Истинный дракон

Визерис проснулся в своей постели. Голова его раскалывалась, словно её зажимали в тиски, а утренние солнечные лучи слепили и жалили глаза. Прикрыв лицо рукой, он осмотрел комнату. В дальнем углу сидел Коннингтон. Визерис хотел было спросить его, что произошло, но нестерпимая сухость во рту заставила вспомнить о чём-то более насущном. — Воды, — проскрипел принц. Со стороны показался бокал, его подала Дейнерис. Визерис принялся жадно пить, но, казалось, даже целая Ройна не утолит его жажды. — Что произошло? — наконец спросил он. Джон смерил его равнодушным, холодным взглядом. — Ты напился в таверне. Кричал, что ты король. — Надо же, ничего не помню, — сказал принц и рухнул на подушки. На самом деле, он помнил многое. Как рассказывал незнакомцу о королеве Рейле, о её грустных глазах и тонких запястьях. О том, как в ночной прохладе при тусклом свете факелов, она короновала его на Драконьем Камне. Как шептала его титул, пока слёзы жемчугом падали на её платье над округлым животом. Как он, Визерис, плакал над смертью отца и брата, бесшумно, чтобы не расстроить мать — ей и без того хватало горя. А затем изо всех сил старался улыбаться ей за трапезой. И о том, как её не стало… Визерис не мог точно сказать, зачем и кому он всё это рассказывал. Алкоголь развязал ему язык, стёр те границы, в которых Визерис старался держаться. Всю жизнь он хотел казаться неприступным, хладнокровным, гордым и недосягаемым, как истинный дракон. Тот образ был его последним пристанищем, соломинкой, за которую цеплялись остатки его самоуважения и самолюбия. Но в тот вечер сквозь прутья этой клетки протиснулись все его сокровенные чувства и мысли, те, что он годами хранил в тайне даже от сестры. А может, это была попытка сохранить память о матери, о её последних днях. Не в сухих мейстерских трудах, не в пафосных песнях, а в памяти, не только своей. Чем больше людей знало то, что помнил он, тем был выше шанс сохранить эти воспоминания. И пускай он так и останется в Эссосе, или сложит голову на родине, чьим-то детям будут рассказывать историю про преданную всеми драконью королеву и её сына. В комнату вошёл Эйгон. Улыбнувшись прильнувшей Дейнерис, он посмотрел на Джона. Тот прочистил горло. — Итак, мы с Визерисом думаем, что лучший наш вариант — это Золотые мечи. Они будут твоей армией, Эйгон. Как только вы соберёте вещи, мы тут же отправимся к ним в Браавос. Раздались негромкие согласия со стороны всей их команды. Лишь Визерис лежал и молчал, прижимая холод рук к пульсирующей голове. «Почему он рассказал о Золотых мечах, но не упомянул о разговоре на улице? Что он задумал?» Принц скривился — голова болела всё сильнее. — Не так быстро, Джон, — сказал Эйгон. — Гонец от Бенерро только что сообщил мне, что в честь победы над кхаласаром Дрого в храме Владыки Света будет пир. Мы будем почётными гостями. Последнюю фразу он произнёс так, что было ясно: Визерис в их число не входил. Эйгон на него даже не посмотрел. — Разве стоит хоть одно празднование отложения цели? — спросил Джон, но на лице его красовалась гордая улыбка. — Это ещё не всё, — продолжил Эйгон. — В храме Владыки Света, на глазах у всего волантийского народа, я возьму Дейнерис в жёны. С удивлением Визериса могли поспорить только его горечь и злость. Празднование в храме Владыки света даже старая аристократия называла грандиозным. Жонглёры, музыканты, фокусники, пироманты, певцы, танцовщицы, бесчисленные гости — все собрались на свадьбу Дейнерис Таргариен и Эйгона Юного Грифа. Процессия началась от главных ворот Волантиса и длинной цепью тянулась до храма. Рабы и господа, взрослые и дети, мужчины и женщины — весь народ был объят ликованием и радостью. Визерис стоял на одном из балконов храма