Мы с проверкой

Учительница стучит указкой по доске. Под сегодняшней датой – 1-ым декабря, понедельник – начеркана тема урока биологии. Указка скрипит по мелу, из-под мелких очков для чтения колются учительские глаза. Губы, и так тонкие, свернулись в упругую линию. Не отвлекайтесь. Тебя, Сол, это тоже касается. Это будет на контрольной, записывайте, скоро конец четверти… И без шуточек, Гримм!.. Родителей в школу… А еще…   Инк на последней парте не слушает. Подложив руку под щеку, он увлеченно рисует в тетради. Одноклассница перед ним пару раз шикает на него – «Хватит шуршать! Отвлекаешь!» – но он ее даже не замечает, и она сдается, шурша уже собственной тетрадкой, переписывая таблицу с доски. В классе кто-то звонко смеется, а учительница багровеет.   Инк прикусывает щеку. Животные, «монстры», ни антропоморфные, ни обычные, не получаются. Зато человечки, идущие с ними бок о бок, выходят ничего такие. Правда, иногда они на детей, коими и должны являться, не слишком походят…   Утром, только когда он уже выходил из дома, проводку наконец починили. Целый день без электричества, как бы привычно это не было, был каждый раз как первый – мучением, скрашенным лишь пауэрбанком, принесенным матерью с работы, книгами, учебниками по истории (если уж не для экзаменов, то для еженедельных дискуссий в клубе) и бутылками питьевой воды. Воду тоже включили только утром, а потому умывался он в школьном туалете, но не суть… Главное, что вместе с проводкой починился и wi-fi. Вчера ему ответили… Он принят. А еще выслали копию текста для иллюстрирования.   Книгу ему доверили детскую, про монстров и детей. Позавчерашний целительный дождь после читательской засухи не прошел даром (в рюкзаке снова новая книга), поэтому тяжелые веки давят на глазные яблоки, из-за чего линии на бумаге скачут, и монстры кажутся сбежавшими из снов впавшего в лихорадку. Но ему это даже нравится. Он пытается поймать эти скачущие силуэты ручкой, догнать и накинуть лассо. Ему вдруг вспоминается недорисованная улитка, или скелет улитки, зависит от того, с какого угла посмотреть. Она тоже ползла по стене, дрожала и трещала, ее было так же легко потерять. Сегодня он должен снова взять длинный путь домой.   Он прикусывает щеку, мимолетно оглядываясь на доску. Эррор ни позавчера, ни вчера так и не объявился. Если бы он стучался даже поздно ночью, Инк бы точно услышал. Он слышал, как заморосил дождь в пол первого, он слышал, как мимо проезжала полицейская машина в час двадцать, он мысленно ругался на гогочущих подростков в два с чем-то ночи и слышал, как на них наорала соседка, пригрозив полицией. Откладывая телефон где-то около трех, он хмурился и не мог заснуть еще минут тридцать. Но стука так и не было. В рюкзаке Инк притащил с собой синий шарф и чужую шапку. Вернет, как только подвернется случай. На большой перемене после урока… На их обычном месте.   И пока монстры прыгают по клеткам тетради, как по поляне, а учительница распинается по поводу контрольной через пару недель, он улыбается мыслям и воспоминаниям, а штрихи, хотя все так же шероховатые и неопрятные, тем не менее становятся увереннее.   ***   …Пришедши вчерашним утром к двоюродному брату, открывшему дверь еще в пижамных штанах и с заспанной, кислой миной, он не ожидал, что его впустят без нареканий.   – Отца нет дома. Но он приедет через неделю, так что не расслабляйся, – объявил Гено, вздыхая и критически оглядывая чужую комплекцию в не лучшем ее состоянии.   Эррор согласно кивнул, и двоюродный брат, бурча себе под нос что-то про то, что о нем вспоминают только когда нужно где-то перекантоваться, пошел на кухню варить им обоим кофе. Тебе с чем? Молоко, сахар, корица… Ни с чем? Понятно…   – Меня вчера приняли в кофейню. Я тебе потом кофе отплачу, – произносит Эррор, отхлебывая и морщась. Головная боль ушла на второй план, но каждое движение головой откликается уколом.   – Ты хоть варить его умеешь?   – Нет, но…   – Волшебно… Знаешь что? Лучше не пей сейчас. Иди проспись.   Проснувшись на диване, он увидел брата за учебниками, конспектирующего что-то по физике. Он, может, и на домашнем обучении по состоянию здоровья, но экзамены и ему сдавать придется. Особенно учитывая то, что он (совсем как Инк) заканчивает школу экстерном.   – Кофе все еще на столе. Микроволновка к твоим услугам. Парацетамол в зеленом ящике, ты найдешь.   – Спасибо… – произносит Эррор, морщась спросонья. Интересно, а если запивать таблетки кофе, а не водой, разница есть? Может, только если кофе нагреть, а так, с холодным, вроде не должно…   – Я слышал про тетю Крею. Ты как? – спрашивает брат, разглядывая его, когда он уже собирается уходить.   – Нормально.   – У тебя обострение?   Он ничего не отвечает, стягивая куртку с вешалки.   – Мне Саю позвонить?   – Все под контролем.   – Как скажешь. Но если что… Тебе сделают семейную скидку.   – Вот уж спасибо большое, – бормочет Эррор, натягивая ботинки. – Как Папс? – спрашивает он из вежливости. Иногда он забывает, что у него два двоюродных брата, а не один… Старший уехал лет так семь назад. В Италию, если он не ошибается.   – С Папсом все хорошо. Его скоро должны до шефа повысить… – отвечает брат со вздохом.   – Волшебно. Удачи ему. Кстати, я могу оставить у тебя документы?   – Конечно, рад быть полезным, – отвечает брат саркастично.   – Я уйду сразу, как дядя вернется, не переживай.   – Боже, – морщится брат, пальцами растирая переносицу. – Он тебя не ненавидит. Он даст тебе остаться. Особенно если это не понравится Эдгару.   – Ага, а потом отец придет и разнесет вам полквартиры…   – Никто ему не позволит, не переживай… Ты–    – В любом случае, – обрывает его Эррор, – я пошел. Пока…   – Стой, куда ты? – спрашивает брат хмурясь. – И ты очки забыл.   – Искать подработку. И за учебниками.   – Так тебя же уже… Если тебе нужны деньги, я могу дать из своих!   – Все… Под контролем, – упорно повторяет Эррор, с нажимом проворачивая замок. Заклинило.   – Дай сюда, – брат быстро расправляется с замком. Из-за распахнутой настежь двери веет холодом. Брат отдергивает руку к груди: там, кажется, была его последняя операция. Швы, должно быть, все еще заживают. – Просто прими деньги, не будь бараном!   Эррор выскальзывает в подъезд, поправляя куртку, и семенит по лестнице вниз.   – К ужину чтоб был здесь! – слышится ему вслед. Мать в семействе Афтеров…   ***   …Он нервно поглаживает паспорт в кармане толстовки. Ему повезло, что в его школе нет формы. «Все по западным стандартам». Вчера он так ничего и не нашел – ему ничто как не подходило, так и не подходит. Причина всегда во времени или в опыте. Придется остановиться на кофейне, хотя бы на первое время.   Утром за завтраком (таким же вкусным, как и вчерашний ужин – ему стоит взять несколько уроков) Гено заставил его надеть очки. Он морщился от резкости, колющей глаз, но, запихнув свои претензии себе в жопу по совету брата (он, правда, говорил не о жопе, а лишь о «куда подальше»), он напялил очки и, поджав губы, пошел на уроки, по дороге привыкая к четкости. Еще брат выдал ему блистер таблеток от головной боли «на всякий пожарный». В классе пара девочек, увидав очки, пошутила, что его не узнают. В ответ он лишь нервно усмехнулся и сел на свое место в самом дальнем углу.   Учитель физики, черкая по доске цветным мелом, улыбнулся ему. Задал вопрос, попросил ответ. Он нерешительно что-то пробубнил, щурясь. Учитель просиял и начал что-то спешно объяснять классу.   Он ерошит дужку очков. Еще незажившие губы отдаются кисло-соленым на языке. Вся доска в меле. Голубой мел учителя наслаивается на другой голубой мел, всего на йоту ярче учительского. Он дуговатый, расплывающийся в улыбках, елозящий и пытающийся скатится с доски. Иногда он резкий и стройный, застывший и холодный, и ему приходится вглядываться в него, сжимая губы в тонкую линию, игнорируя периферийную боль, чтобы понять, чей это мел, чей цвет. Какие из написанных примеров написал учитель, вновь зависший над доской, черкающий особо длинное уравнение, а какие залезли на нее сами, проталкиваясь меж тонких учительских букв и цифр.   