фантомная боль

Господи, как же хочется курить. Такая мысль преследует Содзе ровно с того момента, как его вызывают «поговорить». Херня собачья, думает он, болтовня с боссами это либо выволочка, либо дебильный расспрос с пристрастием, иного не дано — не умеют эти увальни хвалить, знают лишь метод кнута. Но Содзе плевать, потому что все, что сейчас колеблется в его мыслях: ох, как же хочется сигаретку. Просто сдохнуть можно. Он бы все отдал, лишь бы затянуться. Но сейчас, видите ли, боссам требуется выебнуться, отвести душу и выплеснуть яд на кого-нибудь, и перед ними Содзе стоит, будто провинившийся ученик, и это ощущение его прямо изводит. Срань, он все же не сопляк какой-то. У него десять лет бизнеса на черном рынке, сотни связей по всей Японии, а он даже слова сказать не может — просто ждет, когда этот идиотизм закончится. С одной рукой закуривать наверняка будет неудобно. Как знать? Он уже около недели на обезболивающем, и медики говорят, мол, возьмешь сигарету в зубы или выпьешь алкоголя — убьем, и, черт возьми, это ощутимая угроза. Вот и приходится сидеть исключительно на полезной пище, хотя из нее тоже все нельзя, потому что, бога ради, у него не тело — сплошная рана. Какой пиздец, еще никогда он себя до такого состояния не доводил. Его еле собирают по кускам. — Содзе. Ты слушаешь? Содзе отпускает мысль о том, как славно было бы покурить, и опускает взгляд вперед. Там, в полумраке, видно силуэты «Хисяку»; сидят, ублюдки, и смотрят на него, пока он в этой мрачной комнате под освещением будто главная звезда представления. Будто на суде. Хорошо, что им мозгов хватает хотя бы предложить ему стул, на своих двоих пока что он стоит некрепко. Он вздыхает, излишне драматично. — Естественно. Естественно нет, хочет сказать он, потому что вы только о всякой херне треплетесь, но проглатывает слова. — Ублюдок! — доносится разъяренный женский голос впереди. — Прояви хотя бы немного уважения! Мало того, что нам пришлось вытаскивать тебя из лаборатории, так еще ты сломал «Пронзающее Облако»! Момент для того, чтобы поморщиться. Ну и обвинения. — Э, нет. Вот тут не надо вешать на меня то, чего я не делал. Клинок сломался после удара, и даже не моего. Или ты думаешь, я просто сидел и стучал им о камень? Сама мысль о таком смешна настолько, что Содзе не сдерживает смешок. Но боссам явно не до смеха; они о чем-то переговариваются, явно озадаченные, мол, как же так, магический меч — и сломался пополам? Они-то, конечно, не знают всей истории, лишь самый ее обрубок, а у Содзе есть достаточно времени, чтобы придумать красивую отговорку на будущее для спасения себя. Не только себя. Как бы это сказать… Он все еще не говорит о том, кто был его противником. Возможно, это покажется глупым, но это своего рода уважение к младшему Рокухиро и к его глупым идеалам. Мальчишка — сын кузнеца, сначала вещает про мораль и доброту, но в последнем бою демонстрирует такие навыки и жажду крови, что можно аплодировать стоя. Настоящий убийца, каких поискать! Содзе просто в восхищении. Рокухиро Кунисигэ кует клинки, что поют оды о жажде крови, и его сын точно такой же — убийца многих. Жертвует собственной рукой, чтобы убить Содзе! Черт. От одной мысли об этом голова кружится. Все, что знают «Хисяку» — Содзе сражается с владельцем неизвестного им зачарованного клинка. Естественно, что он не признается о том, что слышит, мол, что это сын Кунисигэ. Мальчишка довольно молчаливый, и если бы не оговорка в первую встречу, то Содзе бы и не узнал ничего. Это удобно. После их боя они оба не то, что не в состоянии драться — стоять не могут. Но Содзе — бывалый боец, и, хотя раны у него на порядок серьезней, он все еще в состоянии соображать; мальчишка же загибается от потраченной энергии, которая, будто уроборос, начинает пожирать сама себя. С места его уволакивает неизвестный чародей с магией телепортации, будто чует надвигающуюся опасность. И, стоит ему испариться в воздухе, спустя мгновение Содзе слышит звук каблуков, поднимает голову — и видит женщину из «Хисяку». Взгляд