и смотрел на буйство красок, музыки и веселья с полным отсутствием эмоций на лице. Со стороны он напоминал скорбную статую, но внутри него бушевали чувства, готовые разорвать ему сердце. Он до боли сжал в руке кубок с вином, когда увидел сестру и её жениха. Не будь сосуд сделан из металла, без сомнения, он бы лопнул в его руке. Молодожёны сидели на тронах в паланкине, что несла дюжина рабов. Со всех сторон в них летели ленты, цветы, пожелания счастья. Улыбкой Дейнерис можно было осветить всю площадь перед храмом, а Эйгон воплощал собой образец валирийского воина. Доспехи, купленные за медальоны кхала, сверкали вторым солнцем. Каждый дюйм шёлкового пурпурного платья Дейнерис был расшит аметистами и речным жемчугом. «Она должна была быть моей. Быть моей королевой и рожать мне детей. Испокон веков Таргариены выдавали сестру за брата. Так было всегда. Так и должно было быть». С его глазами что-то произошло — мир потерял чёткие очертания, превратился в разноцветное пятно. Он не должен плакать! Дракон не плачет! Но, как и тогда в ту лунную ночь, когда они сбежали, сдержаться было выше его сил. И, как и тогда, дверь сзади него открылась. — Визерис, — спокойно произнёс Джон Коннингтон. — Твоя сестра желает видеть тебя. Он не обернулся. Отчасти потому, что не хотел смотреть на Джона, отчасти, чтобы тот не видел его слёз и покрасневшего лица. — Визерис… И я желаю тебя видеть. — Мне не интересно, чего ты там желаешь, — холодно ответил принц. Рыцарь вздохнул, глубоко и тяжко. — Что ты собираешься делать после свадьбы Дени и Эйгона? — наконец спросил Джон. — Да твоё-то какое дело?! — развернулся он и гневно посмотрел тому в глаза. — Оставь меня в покое! Даже через пелену злобы, что застилала взор Визериса, он заметил, что Джон Коннингтон как будто постарел. Не было больше его обычной выправки и твёрдости. Перед Визерисом стоял уже пожилой мужчина со страдальческой маской на лице. Раньше принц обязательно бы спросил у друга, в чём дело. Но теперь ему хотелось лишь одного — чтобы тот убрался. — Визерис… Уходи по-хорошему. Принц заморгал от удивления. Злость отчасти стекла с его лица. — Что? — Уезжай. Беги. Тебя здесь больше ничего не держит. — Да как ты смеешь указывать мне…? — Визерис, — с нажимом сказал Джон. — Послушай меня очень внимательно. Эйгон и Дени вот-вот станут мужем и женой. А затем — королём и королевой. Я не думаю, что они отдадут тебе корону. Ты должен найти свой путь. Останься в Эссосе. Заведи семью, воспитай детей, и просто живи. Но прямо сейчас ты должен уйти со свадьбы. Послушай меня, пожалуйста. Ненависть Визериса к бывшему другу достигла поистине новых вершин. Он изо всех сил сжал кулаки, ногти впились в ладони, заскрежетали зубы. Гнев добела прокалил ему сердце, а потому Визерис совсем не заметил ту боль, с которой на него смотрел Джон. — Ах ты пернатая тварь… — Ещё раз… — Сволочь! Предатель! Как ты мог! — закричал он так, что и сквозь гул процессии его наверняка было слышно. — Это я — сын Эйриса, наследник Железного Трона! Это я — Визерис из дома Таргариенов, третий носитель своего имени, король андалов, ройнаров и Первых Людей, владыка Семи Королевств и Хранитель Областей! Я всю жизнь вёз на горбу эту неблагодарную мерзавку, и ради чего?! Чтобы она вышла замуж за самозванца из вонючей канавы и отдала ему трон предков? Глаза Джона из печально-синих стали настороженно-льдистыми, но Визериса это не остановило. Он и не хотел останавливаться. Чувство несправедливости рвало его на части. — Недостаточно забрать у меня мою будущую жену, нужно ещё выбросить всю мою жизнь на помойку! У меня нет другого пути, как возрождение династии Таргариен. К которой этот спесивый индюк не имеет никакого отношения! Я никогда не отдам ублюдку