Сначала он хмурился, но, когда тебе не режут глаза, словно осока, до боли легко привыкнуть.   Он поднимает очки и выглядывает из-под линз. Пример, что по середине, правильный. Надев очки обратно, он быстро переписывает его в тетрадь, пока чужие голубые записи не распластались по нужной ему записи и не закрыли ее.   ***   All the good girls go to hell – Billie Eilish add to queueset loop   Инк надевает наушники и с ногами залезает на свой холодный подоконник, прислоняясь спиной к стеклу. Чуть покачивает головой в такт песне. Достает скетчбук и ручку из рюкзака, глаза и пальцы из телефона. Оглядывается по сторонам: никого. Прикусив щеку, начинает тихонько рисовать, на этот раз вдумчивее, аккуратнее. Линии получаются чище и тоньше, детали – искуснее. В ушах скользит одна и та же мелодия, и вскоре он теряет ее из головы. Она обволакивает его словно вакуумный пузырь.   Тишина вокруг и затхлый воздух закупориваются за закрытой форточкой. Глаза, слишком широко распахнутые, слезящиеся на краях, судорожно дергающиеся по бумаге, иногда отскакивают и катятся вокруг. Нахмуренные от сосредоточения брови ползут вниз. Рука медленно крадется к месту, где обычно сидят. Пальцами Инк постукивает по пластику, и, хотя он не слышит стука, ему становится легче. Одиночество, нечто далекое и непостижимое, забытое пару лет назад, заливается в легкие. И сначала, кажется, он захлебывается, но потом вспоминает какого это – дышать водой, и вода в легких смешивается с водой вокруг. Он совсем забыл это чувство… Оно редко бродило по школьным коридорам. Но сейчас ему кажется, что он вернулся в родную гавань.   Он пару раз еще всматривается в школьный коридор, по которому почти никто не ходит, высматривая кого-то, но никто не идет. Потом ручка становится продолжением его руки, а рука – продолжением его тела, и тот, кого он ждет, выветривается из головы, а сам он теряет счет времени, рассматривая каждый штрих и забывая моргать.   (На подоконнике напротив всегда сидел Он и курил. Инк заметил это еще месяц назад, как только перевелся. А еще Он не обращал внимания на форточку, даже если она громко хлопала, из-за чего даже Инк вздрагивает всем телом, хотя сидит в паре метров, на другом конце коридора. Сначала Он пытался Инка прогнать. Ну, как прогнать… Всем своим естеством показать, что Инку тут не рады. Потом шикал и шипел, словно кот. А Инк показательно напяливал наушники и громко врубал музыку – тогда он еще слушал только Queen, не облюбовав пока Айлиш, которая тогда только начинала становиться популярной. Коридор этот понравился ему давно, тоже в первый его месяц. Здесь было тихо и почти никого. В какой-то момент Он понял, что прогнать орущую «We will not let you go!» нечисть невозможно, а потому либо мирись, либо уходи. Он долго сверлил Инка взглядом и, возможно, думал, что, может, стоит дыхнуть в него сигаретным дымом. «Но кто знает этого бледного, вдруг побежит жаловаться.» Так, наверное, рассуждал Он, каждый раз сдерживаясь. Именно так Инк это себе и представлял, и ему было весело от того, что он, наверное, уже успел получить клеймо ябеды и мямли. Но главное, что Он, докурив сигарету и выкинув окурок на улицу, оставался сидеть и в упор смотреть в стену. Инк еще пару раз пытался обратить на себя внимание, даже тихо пев, хотя эту инициативу он сразу пресек: ни слухом, ни голосом он наделен не был. Так что по большей части, они просто сидели в тишине, особенно, когда Инк устал от того, что музыка разрывает ему уши.   – Эй ты!   Инк отвлекается от чего бы то ни было, сдергивая с себя наушники – он не помнит, что точно произошло в тот день, поэтому дает воображению дорисовывать детали. Перед ним недовольно стоит – нависает – какой-то высокий парень. Кепка нахлобучена так, что сползает на брови, широкие грудь и плечи перекрывают Инку свет. Инк вскидывает бровь.   – Здравствуйте? – приветствует Инк и мысленно надеется, что парню больше, чем пятнадцать. Иначе разочарования в собственном поколении ему не избежать.   – Сигаретки не найдется? – спрашивают его, почесывая под носом, прислонившись к стене. Инк мысленно отмечает высокие скулы, впалые щеки и крупный нос и мило улыбается.   – Извините, но я не курю, – голос у него тонкий и высокий, какой бывает у матери, когда она злится. Инк мысленно морщится. Парень перед ним морщится не мысленно.   – Ну че ты, совсем, что ль, как не свой? – задается парень философским вопросом. Инк думает, что отец был бы то ли в ярости, то ли в ужасе, узнай он об этом. Именно поэтому Инк ему ничего не скажет: нужно сохранить сию уникальную атмосферу! Она очень вдохновляет.   – Или все мозги с волосами вытекли? – продолжает парень.   – Никак нет, сэр! – восклицает Инк.   – Че блять?   – Ниче, – произносит Инк серьезно (очень серьезно), чуть понижая тональность голоса. Получается плохо. – Не обессудьте.    – Я щас сам те все обоссую, малек, – заявляет парень спокойно.   – Обязательно, – кивает Инк, все так же улыбаясь.   – Мобила у тя, кстати, ни че такая, – задумчиво рассуждает вслух парень.   – Спасибо! – радостно восклицает Инк, – Таких комплиментов моему телефону еще не давали! Он достался мне от дедушки по отцовской линии, он им очень дорожил! Ему двенадцать лет – раритет! – рассказывает он о своем новеньком телефоне.   – Ага, понятно, – произносит парень незаинтересованно, раздумывая над чем-то, почесывая низ подбородка, где даже пуха пока не наблюдается. – Давай так. Сделка, как говорится, – смотрит парень на Инка в упор. Видимо, раздумывать он закончил. И сейчас Инк услышит, куда же раздумья эти его привели. Жаль, что Инк заранее знает, что привели они его в тупик. – Ты мне отдаешь мобилку твою, а я тебе не разбиваю ебало. Идет?   – Никак нет, сэр! – наигранно охает Инк. – Что же я скажу праху своего деда, стоящему на тумбочке в гостиной! Я не могу его так предать!   – Не понял, ты будешь отдавать мобилу или нет? Или те волосы оторвать?   – Осторожно, у меня вши, – предупреждает Инк.   – Чего?   – Вши. Насекомые в волосах, – улыбка Инка становится шире. – Семья моя переживает не лучшие времена. Даже денег подстричься нет. Поэтому волосы у меня длинные, грязные и липкие. И вши заразные, – на смятение парня перед ним Инк уверенно кивает. Распущенные белые, тонкие волосы струятся по его плечам и блестят.   – А-а-а… – говорят ему неуверенно. – Понял.   За чужой спиной кто-то прыскает.   – Эй! – парень резко оборачивается, явно оскорбленный до глубины своей души. Ну или чужой души, без разницы.   Инк с любопытством выглядывает в коридор. На противоположном конце сидит Он – его парень-курильщик, который так и не смог прогнать его из коридора, который Он, судя по всему, считает по праву своим. Он улавливает лишь секунду, когда чужие голубые глаза ясные и глубокие, весело искрятся. Но радужки вновь становятся темными и мутными, как только Он замечает, что на него смотрит «парень». Он снова сжимается, цепенеет, будто, словно насекомое или рептилия, готовится впасть в спячку, лишь бы не видеть зиму и то, как все живое гибнет от ее жесткой руки. Инк хмурится.   – Ты че вякнул, узкоглазый? – спрашивают Его.   – Ничего, – отвечает Он, глядя в одну точку.   – Вот и правильно, – говорит парень и вновь поворачивается к Инку. – Так ты мобилу будешь отдавать или нет?   – Нет, – отвечает Инк холодно и глядит ему в глаза.   – Вот же, сука, пидр, – произносит парень, полный искренним сожалением, и, вздохнув, размахивается и с треском влепляет Инку пощечину, задевая нос. Голова Инка отлетает в сторону и, кажется, даже слышен несильный хруст. – Еще хошь?   