на лице интерес, может даже лёгкая задумчивость.       — Всё таки, ты изменился, Армин. Я думала дело только в причёске, но нет.       Ха…о чём она? Может, он и подрос на десяток сантиметров, слегка нарастил мышц, меньше стал походить на взъерошенного птенца, но как ни крути, всё ещё тот слабак.       — Нет…совсем нет.       — Я не о том.       Он видит в её глазах что-то игривое. Уголки её губ приподнимаются, но не настолько, чтобы выдать в ней откровенную ухмылку.       — О чём же?       Раньше, когда между ними случалась близость, они мало общались в процессе. Армин всегда был в своих мыслях: он справляется? Он молодец? Всё хорошо? Всё нормально? Он не выглядит как дурак? Возможно, эти вопросы ушли вместе с буйством гормонов или с нерешительностью, присущей подросткам; возможно, вопросы растворились вместе с каким-то житейским опытом, а может, оттого, что один раз он уже её потерял, пережив самое худшее.       — Ты не так сильно дрожишь от страха, — теперь её улыбка вполне походит на полноценную ухмылку.       — Я…я…если ты обо всём, что между нами сейчас, то…это полностью твоя заслуга.       Она не отвечает, касается пальцами замка на его шее, тянет к себе — довольно ясный и понятный способ настоять на продолжении происходящего.       Они столько дней были в дороге, спали и ели кое-как и что придётся, но от её пахнет сладостью и свежестью, чистотой и юностью, даже какой-то невинностью, хоть откуда ей тут было взяться? Волосы, что последние дни она закалывала на затылке, разлетаются по плечам девушки. По алым простыням странной постели, на которой, даже думать не хочется, сколько всего происходило.       В ящике комода, от прошлых постояльцев остались презервативы и ещё пара вещиц. У Армина в голове мелькают сразу несколько мыслей: проверить срок годности, а затем, когда будет время, спросить у хозяйки комнаты, чьи это вообще вещи? Если та будет трезва, то вспомнит.       Если вторая мысль теряется в потоке всего происходящего, то на первый вопрос он находит ответ — срок годности не истёк. Кажется, снова удача. Последнее о чём он думал в этом побеге — это иметь в кармане пачку презервативов. Когда он был школьником, они были ему не нужны, но всегда валялись на тумбочке, мало ли что? А сейчас, жизнь повернулась так, что сами мысли о возможной неожиданной близости затерялись за кучей других, более важных.       Сердце бьётся о рёбра с громким и отчётливым стуком. Если подумать, это первый раз, когда между ними всё выглядит настолько серьёзным. Как у мужчины и женщины, а не у двух подростков, для которых секс простое развлечение — попытка показаться старше, обогнать других, попробовать что-то, что обычно им запрещали.        Он ловит её взгляд, направленный на него сквозь полуприкрытые ресницы. Не знает, о чём она думает. Может, о том же. Может, совсем о другом. Они поговорят об этом, после. Об этом и о многом другом.       Касается её бедра, проводит по тому ладонью, чуть-чуть отодвигает, так как и ей и ему будет удобнее. Она доверяет каждому его движению и действию, иначе бы не была сейчас с ним. Он много думал о доверии между ними. Выходит она может, после всего, что он скрыл и сделал, довериться ему? Ему не хочется её больше обманывать, никогда.       Он направляет член внутрь, рукой упираясь в алые покрывала бархатной постели. Её кожа в этих насыщенно красных цветах кажется не белой, а розовой. Её бёдра вздрагивают, а за ними и всё тело. Пальцы сжимаются.       — Армин…       — Анни…       Это всё иллюзия — этот небольшой мирок, существует только в этой комнатушке. За пределами этой комнаты иной мир, мир в котором есть жизнь, и люди в полицейской форме, что ищут преступников. Там есть одинокое тело Бертольда Хувера, что лежит в морозильном ящике морга. И судебные мед эксперты, что с могильным грохотом выпускаю его из ящика, чтобы ещё раз спросить — “Как ты умер?”, и не получая нужного им ответа, запирают его снова, в вечном холоде и одиночестве. Там за этой комнатой есть и Райнер Браун, что томится чувством вины за свои грехи.        Но и Армин, и Анни тоже виноваты, тоже грешники, они тоже отдаются своему греху.       Её стоны смешиваются со скрипом дерева, из которого сделан каркас этой старой дубовой кровати. Его вздохи с шумом бара, что расположился снизу. Со звоном бутылок и безвкусной музыкой, которую заказал какой-то одинокий парень, чьё сердце сегодня разбили.       Армину жарко, и тяжело…он давно понял, заниматься сексом совсем не так просто как в тех видео, что порой десятками накапливались в истории его браузера. Хаос чувств и ощущений не оставляет и шанса определить, за чем именно ему сейчас стоит следовать — мышцы тянет от напряжения, от страсти огнём пульсирует тело, там посреди этого остаётся место и для нежности, и для любви. Всё это сводит с ума, а ещё выступает каплями пота на шее и спине.        Но всё это происходит в его голове, потому что, если взглянуть со стороны, если бы кто-то просто взглянул со стороны, подумал бы только о том, что эти двое — светловолосый хрупкий юноша и его такая же светловолосая, но гибкая словно кошка, партнёрша, двое студентов, молодых и отчаянных, ведомые страстью и похотью, они просто трахаются, трахаются на помпезной алой постели, на которой до этого побывало так много сомнительных мужчин и так же много продажных женщин с несчастной судьбой.       