из Блошиного конца право на корону и на женщину Таргариен! Я никогда не предам семью! Если я сдамся, их память, их честь, останутся неотмщёнными. А поэтому я не сдамся никогда! Между ними возвысилась стена молчания, прерываемая лишь быстрым дыханием Визериса. Его щёки покраснели, кожа головы взмокла, острый, как валирийская сталь, взгляд, был неотрывно направлен на Коннингтона. Тот выглядел потерянным. Опустошённым даже. Под бурлящей лавой гнева Визериса слегка затрепетала надежда. Надежда, что его бывший друг, наставник, любовник, прозреет. Увидит ложь, что навёл вокруг себя Эйгон, увидит, что Визерис вышел к нему со всей честностью и чистосердечием, открыл свою душу. А потому принц сказал, уже мягче и тише, как выпадает первый снег: — Джон, если ты когда-то был моим другом, если ты когда-то любил меня… Ради моего покойного старшего брата, ради династии Таргариен и ради меня, сделай это: останься со мной. Забери Дейнерис, приведи ко мне. Не верь этому самозванцу. Было видно, что внутри Джона наступила борьба. Визерис, сам того не ожидая, немного успокоился. Он всё ещё был зол, но теперь не так сильно, чтобы его внутренности полыхали огнём. Чем дольше длилось раздумье Коннингтона, тем сильнее Визерис надеялся на лучшее. «Ну же, Джон. Прошу тебя. Опомнись». В конце концов, Джон долго и горестно выдохнул. — Не называй его так, — глухо произнёс Коннингтон. — В последний раз тебе говорю. Визерис прищулся. Вместе с гневом на его лице появилось разочарование. Но вскоре он ухмыльнулся, сверкнув злой насмешкой в лиловых глазах. — А то что? — со слащавой и ядовитой улыбкой пропел Визерис. — Убьёшь меня? У вас это входит в привычку, лорд Коннингтон — позволять Таргариенам гибнуть. Сначала Рейгар, теперь я. Удар попал точно в цель. Уязвлённый вид покачнувшегося Коннингтона позабавил принца. Мысль о том, что обыкновенная правда могла причинить вред могучему воину казалась странной, а то и вовсе смешной, но вот был он, Визерис, твёрдо стоящий на ногах, и Джон, что увял от одних лишь слов. Визерис хищно ухмыльнулся. «Думаю, я имею право немного позлорадствовать». Он решил продолжить нажим. — А что насчёт твоих клятв, Джон? Не забыл ли ты, как ты клялся верой и правдой служить династии Таргариен и вернуть её наследнику Железный Трон? Или твоя честь такая же фальшивая, как и история Эйгона, принца из вонючей канавы? На сей раз Джон был словно готов к нападению и не отстранился. Он будто стал крепче, стал возвращаться к прежнему себе — рыцарю и бывшему командиру Золотой Роты. Джон сделал свой выбор. И, как видно, неправильный, рассудил Визерис. — Я клялся служить наследнику Железного Трона, — холодным, как Стена, голосом ответил Коннингтон. — Но причём тут ты? Визерису потребовалось усилие, чтобы не отшатнуться от этих слов, как от удара. Его лицо заострилось, лишь бы не дрожали губы. Он приподнял голову и теперь смотрел на Джона из-под прикрытых век. Он абсолютно отказывался показывать свою боль. — Раз не хочешь уходить, тогда спускайся на пир, — буркнул Джон. — Твои король и королева тебя уже заждались. Визерис закрыл глаза и твёрдо нацелился не сдаваться. Гнев, горечь, обида и несчастье вихрем вились в его душе, но мертвецки бледное лицо не выражало ничего. Джон ушёл. И только тогда Визерис дал волю слезам. Проведя в одиночестве башни, казалось, целую вечность, за которую солнце уже успело скрыться за горизонт, Визерис всё же спустился к площади. Ночной воздух полнился ароматами яств, волантийского вина и цветов, а музыка, мирный гомон гостей и потрескивание огня по периметру площади создавали атмосферу праздника и всеобщего благоденствия. Визерис хотел лишь уйти отсюда как можно скорее. Что для других было весельем, для него было лишь