Ремесло

Люцифер допил латте, стер пенку с губ черной салфеткой и сыто откинулся в кресле. Кресло скрипнуло и услужливо подсунуло ему валик под шею. Люцифер медленно, важно моргнул, и на лице его отразилось блаженство, доступное лишь тем, кто плотно поужинал, а по длинным черным волосам пробежала волна здорового блеска. Харон улыбнулся: хоть в чем-то тот ничуть не изменился. Всё так же любит вкусно поесть. А если сахарит кофе — то до диабетической комы. Он знал Люцифера еще в юности — тощим подранным чертом. Вместе с ним они пытались играть в модном тогда жанре рог, вместе мечтали и ютились по съемным углам… Харон только-только бросил свой тератологический институт и работал в порту грузчиком импортных душ, Люцифер, бунтовавший слегка против родительского гнета, что-то сторожил на заводе по производству хрустальных шаров-передатчиков. Половину своих скудных заработков они вкладывали в развитие группы, другую объединяли. И всё у них было общее — мысли, книги, гитары, продавленный старый матрас, на котором свободно помещались вдвоем… Сейчас Люцифер и в одиночку бы на нем не поместился. Хотя нет, наверно, впритык. За прошедшие века он сделался гладким, томным, вальяжным — таким, что с первого взгляда и не узнаешь. Пошел на мировую с родителями (впрочем, он никогда особо и не ссорился), получил работу в департаменте связей со смертными, в козырном отделе соблазнов и искушений, быстро после этого женился… Направляя прошение на имя Люцифера, Харон, по правде, не ждал ответа. Он ничего уже не ждал от всей этой бюрократической машины. С тех пор, как ему вынесли предупреждение за многократное нарушение протокола обращения с душами (конкретной душой), повлекшее многократные же побеги оных (оной) из Ада, Харону было уже всё равно. Диссидент — так диссидент. Вторую, личную, лодку и дом он однако на всякий случай переписал на маму жены. И вот он просил у старого друга (друга?..) способствовать индивидуальному рассмотрению случая одного человека, и если возможно, изменить для него порядок прохождения жизне-смертной границы, чтобы избежать инцидентов в дальнейшем. Короче говоря, он хотел оформить Горшку многоразовый пропуск, раз уж его так мотает, и декриминализировать, что ли, его регулярные визиты. Наивно, но вдруг… Конечно, официального ответа он не получил, однако неделю спустя с нетопыриной почтой пришло приглашение на ужин. Харон подготовился к встрече: подстриг бороду и надел новые носки, правда, розовые. И вот, они сидели в кухне-гостиной роскошных апартаментов Люцифера в «Пандемониуме» — лучшем клубном доме Ада. Это была одна из его «холостяцких» квартир, где Люцифер отдыхал от семейства. Дом был с прозрачными лифтами (все шли исключительно вниз), фонтанами крови и охраной из джиннов, которые при виде Харона подобострастно склонили головы и раздвинули остро наточенные алебарды. Люцифер жил на четырнадцатом этаже — он не любил натужный символизм. Достаточно скромно, всего на шестидесяти пяти квадратах, но обставлено всё было по высшему классу. Вешалки сами тянулись к пальто, жидкое мыло в ванной метко брызгало на руки — словом, полная автоматизация быта. Пока они ужинали, холодильник беззвучно открылся и в него аккуратно влетела пара самостоятельно смешавшихся безалкогольных «пинаколад». Люцифер следил за здоровьем и принципиально воздерживался от спиртного. Хотя поесть вот любил, и готовить сам умел просто отлично. После супа-пюре с гренками из грешников и черного ризотто были чизкейки с цукатами — их Люцифер тоже делал сам, включая цукаты, — и коричный кофе, украшенный тугой пенкой из козлиного молока. Всё оказалось невыносимо вкусным, видимо, продукты тоже были премиум-класса. За ужином Люцифер весьма светски порезонировал на тему бюрократии, рассказал пару забавных случаев с особо упорными монахами, никак не желавшими соблазняться, живо расспрашивал Харона о семье и приманил пальцем из комнаты особое издание партитуры «Фауста» Гуно, которое отложил в подарок хароновой старшей (девушкам ведь нужно слушать хорошую музыку). Харон был благодарен ему за подарок и ужин, сам как-то разомлел от еды — но в душе тревожной тяжестью оставался вопрос, как же там его просьба. Однако, речи о ней не зашло. Наступила уже ночь. Пора было и уходить. Люцифер предложил покурить на дорожку — с этой слабостью он пока расстаться не мог. И вот, когда оба стояли под ревущим колпаком в специальной кабине на лестнице, и волосы у Люцифера забавно поднимались вверх, он приник к уху Харона сухими горячими губами и прошептал: — П-прости, но ничего не получилось. Это н-невозможно. Харон заранее знал, но почему-то от этих слов сердце будто стиснуло когтистой рукой. Если сам Люцифер… — Я узнавал, — продолжил тот. — Мультипасс только у… — он издал змеиное быстрое шипение, так как будучи демоном не мог произносить святое имя. — Т-туда и обратно… — А второй… вообще нельзя, получается? — уточнил Харон. — Принципиально? — Ну, — улыбнулся Люцифер, — это уже будет второе пришествие. Они помолчали, глядя на мутный пластик кабины. Сбоку чернела наклейка с телефоном электрика, а выше было нацарапано «свабоду титанам!». Даже в элитном кондоминиуме прорывался элемент проклятой анархии. — Туда и обратно, говоришь? — улыбнулся Харон. Люцифер перевел на него взгляд, тряхнул головой. Харон облизал указательный палец (специально оставил его чистым и ничего им не трогал, когда закрывали дверь), и медленно втянул в рот. — Ч-что? — быстро, испуганно как-то улыбнулся Люцифер. Харон с влажным звуком выпустил палец. — Туда. — Он снова медленно взял его в рот. — И обра… Но не успел он договорить это уголком губ (кстати, почти получилось), как Люцифер щелкнул пальцами, резко выключив вытяжку, и потащил его в квартиру.