у нее просто пиздец бешеный. Ну, оно очевидно. «Пронзающее Облако» сломано, соплячки из Кьенаги больше нет. Вся охрана вырезана, а сам Содзе больше напоминает сыр — столько у него ран. Такой проигрыш — как плевок в лицо, и понять причину их бешенства легко. Но Содзе не дурак, потому решает попридержать язык зубами… в том смысле, что не зубоскалит каждые несколько секунд. Но «Хисяку» явно злы, потому не ищут чародея-целителя. Сраные ублюдки, решили наказать его таким способом за проеб? Оставить со шрамами? — Старался ты явно недостаточно, — вновь доносится строгий женский голос. — В ситуации, где был утрачен бесценный экземпляр последней Кьенаги, ты должен был позаботиться хотя бы о безопасности клинка. — Мой вид явно говорит о том, как я «недостаточно» старался, да? — язвительно парирует Содзе, обводя себя единственной оставшейся рукой. — Я ретировался на базу. У меня не было информации о том, что в лаборатории меня будут ждать гости. — В ситуации, где за тобой прибыл отряд Камунаби, ты должен был подумать о таком варианте! Содзе лишь пожимает плечами. Он-то, естественно, понимал, что его будут ждать. Это было очевидно. Но надо сыграть в дурака. Крайне полезное умение. Когда перепалка грозит перерасти в нечто большее, ведь Содзе все еще способный маг, и он не собирается понуро стоять и выслушивать обвинение, в разговор вклинивается другой голос, неожиданно спокойный для такой ситуации и низкий. Бархатным баритоном он замечает: — Думаю, это будет полезным уроком всем нам. Не злись, — он явно обращается к женщине, — мы видели записи с камер и знаем, что Содзе-кун сделал все возможное в той ситуации. Никто из нас не обладает способностями провидения. Однако… — он медлит на мгновение. — Эти записи позволили нам наконец увидеть мальчика со шрамом и его умения. И они невероятны, я должен отметить. «Хисяку» вдруг затихают, словно всматриваются во что-то, и Содзе вытягивает шею. Такая внезапная тишина настораживает. — Погоди-ка… — бормочет женщина. — Может ли быть, что… — Да. Я тоже об этом подумал. — Три года прошло… Он изменился, но лицо… — Нам стоит проверить информацию об этом, — заключает чародей «Хисяку» и дальше обращается уже к Содзе, по голосу слышно, что он улыбается. — Возможно, твой проигрыш не настолько ужасен, как мы предполагали. Если наши догадки верны, то ты столкнулся с противником, против которого с «Пронзающим Облаком» у тебя не было шансов. У Содзе нервно дергается бровь, но он молчит. — Что ты думаешь о том, что встретил сына столь почитаемого тобой человека? Он не произносит ничего, лишь крепче сжимает зубы. Ох, вот это уже крайне неприятно. До аукциона остается десять дней. Дальше все идет своим чередом. Подготовка к аукциону, письма счастья задолжавшим свой товар продавцам. Подковерные интриги — это, конечно, хорошо, но Содзе все еще большой игрок на подпольном рынке, и у него есть дела. Мероприятие само себя не организует. К счастью, ему удается спихнуть часть унылой бюрократии на подчиненных (делегирование полномочий — истинное умение хорошего начальника, он в курсе), потому две недели до аукциона он в основном лишь обзванивает нужных людей и изнывает. От скуки, нетерпения, боли — все смешивается в единый ядерный коктейль. Никогда еще его так не отделывали. Проблемы наступают в момент, когда к нему вновь приходит мадам из «Хисяку». Она крайне доступным языком поясняет, что Содзе выглядит как говно, и потому лучше бы ему там особо не светиться. Ему почти обидеться хочется на предположение, что он будет особо мелькать где-то, кроме закулисья, он все равно не собирался выступать на сцене, лишь наблюдать издалека, как организатор, потому соглашается со столь щедрым предложением. Это и называется подыгрывание без вреда себе, «Хисяку» довольны, что они все контролируют, хотя Содзе на их мнение кристально поебать. За все время подготовки к аукциону он гадает, как там сейчас поживает мальчишка. Сделал ли что-нибудь с рукой? Нашел ли способ восстановить? У него есть малявка Кьенаги… Известно, что кровь