Стартовая цена — счастье

Родными становятся.

      — Антооон… — Альфа тихонько стучится в дверь. — Гости уже подъезжают. Я, конечно понимаю, у тебя там очень много всего интересного, но прятаться от них в комнате будет не слишком вежливо!       Гирлянда обматывается вокруг шеи. Антон едва не спотыкается, перепрыгивая через пакеты и коробки. Где-то в этой куче лежат новые украшения, о которые, если извернуться, вполне можно вспороть руки неловко падая. Когда-то Антон бы только улыбнулся, найдя в этом неплохой шанс для случайной смерти. Но сегодня ему хочется жить.       Омега счастлив почти как в далёком детстве, когда ты с радостью бежишь разбирать пакеты из магазина. Пусть даже продуктового. А здесь ещё и всё для него! Антону неловко до паники, он всеми силами уговаривает себя, что ему можно и нужно просто радоваться. Внутренний голос всё чаще и громче возникает, что чудес не бывает и за всё придётся платить. Напоминает, что Антон не может быть достоин такой жизни. Пытается тянуть за сожжённые ниточки, которые, если долго его слушать, действительно будто бы тянутся.              Арсений очень вовремя. Как всегда.       Антон немного мнётся на месте понимая, что сейчас ему придётся выйти к новым Неизвестным. Он чувствовал себя примерно так же, когда мама просила поздороваться с гостями. Но такое случалось редко — папиным гостям он был не слишком интересен. Арсений же делает вид, (Антону казалось именно делает, именно вид), что Антон интересен всем и каждому.       — Мне тебя на ручках понести? — Улыбается одновременно с щелчком замка. Довольный до омерзения так, что Антона что-то дёргает показать язык и согласиться.       «Ладно, этим ниточкам порой можно покориться. Наверное…» — думает, всё же отпрыгивая в сторону, будто Арсений мог узнать о его намерениях.       

***

             — Слушай, у тебя запах поменялся. — В их обществе было не слишком вежливо обращать внимание на чужие запахи за исключением самых личных отношений. Но, во-первых: для Дороха этикет не писан. А во-вторых: в абсолютно случайном «занюхивании» и таком же дружеском замечании не было ничего такого. — Он тебя пометил что ли?              А вот тут это самое «такое» появилось. Да такое, что у Антона уши стали ярче штанов и глаза начали куда-то бегать. Честное слово, это же друг, чего его так смущаться? Но Антон вдруг от собственных мыслей вспыхивает. В его понимании у них с Арсением ещё не было ничего из того, что может привести к «метке». А если будет... От одной мысли в животе что-то сводит. Так, что даже не понять — от страха ли или от чего-то ещё.              — Ну… мы обнимаемся. — Плечами пожимает потерянно, будто оправдывается. Неловкую улыбку спешит спрятать за стаканом сока — рефлекс.              — Обнимаетесь? — Денис несколько раз выразительно моргает. — И типа… всё?       Типа всё. Всё, что могла вынести истерзанная психика Антона. Денис, куда более стойкий, который никогда не продавался в Доме так, как Антон, а если покупался — зачастую как приятный собутыльник, к счастью, никогда его до конца не поймёт. Арсений понимает. Арсений его не обижает, не позволяет себе лишнего. Даже если самому Антону уже почти хочется оставаться в его объятьях неприлично долго.       Арсений себя за железные узды держит, обсуждая с Андреем то, какой его мальчик замечательный, безопасный, «в отличие от моего Бешеного». Бебур тактичнее своего подопечного — светлые порывы друга понимает и лишнего не спрашивает. Но проскальзывающая в глазах улыбка говорит — если что-то случится, я должен узнать первым.       — Ещё он меня пару раз поцеловал. В лоб. Перед сном. Вроде как. — Антон не понимает, почему ему так неловко. Настолько, что уже хочется залезть на кресло с ногами. Денис никогда не выглядел особо угрожающе, но сейчас он смотрит на него почти оскорблённо, будто решил впервые серьёзно отнестись к шуткам про свой ум. — А вообще, я точно не помню! Мне тогда плохо было...              — Нет, ну просто, я вот тоже с Мелкой обнимаюсь и перед сном её целую. Но она-то мне почти как племяшка растёт! А у тебя тут… — Гость недоуменно взмахивает рукой, обрисовывая фигуру, мирно нарезающего овощи, альфы. В его представлении не переспать с хозяином дома — почти грех. — Это же Попов! «Мистер глянцевая обложка», перед ним все только в реки и растекаются, даже некоторые из своих! А ты вот уже сколько живёшь с ним под одной крышей, наряженный аки любимая жена, и до сих пор ничего?              — Ничего… — Антон пищит почти напугано. Слова о любимой жене заставили что-то встрепыхнуться внутри.              «И этот туда же!» — думает, вспоминая лица любопытных из магазина, которые дали им вполне однозначную оценку. Пятна с ушей медленно переползают на шею — Антон не может не признать — ему приятны такие мысли. Приятна чужая забота и то, что Арсений весь такой прекрасный обратил внимание именно на него.              Ему… хочется быть с Арсением? Как семья. Как любимый человек. Просто как человек, который стоит всех этих страшных затрат. Быть достойным чужого общества, даже если всё ещё до конца не понимает, кто он здесь и зачем. Арсений ему помогает. Вцепился в него и вытаскивает из всего этого мрака. Он то самое спасение, которого Антон столько ждал.              Он привёл к нему Дениса — человека, которого Антон может назвать чуть ли не братом. Единственного, благодаря которому он остался в живых и кого бы не хотел потерять. О ком действительно вспоминал, стоило лишь задуматься о том, как стремительно меняется его жизнь. Его Гениальный дурак снова рядом, заставляет краснеть и смеяться до боли в животе — это тоже сродни чуду, даже если в некотором смысле кажется «призраком прошлого».              Просто призраком, явившимся без спроса и предупреждения. Не выросший из-под земли, но вывалившийся из машины под громкое «Ух нихуя себе!» Антон всё же посмел заметно отстать от альфы, неуверенно плетясь от самого крыльца и даже не сразу понял, кто именно впечатался в него с оглушительным «Тоха!». Денис выглядел слишком хорошо для человека, что ещё недавно жил с ним в подвале и питался хуже собаки. Оказывается, его лохмы могут выглядеть как самая настоящая грива, даже почти профессионально уложенная. Теперь он не похож на только слезшую с дерева макаку или пришибленного индейского шамана с бубном. Теперь он чёртов хиппи: пёстрый, как попугай и свободный, как ветер.       — Это новый выпуск программы «Жди меня»? — Осторожно поинтересовался у Арсения человек с лёгкой картавостью. — Арсень Сергеич, мы же вроде собрались вкусно поесть, а не плакать.       — Ну так, не будем мешать детям. Нам ещё готовить. — Арсений во избежание неловкости уводит незнакомца в сторону.       Чужие улыбки говорят — мы всё знали. Денис говорит — теперь всё будет супер.              Они оба свободны и всё ещё вместе. Может, в последнем, даже нет заслуги Попова. Высший круг всё-таки узок — просто так совпало, что они с тем самым «Бебуром» — друзья. Ещё одно доказательство судьбоносности встречи.              Антон должен трудиться, чтобы всё это было не напрасно.               В данный момент его очень пугает мысль, что возмущённый шёпот друга окажется слишком громким. Но стоящие у мангала мужчины либо увлечены разговором не меньше, либо куда более воспитаны, чтобы обращать на это внимание. У Антона от чужого напора глаза едва ли не выпучиваются и в разные стороны не разбегаются. Стакан с соком лучше в сторону отставить — с такими разговорами подавиться недолго. Конечно, Антону очень приятно слушать то, насколько Арсений крут. Стыдно признаться, но будучи ещё на свободе он не слишком интересовался жизнью высшего общества. Поэтому даже сейчас имел самые туманные представления о том, к какому человеку попал.              Ужасное упущение с его стороны. Но огни в чужих глазах говорят, что Денис готов кинуться в бой и вот-вот всё исправит. Вот только, что-то Антону подсказывает, что друг может пуститься в подробности, к которым он совсем не готов.              — Да ты прикалываешься… — Денис смеётся почти нервно и тоже решает отодвинуть сок подальше. — Я, конечно всё понимаю, жизнь у нас с тобой была не сахар — откровенная санина. — Начинает вдумчиво-печально, как умеет, философски. — Но под такого мужчину лечь — за милую душу! Признавайся, возникали уже мыслишки?              К концу предложения мудрость, как и ожидалось, сошла без следа, оставив после себя лишь задорную глумливость. Денис смотрит на него без всякого коварства, но с явным намерением вытащить на свет всех бесов. Даже если в Антоне их нет. Дорох бы на его месте их наплодил — не скрывает.       Антону бы возмутиться, но видимо все силы ушли на покраску щёк.       Мыслишки возникали. Бесконтрольно, искренне, в последние дни — особенно часто. Возникали даже в самом начале, когда с каждым дрожащим «Господин», срывающимся с губ на уровне рефлекса, Антон понимал, что к Арсению именно так обращаться и хочется. Ему часто приходилось называть так существ, что не стоят даже навозного жука — от жуков миру пользы больше. А тут он оказался рядом с человеком, достойным такого звания. Увидел перед собой ту самую спокойную силу, осознающую всё своё величие и живущую с ним в мире, никак не угрожая этому самому миру.              