δangerous woman

      И день начался со звонка дочери. Весь сон Элеонора мучилась, маялась, переворачивалась с одного бока на другой и только к шести утра угомонилась. Поэтому звонок дочери в час ночи сравнялся с пыткой электрошоком. Очень лениво, тянуче женщина потянулась к телефону и сонным голосом ответила:       — Боже, какого черта звонить так рано?       — Ма, уже час дня. Какой рано? — опешила Катя. Девушка уже как три часа была на работе. Стояла в раздевалке и искоса наблюдала за жизнью кухни. Ей ещё вчера хотелось позвонить матери, встретиться, но как-то не нашлось времени.       — Катя? Ой, извини, дочь, — покашляв, ответила Галанова. — Я ужасно спала. Просто кошмарно. Только под утро заснула.       — Очередной ухажёр спать не давал? — с ухмылкой.       — Катя, какие ухажёры? Хотя… — женщина вспомнила о Рафаэле. Красивом, манящем итальянце, которого встретила вчера в отеле. — Хотя я познакомилась с одним молодым человеком, — она потянулась на кровати. — Красивый, молодой, горячий итальянец. А какие у него глаза!       — Смотри только не утони в этих глазах, — Кате не нравились мамины закосы в сторону молодых ухажёров; не нравилось то, что она ищет в них утешение. — Мам, это же ни к чему…       — Так, хватит нравоучений. Говоришь, как Витя, — тяжело вздохнув, отозвалась Элеонора. Она встала с кровати и чуть потянулась. — Я знаю и без тебя, что это развлечение на некоторое время. Но, Катя, я хочу чувствовать себя женщиной. Хочу быть кому-то нужной. Хочу…       — Хочешь в очередной раз наступить на грабли, а потом сидеть на баре с грустной миной и думать: «Ну почему я такая несчастная?», — без злобы, больше с желанием помочь. — Вот, мам, не подумай, что со зла. Я хочу, чтобы ты счастлива была, а не кидалась на первого попавшегося, который тебе улыбнулся. Ты достойна большего.       — Я достойна ровно того, что получаю, Катя, — Элеонора пошла в сторону ванной мягким шагом. — Я уже в том возрасте, когда нужно брать от жизни всё, что даётся. Скоро мне стукнет полтос и… останется мне только внуков ждать от тебя, которые будут меня называть бабой Элей.       — Что за нотки пессимизма? — искренне удивилась Баринова. Что-что, а Элеонора редко позволяла себе показывать истинные эмоций дочери. Улыбаться, пытаться сделать всё, чтобы дочь была счастлива — может. А высказаться — сложно. Но с некоторых пор у неё само вырывалось невзначай. — У тебя прекрасный возраст. Ты и не выглядишь на него! Прекращай себе надумывать. Ты у меня красавица.       — Так, Катя, это я тебе должна говорить! И вообще, может, ты подумаешь о Никите? — решила резко перескочить с темы на тему Галанова, но получилось скверно.       — Ма, не надо перескакивать! Мы о тебе говорим, — пресекла Баринова. — Может, стоит переключится на мужчин постарше? Ну, мам, какие мальчики рядом с тобой? Понятно, что им от тебя нужно: деньги да мамочкино покровительство. Эти проституты, извини за выражение…       — Так, котенок, не думаешь, что это слишком странный разговор для утречка?       — Да ну тебя! — Катя отмахнулась и, вздохнув, продолжила: — Просто я хочу, чтобы ты была счастлива.       — Я буду счастлива, если мне в номер принесут завтрак и кофе, — воспользовалась моментом.       — Намёк понят, — и послышался в трубке звонкий смех. — Кстати, мам, может, посидим вечером? Поболтаем?       — Котёнок, я бы с радостью, но я буду занята. Может, завтра?       — Ну завтра — так завтра, — немного разочарованно ответила Баринова. — Пойду на кухню. Потом поговорим.       — Катенька, не обижайся, — но эти слова остались без ответа.       Дочь отключилась раньше, чем Галанова начала свои оправдания. Телефонные гудки оглушали, а в голове сотни мыслей вертелись по кругу. И главный вылезал наружу: «А ты не ведёшь себя, как Баринов? А кто тебе дороже?». Обвиняя других, часто не замечаешь огромное бревно в своём глазу, — так и вышло с Элеонорой. Сама обвиняла бывшего мужа в том, что ему футбол и казино дороже семьи, и сама же променяла дочь на очередного мальчика. Но ведь он красив и, кажется, не альфонс. С первого взгляда.       Но на самосуд времени не было. Женщина привела себя в порядок и принялась ждать завтрак, которой не заставил себя ждать.

