Мы с проверкой

– Да все будет норм! – Инк, в шапке Эррора, уже порядком уставшего, опрокидывает второй стаканчик кофе, допивая последние капли и бросая его в ближайшую мусорку. Рюкзак свой он у Эррора уже забрал, а потому передергивает плечами, как только лямки снова начинают сползать вниз.   – А если не сдашь? – осторожно интересуется Эррор. Видя, что шапка вновь слетает с чужих ушей, он решительно тянет за края, под недовольное эйканье художника.   – Да что я там не знаю? История двадцатого века – piece of cake (легче легкого). Ой, смотри!..   – Ага, конечно, – говорит Эррор скептически, наблюдая за согнувшимся пополам Инком, разглядывающим трещины на белой вставке одного из зданий старого города.   Из стареньких, витых чугунных фонарей льется теплый медовый свет. Он гладит Инка по спине, и тот отбрасывает тень на рассматриваемую стену. Парень отступает на пару шагов назад.   – Вон там… – Инк хмурится, – я точно видел здесь череп. Сейчас только улитку.   Он проводит пальцем по воздуху. Трещины перед его глазами четки, а сама белая вставка похожа на дешевую глазурь, которой облили красивый торт. Ну, или на пенопласт. Он вгибается вовнутрь, и трещины дрожат. Шерсть у треснутых животных стоит дыбом. Туда, где Инк до этого видел две глазницы и раззявленный костяной рот, переползла треснутая улитка, оставляя за собой тонкий шлейф. Глазницы превратились в усики, а рот в тучное тельце. То, что Инк поначалу принял за зубы, оказалось подтеками, похожими на граффити.   – У тебя так память снова закончится… – вздыхает Эррор, смотря, как Инк с сосредоточенной миной достает телефон.   – Куплю дополнение.   – У тебя хоть деньги-то остались? После нашего пира на полмира?   – Нет, но до следующего месяца я точно протяну! – Инк вскакивает и, довольный, снова шагает вперед по тротуару. В следующем месяце, на новый год, ему скорее всего, подарят денег. С еще одним из его «характерных» вздохов, или, как его называет Инк – с протяжным вздохом страдальца, совмещенным с покачиванием головы – Эррор идет за ним. С поджатыми губами, пытающимися скрыть легкую улыбку.   – Протянешь… – кивает он. – Который час?   – Сейчас… Девятнадцать тридцать два.   – А тебе домой не пора?   – Не, зачем? Завтра же суббота.   – Готовиться, – смотрит на него Эррор исподлобья. Хмурится.   – Я готов на все двести двадцать пять процентов, – фыркает Инк.   – Его не пересдают.   – Мне и не надо! Даже если и спросят пару вопросов про историю до двадцатого, то и нормально! Будто я истории девять лет не учил.   – Пять, – все еще хмуро замечает Эррор.   – Ась?   – Пять лет. Первые четыре класса ты истории не учил…   – Учил вообще-то, – щурится Инк. Книги по истории он читает с детства. Начал, как только открыл для себя, что книги с полки повыше можно брать, если залезть на подлокотник дивана и при этом не грохнуться на пол… Матери часто приходилось успокаивать мелкого его, с ушибленным животом или спиной. Хорошо еще книги не падали… Или весь шкаф…   Ему все еще иногда приходится лезть на подлокотник. Мать до сих пор шутит, что он еще подрастет, хотя знает, что отцовских 185 сантиметров ему не видать.   – …Даже меньше. Если отсчитывать с первого сентября, то учишь ты историю лишь полных четыре года.   – Ну, это школьный курс, а так…   – А так тебе все равно лучше подготовиться, повторить материал.   – Мне еще улитку зарисовать…   – Инк.   – Ну или просто поступлю в какой-то менее топовый университет.   Инк легкомысленно улыбается, пока рассуждает. Эррор глядит на него со скепсисом, осевшим под прищуренными веками. Художник поступает не просто в топовый универ, нет… С девятого класса он прыгает сразу выше головы, задирая ноги кверху, сначала лишь пропустив десятый класс, а теперь уж… Завтра, с легким покалыванием на щеках от волнения, он будет сдавать устную часть госэкзамена по истории. Эррору, десятикласснику, без цели в жизни и с уклоном в забившие голову, словно липкая вата, математику и информатику, наверное, стоит позавидовать. Но он глазеет на первый взгляд фарфоровую, щебечущую куклу, идущую с ним бок о бок, и мысли застревают и тают в той самой мозговой вате.   – Ну или, если что, пересдам в следующем году! Мама вон тоже на медицинский не сразу поступила.   Эррор замолкает на мгновение.   – Да ладно?   – Ага, сама рассказывала. Runs in the family, как говорится.   – Вот в том, что ты сдашь английский я даже не сомневаюсь…   – А история – нет?   – История сложнее… Да и повторение – мать учения.   – Ты так говоришь, потому что ты – технарь! Я гуманитарий, мне виднее…   – Ага, конечно. Завтра встану рано и тебя проверю.   – Я тебе карточки не дам!   – Значит найду учебник. Или у кого с клуба твоего спрошу… Как там того парня звали? Которого ты постоянно забываешь?   – Oh, come on! You’re not really going there, are you? – глядит на него Инк распахнутыми настежь глазами.   Эррор хмыкает. Вдруг застывает и чертыхается.   – Мне сегодня еще мать навестить…   – О, да, а как она?   – Вроде идет на поправку, – Эррор мимолетно улыбается…   – Вот и прекрасно! – улыбается Инк в ответ. – Передавай ей от меня привет!   – Обязательно, да, конечно… Который час?   – М-м-м, без десяти восемь, – говорит Инк и улетает куда-то вперед, пока рюкзак бьет его по спине.   – Стой! – выкрикивает Эррор ему вдогонку (тихо и смеясь).   – Лучше догони!   – Инк! Я домой тогда.   – Стоять! – Инк разворачивается на сто восемьдесят градусов и набрасывается на него и тянет за куртку. – Потом пойдешь, всего пара поворотов до дома.   – Будешь сегодня готовиться?   – Я… Рассмотрю Ваше предложение.   – Понятно… Я тогда пойду.   – Эррор!   Эррор смеется на воздух. Инк качает головой ему в грудь. Они тянут друг друга до дома Инка, до его страшного крыльца и железной двери. Все так же болтают, особенно по поводу завтрашних экзаменов. Инк обещает, что проведет остаток вечера над учебниками. Эррор качает головой, потому что знает, что обещания своего горе-художник с треснутой улиткой не выполнит. Инк говорит, что тот не имеет права ему не доверять. А потом начинает надиктовывать ему какую-то историческую притчу.   Инк редко распинается об истории без повода. Обычно он вообще тараторит о ни о чем, все ни о чем да ни о чем. Но чуть подтолкни его и… И Эррор засыпает под его голос, пока тот рассказывает о давних сражениях. Войны, революции. Пылающе-свистящий мир, о котором так много спрашивают экзаменаторы, и которые Инк так обожает. Двадцать три удара ножом и пуля в лоб в конец апреля. Болтовня о книгах, стащенных из запылившегося кабинета отца… Сам он ни черта не запоминает. Ему лишь иногда прилетает по лбу руками, которыми Инк жестикулирует.   Эррор не сомневается, что тот сдаст. Ему незачем. А повторение нужно лишь для профилактики и уверенности…   Не сомневается и один из наблюдающих, стоящих поодаль.   ***   Дрим сжимает в руках мороженное и дрожит, но все равно не перестает кусать его прямо так – зубами. Блу околачивается рядом, сутулясь и упорно смотря лишь на силуэт подопечного, а не на своего начальника.   Когда продавщица увидела сияющего златовласого юношу семисот с хвостиком лет, чья верхняя одежда напоминала вздувшийся шар, но кто, тем не менее, улыбался и просил пробить пломбир, вся зарделась, зарумянилась… Она все пыталась поддержать болтовню Дрима про цветастую музыку шестидесятых годов, видимо, не осознавая, что это разговор на одного, а ее дело лишь кивать да пробивать продукты, пока Блу ­– тоже сияющий юноша, правда, русый, а не златовласый, и лет всего пятидесяти, пытающийся сосредоточиться, быстро наколдовывал деньги. Лучше уж он, чем ангел, даже не знающий, как выглядят сейчас телефоны…   Блу, может, и «молодняк зеленый», как сказали бы что в Левой (Ад), что в Правой (Рай) части Небес, но все-таки колдовать он может. Хоть и медленно… И редко.   (Иногда демоны удивляются, с чего это вдруг им жить под землей, но просто шутки про то, что в Аду так холодно, что те будто живут под землей, давно вышли из-под контроля…)   Расплатившись за мороженое деньгами, полученными не самым «православным» способом, Дриму бы его пожурить, но тот, со словами «тысячу лет не ел» и «раньше он был лучше, но и так хорошо!» уплетает новокупленный пломбир. Он все же согласился на вновь протянутые ему варежки, так что дрожь в руках стала даже не так заметна…   Доев мороженное, издав звук полного блаженства, взбитого до состояния воздушных взбитых сливок и присыпанного мелко натертой ностальгией, и с широкой улыбкой на лице, Дрим поднимает глаза на удаляющихся школьников. Рассматривает все время подпрыгивающий рюкзак Инка и щурится.   – Экзамены? – произносит он чуть задумчиво. – Хм-м-м…   Инк с Эррором уже на крыльце, машут друг другу руками на прощание. Инк, хлеща рюкзаком по своей же спине, разворачивается и юркает в подъезд. Эррор так и остается стоять с поднятой рукой. Верно, кусает губы…   – У него же, судя по всему, больная мать… – бубнит себе Дрим под нос. – А он и с места не двигается…   Блу снова слушает в пол уха и тепло улыбается.   – Он свой экзамен по, кажется, истории же сдаст? – спрашивает Дрим. Когда Блу никак не реагирует, приходится повторить, но громче.   – А? Да. Да, конечно, сдаст, – заявляет Блу, кивая с энтузиазмом. Инк в истории – как рыба в воде. Подслушивать, конечно, нехорошо, но Блу пару раз слышал его полупространные разговоры – полувосторженные рассказы, похожие на пересказы романов. Да и отличные оценки, которые не так-то трудно подсмотреть, говорят о многом…   Вот и пара брошюрок в рюкзаке, то про античность, то про средневековье – про двадцатый век ничего обнаружить не удалось, – появившиеся там будто из неоткуда, тоже сыграли свою малюсенькую роль…   – Вот и хорошо.   ***   Киллер пинает ящик.   Тусклая лампочка, висящая под потолком, упрекающе мигает, из-за чего по пластиковым ящикам проходится блик. Киллер жмурится.   Люди любят повторять, что белизна их ослепляет. Но люди, как Киллер выяснил из шестнадцати лет бок о бок с ними, часто глупы, а если и не глупы, то не разбрасываются подобного рода поверхностными фразочками направо и налево. Хотя, возможно, причина тому лишь то, что умные люди, видимо, не идут в музыканты, а то слова у песен не были б такими претенциозными…   Но суть не в этом. Суть в том, что к белизне еще можно привыкнуть, а вот мигающий свет и темно-серого оттенка стены с гораздо большей вероятностью дадут Вам слепоту, а в добавок к ней еще и мигрень. Особенно, когда Вам в таких условиях приходится читать криво написанные, а иногда не пропечатанные буквы. Так еще и капюшон, прикрывающий уши, потому что в Аду опять (как всегда) холодно, все время спадает.   И именно поэтому Киллер пинает ящик.   За его спиной целая цепочка из таких же ящиков, все под разными углами. Рядом с ящиками – хаотично разбросанные листы А4. Убираться будут демоны рангом пониже. Те, кто облажался с хранительством и теперь должен вечность провести в таких темно-серых, тусклых помещениях…   Сначала Киллер матерился про себя, но из-за оглушающего треска лампочки над головой (он было хотел вернуть человечеству балл – хоть с оглушающей тишиной они не прогадали! – но вопросы о том, есть ли это тишина и не мешает ли электрический треск и шелест бумаги этому понятию, сильно отвлекали от работы), так что Киллер начал маты нашептывать, иногда, когда документ попадался многообещающий, с правильной датой и всем таким, но оказывался опять (и снова) совсем не тем, что надо, переходя на фальцет от негодования.   Вот какого черта он не записал адрес больницы себе в заметки?!   – Нет бы… Все сложить… По датам… – Киллер снова пинает ящик ногой, на этот раз еще более остервенело. – Ай! – удар пришелся по острому ребру.   Следует еще одна тирада, состоящая исключительно из мата, пока Киллер не угоманивается и не понимает, что, кажется, отлынивает от работы.   Следующий ящик с глухим бумом приземляется на холодный пол. Киллер падает рядом и снова пальцами перебирает листочки, которыми ящик набит под завязку, надеясь отыскать правильную дату рождения.   Тихая ругань прекращает свой поток лишь на пару секунд, но…   Киллер взрывается.   Он вопит «ДА» и «НАКОНЕЦ-ТО», перемешанные с матом – или мат, перемешанный с «да» и «наконец-то», – сжимая в руках листок с правильными не только датой рождения, ФИО, но и в целом со всем списком того, что у Вас потребуют в городской больнице и что Вы будете скрупулезно собирать, даже не подозревая, что та же информация понадобится Вам даже после смерти. Единственное, чего Вы так и не узнаете до смерти, был ли у Вас собственный ангел или демон. Да и после смерти узнать Вы сможете только по смешкам от ангелов, к которым в последнее время, все чаще попадают демонские подопечные, или демонов, которым попадаются ангельские.   Но главное – Киллер наконец-то нашел нужный адрес.   – Победный танец! – визжит Киллер, выбегая из Архивов, неся перед собой нужный листок.   Теперь ему остается лишь донести его в целости и сохранности и, может даже, получить от Найтмера чуть менее снисходительный взгляд, который не будет кричать о том, что Киллер – ничтожество. Что еще нужно для счастья?