Стартовая цена — счастье

             В детстве Арсений не понимал, почему мама может подолгу стоять рядом с кроваткой и просто смотреть на спящую сестрёнку. Ну спит человек и спит! Крепко спит, скучно. С ней ведь так уже даже в «Агу-ага» не поиграешь! Немножко-множко повзрослев, уже когда начал засматриваться на семейные пары своих знакомых, Арсений понял, что спящие дети и коты — самые красивые из возможных существ.              Затем, в его доме поселилось такое существо, сводящее его с ума в любом из своих состояний. Проснувшись рядом с которым нельзя было не улыбаться до ушей. Нести потом эту улыбку через весь день. Прекращать улыбаться только затем, чтобы в очередной раз шепнуть «Моё!»              Антон — человеческий котёныш и котёночный человек. Смотреть на него хочется бесконечно. Пока глаза не высохнут без моргания или не вытекут от напряжения. Это что-то за гранью человеческого понимания слова «мило», до чего, тем не менее, недотягивают даже крылатые и по-детски розовощёкие обитатели облаков. Арсению казалось, что он уже любил своего омегу до той опасной степени, когда кроме шуток появляется навязчивое желание не то сожрать, не то задушить объект своей любви. Спящий Антон был как никогда близок к своей гибели.              Арсений не слишком изобретателен (по крайней мере в те моменты, когда его мозг превращается в желе под ударной дозой умиления), поэтому он уже решил, что начнёт с губ. Омега ведь явно намеренно так вкусно их надувает даже во сне! Тихонько сопит своим остреньким носиком, который захочется откусить следующим. Почти в грудь Арсению сопит, невозможный! Сейчас ещё руки-ноги на него закинет совсем случайно, прижмётся ближе… А Арсению потом лежи и пытайся не пищать, как какая-то резиновая уточка.              Спящему Антону можно абсолютно всё ровно как и не спящему. А вот Арсению — нужно всегда держать себя в руках, ведь если сам он сейчас зажмёт омегу так, как хочется — тот, как минимум, проснётся, так ещё и испугается, решив что его действительно убивают.              Отбросив всякую романтику, все ведь понимают, что спать в одной постели с кем бы то ни было ещё — очень сложно. Как бы сильно вы не любили этого человека, особенно если любите очень-очень сильно. Как бы сильно влюблённым парочкам не хотелось пролежать всю ночь в обнимку, переплестись всеми конечностями и прижаться друг к другу настолько близко, насколько возможно — это объективно адски неудобно. Очень сложно найти такую позу для сна, чтобы наутро у кого-нибудь что-нибудь не болело.              А Антон меж тем уже почти полностью к нему на грудь переполз и свернулся там калачиком. Так ведь можно уснуть, только если заранее проснуться и улечься специально… Да и то не уснуть…              «Бессовестный!» — Смеётся про себя Арсений, удерживаясь от того, чтобы хлопнуть симулянта по одному очень удачно подстроившемуся под руку месту. Любя ведь — любя можно. Но не нужно — утром совсем не то настроение.              — Тооша! — Тянет улыбчиво. Альфа опускается чуть ниже и коротко поддевает носом чужой. Омега несдержанно хихикает, понимая что его спалили и открывает один глаз. Совсем не сонный.              Никто из них никогда точно не узнает, и уж тем более не признается, кто по утрам просыпается первым. Это не так важно, когда вся их жизнь немножко похожа на сон. Важно, чтобы вместе.              — Сееня! — Отвечает ему в тон. Ласковый и довольный, будто не знающий, что гибель сейчас оказалась ещё чуть ближе. Хотя да, незнающий.              Вот и доброе утро. Вот и обменялись приветствиями! Арсений мысленно напоминает себе, что детей и животных бить нельзя. Ну не знает ещё этот улыбчивый мальчишка как к Арсению Сергеевичу обращаться не стоит! Не убивать же его из-за этого? Хотя желание дать по губам — совсем не уменьшилось. Своими, естественно.              Антон замечает некую заминку и почему-то только теперь вспоминает, как хмуро смотрели глаза альфы, когда кто-то из друзей сокращал его имя таким образом.              «Ой, неловко получилось…» — Хихикает что-то тихо. Он же любя, честно! Ему и это простительно. Особенно, если самому за поцелуем потянуться. Осторожно так, неспеша. Утро же — утром всё лениво.              — Какие планы на день? — Всё, кроме Арсения. Ему, наверное, чтобы не начать активничать с самого рассвета нужно как минимум свалиться с температурой.              Антон никак не привыкнет к этому его ритму, не смирится с необходимостью всё время что-то делать, когда можно просто лежать. Тем более, если рядом друг с другом. Но ни в чём не спорит. Он вообще мальчик послушный и старательный, и хозяйственный…       — Я бы очень хотел принести тебе завтрак в постель. — Тихо признаётся Антон и сам не понимает почему смущается, тут же начиная неловко сминать в руках одеяло. — Но боюсь случайно сжечь кухню. Кажется, пока Варя верит в мои кулинарные способности больше, чем я сам…              Альфа умилённо треплет стесняшку по волосам. Его котёныш такой замечательный, так сильно для него старается! И главное — сам ведь никогда в этом не признается. Он просто услышал где-то у Ляси, что любимых надо кормить самому, вот и вызубривает поваренную книгу. Просто Арсений пару раз чихнул в его присутствии — и тот теперь с него пылинки сдувает.              — Может я сам пока сойду за завтрак? — Брови почти сложились упрашивающе-жалостливым домиком, а щёки против воли — розовели с каждым словом. Но шальные искорки в глазах и проступающее в голос мурлыканье явно давали понять — омега очень рассчитывал на эту сделку.              Антон действительно за последнее время очень многому научился у Варвары. Прекрасной Варвары. Премудрой Варвары. Настоящей кулинарной волшебницы — Варвары. С самых шашлыков он неотступно следовал за той, на ком раньше держались все домашние хлопоты и охотно учился всему, чему только можно. Но даже будучи очень способным и быстро обучаемым мальчиком — сейчас омега готов притвориться неучем и пойти на любую хитрость, лишь бы не вылезать из постели.              