***

      Баринов не смог ужиться с мыслью о том, что нужно будет ещё неделю сидеть в четырёх стенах. И Елена, прекрасно понимая, что он чахнет, поддержала мужа. Да и иначе быть не могло, ведь с каждым днём им было всё сложнее и сложнее общаться. Виктор стал раздражителен, вечно был недоволен, хоть и старался не показывать вида. Но Елена всё чувствовала, понимала, что для него — работа значит многое.       Утро, они вдвоём уже на ногах и собираются на работу.       — Вить, ты так на работу рвёшься, как будто тебе там мёдом намазано! — возмущённо произнесла Елена.       — Ну не могу я дома сидеть. Что мне, цветочками заниматься да крестиком вышивать? — раздражённо ответил Виктор, смотря на жену. — Лен, я понимаю, что ты хочешь, как лучше, но лучше я пойду. Займусь любимым делом и…       — И, Витечка, будешь орать во всё горло, а потом жаловаться, что прихватило сердце! — отозвалась почти тут же Елена. Она и дальше бы возмущалась, но неожиданно муж приобнял её за талию и наклонился к её ушку.       — Лена, я ценю твою заботу, — прошептал Виктор, целуя жену в щёку. — И хочу, чтобы ты не волновалась лишний раз, — поцеловал в другую щёку. — Но вот пойми, я вот такой! Старый, неугомонный трудоголик.       — Ладно, мой неугомонный, иди, раз труба зовёт, — разулыбалась Елена и повернулась лицом к мужу.       — До вечера?       — До вечера.       И разошлись по разным сторонам — Елена в Аркобалено, а Виктор в ресторан, названный в его честь.

