Мы с проверкой

– М-м-м… Какой… Милый городишко.   Дрим, завернутый в одежду, как дешевая шаурма в три слоя фольги, проводит пальцами в тоненьких перчатках по железке, торчащей из грязноватой коробки здания. Даже через ткань чувствуется холод…   Блу, расстегнувший куртку и закатавший рукава, лишь пожимает плечами. Сравнивать ему не с чем. Сам-то он о других городах слышал только из интернета, да пары устаревших вырезок из Рая. Сам – никуда. Отец у Инка, может, и часто путешествует, вот только Инка он с собой не берет, потому и Блу резона уходить из города нет.   Улица пустынна и забыта. Только отнюдь не тихо: издалека слышится визг шин и шум мотора; из одного из окружающих зданий доносится топот ног и детский хохот; какая-то горластая женщина, кажется, орет то ли на мужа, то ли на ребенка – слов не разобрать. Вокруг них высятся потрескавшиеся многоэтажки, глядящие на них своими серыми балконами. Рядом вьются почерневшие, уже голые деревья. Мусорка меж ними накренилась, и по земле разбросаны фантики от батончиков, оставленные школьниками, и мокрые, прелые листья. Ветки и тротуар покрыты тонкой крошкой выпавшего за ночь снега, которая растает часа через два, когда зенитное солнце прогреет грязный асфальт.     Блу поглядывает на Дрима, натянувшего шапку до ушей, хотя ветра почти нет, и пылко трущего ладони. Желтый шарф, а у Дрима желтое все: и куртка, и кроссовки, и джинсы – натянут на голову словно капюшон. А рядом с пышной курткой с выглядывающим мехом обтянутые ноги его выглядят как две тростинки.   – Вам, может, варежки одолжить? – осторожно интересуется Блу, поглядывая на тонкие желтые перчатки. У него в карманах как раз должна бы заваляться запасная пара…   – Нет-нет, не стоит, – произносит Дрим с подрагивающей улыбкой. На глазах у него выступают морозные слезы.   – Вы уверены?   – Да-да, конечно! – говорит Дрим с энтузиазмом. – Но спасибо. Просто в Раю все время солнечно, понимаешь ли. Ты даже не представляешь, сколько солнцезащитного крема уходит за день!   – А-а-а… – произносит Блу немного сконфужено. Он в Раю появился и вырос. Для него это явно не новая информация.   – Да-да-да!.. – начинает Дрим, видимо найдя в Блу свою благодарную аудиторию, впервые за долгое время, продолжая потирать ладони, теперь еще и переминаясь с ноги на ногу, – Хоть что-то нам от смертных приносят!.. Даже печатной машинки нормальной принести не удосуживаются! И…   Блу слушает его вполуха, хотя и старается вслушаться в чужую болтовню. Он остервенело глядит на начальника пустым взглядом, не опуская головы, шаря руками по карманам, пытаясь незаметно выудить телефон, все время кивая и глухо поддакивая: ему нужно проверить, где там Инкина школа. Он, само собой, знает адрес, но редко бывает… В этом районе. Раньше, особенно когда Инк был помладше, Блу часто провожал его. Пару раз даже доводил его чуть ли не за руку: мать у Инка, конечно, женщина святая, но забывчивая до одури… Да и работает слишком много, так тут еще и маленький сын, отвлекающийся на каждое второе здание. Если б не Блу, то мальчик бы вообще до школы не дошел. Не к чести Блу, но мать, судя по всему, по рассказам не помнящего ангела Инка, рассудила, что раз мальчик так часто добирался до школы сам, оставленный где-то за пару поворотов, то и отпускать его можно одного и ни черта с ним не будет. Черта с ним и правда не было ни разу, зато ангелу пришлось окликать его, притворяясь учителем, и подгонять пару-тройку знаменательных случаев. Благо, Инк оказался смышленым малым и со второй школой – лицеем, обнаружившим себя не в самом благополучном районе и созданным добровольцами для таких же не самых благополучных детей – Инк и вправду совладал сам и добирался уже без чужой помощи.   – Ой, а это что? – Дрим, резко прекративший распинаться насчет политики Рая, направленной на человеческие изобретения, с любопытством поглядывает на телефон с открытым GPS у Блу в руках, который он все же достал. Но каких сил это стоило!..   – Телефон, – Блу старается отвечать невозмутимо. Правда, начальник, кажется, и не заметил, что его не слушали.   – Телефон? Когда я был здесь в последний раз они выглядели несколько не так, – Дрим с интересом разглядывает экран и уже протягивает руки, чтобы пощупать, на что подчиненный безропотно повинуется ­– а как иначе – отдавая магическую людскую коробочку не первой свежести и не новейшей модели, – зато хоть без кнопок! – сконфуженно поглядывая на начальника.   – My, my, как интересно! – у Дрима начинают искриться глаза. Блу прячет руки в карманах, а взгляд пытается спрятать в ботинках, но глаза то и дело предательски возвращаются к восторженному лицу перед собой. – А что это за точка? Похоже на одну из карт, которые висели у нас в кабинете…   – Точка – это мы. А вот эти вот, – Блу подползает ближе и указывает на пунктир. – Точка нашего назначения. Инкина школа. – А что за кабинет?   – А, да я в шестидесятых работал переводчиком. У нас там и карты были, и машинки печатные английские, – произносит Дрим мечтательно. – Хорошие были времена… – он несильно хмурится, – Но мне казалось, что он учился в центре? Из твоего прошлого отчета было отчетливо видно, что живет и учится он в центре, и отчет тот был… О, год назад? Два? Как же быстро время летит.   – Да, конечно, – мнется Блу. Отчет был года этак четыре назад, если он не ошибается. – Видите ли… Сир. Та школа, в которой учился Инк, она, ну… – Блу набирает воздуха в грудь, – Обанкротилась?   Дрим мигает.   – Правда что ли? – спрашивает Дрим обескураженно.   – Ну да… Получается, что так…   – И теперь он учится… Здесь?   Дрим разводит руками. Кренящиеся многоэтажки вокруг посмеиваются над Блу, смущенно стоящим под серым небом, краснеющим пятном на грязном асфальте, пока тот пытается найти слова. Дрим лишь обреченно вздыхает. Свое путешествие обратно на землю он представлял себе… Поприятнее.   – Зато Инку тут, кажется, нравится… – еле слышно бормочет Блу себе под нос. Не даром тот приходит домой такой счастливый каждый день!..   Солнце выглядывает из-за тучи. Блу щурится. Внутренние, давно позабытые ангельские солнечные часы скрипят шестеренками.   – Что? – переспрашивает начальник.   – Ась? – оборачивается Блу.   – Ты что-то сказал.   – А, это. Не имеет значения, сир, – говорит Блу, смущаясь еще сильнее, хотя, казалось бы, куда уж… И мысленно дает себе пощечину.   Он пытается было просчитать время дня по позиции солнца, но…   – Не могли бы Вы отдать мне телефон? – вздыхает он. Часы внутри лишь пожимают плечами – без практики они как без масла.   – А? Да, конечно, – телефон почти выскальзывает из чужих перчаток, но Блу ловит его в полете – в паре миллиметрах от неминуемого разбитого об асфальт экрана. А идти на подработки, чтобы честно заработать… Дело муторное. Особенно, когда тебя и не помнят толком…   На часах 14:57.   – Нам стоит идти.   – Прекрасно! – Дрим улыбается во все тридцать два и на прощание оглядывает улицу, отчего улыбка у него лишь шире. – И долго нам?   – Да нет, тут, кажется, за поворотом… – всматривается Блу в экран.   ***   Парта под недешевым блокнотом – с плотной, кремовой бумагой, стащенным с полки магазина под взглядом пылающих вожделением глаз и заполненным уже на половину, – обветшалая, с давнишним слоем краски, приблизительно похожим по цвету на древесно-коричневый, через который просвечивает пара-тройка не самых лестных слов, что о хозяине парты, что о школе и учителях… Сам блокнот лег прямиком на слово «лох», которое не то, что накалякано маркером, нет… Оно красуется своими вырезанными боками. Парень, теперешний лох, сидящий за партой единственный, кто может оценить сие народное творение по достоинству – ему кажется, что резкие края и тонкие линии неплохо дополняют атмосферу сероватого кабинета, чья штукатурка остается на руках и спине. Сейчас все кабинеты выглядят так: белые обои теперь в жирафовых пятнах разной степени жирности, которые если и стирать, то сразу вместе с обоями; жалюзи на окнах сломаны, а в младших классах их веревочки кто-то позавязывал петлями и бантиками. Отец парня, конечно, сокрушался над тем, что проект, в который было вложено столько сил и финансов, теперь стоит такой облупленный. А парень будто и не заметил изменений…   Он покусывает карандаш, которым то и дело добавляет штришки. В наушники бьет музыка, да так, что слышно ее даже в паре метров. Хорошо, что стекло и двери с хорошей звукоизоляцией еще не выбили.   – I’m in their second hand smoke, still just drinking canned coke… – поет он себе под нос, плохо попадая в ноты.   На бумаге вырисовывается лицо. Он толсто проводит по линии челюсти и прикрытым векам. Штрихует глубокие мешки под глазами, давит на карандаш, прорисовывая нахмуренные брови и поджатые, пышные губы. Глаза рисунка смотрят вдаль в ожидании помутненного будущего, жертва вязкого потока времени, у которой вскоре появятся морщины, если тот не отвернет головы.   – Инк! – чья-то рука внезапно ложится ему на плечо, а через глухое пение продирается знакомый голос. Такой же глухой, только ниже.   Инк дергается всем телом от неожиданности, разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, закрывая скетч спиной. Эррор, успевший убрать руку до того, как Инкин резкий разворот свернет ему запястье, мягко улыбается.   – Ой. Черт. Прости, – сдирает с себя наушники Инк. Эррор прыскает.   – Что рисуешь? – спрашивает он, пытаясь заглянуть горе-художнику, покрасневшему, как малина, за спину.   Инк хватает блокнот, неосторожно захлопывая его перед тем, как затолкать в рюкзак. Эррор знающе хмыкает.   – Давно тут? – произносит Инк невинно, улыбаясь и смотря Эррору в глаза. Эррор прикидывает в голове и кивает.   – Прекрасно… – проговаривает Инк, спешно поднимаясь со стула, да так, что коленки у него щелкают, хватая открытый рюкзак и закрывая его на ходу. – Есть ли какие-то… Ммм… Специализированные санкции на этот раз?   – Тебе ли не знать, лох, – отвечает Эррор, поглядывая на гордую надпись на парте. Инк недовольно дует губы. – Да нет, не сегодня. Просто выговор. Да и напали на меня, а не я на них, – указывает он на расцарапанную руку, не добавляя, что он никогда не бьет первым. Просто ему не часто верят. – Мне, кажись, еще по челюсти прилетело…   Инк вглядывается в чужую смуглую кожу. Синяк на щеке почти не заметен, но пройдет время, и он набухнет и пожелтеет, как спелое яблоко, успевшее упасть и сгнить в траве. Парень цокает.   – Сейчас, подожди. У меня где-то была аптечка… – он роется в рюкзаке. Продирается сквозь сваленные учебники, фантики от батончиков, ручки и карандаши, вывалившиеся из пенала, пока пальцами не дотягивается до мелкой коробки.   