Не отпускать из неё любимого, в чьих объятьях снова изгибается по-кошачьи, готовый урчать в очередной поцелуй. Антон охотно примерил на себя роль образцовой, безмерно любящей жёнушки. У него на пальцах столько колец, что хватило бы на целый гарем, и пусть обручального нет — он себя от счастья не помнит, заглядывая в глаза альфы. С такими глазами ему других подтверждений любви не нужно.              Ему нужен только Арсений. Здесь и сейчас, всегда и навечно. Только его альфа, для которого он обязательно научится готовить лучше, чем в любом ресторане. Правда пока у него лучше всего получается шарлотка. Только она и получается. Та, где только нежное тесто и сладкие яблоки. Поэтому омега улыбается заискивающе и прижимается ближе, демонстрируя полную готовность.              — Очень заманчивое предложение. — Выдыхает Арсений, разрывая очередной ленивый поцелуй. Кажется, губы с ночи ещё не совсем «пришли в форму», но им обоим это не интересно. — Однако, боюсь от яблок на пустой желудок аппетит разыграется ещё сильнее. — Слегка потянув напоследок губы, являющиеся причиной его вечного голода. — Тебе придётся меня отпустить, иначе позавтракав, после я могу случайно оставить нас ещё и без ужина.              Альфа улыбается понятливо, прекрасно осознавая и даже разделяя чужие желания, даже почти подыгрывая им — ладонь мягко скользнула по спине до скрытой одеялом поясницы. Глаза напротив разгораются ярче, по мере того, как рука опускается ниже. Но к концу предложения Антон мстительно «кусает» его в плечо, понимая, что тот уже точно решил от него ускользнуть.              — Ну Арс, у нас законный выходной! Разве тебе куда-то хочется?       Антону хочется только обниматься. Весь день и всю ночь. Всю жизнь, пока солнце не потухнет. Желание это чистое и невинное заставляет обиженно надувать губы, ведь Антон знает, что его альфа, даже желая ровно того же, всё равно вытащит его из постели и из дома. Неугомонный, ему обязательно нужно придумать им какое-то развлечение на день! Хорошо хоть на утренние пробежки его не гоняет. Хотя Антон, конечно, был бы ему и в этом послушен.              — Как минимум, в душ. — Просто отвечает Арсений. Антону приходится тихо вздохнуть и отползти от альфы. Он уже знает, что спорить с принципиальной Колючкой бесполезно. Тот банные процедуры не пропускает, ещё и рубашку свою тут же наденет, чтобы всегда выглядеть с иголочки, даже если из дома ни ногой.              Арсений в последний раз целует тихо фыркающий носик и уходит, запретив идти за собой следом. Антон от него по доброй воле не отлипнет, но делает вид, что ему не очень-то и хотелось и снова падает на подушку. Ему больше не неловко лежать одному, хотя в компании было бы намного лучше.              Мобильный на тумбочке привлекает к себе внимание. Антон хотел было поругать того, кто звонит в такую рань, но увидев имя абонента, отвечает, не задумываясь. Становится даже как-то совестно, он ведь давно уже должен был ему позвонить.              — Шалом! Как жизнь молодая? — Вот и компания. Не та, о которой мечталось, конечно. Но чем богаты.              Жизнь. Антон не думал что такое возможно, но он просто живёт. Обустраивает свой дом, уютное семейное гнёздышко, по которому стирает пылинки в ожидании любимого — потому что ему так хочется. Ходит на работу, переругивается с коллегами в общем чате и скидывает смешные картинки — им же. Громко слушает музыку и ярко одевается, больше не боясь людей и их внимания. Сюсюкает с каждым встречным пёсиком, уже думая, как выпросить у Арсения питомца…              — Ой, жизнь! — Вздыхает, разваливаясь по постели звёздочкой.              Живёт, и всё плохое стирается из его жизни и памяти. Антону лучше с каждым новым днём и он уже сам никогда себе не признается, что когда-то ещё совсем недавно что-то было иначе. Для него Ляся — просто «Ляся», та, к которой он всё чаще приходит попить чай, а не обсудить свои страхи. У Антона этих страхов почти не осталось. Зато прибавилось друзей. Тех, с кем можно планировать общий отдых (когда надоест обниматься с Арсением, конечно).              Антон понял и свыкся со своей жизнью настолько, что стал менять чужие. К лучшему, естественно, ведь сделанное для него добро требует передавать его дальше. Вот Варя, например: недавно решилась отнести к Арсению в офис собственные наработки и теперь с ней можно пересечься не только дома. А Валера — пишет музыку вместе с Журавлём, и всё по инициативе Антона.              Он может быть как Арсений.              Он, как и все, может часами пропадать в интернете и очень активно ведёт социальные сети. У него есть поклонники. Есть те, кому очень нравится видеть улыбчивого омегу в своей ленте. Есть даже те, кто пишет ему благодарности за спасение если не всей жизни, то одного безнадёжно испорченного дня. И никто не знает, через что ему пришлось пройти в этой жизни. Никто, кроме того, с кем он сейчас говорит, и того, о ком тот хочет услышать.              — Тох, ты чё-то хрипишь — Дорохов сама проницательность и как обычно — только там, где оно ему надо. — Всё-таки сорвал с ним голос?! — Почти вопит в трубку, явно пропуская несколько счастливых ругательств.              — Ой, завидуй молча! — Не без самодовольства прыскает омега, продолжая блаженно перебирать складочки на простыни.              Антону лениво. Антону хорошо. Антона от желания хвастаться своим «хорошо» ломает почти также приятно, как после прошедшей ночи. Но он, конечно же, этого не покажет. Не сразу.              — Аллилуйя, Бог послал кусочек хуя! — Антону приходится отодвинуть телефон от уха почти на полруки, чтобы не оглохнуть и случайно не оглушить собеседника приступом смеха.              «Ничего себе… кусочек!» — вздыхается в мыслях и от этого становится только смешнее.              — Да подожди ты, у меня тут брат девственности лишился впервые по любви! — Денис громко отгоняет от себя кого-то, судя по шуму едва ли не кидаясь какими-то бумагами и снова возвращается к Антону. — Ну, рассказывай! В подробностях!              Антон всегда всё рассказывал пока одному только Денису. Тот сам к нему в подружки набился и теперь был вынужден часами выслушивать влюблённый бред и консультировать в тех вопросах, которые даже несравненной Ляйсан не задашь. С девочками на работе и даже с Варенькой дома, оказывается, тоже невозможно вздыхать о том, какой их начальник горячий. Хотя бы из совести и этики. А вздыхать хочется. Поэтому Антон выговаривал свою заполненную бабочками душу единственному не обременённому этими понятиями.              — Прямо в подробностях? — Омега всё-таки закусывает губы, слегка нервно, понимая, что смущается, не смотря на всю свою решимость. Закрывает глаза, желая полностью уйти в свои мысли, и понимает, что не видит ничего, кроме красочных взрывов калейдоскопа и чего-то ещё, для чего язык слишком слаб, чтобы произнести вслух.              — Не в анатомических, естественно. Тут я всё знаю. — Говорит, будто бы успокаивая. — Хотя, от некоторых числовых обозначений я бы не отказался…              Антону было не до цифр. Антону вообще не до чего не было дела. Ему было только жарко, так невыносимо-правильно жарко, что теперь вспоминая всё это он грозится не то разорвать альфу в клочья, не то раскрошиться перед ним горячими углями.              Счастье любит тишину, но Антону хотелось кричать о своей любви на весь свет, даже в таких подробностях, за которые будет стыдно и неловко. Даже отделённый от любимого тонкой стенкой, окружённый посторонними ушами, он готов бесконечно вздыхать о том, какой его альфа.              — Ну… Он такой… такой. — Антон почти с ужасом понимает, что у него нет сил ни на что, кроме этих мечтательных вздохов. Но у Дениса ведь хорошая фантазия. Он от пальца засмеётся — и тут справится. — Я не знаю… Я думал что умру…              — Умрёшь? Он тебя бил? — Спрашивает трубка так, будто уже готова убить любого. Денис будто не слышит мёда в чужом голосе, у него тоже выработались свои рефлексы — раньше подобные фразы не означали ничего хорошего.              Антоша маленький и беззащитный, даже неспособными на светлые чувства обитателями Дома всегда воспринимался как младший брат. Денис никогда не мнил себя всесильным или хоть сколько-нибудь грозным защитником, но теперь, даже будучи нагруженным работой по самую макушку, он кажется был готов прилететь с другого конца города и набить морду любому, кто обидит его «Тоху».              Но мир вокруг них изменился. Денис — важный человек, редактор и соведущий главных говорящих голов всея телевиденья. Всё ещё буйный, но любимчик миллионов. У него за спиной дом — полная чаша, а подмышкой — любимая «племяша». Антон — влюблённая лужа, беспокойно «переливающаяся» по кровати и тихо визжащая от любви ко всему этому миру. У него снова щемит сердце от благодарности Денису, но защитники ему больше не нужны. Не от его любимого.              — Нет-нет! Он замечательный! Просто идеальный! — Омега зачистил, стараясь перебить воинственного собеседника, но под конец снова сбился на едва разборчивый лепет с трудом шевеля языком, как после наркоза. — Ты когда-нибудь плакал от кайфа или это я такой неправильный? — Добавляет снова всё тем же хвастливым тоном.              Антон не хвастун. Он тихий и порядочный омега, но с ним так долго не случалось чего-то хоть немного приятного, что теперь, кажется, можно было чуть-чуть обнаглеть. Тем более, что у собеседника лишняя скромность не в чести.              — Ууу… — Неоднозначно тянут по ту сторону. Всё-таки хитро. Всё он понимал заранее — специально на подробности нарывался. — Развезло тебя, братишка!              Предположим, что Денис ему ни капельки не завидует, пусть даже по-доброму. Предположим, что не станет потом на пару с Андреем сверять полученную информацию. В конце концов, становиться любимым сериалом своих друзей — тоже вещь общечеловеческая.              — Да я сам в шоке! Я теперь только о нём и думаю, и сам себя боюсь! Он только в душ отошёл, а меня уже без него ломает! Это ведь ненормально так кого-то хотеть… Что он обо мне подумает?              Антону за себя стыдно до омерзения, но с первой приятно-бессонной ночи он как с цепи сорвался. Либидо не то, что повысилось — ушло в откровенный загул, требуя соответствующего внимания при любой возможности. Арсению даже пришлось объяснять, что утренний стояк — физиология, а не его, Антона, обязанность. Антон боялся показаться неправильным, ненормальным, но его от постоянного желания урвать себе хотя бы крошечный поцелуй, самое невинное касание — скручивало так, что о том, что с ним станет во время полноценной течки было даже страшно думать. Может, его так прежняя жизнь травмировала, что он всё-таки стал каким-нибудь сексоголиком и теперь от этого тоже нужно лечиться?              — Вообще, для влюблённых или молодожёнов это абсолютно нормально — не слезать друг с друга в первый год совместной жизни. — Сообщает Денис таким тоном, будто на его табличке значится не «Шеф-редактор», а «Потомственный сексолог».              Антон уже чувствует, как его снова заливает краской, но точно знает — он обратился по адресу.        — Максимум что он о тебе подумает, так это то, что ты озабоченный мальчишка, которого нужно наказать. Но и здесь ведь — одни плюсы!              Плюс сорок — примерная температура щёк. Плюс мурашки — от самого затылка. Плюс что-то судорожно-приятное — в животе. Плюс, какой-то абсолютно бессовестный всхлип, из-за которого приходится снова отодвинуть телефон, чтобы совсем не опозориться. Ну и что это такое? Не хватало ещё от простых слов возбудиться! В конце концов, это ведь всё ещё говорит Денис…              — Вколотит тебя, в ближайшую стенку того же душа и будет вам счастье! — Не унимается провокатор. Антону уже хочется сделать динамик потише и куда-нибудь убежать. К кому-нибудь.              