***

Они лежали обнявшись, голые и липкие от пота. Харон закинул на Люцифера ногу, и тот лениво поглаживал его между ягодиц, размазывая свою черную сперму. Мелкие крупинки тихо скрипели и лопались под пальцами. Харону было немного щекотно, а в целом — хорошо и уютно, потому что Люцифер был весь очень мягкий и теплый. — Как же я соскучился, — вдруг сказал он. — Я тоже, — тихо ответил Харон. Как часто лежали они так на своем узком матрасе — порой и вовсе без ужина, выкурив одну сигарету на двоих, но счастливые тем, что вместе. Пока вместе… Палец покружил еще и вдруг толкнулся внутрь. Харон сжал губы, шумно вдохнул через нос. — Н-нравится? — участливо спросил Люцифер со своей неотразимо коварной улыбкой. Правого сверху клыка не хватало, однако это его нимало не портило. Харон молча закивал. Чувство было на грани боли, но ему всё очень нравилось. От очередного толчка когтистого пальца внутри он дернулся, заскулил сквозь зубы. Люцифер пригнул его голову к себе и зашептал на ухо: — Н-надеюсь, сейчас нас не услышат. По правде, есть еще одна деталь. — Да… — простонал Харон. — Если твой… подопечный провернет свой фокус более восьми раз, т-то есть умрет и снова вернется… — А… — Харон запрокинул лицо, но Люцифер опять притянул его к себе и зашептал еще тише: — И я не знаю, что будет тогда. М-может, у... — он просвистел святое имя, — появится неслабый конкурент. П-представляешь переполох? Всё взорвется к боженькиной матери… Сейчас к боженькиной матери готов был взорваться Харон. Сквозь пелену слёз он видел картину на стене — какой-то очередной переоцененный «Белый квадрат» на фоне черного сатина обоев, и рама казалась окном, началом туннеля, куда его неизбежно затягивало… — Как же я тебя люблю, — шептал Люцифер, трахая его уже двумя пальцами. — Ты даже не знаешь… Харон знал. Он тоже очень любил Люцифера — даже таким, именно таким, с его неподвижным взглядом рептилии и пленительной спонтанной жестокостью. Когда-то Харон не выдержал, сбежал, а теперь бы, наверное, смог. Он бы всё вынес. Только бы тот не останавливался. Люцифер вдруг вытащил пальцы и мягко уложил его на спину. Взглядом карих (прямо как у… неважно) глаз спросил: ты всё ещё хочешь? Харон серьезно кивнул, и Люцифер картинно протянул в пространство пухлую ладонь, куда подлетевший тюбик тут же плюнул неоново-синей смазкой. А потом он навалился, вжал Харона в постель, глядя любовно и страшно, как на самую главную в мире драгоценность. Харон всхлипнул, принимая в себя ребристый обжигающий член. Его собственный снова стоял, напряженный до боли. Люцифер начал двигаться, пристально глядя в глаза, и Харон старался не отводить взгляд. Это была их тайна, их давняя игра. И он не опустил веки, даже когда над ним с громким шорохом раскрылись кожистые крылья, и всё залило нестерпимо ярким черным светом.