За мёртвых платят меньше

      Всю дорогу до кухни Клеонтайн молчала. Карен тоже, хотя старуха сжимала ей руку с такой силой, будто хотела оторвать. Всего пару часов Карен пришлось изображать услужливую служанку, и её уже воротило от этого, так что сейчас, вместо того чтобы пищать и плакать, она молчала, стиснув зубы. Гордость сдавила горло, не позволяя вырваться наружу ни звуку. И когда Клеонтайн наконец захлопнула за собой дверь и толкнула Карен на пол, она тоже сдержалась и не пикнула.       Клеонтайн нависла над ней, как туча, и Карен уже приготовилась к тому, что её сейчас будут бить. Но служанка лишь приподняла оборку своего белоснежного чепца, и сердце Карен пропустило удар.       Левое ухо Клеонтайн было изуродовано. Кривое, будто перекрученное, вместо мочки – глубокий рваный шрам, убегающий по массивной шее под воротник. Карен повидала немало шрамов, но это было так неожиданно, что сейчас она по-настоящему испугалась.       – Однажды хозяйка подумала, что я подслушиваю. Она оттаскала меня за ухо каминными щипцами. Раскалёнными, – сказала Клеонтайн так спокойно, что Карен стало ещё страшнее. – Мне было восемь. Крови из меня вытекло столько, что могло бы затопить весь проклятый Лемойн, но я выжила.       – Кошмар, – прошептала Карен. Клеонтайн криво усмехнулась.       – Кошмар – это горбатиться на плантации. Мой отец был белым надсмотрщиком, и я была достаточно светленькой и миленькой, чтобы прислуживать дома. Я знала, что имею, и должна была это ценить. Мне очень повезло, что позволили остаться в особняке.       Клеонтайн наклонилась ниже и ткнула пальцем Карен в лицо:       – Цени то, что имеешь, девчонка. Думаешь, я сразу не поняла, из какого ты теста? Здесь тебе не публичный дом. Если ещё раз увижу, что ты греешь уши, или, не приведи Господь, руки – посмотрим, сколько в тебе крови.       Сочувствие, которое пробудилось было в душе Карен, мгновенно угасло. Она огрызнулась:       – Ты полная дура, раз продолжаешь работать здесь после такого! Рабство отменили тридцать лет как, не в курсе? Газет не читаешь?       – Давно бы ушла, да не могу бросить здесь мою девочку одну. Скажешь господам хоть слово из того, что услышала – и можешь паковать манатки.       Она бросила на пол башмаки Карен, ткнула пальцем в сторону раковины, где громоздилась гора немытой посуды:       – За работу, Дафна!       – Дельфина, – пробурчала Карен, но Клеонтайн уже ушла, хлопнув дверью. Только тут Карен позволила себе зажмуриться и зашипеть от боли. Когда старуха толкнула её, она упала прямо на раненую ногу.       Прислонившись спиной к кухонному шкафчику, Карен задрала юбки, приспустила чулок, в который была заправлена штанина панталон. Она была уверена, что панталоны пропитались кровью – так было больно. И в самом деле, на белом хлопке обнаружилось кровавое пятнышко, но совсем маленькое. Приподняв штанину, Карен удостоверилась в том, что уже затянувшаяся розовой плёнкой ранка кровит совсем немного. Карен покосилась на буфет с виски. Желание выпить стало ещё сильнее, чем раньше, но она вновь поборола себя. И поправила одежду, заодно поглубже запихнув украденный ключ под корсаж.       Моя посуду, Карен порадовалась, что Клеонтайн так и не стала её обыскивать, и, похоже, вообще не заподозрила в воровстве – только в излишнем любопытстве. А может, старуха побоялась, что новая служанка, с виду гораздо более крепкая и сильная, чем всякие малолетние недокормыши типа Джейн, даст ей сдачи. А может, слишком сильно тряслась за свою психованную подопечную, и не сообразила провести допрос с пристрастием. Так или иначе, радоваться Карен пришлось недолго. Не успела она вытереть последнюю тарелку, как Клеонтайн притопала на кухню снова – и надавала Карен столько поручений, что с ними и целому отряду служанок было не справиться.       