одной непрекращающейся пучиной раздражения. Быстрым шагом он устремился к выходу, но остановился как вкопанный, когда увидел магистра Иллирио. Тот стоял перед столом жениха и невесты и рассыпался в пожеланиях счастья. Разномастные перстни поблёскивали в свете факелов и костров, а его одеяние из алого и чёрного шёлка подозрительно напоминали цвета дома Таргариен. Визерис всем сердцем не желал этой встречи, но, когда цепкие глазки магистра увидели его, бежать было невозможно. Ему оставалось лишь сделать как можно более нейтральное выражение лица и держаться ровно. Он не доставит магистру удовольствия знать, как сильно напуган и смущён. — Принц Визерис, — бесцветно поприветствовал его Иллирио. — Магистр, — Визерис кивнул. — Знаете, кхал Дрого был крайне разочарован сорванной помолвкой. По правде сказать, он был в ярости. — Да, я слышал об этом, — кисло ответил принц. Мысленно он собирался с силами, чтобы просто пережить этот разговор, как стихийное бедствие. — Конечно, иначе и быть не могло. Разрушения в Пентосе и приближенных территориях были колоссальными. Визерис лишь вздохнул и прикрыл глаза. «Что же, рано или поздно мне пришлось бы с этим столкнуться. Как только я уйду, я забуду про всё это как страшный сон». — Магистр, поймите, я не мог отдать сестру этому вонючему табунщику. Негоже дракону сливать кровь с полевыми зверьми. И я, как старший сын, имел право распорядиться рукой своей сестры. — Не вы ли настояли на этой помолвке? Не вы ли грезили армией для возвращения трона? — Только потому, что вы поддержали этот выбор, — холодно заметил Визерис. Иллирио осмотрел его сверху вниз, и от этого взгляда в принце стал пробуждаться дракон. После недолгого молчания магистр сказал: — Да, Семи Королевствам повезло, что править ими будет человек, который принимает ответственность за свои поступки. Визерис ощетинился от подобных слов. Путы, сдерживающие его характер, рвались одна за одной. — Эйгон будет править? — с усмешкой поинтересовался он. — И с какой же это армией? Золотых мечей всего десять тысяч. — Безупречные, наёмники, — не моргнув, ответил Иллирио. — В конце концов, к нему присоединятся лоялисты и в самом Вестеросе. — Я помню ваши слова о Мартеллах, Редвинах и прочих. Мне было больно узнать, что это всего лишь жалкая ложь. Не могу представить, что кому-то будут интересны эти сказки. — Боюсь, вы не уловили мою мысль. Вестеросские лорды пойдут за драконом, в этом нет сомнений. За истинным драконом. Но причём тут вы? Визерис покраснел и раздул ноздри. Он обещал себе держаться, лишь бы уйти поскорее, тихо и незаметно. Теперь же ему хотелось плеснуть в лицо магистра вином — на его красной физиономии оно будет не так заметно. Вместо этого он сжал рукоять меча просто для того, чтобы успокоиться. — Не стоит проливать кровь в такой прекрасный вечер, друг мой. Воистину, этот брак — благословление как для востока, так и для запада. Визерис чуть не поперхнулся от возмущения. — То есть вы корите меня за сорванную помолвку с Дрого, и при этом в восторге от брака Дейнерис с Эйгоном? А вы не думали, что без первого не было бы второго? — Думаю. Интересно, как переплетаются нити жизни. Иногда и самое ничтожное из колебаний приносит свою лепту в нечто прекрасное. У Визериса уже не хватало сил на этот спор. Не доверяя своему языку, он просто уставился на магистра взглядом острее стали. Тот, однако, был не впечатлён. — Прощайте, принц. Ваша сестра просила передать вам, чтобы вы остались на празднование, она хочет вас видеть. Постарайтесь не сбегать, хотя бы в этот раз. Когда магистр развернулся и ушёл, Визерис плюнул ему в след. Доведённый до белого каления, он широкими шагами потопал к воротам. Путь ему преградили стражники и тогда он не сдержал