Ремесло

Рабочий день не задался с самого начала. В восемь ноль три по стандартному адскому времени Харона вызвали к самому Аиду. Владыка был в своей осенне-зимней форме, и разложение его тучного лилового тела напоминало о заброшенном винограднике, с которого так и не сняли обильный урожай. Жирные мухи с назойливым гулом роились над троном. Пахло гноем и немного чурчхелой. Харон быстро пробежал глазами по тексту жалобы. Кокетливые хвостики у каждой буквы выдавали эстета и педераста-кровосмесителя. Морфей не на шутку обиделся за тот рапорт, и каждые несколько лет писал на Харона анонимный донос о полной профнепригодности. Может и чаще, но не все доходили по адской почте до самой канцелярии. — Владыка, проблему переполненности причала нельзя отрицать. Однако, в данном случае не я являюсь главной причиной нарушения логистики. Как вы, возможно, знаете, численность живого населения Земли увеличивается по экспоненте. Можно восковую доску, пожалуйста? — Харон кивнул тонконогой ламии-секретарше и та убежала, цокая красными копытцами. — Спасибо. Давайте посмотрим на схему… Четверть часа спустя Владыка крепко спал. Ламия шепнула на ухо Харону, что он молодец, и даже чмокнула в заросшую щеку (он незаметно утерся — всё-таки, его в эту же щеку дети дома целуют). С опозданием, он вернулся к работе. Берег и вправду был запружен людьми. Окровавленные, в корках ожогов они стенали и плакали. «Авиакатастрофа», — непонятно объяснил какой-то мертвец с размозженной головой. Но не успел Харон подумать, откуда он это сказал, как в толпе увидел темноволосого парнишку — лет пятнадцати, странно спокойного и даже веселого. В отличие от других, он не был изуродован. В брюках со стрелками и застегнутой до горла рубашке без следа крови, он как-то по-военному скованно подошел к лодке Харона. — Привет! — парень широко улыбнулся, блеснув сколотыми зубами. — А я тебя помню. — Да… — Харон прищурился. Он понял, что видел его уже, но ребенком, по людским меркам — давно, по адским — недавно. Сердце сжалось от мысли, что не успела эта душа пожить толком на свете, и снова отлетела. — Ты мне снился, на самом деле. Я думал, просто виделось — а это всё вот, — парень обвел рукой толпу. — Всё вообще… Харон за веревку подтянул лодку к самому берегу, и парень залез в неё, без тени страха или сомнения. И если так-то, это было нарушением протокола, первым должен садиться всегда перевозчик. Харон стряхнул странный морок и сам шагнул в лодку следом. — Меня Миша зовут, — парень вдруг протянул горячую большую ладонь и сдул с лица прядь. — А… э… Харон. Кхм. — Оч приятно. Это тебе. Вам, — Миша подал ему монету с кряжистыми мужчиной и женщиной в позе афинских тираноубийц. — Юбилейная, с ВДНХ. Харон невесело кивнул, принимая плату. — Я у бати взял. У него много их. Харон подумал, что это неважно — ведь понадобится только одна, но вслух ничего не сказал и оттолкнулся веслом от илистого дна. Над водой стелился туман, и вскоре крики несчастных затихли за спиной. Миша с интересом оглядывался. Попытался зачерпнуть туман ладонью и дурковато рассмеялся, когда тот с недовольным шипением просочился сквозь пальцы. Харон греб медленными, редкими движениями. Было чувство, будто что-то пошло ужасно неправильно, будто он снова ошибается, — и несмотря на недавний циркуляр, запрещавший вступать с перевозимыми в праздные беседы, Харон спросил: — Неужели ты совсем не жалеешь о жизни? Миша фыркнул, мотнув головой: — А чего о ней жалеть? Тоска и жлобство сплошное… Тьфу! — он с досадой плюнул в