Сперва пришлось убирать со стола, за которым обедали джентльмены (Карен никогда не думала, что будет тосковать по временам, когда ей приходилось собирать жестяные миски по всему лагерю, но всё бывает в первый раз), вытряхнуть пепельницы, подмести и вымыть пол. Затем выгрести золу из камина (и отнести в специальный лоток для удобрений в саду, хотя Карен предпочла бы швырнуть её в высокомерную физиономию Клеонтайн) и до блеска надраить решётку. После этого, взяв чёрствую булку, Карен нарезала мякиш на кусочки и вытерла стенную обивку, на которой от камина остался слабый нагар. За то, что пришлось при этом постоянно лезть на табуретку и спускаться обратно, раненая нога спасибо не сказала. И ещё хуже стало, когда Карен принялась ползать на коленях по старинному ковру, вычищая его ручной щёткой. Спустя два с половиной часа она со стоном выпрямилась, потирая поясницу. Всего одна комната, а она уже руки поднять не в силах от усталости!       Краткий перерыв, во время которого Карен проглотила пару ложек остывшей фасоли и кружку чая, и снова работа – во всех открытых комнатах надо было вытереть пыль, вымыть полы, вычистить ковры… Карен могла лишь порадоваться, что половина дверей в доме были наглухо закрыты: очевидно, дела у хозяев шли не очень, вот они и сократили прислугу, а вместе с этим и сами потеснились. И, в двадцатый раз чихая от пыли, она не могла не позлорадствовать над этим.       Карен сама не заметила, как наступил вечер. К счастью, ужинали Греи без гостей, и жареную дичь, картофель и ревеневый пудинг Клеонтайн потащила в столовую сама, она же осталась прислуживать за столом.       – Хорошенько вычисти и отполируй плиту, приду – проверю! – рявкнула она, прежде чем уйти. Карен даже не огрызнулась в ответ – у неё не было ни сил, ни настроения. Опять нарезав чёрствый хлеб, она почистила кухонную плиту, протёрла её влажной тряпкой и полезла в шкаф за полиролью – ядовитой смесью пива, жжёной кости, патоки и кислоты. Спустя ещё час она со вздохом рухнула на стул и вытянула вперёд ладони, с отвращением рассматривая почерневшие ногти. За последние годы она уже успела забыть, как мерзко пахнет полироль для плиты и как долго её следы держатся под ногтями.       За дверью, на винтовой лестнице, послышались шаги. Карен беззвучно матернулась. Когда Гримшоу рыскала по лагерю, ища, какую бы работу взвалить на девушек, Карен иногда было лень с ней препираться и она просто старалась затаиться где-нибудь. Если Шон был рядом, а не искал, как обычно, приключений на свою неугомонную ирландскую задницу, он часто с энтузиазмом помогал Карен в этом, сам выбегая навстречу Сьюзан и повисая у неё на ушах с болтовнёй. От воспоминаний сердце кольнула боль, и Карен резко встала. Сейчас ей так же лень было спорить с Клеонтайн, и потому она юркнула в комнату для прислуги прежде, чем открылась дверь на лестницу.       В комнате для прислуги было темно, но тепло – своей печки здесь не было, но одна стена примыкала к той самой стене, где в кухне находились очаг и осточертевшая Карен плита, и хотя огонь погас больше часа назад, комната ещё не успела совсем остыть. Карен присела на краешек кровати, прижалась плечом к тёплой стене и услышала, как за стеной кто-то ходит по кухне. И сразу поняла: этот кто-то – не Клеонтайн. Шаги лёгкие, быстрые, сопровождаемые шорохом пышной юбки.       Ненормальная Матильда? Что она здесь забыла? На памяти Карен леди редко заходили в кухню. Ведь это самое зловонное и грязное место в доме. Чуть зазеваешься – и вот уже на рукаве жирное пятно, на юбке кусок картофельной кожуры, а к волосам пристал запах бульона. Леди Белфорд, конечно, забредала на кухню каждое утро, но и Мэллори драила кастрюли и разделочные столы каждый вечер, строго приговаривая: «Рабочее пространство должно быть в порядке, а каждая вещь – на своём месте!» Тогда Карен только фыркала в ответ, лишь потом поняв, как мама была права. Сама она вечно забывала, куда что положила, и часто по утрам, особенно после пьянки, тратила кучу времени и ругани на поиск шпилек, чулок или опохмела.       