раздражённого стона. — Пустите меня немедленно! — Невеста и верховный жрец хотят вас видеть, — равнодушно сказал один из воинов. После нескольких попыток пройти Визерис понял, что они не собираются ему уступать. Злой, как гроза, он вернулся к проклятому празднику. В конце концов он просто уселся за стол и налил себе ещё вина. Сегодняшний день, похоже, решил истрепать ему все нервы. Он лишь в пол уха слушал речь Бенерро на высоком валирийском. Казалось, жрец говорил целую вечность, прежде чем вновь заиграла музыка, тихо, а затем всё громче и громче. — Эту песню я посвящаю своему брату, — провозгласила Дейнерис. Визерис не любил песни. В них всё было не по-настоящему — кровь текла реками, любовь была всегда до гроба, злодеи были повержены, герои торжествовали. И разбивались сердца. Эти навязчивые метафоры повторялись из раза в раз, из века в век. — А затем Рглор получит свою жертву, самую ценную из всех — королевскую кровь! — сказал Бенерро. И только в то мгновение Визерис осознал, что да, сердца могут разбиваться. Прямо сейчас в его душе что-то умирало. Оглянувшись, он увидел, что все взгляды были устремлены на него. Тысячи глаз, полных жажды, предвкушения и азарта, теперь были прикованы к нему, следующей жертве огненного бога. И пара из них принадлежала его сестре. Визерис выскочил из-за стола и выхватил меч. Кто-то вцепился в него рукой, но он быстрым движением отсёк её. К нему приближались со всех сторон — Огненные руки, Тигровые Плащи, жрецы и особо фанатичные прихожане. Он был совсем один, один против толпы, но у него не проскользнуло даже мысли сдаться. Выставив перед собой меч, он взревел: — Нет! Вы не смеете прикасаться ко мне, я — дракон, я — дракон! — Мы тебя уже трогали, — раздался чей-то смешок. Одному из стражников Визерис перерезал шею взмахом меча, жрецу выпустил кишки. На один лишь миг он был благодарен Коннингтону за его уроки. Пришло время испытать их на практике. Со стола он схватил горсть острых специй и швырнул её в глаза самому большому из воинов. Он взобрался на стол, пнул в лицо мужика, который пытался схватить его за ноги и спрыгнул. Он помчался по гигантской площади перед храмом к выходу. Визерис бежал так быстро, как ещё никогда в жизни. Он должен спастись! Ему навстречу и с боков бежали люди, он разрубал их мечом, не различая лиц и криков. Все желали схватить его, тянули руки, но он уворачивался ото всех. Ворота были уже близко! Вдруг что-то прилетело ему в затылок. Он со всей скоростью упал наземь, разбил себе нос, боль острым дыханием объяла его лицо. Меч выпал из рук — Визерис попытался дотянуться до него, но на его кисть наступила чья-то нога, сдавливая. Он закричал. Его схватили за руки, подняли и потащили. Толпа фанатиков, увидев, что жертва поймана, радостно заулюлюкала и захлопала. Визерис тупо глядел на них, не понимая, как такое может происходить. Лишь когда они запели, весь ужас ситуации наконец дошёл до него: Бродяга, судьбу проклиная Тащился с сестрой на плечах Тысячеголосый хор свадебных гостей завёл песню, которую ему подарила сестра. Он кричал и метался, и его вопли, бывало, попадали в унисон с разномастными голосами. Бежал от врагов темной ночью За правду он долго страдал Бежать больше не было мочи Пред Узким он морем стоял Он вырывался и кричал изо всех сил, но его держали крепко. Его тащили к огромному шесту с дровами и хворостом у подножия, и рабы уже стали зажигать огонь. На ветках, как в гнезде, лежали драконьи яйца. Бродяга к морю подходит Рыбацкую лодку берет И грустную песню заводит О родине что-то поёт Он упирался, пытался бежать, но спасение было невозможным. Под его бьющимися ногами клубами поднималась пыль. Всё ближе приближался костёр, всё выше поднимались языки пламени. Бродяга