Инк ничего не отвечает и сидит с непроницаемым лицом, пожимая плечами. Парень глядит на него и, после минуты раздумий, влепляет еще одну пощечину. Потом снова задает тот же вопрос.   – Пидрила, – выносит свой вердикт парень, так и не получив ответа и сморщась. Инк не двигается, пока парень не уходит, скорее всего, жалуясь на жизнь, ведь за что ему такие, как Инк. Не только пидр, так еще и ебанутый.   Как только чужие шаги стихают, Инк выдыхает. Из глаз брызгают слезы. Покалеченной щекой он прислоняется к холодному стеклу, и боль чуточку стихает. Он сжимает зубы и тяжело дышит. Отвратительно.   – Эй, ты в порядке?   Инк вздрагивает и резко садится прямо. Он хмурится. Еще один незнакомый баритон. Опустив глаза, он видит Его, сидящего на корточках.   – Ты в порядке? – повторяет вопрос Он. Инк расплывается в улыбке. Искренней. Ну точно ебанутый.   – Да, – произносит он тихо.   – Тебе бы в медпункт… – хмурится Он.   – Нет, не надо, – говорит Инк весело, широко-широко улыбаясь. Триумфально даже. – Можешь подать мне рюкзак? У меня там аптечка.   – Даже так, – хмыкает Он. Но рюкзак подает.   – Спасибо, – говорит Инк и быстро находит нужную мазь.   – У тебя синяк будет, – сообщает ему Он.   – Знаю, – произносит Инк, начав втирать мазь в щеку, поминутно морщась.   – Он мог тебе нос сломать.   – Ну, он же не сломал, так что какая разница? – задает Инк риторический вопрос. Парень перед ним почему-то морщится.   – Как скажешь… Я, кстати, Эррор, – протягивает руку Эррор.   – А я Инк, рад знакомству, – светится Инк, сжимая чужую ладонь.)   – И-и-инк, так вот ты где!   От неожиданности ручка соскальзывает с рисунка и чертит ненужную линию. Инк впивается зубами в щеку сильнее и сжимается. Он чувствует, как кровь в его жилах стынет.   Он вынимает из уха один наушник. Над ним, в растянутой футболке с Нирваной, по которой до пояса стекают тонкие, прямые, гладкие волосы цвета вороного крыла, стоит его одноклассник и лениво улыбается.   – Рипер, – приветствует его Инк.   – Инк, – кивает Рипер.   Рипер Гримм показывает ему один палец, Инк кивает в ответ. Не заплетенные сегодня волосы падают на стену от ветра: форточка открылась.   – Что ты тут делаешь? – спрашивает Инк, откладывая скетчбук.   – Да так… – протягивает Рипер с усмешкой. – Ты, как я понимаю, в курсе, что урок через пять минут?   – Что!? – вскакивает Инк. Рипер хохочет, пока Инк спешно собирается, пытаясь найти в рюкзаке пенал, сдаваясь и засовывая ручку в карман. – Что у нас?   – Алгебра, – говорит Рипер.   – Черт-черт-ЧЕРТ, – лепечет Инк. Он, кажется, забыл сделать д/з.   – Только не говори, что опять! – лыбится Рипер.   – Иди лесом!   – Только если ты пойдешь вместе со мной, – произносит Рипер, подмигивая, на что Инк закатывает глаза.   – Пошли! – убегает Инк вперед, пока Рипер спокойно шагает сзади.   ***   …Он уже выходит за школьные ворота, когда воздух разрезает чужой оклик.   – Эррор!   Он застывает. Капюшон, подгоняемый ветром, влепляется ему в затылок. Уши даже под тканью горят: холодно. Декабрь встречает его облачком пара, каждый раз, как он открывает рот. Очки запотевают. Резко обернувшись, он видит Инка. Тот запыхался и согнулся пополам, ловя ртом воздух. Рипер лениво (как обычно) плетется за ним и машет ему с легкой улыбкой. Сам он с ним почти не знаком, знает лишь, что подружились они с Инком «на правах длинноволосых!», как сообщил ему Рипер с улыбкой при знакомстве. Когда Инк его представлял, Рипер поначалу показался ему скользким типом, но чуть разговорившись, он понял, что Рипер просто наслаждается жизнью, пока может.   – Фух, – разгибается Инк наконец. – Привет.   Он в ответ лишь кивает. Инк открывает было рот, но тут же его захлопывает, хлопая широко распахнутыми глазами.   – Никогда не видел тебя в очках, – произносит Инк завороженно. Он снова лишь кивает и инстинктивно делает шаг назад, затылком чувствуя стену.   (Лицо у Инка измазано чернилами. И пальцы у него измазаны чернилами. Пальцы, сжимающие чужой синий шарф. И в этом нет ничего особенного, Инк все время в чернилах, иногда они даже попадают ему на нос и на светлые брови. Но то чернила синие. Изо рта на подбородок ему капает нечто черное, даже не бликующее на солнце. Потемневшие зубы сложились в улыбку, бледные губы посерели. Глаза, обычно каре-зеленые, похожи на два нескладных колодца, чьи границы все время размывает новые и новые чернила, по капле сочащиеся с кончиков острых ресниц. Или не чернила. Эррор вообще не знает, с чего он решил, что это чернила.)   Беги. Ты должен бежать, – шипит у него в голове.   У него спирает дыхание. Инк клонит голову в сторону. (Чернила текут с двойной силой. Они скользят по щекам и капают на одежду, затекают в рот, выливаются из него и текут до хрупкой, открытой шеи.)   Эррор хватается рукой за стену.   Don’t you know I’m no good for you?   – Мне надо идти, – произносит он. Во рту сухо.   I’ve learned to lose you…   – Но… – начинает было Инк…   – Прости, – произносит он быстро, сбегая. Минует школьные ворота, заворачивает за угол и постоянно теребит паспорт, пытаясь порезать пальцы…   Can’t afford to…   Прости-прости-прости, откликается у него в голове насмешливо, когда он, повернув в какой-то переулок, съезжает по стене вниз, пытаясь отдышаться и рвя на себе волосы.   …Инк стоит с шарфом в руках и хмурится. Пальцы сжимаются.   – Он всегда такой? – интересуется Рипер, вскинув бровь, стоящий рядом в пальто на пару размеров больше, из-за чего оно почти волочится по земле.   – Конечно нет, – морщится Инк и толкает его локтем. – Просто… Not the best timing.   Из пальто раздается согласное хмыканье.   ***   – Ты почему не сказал мне о клубе? – спрашивает Дрим, выдавливая себе на ладонь почти весь тюбик крема от загара и втирая его себе в щеки. Он с отвращением взирает на вышедшее солнце, кривясь, кукожась и вжимаясь внутрь.   «Тебе, может, тоже дать? Сгореть можно просто ужасно! А потом еще и морщины…» – спросил он у Блу, когда достал тюбик из кармана. Блу сконфуженно отказался. Если про загар он еще понял, то про морщины получался какой-то бред. У ангелов морщин не бывает, это не имеет смысла: они должны всегда оставаться молодыми, цветущими и пахнущими, в этом и была первоначальная задумка Рая.   Клуб-клуб-клуб, ну конечно! Инк, (наконец-то) спустившийся сегодня, согласившийся помочь двум совершенно не подозрительным типам, случайно проболтался (пожаловался) (или похвастался) (там было и то, и се, и третье, Блу точно не разобрал), что вчера весь вечер и всю ночь читал книги по истории. Что похвально. И это точно поможет ему на ежемесячной встрече клуба по истории имени то ли Арченко, то ли Кравченко, основанного в тыры-пыры и даже номинированного на трали-вали, которые Блу не запомнил, и который встретится в четверг. Обсуждать договорились отмену крепостного права, но Инк об этом совершенно забыл. «Все забываю в последнее время,» – произносит он, а Блу чувствует, как его щеки начинает колоть, и цвет они меняют на красивый малиновый, пока Дрим, начальство, недоуменно переглядывается между ними двумя.   – Забыл, извините, – тихо бормочет Блу, рассматривая собственные ботинки и хмурясь. У него все в последнее время вылетает из головы! Таблетки, что ли, нужные купить…   – Забыл-забыл, а мне что с этим делать? – вздыхает Дрим, оторвавшись наконец от своих щек: крем лежит толстым слоем и жирно блещет на свету. – Ты хоть помнишь, где он? Клуб этот?   – Помню, – произносит Блу, не поднимая головы. Хоть это запомнил.   – Ну тогда поведешь меня туда в… Четверг? Они вроде бы в четверг встречаются.   – Конечно, – кивает Блу, покачиваясь на пятках.   – Вот! Не так уж и сложно запомнить, не правда ли? Я вот лишь единожды слышал, как он сказал про четверг, и теперь запомню на всю жизнь! – восклицает Дрим, вскидывая руки в воздух.   – Угу, – бубнит себе под нос Блу, соглашаясь. Ну, правда. Как тут не согласиться.