Карен тихо шагнула к двери и выглянула в щёлку. Так и есть: на кухне была Матильда. Она нервно оглядывалась по сторонам, покосилась и в сторону комнаты прислуги, и Карен поскорее спряталась за дверью: она ещё не забыла, как Матильда целилась в неё. Как знать, вдруг пушка всё ещё у неё. Но вместо щелчка взведённого курка она снова услышала голос:       – Марина? Ты тут?       Карен вздохнула. Да что ж никто не может запомнить её псевдоним?       – Дельфина, – буркнула она, открыв дверь. Всё равно Матильда её уже заметила. Девушка криво улыбнулась и отступила в сторону от… буфета с алкоголем. Карен не удержалась и приподняла брови.       – Мне нужно успокоительное, – заявила Матильда. «И смирительная рубашка, – подумала Карен, подавив усмешку. Она понимающе кивнула:       – Понимаю, мэм. Я тут человек новый, не знаю, где что лежит. Может, у Клеонтайн спросите?       – Не нужно, – Матильда отошла на шаг в сторону, держа руки за спиной, – я уже всё нашла. Три капли бренди на кубик сахара. Так успокаивают нервы благородные дамы.       – Бренди? Леди, а может, вам лучше начать с чего полегче?       – Если ты о вине, то я его не люблю.       – А пиво?       Матильда резко дёрнула ртом, отступила ещё дальше, всё так же держа руки за спиной:       – От него же толстеют!       – А, ну если вы боитесь фигуру испортить, тогда лучше виски. Оно притупляет чувство страха.       Матильда пристально вгляделась в лицо Карен, явно гадая, не потешаются ли над ней. Карен сохраняла туповатую улыбку и хлопала ресницами с самым невинным видом. Тогда Матильда стиснула побелевшие губы и поскорее смылась из кухни. Как только её юбки скрылись за дверью, Карен подошла к буфету, окинула взглядом полку.       Бренди тут и в самом деле был – в самом углу поблёскивала круглобокая бутылка. С совершенно нетронутым сургучом на пробке. А вот одна из бутылок виски пропала. Карен сама могла бутылку выдуть без закуси, но она-то будет покрупнее Матильды.       Карен посмотрела в окошко под потолком. За ним было темным-темно. Совсем скоро Дэнни-Ли будет ждать её на пристани. Никогда бы не подумала, что будет так рада его унылой физиономии. Что угодно лучше, чем ночевать в доме, где бродят задыхающийся от похоти толстяк, злобная старуха и пьяная неуравновешенная идиотка с оружием. Она закрыла дверцы буфета и только тут поняла, что, кроме виски, пропало кое-что ещё.       Остатки чёрствого хлеба, от которого она отрезала кусочки для чистки плиты.       … Спустя два часа дом наконец-то погрузился в сон. Свернувшись на жёстком тюфяке, набитом кукурузной соломой и шумящем, как целое поле, при каждом неловком движении, Карен ждала, пока заснёт Клеонтайн. Наконец старуха глубоко, с присвистом, засопела, и сквозь её дыхание Карен уловила, как наверху часы пробили десять раз.       Она слезла с тюфяка так тихо, как только могла. Сборы много времени не заняли – пожаловавшись на холод, Карен легла в кровать в тёплых чулках и корсаже, лишь слегка ослабив шнурки, но не сняв его полностью. Не отрывая взгляда от спящего лица Клеонтайн, она вытащила из-за корсажа ключ и спрятала его в карман пальто, затем поскорее надела платье, обмотала шею шарфом. Держа в одной руке пальто, в другой – башмаки, она выскользнула на кухню. Запихнула в один карман пару сухарей и яблоко, в другой – острый нож. И тихо пошла по винтовой лестнице.       Спустя минуту она уже была в гостиной. В углу тикали часы. Со второго этажа доносился оглушительный храп. Бедненький Скотт Грей так и не дождался свидания, удрых. Наверняка за ужином пил не меньше, чем за обедом. Карен обулась, застегнула пальто. Заменить разбитое стекло в двери сегодня не успели, просто закрыли его листом фанеры, и в гостиной было холодновато. Карен шагнула было к большому окну – сегодня, протирая его, она убедилась, что замок там пустяковый и легко открывается обычной шпилькой – но тут почувствовала прикосновение прохладного ветра к щеке.       