Эррор морщится, когда Инк касается его щеки облитым спиртом ватным диском.   – С кем драка? – спрашивает он, суетливо носясь у Эррора под носом.   – Да это, как обычно, – Эррор шипит, когда чужие пальцы начинают давить слишком сильно. С тихим «Сорри» Инк отпрядывает. – Опять гомофобы-шизики.   – Вот же ж, – Инк цокает. – Найду – убью.   Эррор прыскает.   – Не смейся. И я не шучу, – заявляет художник серьезно.   – Я знаю. Их, кажись, от школы должны были отстранить, – он морщится, когда спирт попадает на царапины.   – Не дергайся. Значит, вкусят они моей вендетты не скоро! А на сколько отстранили?   – Без малейшего понятия. Да и не то, чтобы они часто здесь появлялись в любом случае…   – Что ж. Значит месть подождет в холодильнике. Я закончил.   – Спасибо. Как я выгляжу? – интересуется Эррор.   – Великолепно! – констатирует Инк.   – Волшебно… – Эррор почесывает затылок. – Может, мне перестать провожать тебя? А то еще на тебя нападут…   – Пусть только попробуют! Я покажу им звезды! – говорит Инк, нахохлившись.   – Ох, Инки…   – Не охать! – воинственно вскидывает руки он, отступая на пару шагов назад, – Всех раскидаем, если понадобится! – машет он кулаками в воздухе, пока рюкзак бьет его по спине.   – Боже мой…   Эррор прикрывает рот рукой, лишь бы не смеяться. Но Инк, всклокоченный, нахохлившийся как петух, воинственно поглядывающий на кабинет вокруг, явно другого мнения. Как только первые хихи да хаха просачиваются сквозь смуглые пальцы, воинственный взгляд двух пылающих глаз останавливается на чужом лице. Они ползут по глазам, пальцам, прикрывшим губы, по щеке…   – Тебе лучше сильно мышцы лица не напрягать. Пока синяк не зажил, – говорит он деловито, подскакивая ближе.   – Да, конечно, обязательно… – проговаривает Эррор, живо убирая руку со рта и проводя ею по черным волосам, немного краснея.   – Вот и хорошо, – улыбается Инк громко и открыто. – Проводишь меня до дома? – спрашивает он невинно.   – Инк…   – Это значит «нет»?   Эррор вздыхает, пальцами потирая переносицу. Вот как этой пигалице откажешь?   – Провожу.   – Прекра-а-асно! – подпрыгивает Инк. – Стоит еще зайти в ту кофейню…   – Инк!   – Не так уж и дорого, подумаешь.   – Пятьсот рублей за чашку, Инк!   – Я заплачу!   – Как я…   – Отплатишь натурой, не беспокойся! – выпрыгивает Инк из кабинета, уносясь вскачь, пока Эррор, покачивая головой, плетется за ним.   Из школы они выходят наравне, смеясь и жарко что-то обсуждая, хотя говорит в основном Инк. Снег, уже превратившийся в слякоть, хлюпает под подошвами ботинок: светлых и слишком легких для такой погоды, которые вот-вот промокнут, и грязных и темных, со скатавшимся мехом внутри из-за постоянной носки, которые, должно быть, старше своего нынешнего владельца. Облака наконец рассеиваются, и ядреное, около зимнее небо наблюдает за ними своим белым солнечным глазом.   ***   Найтмер отряхивает сапоги от снега. Пальцами в перчатках он впивается в трость с наконечником в виде небольшого кракена. Прекрасная награда за массовые «галлюцинации», устроенные в восемнадцатом веке от скуки.   Над черными, кучерявыми волосами высится невысокий цилиндр. Под полями его залегли тени, из которых опасно, немигающе глядят пронизывающие, неоново-зеленые глаза. Они вперены в темную, удаляющуюся по улице спину, с двумя рюкзаками на плечах, своим старым, и чужим, таким же старым, как и собственный, но гораздо ярче и аляповатее.   