Антон нервно сглатывает и прячет лицо в простыни, понимая — на такое он тоже согласен. Он настолько доверяет Арсению, что согласен узнать чужую грубость. Более того — ему её хочется. Хочется разозлить любимого альфу до грозной темноты в глазах. Хочется увидеть над собой всех тех демонов, на которых намекнул Дорохов. Но…              — А вот здесь ты ошибся, Дениска! — Почти смеётся и очень старается скрыть за, будто бы пренебрежительным обращением, держащее его за горло смущение. — Все твои «пугалки» оказались напрасными. Он со мной нежный…ласковый, осторожный до противного… — Снова вздыхает мечтательно, закидывая ноги на спинку кровати.              «Ноги выше, булки шире — выйдем замуж, три-четыре!» — Денис был очень чёток в своих указаниях, некоторая «доза» власти была ему даже к лицу. Антон под его руководством даже зарядку начал делать, чтобы держать себя в форме, но сейчас — просто баловался.              — Не думал, что когда-нибудь скажу такое, но мне хочется жёстче. — Признаёт, наконец набравшись сил, примеряясь с какой-то новой гранью собственных эмоций. — Хочется его выбесить, чтобы и вколотил и наказал… Он же Альфа. Он Сильный. Перед ним трепетать положено! Я конечно, трепещу, но и сам он так нежничает, что кажется, дрожит надо мной ещё больше… А я знаю, что бывает иначе. — Вдыхает поглубже, продолжая совсем тихо. — Порой, от одного его голоса трясёт так, что можно кончить без касаний. Но он всегда будто бы сам себя не отпускает и очень быстро становится прежним…              Антону прежним не стать. Ему дурно от самого же себя, он себя боится. А ему хочется… бояться Арсения. Альфа никогда не сделает ему ничего плохого, но его хочется бояться, тоже — не по-настоящему. Как тогда с рукой, что так и не сжалась на горле. Как когда ему рыкнули, что переселят в подвал. Это ведь не страх — что-то сладко-тянущее.              Что-то, на что он сейчас нагло нарывается сам того не зная.              — Ой, да ты просто недостаточно его раздразнил. Трусишка! — Улыбается собеседник, причём так, что будь они рядом, его бы уже захотелось ударить. — Ты сам еще невинная барашка, тебе и хочется, и колется. Конечно, он это чувствует. Небось, «кодовым словом» ещё ни разу не пользовался!              Антон не сразу понимает, к чему клонит его Сэнсэй. А когда понимает — тот еще надолго остаётся разглагольствовать сам с собой. Антону нужно отдышаться.              Антону нужно бы скосить глаза в сторону входной двери и остановить свои мысли. Иначе, уже через несколько секунд, у него остановится сердце. Но и здесь ведь — свои плюсы!              — Одно слово — твой ласковый и нежный, станет зверем! — Продолжает болтать задорный голос будто бы специально громче, чем обычно. Будто уже чувствует что-то такое, чего не может уловить шокированный Антон. — Только вот у тебя духу не хватит!              Откуда-то со стороны раздалось вежливое покашливание. То, что вмиг лишает его духа. Потому что говорить и делать — разные вещи. Говорить в пустоту можно всё что угодно, но понять вдруг, что тебя в ней кто-то услышал…              — Дэн, я перезвоню! — Быстро пискнул Антон, сбрасывая звонок почти наугад. Смеха по ту сторону он уже не услышал. Дорохов же успел очень красочно вообразить, вмиг изменившуюся физиономию друга и сразу понял, что тот попался в, как он всё ещё убеждён, обманчиво-нежные лапы.              «Дурень влюблённый! Чего только не сделаешь ради любимого братишки…» — наверняка думал очень занятой и серьёзный человек, возвращаясь к своей работе. В то время как тот самый «дурень» — судорожно перекатывается по постели, принимая сидячее положение и не без страха, поднимает взгляд на пришедшего.              Насколько давно он пришёл, Антону лучше не знать. Не думать. Теперь — не думать. Думать надо было раньше.              — Значит вот оно как. Не успел я отойти, а ты уже с кем-то о нас сплетничаешь! — Возмущается альфа без всякого явного упрёка, тем не менее, картинно уперев руки в бока и, как кажется Антону, очень грозно приближается к постели.              Омега вдруг разом забывает всё, что успел наговорить. О том, какой Арсений хороший актёр, он тоже — вспомнит с опозданием. Сейчас ему остаётся лишь надеяться на это «хороший» и повторять его в мыслях, как в клетке с хищником.              — Арс… — Короткий выдох означающий «Я таак по тебе соскучился! Где ты был так долго и почему вернулся так неожиданно?» — Я не… не сплетничал. — Руки тянутся навстречу. Ещё немного и Антон весь вытянется, приподнимаясь на коленях, подскочит, становясь даже немного выше своего альфы. — Я просто… просто… — Лепечет почти виновато, глядя в такое же «почти строгое» лицо. Но к чужим губам наклоняется уверенно, обнимая за шею, не давая от себя отстраниться, выцеловывает на них улыбку. — Хочу чтобы все знали, что ты у меня самый-самый!              Альфа выдерживает показательно суровое выражение лица, в который раз восхищаясь живой мимикой Антона, у которого за несколько минут сменилось несколько десятков эмоций. От нагло вздёрнутого носика — в самом начале телефонного разговора до чуть подрагивающих губ и масленно-котёночного взгляда — когда Арсений оказался совсем близко.              Одно деликатное «кхе-кхе» и развязный любовник, в одиночку разваливающийся по постели и так бесстыдно делящийся своими фантазиями — превращается в застенчивого розовощёкого мальчишку. Не ухмыляется, не фыркает — вздыхает что-то про «самый любимый» и тихо дрожит, выцеловывая «прощение» за свою наглость. Прелестный мальчик. И весь его…              — Осторожный до противного… — Поддакивает Арсений, когда у омеги кончаются комплименты. Тогда у него кончается и воздух — выдох теряется где-то между губ, а на новый вдох сил не находится.              Арсений улыбается довольно. Конечно же, никто не собирается ругаться всерьёз. Попов и сам при первой же возможности позвонит Андрею. Обещал ведь. Но, слегка пристыженный, правильно напуганный и смущённый до дрожи Антоша — его любимый мультик. Поэтому…              — Значит, мой мальчик хочет пожёстче? — Обманчиво-ласковое мурлыканье уравновешивает лукавый блеск глаз. Омега в его руках тихо всхлипывает от неожиданности, успев понять только то, что ему самому — равновесие уже никто не гарантирует.              Прежний Антон и правда умер в ту самую ночь. Настоящий же — летит куда-то, сцепив крылья за плечами любимого. Падает вниз, точно зная — его поймают. Большего ему не надо.              Завтрак подождёт       