этого клана способна повлиять на других, но Содзе так и не увидел это воочию. Интересно, получится ли у пацана… Или же все это — не более, чем глупый слух, пущенный кем-то и так и не доказанный? В последнее время все мысли Содзе вертятся вокруг пацана. Это интересный феномен. Его редко интересует кто-то вот настолько, чтобы отдавать размышлениям столько времени. Сколь велика его любовь к Рокухиро Кунисигэ вместе с ропотом перед знанием, что они жили в одно время, что Содзе видел следствие его творений своими глазами, тот все еще оставался почти мифической фигурой. Мальчишка же? Вот тут, рядом. Понять сына Рокухиро легко, тот тоже одержим своим отцом, и, как и любой ребенок, жаждет видеть лишь самое лучшее в родителе. Порой Содзе задумывается о том, что (возможно) пацан прав в своем лепете и… Нет. Нет! Бредятина. Так проходят две недели. Наступает аукцион. Казалось бы, пора заняться делами. Но Содзе решает, что его уже тошнит от всего происходящего, да и за всем следят «Хисяку», которые будут у него на горбу ездить, если он будет присутствовать, потому он делает самое гениальное решение в своей жизни и просто не присутствует. Ради бога, подчиненные сами справятся, не маленькие, а боссам только в радость, что он не будет светить рожей. Делать в этот вечер особо нечего, потому он поддается спонтанному настроению и идет на выступление девиц-мико. Дамы в традиционных одеяниях — услада для глаз. Это мелкий традиционный театр где-то на окраине Токио, не слишком популярный; здоровье не позволяет пока гордо шататься в одиночестве, потому приходится взять с собой пару телохранителей, довольно невзрачных. В такие моменты Содзе жалеет, что Рокухиро убивает близнецов — те пусть и были болванами, но зато верными, как собаки, и на них можно было положиться. Но что уж теперь. Когда свет в зале приглушается, рукой Содзе невольно тянется к нагрудному карману за пачкой сигарет… Он замирает в то мгновение, когда понимает, что руки-то и нет. Чертово фантомное ощущение. Один из подчиненных услужливо протягивает ему свою пачку; на секунду взгляд Содзе задерживается на ней, но потом он со вздохом откидывается обратно в кресло и качает головой. Ладно уж, все равно пора бросать. А тут такой солидный повод. Представление на сцене начинается. Это ритуал, обставленный несколько театрально, но жрицы, кажется, настоящие. Одна из них с вороного цвета волосами выходит на сцену в самом ярком одеянии, будто бы в нее вселилась богиня; она обводит зал взглядом, на секунду их глаза с Содзе пресекаются — и он видит алый блеск, столь невероятно знакомый. Юная шаманка исполняет поклон, затем надевает маску лисицы и берет в руки одинокий веер, после чего вдруг будто лишается сил и падает на сцену. Но это лишь начало. Девчонка исполняет танец, который называется кагура, «божья радость». Пляска одержимости будто бы в нее вселяется чужой дух. Она взмахивает рукой с веером, рассекая воздух, но вместо этого Содзе видит молодого Рокухиро с клинком в руках. Когда она откидывает голову назад — момент, стоит юноше уклониться за секунду до того, как Содзе отрубит ему голову. Это безумный танец, и таковым было и их сражение. Мальчишка — невероятный противник, достигающих столь небывалых высот за несколько лет. Сам факт, что он сражался с Содзе на равных, говорит о многом. Он не верит в богов, но юный Рокухиро — никто иной, как сам ками войны. Танец шаманки гипнотизирует, возвращая воспоминаниями в предыдущие дни. Вскинутая рука с веером — поднятый клинок. Шорох бумаги и ткани — звон металла. Шаманкой овладевает божество, а юным Рокухиро — жажда крови. Невероятное зрелище. Содзе чувствует, как перестает моргать, когда наблюдает за мико, как крепко вцепляется пальцами в подлокотник и затаивает дыхание. Мико происходят из рода ками и несут их слово; точно так же, как и юный Рокухиро. Пойдет ли он за другими мечами? Содзе хотел бы посмотреть. Он продолжает наблюдать за танцем одержимости из-под полуприкрытых ресниц, пока один из его телохранителей не отвлекает его легким