моря переехал Навстречу родимая мать Ах, здравствуй, ах, здравствуй, родная Здоров ли отец мой и брат? Когда его стали приковывать цепями к шесту, Визерис впал в состояние истеричного всепоглощающего ужаса. Лица сквозь дрожащий от жара воздух казались ему уродливыми, безобразными, отвратительными. Толпа, некогда любившая его, теперь заливалась радостью от его скорой мучительной смерти. Он ухватился за последнюю надежду, и посмотрел на единственного родного ему человека с мольбой и страхом: — Дени, пожалуйста! — взмолился Визерис. — Дени, прошу, скажи им… Спаси меня! Он ожидал увидеть в её глазах скорбь, понимание, любовь. Но не находил в них ничего. Вместо этого сестра смотрела на него с равнодушием, вырезанным, как у скульптуры, на белом лице. Визерис глядел на сестру и едва узнавал её. Он не мог, он отказывался верить, что Дейнерис, его Дени, о которой он заботился с пелёнок, кормил, обучал, защищал, отдал свою честь и душу, теперь на стороне его врагов. Боль от жара казалось шуткой по сравнению с болью в сердце. «Она не настоящий дракон. Вот оно, доказательство. Дракон никогда бы не предал свою семью». Визерис предпринял последнюю попытку освободиться от цепей. Отец твой давно уж в могиле Землею сырою зарыт А брат твой c одной северянкой Костями и прахом лежит — Дейнерис, я твой король! Я приказываю тебе остановить их! Я — законный король! — Старший сын наследника идёт ближе к престолу, чем брат кронпринца, — наконец, сказала она. — Смирись, Визерис. Корона не твоя. Он обессиленно повесил голову, чувствуя, как по щекам ринулись слёзы. — Твоя жертвы ради меня и ради династии Таргариен неоценимы, — где-то далеко, в другом мире, звучал голос его сестры. — Теперь твоя кровь укрепит наш престол на тысячелетия. Слова сестры валились на него словно валуны, молотами разбивали ему разум. Визерис закрыл глаза, и едва слышно заплакал. Больше не было никакого смысла казаться драконом, королём. Все маски были сброшены. Не было больше смысла бороться. Он безвольно опал на цепях, не обращая внимания ни на что. Весь его мир сузился до одной лишь боли. У него больше не было сил кричать, молить, биться. Единственное, что ему хотелось, это чтобы всё поскорее закончилось. Жизнь вспышками пронеслась перед его глазами. Лицо матери, улыбка отца, музыка брата. Кроткость Элии, игры Рейнис, фиолетовые глазёнки Эйгона, настоящего Эйгона. Драконий камень, корона матери, буря, изгнание, страх, унижение, унижение, унижение. И всё ради того, чтобы имя Таргариенов дальше понесли самозванцы и предатели. «Простите меня, мои родные», — обессилено подумал он. — «Я подвёл вас всех». К нему со всех сторон подступал огонь. Даже через кожу сапог Визерис чувствовал жар, готовый принести ему смерть. Воздух вокруг плясал и искажал мир, дым раздражал дыхание. Вдруг он встрепенулся — ему на макушку что-то упало. Он тут же поднял лицо, и оно стало мокрым не только от слёз. Пламя костра стало отступать и слабеть, по толпе прокатились вздохи разочарования. Свинцовые ночные тучи разродились дождём. Буквально за несколько секунд ливень промочил Визериса до нитки, но впервые в жизни это его не досадило. Вместо этого он широко заулыбался — капли дождя на его коже ощущались словно поцелуи матери. Он готов был поклясться, что слышал, как Бенерро сказал: — Это плохой знак, светлейшая. Огонь потух, и Рглор не получил жертвы. Взглянув на них, Визерис расхохотался. Он заливисто смеялся, пока не стало сводить бока, и затем смеялся ещё пуще. Постные лица Дейнерис, Эйгона, Коннингтона, Бенерро и остальных казались ему самой смешной вещью на свете. Угасли костёр, музыка, огни в жаровнях, радость и шепотки толпы. Теперь ночную тишину прорезали лишь шелест дождя и хохот Визериса.