Она обернулась. Так и есть. Задняя дверь с разбитым стеклом была не заперта. Сквозь тонкую щёлку проникал ветер.       Карен тихо вышла на крыльцо. Снаружи было холодно и сыро. От пронизывающего ветра мгновенно занемели пальцы и застучали зубы. Быстро спустившись по ступенькам, Карен добежала до яблоневого сада, прижалась к дереву и осмотрелась.       Где находится лодочная пристань, она помнила. Но от этого было не легче. В тусклом ночном тумане мерцали огни, далеко разносились мужские голоса – всю территорию усадьбы Греев патрулировали охранники. Хозяева явно ждали, что утренняя атака повторится, и не отправили охрану отдыхать. Карен насчитала три фонаря за домом, в поле, ещё четыре – ближе к реке. Один у конюшни. И ни одного – возле дома, в котором заперли заключённых. Там вообще огни не горели. Видно, каторжники уже спят. Посмотрев под ноги, Карен увидела, что весь сор в саду убран, корни яблонь укрыты на зиму, между рядами деревьев прорыты канавки, чтобы утекала дождевая вода. Похоже, у арендованных каторжников денёк был такой же непростой, как и у неё.       Карен шагнула в одну канавку. На дне уже скопилась холодная вода, совсем немного, но Карен надеялась, что она хоть немного замаскирует её следы. Пригибаясь, чуть ли не ползком, придерживая в руках подол платья и пальто, она добралась до конца канавки, которая уходила на берег реки, прямо рядом с пристанью. Из-за тумана охранники её не заметили, так и продолжали лениво болтать где-то неподалеку. Карен воспряла духом. Она ещё не подозревала, что на этом её везение кончилось.       Лодочная пристань представляла собой короткий широкий пирс на низких столбиках. В конце пирса возвышался небольшой сарайчик, на воде покачивались три привязанные лодчонки. И нигде – ни в сарайчике, ни в лодках, ни под сваями, ни у деревьев рядом – не было Дэнни-Ли.       Ладно, чёрт возьми, ночь – понятие растяжимое. Может, он только к полуночи появится, или даже позже. Только Карен уже успела замёрзнуть, да и башмаки у неё промокли во время путешествия по канаве. Она снова нервно оглянулась на охранников. Потом посмотрела в сторону большого дома. На втором этаже тускло светилось окно, но больше не было видно ни огонька. Карен представила себе, как из-за штор за ней наблюдают чьи-то глаза. Похотливые глаза Скотта или сумасшедшие – Матильды. По телу пробежала дрожь. Она отвела взгляд и снова посмотрела на дом, в котором утром заперли заключённых. Там по-прежнему все окна были тёмные. И по-прежнему рядом ни одного охранника.       Так быть не должно. Что-то нечисто. Карен шагнула в сторону дома, чувствуя, как в животе расползается едкий, как тошнота, страх. Уже не таясь, она тихо пробежала расстояние до дома прямо по грязной земле, подумав, что тут и так полно следов. Добежав до дома, она прижалась носом к окну. Стекло было грязным, в трещинах, и за ним было ни черта не видно. Карен сунула руку в карман, сжала в кулаке ключ, и открыла замок.       Каждое мгновение она ждала, что её заметят, окликнут, схватят. Скрип ключа в замке показался оглушительным, но не более, чем бешеная дробь её собственного сердца.       Наконец распахнув дверь, Карен быстро шагнула внутрь. Каторжники в тот момент пугали её гораздо меньше, чем снующие снаружи охранники. Внутри было холодно и темно. Пахло сыростью, пылью, кровью и немытым человеческим телом. Карен живо вспомнился Колтер, большой насквозь промёрзший дом, в котором ютились самые слабые члены банды. Ей показалось, что она вот-вот услышит, как бормочет Гримшоу, как Мэри-Бет читает единственную уцелевшую книжку для притихшего Джека, как в углу надрывно рыдает Сэди, а у дальней стены то и дело стонет в горячке Джон. Но услышала она только тишину.       – Эй, – сказала Карен, уже зная, что никто ей не ответит. Глаза привыкли к полумраку, и в тусклом свете, проникающем сквозь грязные окна, Карен увидела, что в доме никого нет. Только грязные следы на полу, несколько клочков одежды да ржавые кольца в стенах, к которым приковывали заключённых (а в старые времена, наверняка, рабов), говорили о том, что здесь вообще кто-то был.       