Киллер стоит рядом, как истукан. На глазах темные очки, чтобы скрыть бездонные глаза, на теле – теплая куртка с мехом. Иногда он искоса поглядывает на начальника, «босса», как тот уже успел обозвать Найтмера в своей демонической черепушке. Одет названный «босс» не по погоде: как он и сидел в своем кабинете в Аду, в рубашке да сюртуке прямиком из девятнадцатого века, так и вышел на мороз. Правда, называть морозом пять градусов по цельсию, быть может, не «цельсио-образно», но Киллеру глубоко плевать на целесообразность. Он, быть может, даже слова этого не знает… Да и он, может, и демон, но от Адских проблем с отоплением он давно отвык.   Всю дорогу из Ада Киллер распинался о том, как и что происходит с Эррором. Некоторые детали, правда, пришлось додумать. Киллер Эррору не нянька, чтобы носиться с ним двадцать четыре на семь! Даже если это входит в его прямые обязанности. Босс, кажется, пропускал все его разглагольствования мимо ушей…   Эррор и Инк снова смеются, и Инк чуть ли не виснет у демонского подопечного на шее, схватившись за чужое плечо.   – Досадно, – произносит Найтмер, вскидывая подбородок. Киллер кивает, не слишком вслушиваясь…   …На другой стороне улицы, под зонтом, Дрим качает головой. Блу рядом поглядывает на детский радужный зонтик у начальника в руках и пытается вжаться в ближайшую стену. Со словами «Я видел, как это делали в Европе!», и, перед этим почертыхавшись на солнце, Дрим купил себе зонтик в качестве навеса от теплых лучей. Теперь, гордо стоящий под цветастым куполом, не обращая внимания на оголтелые взгляды школьников и обескураженные обычных прохожих, он пристально наблюдает за своей целью. Блу же, понуро занимая позицию рядом с начальником, рассматривает проходящих мимо людей. Вон какая-то брюнетка в берете кинула на них презрительный взгляд. А вон какой-то первоклашка глядит на них, хихикая, но замечая взгляд Блу, уносится вдаль, расставив руки за спиной, носом тараня остальных прохожих…   – Ужас какой! – восклицает Дрим с глазами, прикованными к скачущей бледной фигурке.   – Есть такое, – бурчит Блу себе под нос.   – Общается с этим не пойми кем и даже слова против драки не скажет!   – Угу…   Найтмер же на другой стороне почесывает подбородок.   – Он стал таким… слабым, – протягивает он презрительно. Киллера передергивает. Его подопечный, быть может, таким слабым всегда и был… Но боссу об этом знать необязательно. – Даже обидчика не добьет. Совсем не то, что я ожидал, исходя из прошлого отчета.   Про то, что Киллер в прошлом отчете приврал, боссу тоже знать необязательно.   – Еще и этот… Эррор, – выплевывает Дрим из-под зонта. Блу вытягивается в струнку.   – И этот… Инк, – зеленые глаза плещут холодом из-под цилиндра. – От него так и несет ангелами. Даже сильнее, чем обычно. Будто сам он… – Найтмер скалится.   – От него еще и демонами страшно несет, Боже упаси! – качает головой Дрим. – Будто он им не подопечный, а сородич!   Киллер и Блу оба кивают: первый в безмолвном согласии, второй – воображая себя жертвой страшного суда.   – Но у Вас же есть план? – спрашивают подчиненные. Протяжно и заговорщицки. Отчаянно и полно надежды.   – Плана нет, но мы прорвемся! – декларирует Дрим, торжественно поглядывая на Инка.   Блу еле подавляет вой, то и дело пытающийся вырваться из груди.   Найтмер хмыкает. Он расплывается в улыбке и щурит глаза. Киллер было ждет ответа, но…   Найтмер разворачивается и, постукивая каблуками по асфальту, удаляется вглубь города, меж темных домов. Киллер сначала смотрит ему в спину с секунду, а потом, опомнившись, бросается за ним.   – Что ты говорил о его матери? – интересуется Найтмер на ходу.