воду. Вода обиженно булькнула. — Только лишь тоска? — искренне удивился Харон. — Зелёная, — подтвердил Миша. — Не, ну есть приятные моменты. Книгу почитать хорошо, но в основном… Дома батя пилит, в школе… — он осекся. — В общем, тема такая. Я в училище пошёл. Отнёс уже документы. Буду там, наверно, это, матрешек расписывать. Он так говорит. Орёт, вернее. Он же на самом деле орёт в основном... Харон вспомнил огромного мужчину с красным от ярости лицом, которого видел в шаре. И невольно поежился. — Ну ничего. Будет теперь у него один сын, хороший. Лёшка и в армию пойдёт, и в институт у нас поступит. Это ж только я дефектный, а он молодец… — Как ты умер? — перебил его Харон. — Чё? — нахмурился Миша. — Скажи, как ты умер, — потребовал Харон. — Возможно, получится тебя вернуть. Чувство, что всё опять идёт неправильно, необоримо росло, надвигалось волной. — Э-э! Не надо меня возвращать, — обиделся Миша. — Я только научился сердце задерживать. — И, еще сильней обидевшись на смятенный, непонимающий взгляд Харона, принялся объяснять: — Есть восточная техника такая. Ложишься — я, например, на тахту. Глаза закрываешь и дышишь всё медленней, медленней, а потом совсем не дышишь, чтобы сердце даже не билось. Так йоги делают. Это мы с Шурой в передаче у Кашпировского видели. В этот раз получилось, значит. Ну, так я фена три матраса из армейского набора… Эй, дядя! Ты куда?! Харон развернул лодку и с усилием греб одной рукой, другой пытаясь удержать скользкий шар. В нем взволнованная женщина с тугими темными кудрями металась по комнате — то хватала трубку телефона, то, рыдая, роняла её и падала в кресло. На тахте, по-солдатски вытянувшись и не дыша, лежал худой долговязый парень. Которому очень не хотелось возвращаться. — Я думал, ты нормальный кент, а ты как все эти! Предатель ты гнилой! Гнида, во. Ментовская гнида! — Пожалуйста, не сквернословь, — попросил Харон. — А то что? Что ты мне сделаешь? Может, выпорешь, как этот? — Миша растер злые слезы (и сопли) до локтя. — Все вы… сапоги… — Я очень огорчусь, — тихо сказал Харон. Туман как будто лишь густел, не хотел их выпускать. Харон спрятал шар в карман и налегал обеими руками, опуская весло то слева, то справа от лодки. — Может, и ладно, — вдруг сказал Миша. Харон обернулся к нему. Миша сидел на бортике лодки, глядя себе под ноги. — Мама ведь огорчится. И пацаны. «Ура!» — мысленно воскликнул Харон. — Да и Лёшка, наверно... — Конечно, огорчатся! — У нас ведь группа, на самом деле. Я пою, кстати. Хочешь послушать?.. В этот момент, со свистом прорезая туман, на них спикировала медно-рыжая гарпия. — Превышено допустимое время доставки! Время доставки! — заклекотала она. — Маршрут! Уточните маршрут! Уточните маршрут! Харон всхрапнул. Больше всего он ненавидел отдел контроля качества. — Уточните маршрут! — Да заткнись ты! — рявкнул он и ударил тупую курицу веслом. Пернатая туша с глухим плеском шлепнулась в воду и исчезла — ни пузырей, ни кругов. — Ничё себе, — выдохнул Миша. — Как ты её, однако. — Он с опаской оглядел Харона, скользнул взглядом по мощным плечам под серым плащом. Харон растерянно моргнул и громко сглотнул. Кажется, он только что убил контролера. Когда добрались до берега, Миша уже стал исчезать, тускнеть, возвращаясь в свой мир. Харон сдал его на руки мрачному как туча Морфею. На прощание Миша салютовал Харону рубящим римским движением рукой ото лба и улыбнулся — озорно и щербато. И Харон очень, очень сильно надеялся, что их следующая встреча будет нескоро. Конечно, он ошибался.