***

             Арсений, как ему кажется, прожил уже достаточно долгую жизнь. По всё тем же внутренним ощущениям — даже слишком долгую и яркую, перенасыщенную различными событиями, на которые у обычного человека попросту не хватило бы времени и сил. За эту, почти наскучившую ему вечность, Арсений успел как минимум несколько раз влюбиться. Искренне, каждый раз думая, что полюбил на всю жизнь.              Жизнь, которую ему однажды срочно и абсолютно спонтанно пришлось менять. Тогда он ещё не знал, что спасает собственную душу. Спасается сам, чтобы к тридцати годам не превратиться в мерзкого, брюзжащего, уставшего от этой жизни, старика. Он ведь и правда, несмотря на всю яркость жизни, чувствовал себя старым, как сам мир. Мало кто из молодых людей станет увлекаться коллекционированием красивых древностей и гоняться за произведениями искусства, что втрое старше тебя. Это удел богатых стариков, которые доживают свои последние дни и уже бесятся с жиру, не зная, на что ещё потратить деньги.              Арсений до последнего убеждал себя в том, что просто любит окружать себя красотой. Он просто эстет. Просто любит вещи красивые, как он сам. Кто знал, что на самом деле он ещё никогда не любил?              У него никогда не было проблем с привлечением чужого внимания. Он умел нравиться людям, его часто можно было заметить в окружении целой стайки поклонников и поклонниц. Будучи ещё совсем юным и куда более наглым, он, уже осознавая свою привлекательность и некую власть над людьми, даже пользовался ею. Но сам никогда не считал себя сердцеедом. С чужими эмоциями слишком много хлопот, особенно — негативными, теми, что неизменно крепятся за этим званием. Арсений никогда не любил разбивать сердца и расставаться с кем бы то ни было. Поэтому, всегда очень искренне огорчался, когда его «всегда и навечно» оказывалось лишь «до поры до времени».              Но Антон…              — Я дома!              Арсений дома. Дома во всех смыслах. Он наконец-то понял, что такое приходить домой, возвращаться туда, где тебя ждут и любят. Так сильно любят, что могли бы задушить в первую же секунду. Он наконец-то понял своего отца, что даже будучи очень серьёзным и занятым, даже суровым человеком — был готов сорваться к семье из любой точки мира. Прилететь домой после первого же звонка от жены и часами не отходить от двери, за которой случайно чихнул ребёнок.              Потому что Антон. Его дом, его семья — его нежно-мурлычащая вечность. Его персональное солнышко, освещающее и согревающее одним своим существованием весь когда-то, оказывается, до боли одинокий дом. Когда-то несчастный и измученный — омега ждёт его после работы, радуясь встрече так, что может заменить собой и жену, и ребёнка, и трёх собак — как было когда-то дома у родителей.              — Арсений! — Мурлычет, повиснув на чужой шее. Омега тихонько пищит, когда по бокам проходятся непривычно холодные руки, но не отстраняется. На улице уже давно не тёплое лето и Арсений весь холодный, даже губы. Но Антон его согреет.              Сломленный бескрылый ангел, тот, кого нужно было спасать, отдавать всего себя, лишь бы хоть как-нибудь вдохнуть в него жизнь, сам того не зная — оживил Арсения. Он отрастил альфе крылья, которые несут его домой. Несут на гиперзвуковой скорости, лишь бы скорее оказаться в объятьях любимого. Сегодня Арсений всё-таки немного задержался, нужно будет за это извиниться.              — Как ты себя чувствуешь? — Спрашивает осторожно, зная что утром омега остался дома, сказавшись больным. Говорил же ему Арсений — не выскакивать на мороз! Неугомонный мальчишка, так рвался встречать его у самых ворот, что пришлось просить Валеру силой удерживать того дома.              Арсений, слишком холодный для того, чтобы правильно измерить возможную температуру, вынужден выискивать признаки болезни только на глаз. Омега заставил его волноваться и скучать на работе, но теперь он мысленно выдыхает. На замершей в его ладонях мордашке — лишь длинная улыбка и безграничное обожание. Антоша довольно жмурится и тянется ближе, чтобы столкнуться лбами. Длинные ресницы почти щекочут переносицу. Глаза — зелёная бесконечность. Даже странно, что такой цвет глаз достался Антону — у них ведь за всё лесное отвечает Арсений.              Антон выглядит так, будто вот-вот засмеётся — он определённо здоров. Только глаза, блестят почти лихорадочно. Арсений знает эту «лихорадку» — она у них общая. Ранее, такой блеск он видел разве что в глазах у Паши и, будучи куда более пессимистично настроенным человеком, чем о нём можно было подумать — считал это за нечто не совсем здоровое, потому что на самом деле так любить нельзя. Но, оказывается, можно. С Антоном можно. С Антоном — только так и получается. Его омега — воплощение бесконечности. Бесконечной любви, в которую нужно так же бесконечно смотреть. Любить глазами, всей душой, подвисать друг на друге, забывая что вы, где вы и когда.              — Ты пришёл и всё прошло. — Тихо вздыхает Антон. Он очнулся первым и уже успел осторожно стянуть с чужих плеч куртку. Прижался ещё раз, уже со спины — так, как сам любит, чтобы обнимали его.       