Карен вдруг поняла, что она уже целую минуту не дышит. Она стояла, как оглушённая, пытаясь понять, что произошло. В голове не было ни одной мысли, только кровь колотила в висках, как барабан. Только когда снаружи донеслись тяжёлые шаги, Карен пришла в себя, вдохнула затхлый воздух и быстро пригнулась, закрывая за собой дверь и прижимаясь к стене. Лишь спустя секунду до неё дошло, что услышанные шаги были не человеческими, и что в такт с ними звенит лошадиная сбруя.       Пригибаясь, Карен подкралась к окошку и выглянула. Недалеко отсюда стояла конюшня, и возле неё только что спешился всадник. Висящий у конюшни фонарь озарил его худое лицо, клочкастые усы. Иэн Грей. Куда это он едет? Но тут, присмотревшись, Карен поняла: не куда, а откуда. Даже издалека и сквозь мутное стекло было видно, что костюм Иэна промок от тумана, а сапоги покрыты грязью. Его конь выглядел не лучше: грязный, мокрый, он устало понурил голову и поджал ногу.       – Пакстон! – рявкнул Иэн, сдёргивая шляпу и выливая воду из тульи. – Пакстон, лентяй, живо поднимайся… Пакстон? Ах ты!..       Иэн шагнул за стену конюшни и размахнулся, ударил кого-то. Потом снова. Затем отступил на шаг, ругаясь:       – Чёртов пьяница! Эй, вы! А ну сюда!       Зашлёпали по грязи сапоги, заплясали в тумане жёлтые огоньки – к начальнику подбежали двое охранников. Карен поскорее пригнулась, чтоб её не заметили. Но Иэн орал так, что ей и не нужно было смотреть, чтобы понять, что происходит.       – Идите и бросьте этого идиота в воду, пусть протрезвеет! А потом приведите коня в порядок!       Мимо дома снова прогрохотали шаги, неуклюжие, сопровождаемые глухой руганью и таким звуком, будто по грязи волокли что-то тяжёлое. Карен рискнула высунуться и снова посмотреть. Охранники тащили пьяного бесчувственного конюха – очевидно, это и был Пакстон – и не замечали ничего вокруг. А Иэн шагал к дому. Его несчастный конь так и стоял у конюшни, хозяин даже седло с него не снял. Видимо, считал ниже своего достоинства заботиться о собственной лошади. Даже Билл Уильямсон таким скотом не был.       И тут, едва мужчины отошли немного от конюшни, Карен в изумлении разинула рот. Потому что из конюшни быстро вышла Матильда. Она была в мужском костюме и ридинготе, на голове тёплый капор, в руке крепко сжаты поводья верховой лошади. Кинув быстрый взгляд в сторону брата, Матильда завела лошадь в тень позади конюшни, оглянулась снова, убедилась, что Иэн ушёл в дом, и тут же вскочила в седло и погнала лошадь рысью куда-то в сторону тёмных деревьев на краю плантации.       Карен выскочила за дверь, аккуратно прикрыла её за собой. Со стороны реки доносился плеск и животные вопли – очевидно, несчастного Пакстона приводят в чувство, и никому сейчас нет дела до ушедшей в самоволку служанки.       Подобрав юбку, Карен стремглав кинулась к конюшне. У самого входа лежал опрокинутый стул, возле него – пустая квадратная бутылка. Никаких отличительных черт у неё не было, бутылка как бутылка, но Карен сразу поняла: это та самая, которую Матильда стянула два часа назад. Девчонка не собиралась пить. Она только переоделась в дорожный костюм и отправилась спаивать несчастного конюха. Чтобы оседлал ей лошадь без вопросов и ничего не запомнил.       Карен оглянулась на дом. Потом на коня, который всё так же стоял, поджав ногу. Бедняга был весь в грязи. Наверняка Иэн долго на нём ездил. Может, даже после самого ленча его дома не было. А Матильда была дома. Может, она знает, куда делись заключённые? Ведь она их арендовала. А может, она как раз не в курсе, и это происки Иэна, может, он их куда-то и угнал? Мысли прыгали в голове, как перепуганные воробьи. Карен знала, что решаться нужно немедленно. И она решилась.       