***

      Жизнь в отеле Элеон кипела. Постояльцы как всегда были довольны обслуживанием, персонал старался угодить гостям, лишь бы получить премию, а на кухне воплощались мечты гурманов под чётким руководством лучшего шефа Москвы. Как только Виктор зашёл утром на свою кухню, к нему вернулись силы; вновь захотелось жить, творить, отдаваться делу всей жизни.       Всё дарило ему радость, даже мелкие неурядицы с новыми поварами. И даже новый кондитер не стал причиной для криков и плохого настроения. Гости не жаловались, кухня работала, — всё встало на свои места.       Ближе к восьми часам вечера к Виктору подошла официант и попросила приготовить ужин на двоих.       — Элеонора Андреевна попросила, чтобы вы лично приготовили, — пояснила девушка.       — Очередной инвестор? — без особого интереса спросил Виктор, смотря на список блюд, заказанных бывшей женой.       — Не знаю. Молодой парень, симпатичный… — девушка прикусила губу и задумалась. Пока она писала в блокноте заказ, периодически посматривала на приятной наружности мужчину. А тот завороженно смотрел на хозяйку отеля. Пожирал её взглядом, будто мгновение — и броситься на амбразуру.       Для Виктора не было новостью свидание Элеоноры с новым мальчиком на ночь. Шли годы, а меняться она, кажется, и не думала. Сегодня один, а завтра другой. Это и раздражало в ней — она вечно гналась за любовью, за сексом. Заявляла нагло и нарочито, что хочет чувствовать себя женщиной, но вела себя подобно куртизанке, бросавшейся с одной кровати в другую. Но он помнил, какой она была раньше; как рассказывала о мечтах — о семье и об удачной карьере. О том, что хочет быть за мужчиной, как за каменной стеной.       Всё сломалось. Они сломались. И шеф без лишних слов принялся за заказ. И даже вызвался сам его вынести. И вот, он с широкой улыбкой и шальным взглядом подходит к их столику. Пара смеётся, разговаривает на итальянском и сначала не замечает шефа, но стоит ему тихонько закашлять для приличия, и Элеонора отрывается от разговора.       — Витя? А с каких пор ты заделался в официанты? — колкость.       — Захотел лично увидеть, кого ты подцепила на этот раз, — оставить колкость без ответа — не в его стиле.       — Тебе нельзя никого цеплять, вот ты и завидуешь, — Элеонора недовольно фыркает и возвращается к молодому человеку: — Rafael, questo è lo chef del mio ristorante.       — E un marito, — Баринов ставил на стол блюда, продолжая издевательски улыбаться.       — Ex-marito! — поправила Галанова. Она чуть ли не прожигала взглядом бывшего мужа. Как же он был не вовремя. — E in generale, non importa. Sta già partendo.       — Che passioni! — отозвался Рафаэль, поднимая бокал с вином. — Eleonora, tu e il tuo hotel mi piacete sempre di più!       Слегка смущённо Галанова тоже взяла бокал с вином в руки и, чокнувшись с бокалом Рафаэля, выпила содержимое залпом. Зла предела не было. Она не хотела в данный момент видеть Виктора с его разговорами. С его колкими речами. «Не порть мне жизнь во второй раз», — вдали эхом раздавался в её сознании голос. Его голос. Кажется, даже не голос самого Баринова, а голос его разумной части.       — Torno subito, — произнесла внезапно для двух мужчин Галанова. Встала с места, взяла руку Баринова и повела на кухню. — Ты что себе позволяешь?       — Решил поразвлечься. Как я могу позволить тебе так хорошо проводить время, — он откинул руку бывшей жены и без энтузиазма последовал в свой кабинет, но разъяренная женщина отставать не желала — следовала по пятам, подбирая нужные слова.       — Да ты мне второй вечер портишь! — громко воскликнула Галанова и закрыла за собой дверь. Теперь они вновь находились тет-а-тет. Вновь в его кабинете. — Вчера припёрся бедный-несчастный, и сегодня!       — А что сегодня? — с наигранным удивлением спросил Баринов.       Он чувствовал всем нутром её злость. Как она едва сдерживалась, чтобы не наговорить лишнего. И его заводило её состояние. Где-то внутри Баринов ликовал, радуясь тому, что всё ещё может вызывать такие бурные эмоции в этой женщине.       — Не мешай мне строить мою личную жизнь! Я твою не порчу! Хотя могла! — она и вправду сдерживала накопившуюся злость. Из последних сил.       — Извини, порчу что? Личную жизнь? Какую по счёту за этот год? — не отставал Баринов.       — А ты лучше за своей жизнью следи! Или ты что, ревнуешь? — не без ухмылки нападала Элеонора. Между ними полтора метра расстояния и, кажется, ещё мгновение и оно превратится в ничто.       — Я? Ревную? Милая, да мне просто тебя жалко. Стараешься, из штанов выпрыгиваешь, а что по итогу? Глупая ты, — и это окончательно задело её самолюбие. Баринов добился того, чего хотел.       — Жалко тебе должно быть свою благоверную, идиот! — фыркнула в ответ и собралась уйти, но Баринов схватил её за руку и потянул на себя. — Отпусти.       — Успокойся, — почти шепотом. Он облокотился на стол и ещё ближе притянул женщину к себе, заставляя её тонуть в океане карих глаз. Со злостью, яростью она смотрела в глаза бывшему мужу и ничего не могла с собой поделать. Сама попалась в ловушку.       — Отпусти, я сказала, — но рука так и сжимала её хрупкое запястье. — Витя, по-хорошему.       — А если я хочу по-плохому? — и вторая рука оказалась на талии женщина.       — Баринов, если вчерашнее я списываю на то, что ты был пьян, то сегодняшняя твоя выходка… не поддаётся объяснению, — прошипела Элеонора. Рука так и тянулась влепить пощёчину. Так и хотелось уколоть, укорить в неверности.       — А все твои поступки поддаются объяснению? — нападение лучший вариант.       — Витюш, давай сейчас сделаем вид, что ничего не произошло. Ты меня отпустишь и мы разойдёмся, как в море корабли, — но не успела она договорить, как он впился поцелуем в её губы.       Он делал так раньше — заканчивал её тирады поцелуем. Только так она замолкала, только так можно было добиться её искренности. Сто тысяч сомнений сходили на нет, когда он вторгался в её мир, где происходил вечный хаос. И самое странное, шли годы, а она всё так же самоотверженно отвечала на его поцелуи. Прижималась сильнее к его телу, обвивала шею руками, не позволяя отстраниться. Невзирая на собственный запреты, она отдавалась вся и без остатка. Но, когда его рука потянулась к её груди, вся магия момента сошла на нет, — разум восторжествовал.       — Я всё испорчу, — шепот раздался чуть ли по всему кабинету. — Как тогда…       И рывком Галанова вырывается из его объятий, выходит из кабинета и оставляет Баринова наедине с самим собой. Стоит игра свеч? Что значат их столкновение и почему так тянет? Ни на один вопрос он не отвечает.