Антона словно подменили. Из забитого зверька он превратился в тактильное чудище, что ластится под руку при любой возможности. Как только сегодня дома один усидел — не ясно. Как и не было ясно зачем.              А потом Арсений заметил, что на кухне подозрительно темно. В эту темноту его и ведут, заботливо держа за руки. Омегу в целом было не узнать: тот, кого Арсений ещё совсем недавно считал несамостоятельным ребёнком, теперь носился с ним так, что недееспособным себя чувствовал уже альфа. Вчерашний напуганный оленёнок — прыгал рядом, самым жизнерадостным бельчонком, готовый догнать и обогнать любого. На работе — чтобы первым выполнить какое-нибудь поручение. Дома — чтобы нарваться на благодарный взгляд, даже в том, что Арсений мог бы сделать сам.              Антон вырос, но кое-что осталось неизменным — тихое «Арсений, тебе нравится? Правда нравится?», с которым он робко заглядывает в родные глаза каждый раз как сделает что-то для альфы.              Вот и теперь — ужин при свечах. Казалось бы, банальность всех банальностей, к которой тем не менее, вряд ли прибегнут где-то, кроме книги. Но Антон старался. Так старался и волновался исполняя задуманное, что посчитал это хорошим поводом для утреннего притворства и прогула. То, что бедный альфа без него на работе извёлся и сжёг явно больше нервных клеток, чем Антон картофелинок — оставим за скобками. Главное — старание.              Антон правда старался. Сидеть рядышком ровно и спокойно, но голова всё равно оказывалась лежащей на чужом плече. Только там ей и спокойно. Особенно старательно уложенные сегодня прядки — щекотали шею. А руки, что должны были быть заняты приборами — всё равно тянулись обнять сбоку. Арсению пришлось кормить его со своей вилки, но так даже ещё вкуснее.              Время идёт, а Антон с ним не разговаривает — урчит тихонько. Если приходится говорить за столом — ещё и облизывается, едва ли не показательно. За окном тёмная декабрьская ночь, а у него на душе птички поют так громко, что на них бы уже могли жаловаться все соседи. Крылья у них трепещут, едва не поднимая омегу над землёй. Антон не ходит — порхает по кухне, выставляя на стол новые блюда. Подниматься с места непросто — нужно обязательно поцеловать альфу, как бы говоря «Сейчас вернусь», хотя уйти приходится меньше, чем на четыре шага.              К тому моменту как все свечи погасли, будто бы случайно, стол оказался совсем пуст. Антон отходит, относя последнюю тарелку. Довольный, получив очередное «Спасибо, мой хороший». Но вернувшись, смотрит перед собой почти напугано.              — Арс, у меня пирог не получился. — Шепчет виновато, так и не решившись сесть. — У него тесто не поднялось, а ты пришёл так рано и…              «Ой врушка!» — Улыбается про себя Арсений. Он-то знает, что сегодня, как раз-таки, пришёл позднее обычного. А ещё знает, что сейчас хочет сказать его хитрый мальчишка. На стул он так и не сел, а вот на краешек стола — запрыгнул очень даже ловко. Ненароком потушив последнюю свечку.              Жаль конечно, в их свете глаза сверкали ещё красивее. Но сейчас, главное не выдать смущение. Не зря же Антон старался.              — И ты будешь моим десертом. — Заканчивает за него ни капельки не вопросительно. Из-за стола поднимется неспеша, опасно ухмыляясь на довольное «Да».              Антон звонко хохочет, когда его резко подхватывают на руки и перекидывают через плечо, как мешок с картошкой.              Ужин удался.       

***

             — Антон! Это тот самый Антон! — Вспышки камер и почти привычный уже визг толпы. Омега ярко улыбается, невзначай поправляет чёлку и шагает дальше.              Кивнуть — этим. Улыбнуться — этим. Подмигнуть — вон тем. Пожелать хорошего вечера и увернуться от парочки неудобных вопросов — всё просто. Только нервничал за зря. Сильно нервничал, до трясучки, бледный ходил — ещё несколько часов назад. Арсения своим видом нервировал, а тот и без него был настолько загружен работой, что едва ли сальто в воздухе не делал, чтобы всё успеть.              Кстати про Арсения — его очень хочется найти. Антон, конечно, уже взрослый мальчик. Сегодня, особенно взрослый — в костюме. Но без альфы ему никогда не будет спокойно на все сто процентов. Даже если окружающим он уже кажется сдержанным и спокойным до высокомерия.              — Антон, извините, вы нигде не указали отчество. Неужели к вам так и обращаться? — К нему подбегает странно одетая девушка: вроде и скромно, чем-то похоже на форму официантки, но блёсток столько, что глаза начинают слезиться. Это кто-то из Чужих — люди Арсения таких вопросов не задают.              — Можете называть Антоном Палычем, если вам так удобно. — Антон улыбается даже несколько приторно и шагает дальше, сразу забывая про девушку и не думая о том, зачем ей нужна такая информация.              По легенде — он Антон Павлович. Потому что… они ведь стали так похожи с Волей. Это Пашка научил его держать себя на людях и не бояться их. Пашка прошёл с ним весь этот путь: от плохо знакомого альфы, который сидел на кушетке рядом с подрагивающим омегой и почти серьёзно ругался с женой «Антоха славный парень, не смей использовать меня как пугалку, женщина!», до родного человека, который фотографирует его в окружении своих детей, со словами «Это мой старшенький».              Фамилию у него никто не спрашивает, а автограф свой он всё-таки научился ставить. Так что, выжить можно даже среди шумной толпы. Даже среди толстосумов, чей взгляд кажется острее ножа — ни дай Бог кто-то узнает!              Очередной показ заканчивается благотворительным ужином. И если для гостей вечера это ещё одно развлечение, то для команды организаторов во главе с Арсением — финальная точка в череде испытаний. Для всех кроме Антона.              — Там мой отец… — Резко севшим голосом выдыхает омега, рефлекторно прижимаясь к плечу Арсения, будто желая спрятаться от того, кто стоя в толпе на вершине одной из лестниц даже вряд ли их увидит.              — Ты его не видишь. — Скомкано бросает альфа. У него тоже резко испортилось настроение.              Оно испортилось ещё несколько минут назад, когда между столиками проскользнула тоненькая белокурая фигурка, а у Арсения вдруг что-то резко запищало в ушах, потому что такого «товара» он не заказывал.              Попов с трудом удержался от того, чтобы не вонзить вилку в край столешницы и не завопить на всё помещение «Да как же ты сюда попала?!» Без своего омеги он тоже терял всякое спокойствие и мог стать крайне вспыльчивым. Антона нужно было срочно найти, но взгляд против воли стал выискивать в толпе видимо всё-таки брошенную всеми толстуху. Нашёл кое-кого похуже. Эти два недоразумения шли куда-то под ручку. А хотелось бы — чтобы прямиком в ад.              Антону об этом пока лучше не знать.              — Но… — Пытается возразить, не понимая. Он ведь определённо его видит! Этот высокий человек с отрешённым взглядом не может быть галлюцинацией. Антон помнит себя в разных состояниях и видения его в своё время посещали самые разные. Но отца в них не было никогда.              Неоткуда ему было взяться и теперь, ведь это последний человек, о котором Антон мог подумать. Но он был. Судя по реакции Арсения — незваным гостем.              — Не видишь. — Продолжает с нажимом, будто бы даже шикая на и без того шокированного омегу. — Но сделаешь всё, чтобы он увидел тебя.              Этот вечер — испытание на прочность для всей команды Попова. Они соорудили всё окружающее их великолепие, собрали все сливки общества в одном месте — всё в кратчайшие сроки и при минимальной подготовке. Но для Антона он должен быть праздником, персональной, ослепительной минутой славы. Альфа не позволит его испортить.              — Ааа… — Наконец кивает омега, понимая хитрый блеск чужих глаз. Что ж, это достаточно мелочно, но вендетта есть вендетта.              Антона увидят. Увидят все. Причём на самой вершине. И пусть этот жестокий человек, отказавшийся от родной крови только потому, что его сын оказался омегой, теперь смотрит на то, как перед этим слабым и ничтожным, в его понимании, существом, расступятся все альфы. Ему будет рукоплескать огромный зал, его время замрёт в этом моменте — с сотней улыбок и одной, безмерно дорогой рукой — под локтем. А Шастун-старший будет медленно терять своё богатство и тихо молиться на простое «показалось».              Молитвы ему уже вряд ли помогут. Так что, пусть наслаждается вечером, пока не узнает, что это благотворительный ужин имени его сына. Пока не поймёт, что сборы здесь ведутся в помощь всем пострадавшим от его бизнеса, а следовательно — его разорения.              Арсений чувствует себя странно. Он словно снова в самом центре каких-то разборок и играет в двойного агента, проворачивая свои дела под прикрытием всей этой стильной мишуры. Странное чувство. Странно-захватывающее, азартное. Оно тоже, по-своему окрыляет. Арсений несколько побаивается, снова увлечься ощущением поимки и наказания какого-то «большого зла», но ему нравится.              А Антон…              — Молодой человек! — Омегу ловят за плечо так, что приходится остановиться. Очень хочется развернуться и выплюнуть «Да, я именно человек!», но его лицо остаётся бесстрастным.              — Чем могу помочь? — Интересуется, может быть даже чуть холоднее, чем хотелось бы. Всё-таки из образа выходить нельзя. Новый Антон — счастливый, он уже и забыл какого это смотреть на кого-то с ненавистью.              — Извините, я кажется обознался… — Человек, на которого он, оказывается, совсем не похож — впервые тушуется перед ним. Тараторит что-то. Как же неинтересно!       Антон не ненавидит — ему безразлично. Ему уничтожающе всё равно. Узнали его, не узнали — не его проблемы. Этот человек его больше не достанет. Максимум что он может сделать — лишиться сна.              Сна, денег, семьи… Хотя последнее, он потерял уже давно. Поэтому, будет бродить в ночи в гордом одиночестве. А если всё-таки вспомнит паренька в костюме с лёгким фиолетовым отливом и подозрительно знакомой улыбкой — ничего ему сделать не сможет. У этого паренька есть Илюша — первоклассный охранник, которого первое время, побаивался даже охраняемый. Есть Арсений, а с ним — целая вечность и планы на ближайшее лето, которым суждено сбыться даже чуть раньше.              У этого паренька есть целая жизнь и любовь всей этой жизни. То, что ему когда-то успел наговорить и сделать, оставленный за спиной человек — уже не важно.              Только отойдя к одному из окон, Антон выдохнет и потянется вдруг за бокалом. Выпить бы да разбить — на счастье. Но пирамидки эти стеклянные выставляли его коллеги — совесть не позволит.              Когда официальная часть вечера подойдёт к концу и празднество будет готово перейти грань, за которой больше напоминает цыганскую свадьбу — Арсений возьмёт слово. И Антона под руку. Пройдёт с ним по ковровой дорожке — на самую высокую, заметную из всех концов зала точку. Не за ручку — как дома. Здесь — только под локоть, чётко обрисовывая границы для всех присутствующих.              — От всей души хочу поблагодарить всех собравшихся за внесённые сегодня пожертвования. Все собранные средства пойдут на благое дело — благоустройство и помощь людям из неблагополучных районов нашего города. — Раздались первые аплодисменты, достаточно бурные, но альфа надеялся что вскоре они станут ещё громче. — И, конечно же, отдельная благодарность моему главному вдохновителю. Ангел мой, за тебя!              Арсений махнул бокалом, с нежностью косясь на медленно розовеющего омегу. Каждое слово выверено специально. Он именно Ангел. Именно его. И месть эта — именно за него.              Толпа поняла всё без слов и разразилась овациями с отзвуком стекла. Радостным, самую малость завистливым. Где-то в этой толпе стоит мэр, который, возможно, принял это на свой счёт, в остальном же — все всё поняли. Естественно, ровно то, что им разрешили понять.              