Одним прыжком она подлетела к полке с лошадиными лекарствами, сграбастала банку с согревающей мазью, распихала по карманам сахар и морковь, набрала в шприц стимулянт. Затем подошла к усталому коню, нежно погладила его по голове, скормила морковку. И, чувствуя себя последней сволочью, аккуратно вогнала в шею шприц.       Конь всхрапнул, по молочного цвета шкуре пробежала дрожь. Его усталый взгляд быстро прояснился, он поднял голову и твёрдо опустил ногу наземь. Карен быстро вскочила в седло и натянула поводья, направляя коня в ту же сторону, куда уводили следы подкованных копыт, оставленные лошадью Матильды.       Доехав до края плантации, Карен увидела, что следы ведут вдоль изгороди и уходят за приоткрытую калитку. Хоть ограда и была низенькая, а брать барьер Матильда не осмелилась – наверняка наездница из неё неумелая. Выехав следом за ней, Карен приподнялась на стременах и уловила далеко впереди тающий в тумане огонёк. Сама она фонарь не взяла. С фонарём Матильда быстрее обнаружит слежку, ускорит лошадь, хромой конь её не догонит. Пришлось Карен ехать медленной рысью, глядя то на мерцающий вдалеке фонарь, то на тянущиеся в грязи следы. А за спиной уже раздались тревожные крики:       – Юпитер! Юпитер! Парни, кто-нибудь видел коня?       – Наверняка в сад опять забрался, прожорливая скотина…       – Тихо ты, хозяин услышит! Ты, быстро в сад, а я у реки посмотрю!       Карен нагнулась, похлопала коня по холке:       – Значит, Юпитер? Славное имя, мальчик. Ты в курсе, что тебя назвали в честь первостатейного бабника? Давай-ка быстрее за той кобылкой!       … Ох и долго же пришлось ехать. По ощущениям Карен, прошло не менее полутора часов. За это время туман успел развеяться, в низких тучах появились прорехи, и на землю то и дело робко выглядывала луна. Её редкие лучи да мерцающий вдалеке фонарь – вот и всё, что немного рассеивало ночной сумрак. Вдоль дороги то вставал тёмный лес, в сторону которого Карен даже смотреть было страшно, то тянулись пустые грязные поля, почему-то внушавшие ещё большую тревогу, а Матильда всё ехала и ехала. Наконец она свернула на узкую лесную тропу, которая сильно петляла. Свет впереди то исчезал среди кривых деревьев, то снова вспыхивал, и Карен уже успела сто раз пожалеть о сделанном выборе, когда наконец поняла, что фонарь больше не удаляется.       Карен поехала дальше, натянула поводья онемевшими руками, и Юпитер послушно остановился на краю леса. Впереди открывался простор, переход был такой резкий, что причинял почти физическую боль. Карен часто моргала, глядя на раскинувшееся слева Железное озеро, покрытое рыхлым льдом, на тянувшиеся справа поля, где ветер шевелил сухую кукурузную мякину. И на обугленные руины, возвышающиеся среди этих полей.       Поместье Брейтуэйтов. Точнее, то, что от него осталось.       Что здесь нужно Матильде? Карен слезла на землю, выглянула из-за дерева. Девушка до сих пор не заметила хвоста, она спокойно привязывала свою лошадь к обломку изгороди на краю поля, поставив фонарь для удобства на землю. Карен повернулась к Юпитеру. Действие стимулянта прошло, конь выдохся и тяжело дышал. Карен быстро дала ему ещё пару морковок и кубик сахара, погладила, стараясь счистить хоть немного налипшую грязь. Потом обернулась на Матильду. Та подхватила фонарь и сошла с дороги прямо в тёмную рощицу на берегу озера.       – Ты молодец, дружище, – зашептала Карен, быстро смазывая Юпитеру шею и бока согревающей мазью. – Подожди меня тут.       Вытерев руки снегом, она поспешила за Матильдой. Конечно, надо было сразу это сделать, но бросить измученного коня Карен не могла – слишком сильно он её выручил. Через минуту она уже кралась среди облетевших деревьев следом за Матильдой, которая шла через лес так уверенно, что сразу было ясно: она здесь не в первый раз. И вдруг Матильда остановилась.       