касанием. Передает телефон, и Содзе хмурится. Ебаные ублюдки, он уже не может побыть наедине с мыслями? К счастью, рядом никого нет, потому разговор останется лишь между ним и подчиненными. — Алло? Мико на сцене извивается в адском танце. — Возвращайся, — голос одного из боссов доносится до него с типичным для помех хрипом. Взглядом Содзе неотрывно наблюдает за тем, как жрица на сцене вдруг замирает, будто бы лишившись всех сил за одно мгновение. — Кое-что случилось. После этих слов мико падает на пол. Одержимость подходит к концу. А у него рождается пара догадок. Точка рандеву случается в отдалении от города, и у Содзе уходит целый час на то, чтобы только туда доехать. Это место, где он почти не бывал — выглядит как переделанный военный бункер, сохранивший все аспекты подобного гадюшника: запах плесени, отвратное освещение и, конечно же, потрескавшаяся краска на стенах. По пути он гадает, на кой ляд его сюда вызывают, потому что к аукциону он сейчас имеет дело крайне опосредованное, и вообще ему плевать. Но нет, приползает, как послушная собачка. До чего скатывается, а? С другой стороны, он сейчас не в том состоянии, чтобы качать права. На пороге его встречает помпезный хуй с косичкой, и Содзе натянуто улыбается. Ну вот чего тебе не сидится одному, сто процентов же мог самостоятельно разобраться, я тебе нахрена? Впрочем, он примерно понимает. На аукционе выставляют один из клинков Рокухиро Кунисигэ, и есть целый один человек, который полезет в пекло, чтобы его вытащить. Господи, думается Содзе, вот чего пацану не живется спокойно? Ему тоже достается, и что-то сомнительно, что он полностью приходит в форму за жалкие две недели. Можно же достать клинок потом. У купившего человека. С его упрямством наверняка проблем не возникнет. — И зачем изволили звать? — ласково осведомляется он. На него бросают выразительный взгляд. — Ты не слышал? Аукцион закончился несколько поспешно. — Прошу прощения, но я был слегка занят тем, что наслаждался традиционным японским танцем. Мне та-а-ак не хотелось прерывать выступление тем, что я отвечаю на телефонные звонки. — Не ерничай, Содзе, — босс одаривает его мрачной улыбкой. — Не в твоем положении. — Сразу метко бьете. Понимаю. Больного человека любой обидит. В ответ босс просто закатывает глаза, явно не желая продолжать этот диалог дальше, и Содзе облегченно вздыхает, потому что у него есть стандарты, когда он может вести себя как идиот. Но когда они заходят в комнату совсем рядом, он чувствует, как слишком крепко сцепляет зубы. Возможно, он ошибается. Возможно, это Камунаби опять рыщут, пытаясь отыскать их следы. В конце концов, продажа «Истинного Удара» — одна большая ловушка. Ему должно быть плевать, но от мысли, что мальчишка может попасться… Это Содзе убьет его. Ощутит, как сквозь пальцы утекает жизнь. Только он может перечеркнуть самое ценное наследие Рокухиро Кунисигэ. Они проходят вперед. В комнате царит полумрак. Неприятный запах затхлости. — Это потребовало огромных усилий, но нам удалось. Кто бы мог подумать, что предположение о наследнике Рокухиро окажется верным. Возможно, стоило убить его еще три года назад… Босс все болтает и болтает, а Содзе смотрит вперед. Там, на побитой посеревшей плитке, сидит человек крайне хорошо ему знакомый. Из одежды на нем только штаны; ничто не скрывает синяки и кровоподтеки на молодом поджаром теле. Один глаз заплывает, из нескольких неглубоких ран течет кровь, но больше всего этого Содзе привлекает грубый шрам на правой руке, будто руку прямо под локтем пришивают. У пленника связаны руки и ноги, во рту — кляп. Он затравленным взглядом смотрит на босса из «Хисяку», а потом переводит волчий взор на Содзе. Подобный вид заставляет губы подрагивать в предвкушении, но лишь одно омрачает мысль — сейчас мальчишка принадлежит не ему, а «Хисяку». «Хисяку», которые ничуть не ценят его таланта. — Что ты думаешь об улове? Интересно, до чего может довести жажда мести, — улыбается босс, а в голове Содзе проносится лишь одно. Все идет совсем не так, как он хочет.