Эти двое — вместе.              Антон всё-таки нашёл в себе силы быстро поцеловать его в щёку. Хотелось бы большего, но всё ещё не настолько, чтобы проигнорировать сотни чужих глаз. Спускаясь обратно, Антон и не помнил, чтобы наверх вело столько ступеней. Он думал лишь о том, что хочет поскорее уйти отсюда. Пусть даже за угол. Чтобы чуть потише и хоть немножко наедине.              Желание уйти превратилось в желание сбежать, стоило ему заметить в толпе, странно перекосившееся, когда-то очень милое личико.              — Арс, она… — Вздохнул едва ли не пошатнувшись. Внутри впервые за столько времени что-то действительно испуганно скрипнуло. Антон был уверен, что сейчас он либо задохнётся, либо скатится с оставшихся ступенек.              Она его узнала. Но её ведь тоже, не может здесь быть.              — Тише, я здесь. — Бархатно напомнил о себе альфа. Главное ведь, что он здесь. Он удержит и спасёт, он заменит ему воздух. Заменил. — Она хоть и дура-дурой, но жить любит. Так что, будет молчать.              Антон ещё никогда не слышал Арсения таким. В его голосе ещё никогда не было столько тёмной и расчётливой, холодной злобы. Это был кто-то, способный представлять очень большую угрозу. Обидчикам Антона.              «Он шьёт платья, но он всё ещё сын Дона мафии.» — Напоминает себе омега. Наверное, ему не должно быть так приятно от этой мысли. Но внутри что-то вспорхнуло и он снова стал собой. Он может идти дальше.              Лететь, зная что его крылья всегда под защитой.              — Знаешь, они весь вечер пытались узнать моё отчество, хотели чтобы я представился более официально… — Антон не знает зачем это говорит. Ему просто вдруг захотелось поделиться. — А мне почему-то очень хотелось представиться твоим именем. Ну или ещё как-нибудь подчеркнуть, что я весь такой вот… — Он неоднозначно взмахнул рукой, как бы очерчивая весь размах произведённого им на здешнюю публику впечатления. — От тебя.              Арсений молча кивает, понимая его без большинства слов. Его мальчик — замечательный. Арсению так нравится смотреть на то как его глаза блестят, отражая и усиливая свет подделанных под старинные свечи ламп. Смотреть на то, как он сияет в толпе, приковывая к себе взгляды окружающих. Не такие как раньше, нет — полные восхищения и уважения. Статусность ему к лицу. Даже все эти люди, на самом деле не намного приятнее тех, перед кем он выступал раньше — к лицу. Потому что сами теперь готовы перед ним пресмыкаться.              Он для них больше не Ангел. Он — Бог сошедший с глянцевых страниц.              А Антону это всё не нужно. Антон по-прежнему смотрит только на Арсения. Смотрит и не замечает больше ничего вокруг.              — Ты ведь сделал для меня намного больше, чем отец. — Продолжает он с щемящим сердце трепетом.              Кажется, он мог бы разразиться тысячей благодарностей, что так и плещется в его, совсем не изменившимся за это время, взгляде. Но он вдруг замолкает, задумываясь всего на секунду, а потом выпаливает с такой шаловливо-довольной улыбкой, что наливать ему сегодня наверное, больше не нужно.              — Ты бы мог быть моим Папочкой!              Кажется, это должно было прозвучать несколько иначе. Хотя с Антоном он уже ничему не удивится.              — Антон-Антон! — Делано-осуждающе качает головой альфа, эффект неожиданности очень помог ему мгновенно вжиться в образ. — Что за мысли такие?               «В смысле, продюсером!» — Плещется в левом глазу, пытаясь спасти ситуацию. Но потом вспоминает, что по факту — оно ведь так и есть, так что — спасения в этой фразе нет. «Чтобы Дороху икалось!» — Вздыхает что-то в правом глазу. Антон оба в пол уводит.              Это ведь не его мысли. Ему не хотелось. Совсем не хочется…              — Прости. — Пищит совсем другим голосом, только оперившийся птенчик, тут же теряя весь свой шарм и снова превращаясь в мальчишку. Антон взгляд стыдливо в ногах прячет и запинается слегка от хлынувшего в щёки жара. Он сам от себя такого не ожидал. Теперь смысл сказанных слов доходит до него с фатальным опозданием. — Простишь?              Омега шагает ещё ближе, инстинктивно понимая, что альфа вот-вот от него отойдёт. В глаза ему заглядывает боязливо, почти заискивающе. Ему кажется, что его сейчас могли бы испепелить взглядом. Даже если со стороны это выглядело несколько смело, Антон буквально заставляет себя поднять взгляд.              Дурень-дурнем! Но и Арсений ведь не лучше.              — Не знаю-не знаю! — Продолжает актёрствовать альфа, всё же шагая в сторону. Антон внутренне выдыхает, но и задыхается, поняв наконец, что тот над ним смеётся.              По-арсеньевски смеётся: так, что становится тепло и волнительно одновременно. Они оба за сегодня устали смертельно и им обоим нужен этот смех. Как лекарство от пережитого волнения. Как опускающийся занавес, за которым можно забыться и забыть все тревоги дня.              Посторонний шум всё дальше, а желание сделать какую-нибудь глупость — ярче. Вот о чём когда-то говорил Арсений. Выпитое за вечер приятно ударило в голову, помогая наконец расслабиться. Антону почти смешно, но странный порядок действий выстраивается совсем не шуточно. А Арсений его не осудит. Только если любя.              — Ну Арсениий! — Теперь комедию ломает уже Антон, плетясь за ним с почти детским хныканьем и цепляясь за плечо. — Ну прост…! — Омега резко затыкается, ощутив как чужая рука легла на талию и притянула ближе. Хихикает куда-то в плечо и послушно шагает вперёд.              — Дома поговорим. — Произносит альфа едва шевеля губами, в опасной близости к заалевшему ушку и наслаждается вмиг пробежавшими по чужой шее мурашками.              У него действительно особенные планы на остаток вечера и ночь. Но для этого, им нужно вернуться домой.