Его член двигается внутри неё по вполне повторяющейся амплитуде, замедляясь и ускоряясь в его попытках понять, почуствовать, ощутить, отчего приятней ей, и чего хочется ему. И так раз за разом, её грудь выгибается, а с губ слетаю стоны и ругательства, пальцы её впиваются то ему в лопатки, то в предплечья, оставляя там яркие розовые метки посреди которых нет-нет, а выступает паутинкой кровь цвета этих вульгарных простыней. Её пальцы впиваются ему в спину ещё сильнее, когда с её же губ срывается даже не стон, а крик, крик в котором он слышит своё собственное имя. Не думал, что когда-то услышит снова.       — Армин….а-а-а-а-а…       Когда она окажется на боку, он сначала, снова покроет её шею мелкими поцелуями, но продолжив двигаться внтури неё, уткнётся носом в её пахнущие чистотой волосы — он будет шептать слова, о которых после не вспомнит, извинения, и признания в любви, банальности, столько банальностей, что будь они сказаны не в порыве страсти, Анни бы скорчила лицо, сказала бы ему, что он её раздражает. Но сейчас её всё устраивает, сейчас ей нравятся и все его банальности, и всё, что он делает, и своими губами, и своими руками, и членом между её ног. И от всех этих ощущений, её пальцы, не найдя под собой его рук и спины, будут впиваться в алые простыни, в те, в которые она будет прятать лицо, скрывая от него стоны и крики. Когда всё закончится Анни будет лежать рядом обессиленная, и говорить голосом заплетающимся и вялым:       — Получается, именно этого мне и не хватало.       Ему в голову только сейчас приходит эта мысль. В его обыденно опустевшую после секса голову приходит только одна мысль, ярко загорается там в оглушительной пустоте:       — Точно…у тебя же ничего не было с Бертольдом? Это правда, или ты соврала? Может, с кем-то другим? Или...       — Армин...давай только вот не будем сейчас о Бертольде.       Он замолкает, раздумывает, что ему всё ещё жалко Бертольда, но ничего уже не изменить.       Когда Армин просыпается, первое что приходит в голову, так это мысль, что в комнате до странного тихо.  Сейчас раннее утро и все посетители бара кажется, наконец, разошлись. Он отмечает это в уме — так вот теперь, какая у него теперь жизнь, если нужна тишина, то на часах должно быть шесть утра.        Вторая его мысль об алом бархате, что стекает со светлой кожи Анни. Это красиво. Наверняка клиенты женщин, которые снимали тут комнату раньше, думали о своих мимолётных подругах тоже. Как они красивы в этом алом бархате. Конечно, он и не думал сравнивать Анни с ними, но думал, что, наконец, понял зачем в подобных заведениях столько алого.       Ко всему прочему, к нему приходит и третья мысль, именно тогда, когда он глазами замечает кусочек упаковки от вскрытого им же презерватива, он вспоминает, что в комоде валялись чужие вещи. Армин тихонько открывает ящик, не хочет будить Анни, но комод всё равно предательски шумит — внутри душистый шейный платок, кошелёк, и то, что он вчера не приметил— сотовый телефон. Очень вряд ли, что кто-то оставил тут телефон, на котором не только не окажется блокировки, но и будет доступ в интернет. Очень вряд ли.       Когда просыпается Анни, на часах уже намного больше шести. Это ему ясно не только от громогласно стучащего маятника, но и оттого, что шум бара внизу, необратимо начинает нарастать. У девушки по-дурацки заспанный вид, а затем и немного сбитый с толку, сразу после того как она замечает выражение его лица.       — Почему ты такой серьёзный? Что-то случилось пока я спала?       — Да вот...знаешь…умудрился тут, немного высунуть нос из нашего маленького мирка.       — О чём ты? — хмурится девушка.       Он почти уверен что она знает. Возможно у него предчувствие, а, возможно, конкретная логическая цепочка, которая просто не успела обрести в его голове точный смысл. Он просто показывает ей телефон, и она хмурится ещё сильнее. Вместо того чтобы дать хоть какой-то ответ, тянется к нему с поцелуем. Странная, и очень неудачная тактика отвлечения.       — Послушай, — отдаляется он, — Райнер взял всю вину на себя, я не знаю зачем, но так пишут на сайте нашего округа.       — Может тут какая-то ошибка?       — Я абсолютно точно уверен, что не ошибся. Ещё я уверен в том, что никто и не собирался нас искать.       — Это ведь хорошая новость, — говорит она, но видя его ставшее ещё более суровым лицо тут же добавляет, — Да…вместе с дерьмовой.       — Анни…не делай вид, ты ведь знала, ты же знала? И как давно? С первого дня? Не говори только, что ты просто выдумала тот разговор с Райнером.       Она вздыхает. Отстраняется наконец на такое расстояние, на котором можно вести приличный разговор, а не начинать прелюдию.       — Нет, Райнер правда звонил и правда сказал бежать. Но пару дней назад я решила набрать Хитч и она мне всё рассказала. Понимаешь, незнание меня порядком бесило.       — Анни, если бы Райнер нас не обманул, ты бы этим просто выдала им наше местоположение... — шок в котором он прибывает пытаясь осознать её глупость, не описать и всеми словами, что он знал.       — Но в итоге я ведь не выдала, — протестует она так искренне, будто её слова не звучат сейчас парадоксально глупо.       — Но почему ты не сказала про Райнера? Раз уж нас никто не ищет…почему смолчала?       — Я же говорила. Я хотела всего этого, остаться здесь вместе.       — И сколько бы ты молчала, пока я, вот так, не узнаю?       Она подтягивает к себе колени, утыкается в них носом, словно провинившийся ребёнок, и отвечает, то же самое, что мог бы ответить провинившийся ребёнок:        — Не знаю. Не думала.       — Хорошо...я понял. Но ты же знаешь, что мы...       — Не можем так поступить с Райнером, да? Я знала, что ты это скажешь.