Карен застыла на месте, не успев сделать шаг. Так и стояла, затаив дыхание, пока Матильда оглядывалась по сторонам. Из-за чёрного капора было не видно ни её лица, ни куда именно она смотрит, от этого Карен каждую секунду ждала, когда та её заметит. Вдруг Матильда заговорила:       – Ты ещё здесь, тупая тварь?       «Здесь, и сейчас я тебе такое устрою! – заорала было Карен, но осеклась – откуда-то из темноты донёсся женский голос. Тихо, еле слышно, монотонно он напевал:       – Видишь, звёздочка блестит… нам с тобою спать велит… а-а-а! А-а-а!!! Пенелопа! Ах-ха-ха-ха!       Вопль перерос в смех. Жуткий, отрывистый, икающий смех. Карен замерла, чувствуя, как волосы на затылке приподнимаются от ужаса. Но Матильда даже не вздрогнула. Подняв фонарь, она шагнула в сторону, и свет озарил деревянную стену. Посреди леса торчала крохотная деревянная кабинка, больше всего похожая на нужник. Такая маленькая и тёмная, что заметить её в зарослях, да ещё и ночью, было почти невозможно. И именно из этой кабинки и доносился смех.       Матильда шагнула ближе, и Карен стало ещё более не по себе. В свете фонаря стало видно, что дверь «нужника» вся перегорожена цепями, а на одной из них висит замок. Матильда посветила фонарём в крохотное оконце в виде полумесяца, и тут же изнутри в дверь кто-то с силой ударил, а в оконце промелькнула рожа, страшнее которой Карен в жизни видеть не доводилось. Пусть увидела она не очень много, но всё равно вид налитого кровью глаза, бугристой, покрытой язвами щеки и краешка перекошенного оскаленного рта был таким жутким, что Карен прижалась к дереву, борясь с дрожью. Матильда же не испугалась, только фыркнула:       – Привет, Гертруда. Смотрю, ты здорова, как лошадь. Вот и славно.       – Пенелопа! – завизжали из кабинки. Дверь тряслась под ударами кулаков, цепи звенели. – Пенелопа! Это моё платье!       – Я не Пенелопа, дурёха. Пенелопа сейчас далеко, развлекается с моим женихом. Бросила тебя подыхать с голоду. Ничего, со мной ты подохнешь не так быстро, – Матильда подняла вверх что-то, в чём Карен со сжимающимся сердцем узнала кусок чёрствого хлеба, пропавшего с кухни. Гертруда захлебнулась криком. Она прижалась лицом к оконцу, широко разинув рот, и Карен замерла от отвращения и жалости, не в силах отвести взгляд от кровоточащих дёсен и гнилых зубов, от раздвоенной верхней губы. Матильда сделала вид, что собирается сунуть ей в рот хлеб, и Гертруда высунула язык, как собака, но Матильда тут же со смешком отдёрнула руку. Гертруда взвыла, ударила в дверь:       – Пенелопа! Сука! Верни моё платье, воровка, дрянь!       – Не буду спорить. Твоя сестрица и вправду воровка и дрянь. Твоя мамаша заперла тебя здесь, чтоб скрыть от мира, какого монстра породила, а сестра бросила умирать…       – Паскуда! Дрянь!       – Дрянь, – повторила Матильда почти с наслаждением. – Знаешь, Гертруда, Бо мне все уши прожужжал о твоей сестре. «Ах, Матильда, как она не похожа на других, она будто из будущего! Такая искренняя, такая умная, такая независимая!» И что сделала твоя сестра-суфражистка, когда мои братья разогнали их курятник? Сбежала с моим братом! С моим женихом! И сейчас наверняка строчит статейки про женские права, а на твои права плевать хотела! – Матильда пнула дверь, цепи на двери зазвенели. Гертруда заскулила, снова начала напевать:       – Ты скажи, барашек наш, сколько шерсти ты нам дашь… воровка, гадина… не стриги меня пока, дам я шерсти три мешка…       Ужасно звучало то, как старательно она проговаривала слова детской песенки своим хриплым голосом, а потом внезапно срывалась на грязную брань, но ещё ужаснее было то, что говорила своим спокойным презрительным голосом Матильда:       – Помнишь, что я говорила в прошлый раз? Как только приедет нотариус, ты выйдешь отсюда. И подпишешь все бумаги. Твоя сука-сестра получит всё наследство Брейтуэйтов. Да, несправедливо по отношению к тебе, но знаешь, она им распоряжаться тоже не сможет.       – Раз, два, три, четыре… двадцать, тридцать, шестьдесят, начинай считать опять… Тварь!!!       – По закону, Гертруда, приданое невесты переходит к мужу. Значит, наследником Брейтуэйтов становится Бо. А как только это случится, я найму людей, чтобы прикончить твою сестрицу. И всё ваше состояние перейдет к нам, Греям, окончательно! Мои братцы не получат ни цента, уж я позабочусь… наконец у меня будут деньги, наконец Клеонтайн сможет уйти на покой… а тебя отправлю в какой-нибудь монастырь, всё лучше, чем гнить в этой дыре… слышишь меня, ты, тупая уродливая свинья?       Слышать-то её Гертруда слышала, но не понимала, так и вопила свой бессвязный бред. Но Матильда, похоже, находила в этом какое-то больное наслаждение – хоть кто-то её слушал и не пытался возражать, как братья и служанка.       – Всё зависит от тебя, Гертруда. Ты же знаешь, ты должна знать, куда она уехала?       Молчание. Гертруда перестала петь и ругаться. Матильда вновь пнула дверь:       – Говори! Говори, или останешься голодной!       Снова молчание. Но спустя несколько секунд Гертруда тихо засмеялась. А потом протянула, явно подражая писклявому девичьему голосу:       – О, мистер Морган, нам совсем не сюда.       Мистер Морган?! Карен вжала ладони в холодную кору дерева так сильно, что заболели ногти. А Гертруда продолжала:       – Это моя бедная кузина. Тётушка держала её здесь.       Гертруда закашлялась, а потом заговорила снова, хрипло, явно подражая низкому мужскому голосу:       – Вот же срань… я насмотрелся на то, как вы, Брейтуэйты, поступаете со своими врагами, но даже не представлял, как вы обращаетесь со своей роднёй!       Пусть её подражание было неловким, Карен уловила в самой интонации что-то знакомое, близкое, родное, и у неё замерло сердце, а к глазам подступили слёзы. Артур. Он был здесь. Он помог этой Пенелопе, Гертруда видела его, слышала его голос… она сама уже была готова броситься вперёд и потребовать у Гертруды рассказать всю правду, но та уже снова говорила за Пенелопу, старательно подражая взволнованному, раздражённому голосу:       – Ей никак не помочь, поверьте мне, я старалась! Наверное, здесь ей всё равно будет лучше, чем в каком-нибудь доме для умалишённых. Пожалуйста, поехали! Я… я постараюсь сделать для неё что-нибудь из…       И тут Гертруда резко замолчала. Матильда со свистом втянула воздух сквозь сжатые зубы. Потеряв самообладание, саданула кулаком по двери:       – Откуда?! Ты не могла это забыть! Ты запомнила всё слово в слово! Ты нарочно потешаешься надо мной, тварь! Говори, куда она направлялась? В какой город? В какой штат?       Гертруда лишь глупо хихикала, а потом и вовсе замолчала. Матильда вновь начала в ярости стучать в дверь, но в ответ не доносилось ни звука. Карен стояла, спрятавшись за деревом, и цепенела от страха и жалости. Тайна семейства Брейтуэйтов открылась ей во всей своей мерзости. Кэтрин Брейтуэйт, та самая, что украла маленького Джека, и к собственным детям не знала жалости. Родив уродливую девочку, спрятала её здесь. Была ли Гертруда слабоумной от рождения или её свела с ума жизнь в вечном заточении? Даже в нескольких ярдах чувствовалось, как от деревянного короба воняет грязью, человеческими отходами, гниющей плотью. Как там невыносимо холодно сейчас и как жарко должно быть летом…       – Перестань! – неожиданно для самой себя выкрикнула она и вышла из своего укрытия. Матильда круто развернулась и уставилась на неё.       – Дельфина?!       – Запомнила наконец, мерзавка? – Карен вытащила из кармана нож и быстро зашагала вперёд. – Бросай свою пушку. Поговорить хочу.       Матильда стояла разиня рот, бледная и потрясённая, как будто не слыша Карен. И смотрела куда-то сквозь неё. В её глазах заплескался откровенный ужас, и этот ужас передался Карен. Она остановилась.       Здесь есть кто-то ещё. Она не слышала шагов, не слышала даже дыхания. Она просто это чувствовала.       Она резко вдохнула, но не успела выдохнуть крик. На неё сзади надвинулась высокая тень, и твёрдая ладонь крепко зажала рот.