Это пугало и завораживало одновременно. Пугает до сих пор. Заставляет спорить с собственным нутром, что требует довериться наконец, откровенно говоря — отдаться. Арсению довериться можно. Сначала Антон боялся, ждал подвох от каждого дня. Ждал момент, когда с него могут потребовать что-то из того, для чего покупали обычно. Потом, когда он перестал чувствовать от альфы какой-либо угрозы, ему даже стало почти обидно, что такой хороший человек совсем в нём не заинтересован. Тем интересом, что он привык понимать.              В нём всё ещё живут установки, срабатывающие на уровне инстинктов, заставляющие его вести себя так, как бы он мог понравиться клиенту, анализировать, что бы могло его соблазнить. Мерзко. Наперекор всему человеческому плачущему о том, что у него на самом деле ещё даже детство не закончилось. Но потом… Вместе с постепенным осознанием безопасности чужих рук пришло понимание некоторой зависимости от их касаний. А с момента сожжения старой одежды Антон начал понимать, что и эти самые установки не так уж в нём сильны.              Он стал всё чаще ловить себя на мысли, что ему хочется понравиться Арсению более чем осознанно. Встречать его после работы, лезть в объятия без причины. Рисовать глаза в блокноте, любоваться издалека и вздыхать, что всё-таки красивый. Хочется. Даже то, на что сейчас намекает Дорох — хочется. Без всяких развратных фантазий, просто теперь где-то далеко рядом с теми же установками живёт трепещущее «С Арсением можно было бы»              А что именно можно — в полной мере отражается на раскрасневшихся щеках              — А почему тебе было плохо? — Спрашивает ещё тише, почти заботливо. Братски-обеспокоенно. Денис не бестактная сволочь — он прекрасно понимает, что должен был бы спросить об этом сразу. Теперь, поняв, что его в большей степени шуточно-риторический вопрос заставил друга уйти куда-то слишком глубоко в себя, он был бы очень рад вернуть разговор на более безопасные рельсы. Но…       У Антона ведь всё как обычно — не как у людей.              — У меня… началась течка — Антон молчал не дольше минуты, но голос у него неожиданно охрип так, что пришлось прокашляться. Теперь вспоминать те дни, почему-то очень странно. Почти невозможно. Мозг тогда был явно не настроен на обработку и запись информации, но теперь, порой, всё же подкидывал какие-то расплывчатые воспоминания. Что-то на грани горячечного бреда. Однако, делиться этим с другом оказалось значительно легче.              — Серьёзно? Прям с ним? — Теперь пришла очередь Дениса упасть до еле различимого шёпота. Короткий кивок в параллель с вопросом заставил его вытаращить глаза, становясь ещё больше похожим на буйную чихуахуа. — Прям сразу? — Ещё один кивок. — Вы чё, Истинные?              В чужой голос вернулась та же, почти невольная, смешливость. Денис спрашивает заторможено — сам слегка в шоке. Третьего кивка не последовало — Антон резко замер, не дыша. На секунду ему показалось, что мир у него перед глазами рассыпался в мелкую цветную крошку, затем собрался заново, но перед этим его встряхнули и перевернули, как песочные часы.              Они с мамой почти не обсуждали его вид, боясь вызвать лишние подозрения. Истинность — одно из немногих понятий, о которых она успела ему рассказать. Как красивую сказку на ночь. «Истинные — почти как родственные души. Они не всегда могут сойтись характерами, но их всё равно будет очень сильно тянуть друг к другу. Потому что вместе могут родить очень сильное, идеальное потомство. Найти и полюбить Истинного — большое счастье. Ни у кого никогда не будет больше любви, если она правда случится». Антон слушал её с восторгом, голос у мамы был лёгкий, мечтательный, глаза — счастливые.              На вопрос о том, сошлись ли они так с папой, она тогда так и не ответила. Но пообещала сделать всё возможное, чтобы Антон был счастлив со своим человеком.              «Не сошлись» — понял он уже позже, рассматривая собственное отражение в витрине какого-то магазина. Дрожащий под дождём и разваливающийся изнутри — он был совсем не похож на сильное, идеальное потомство.              Сейчас это уже совсем не важно.              «Истинные» — мечется по голове тонким перезвоном колокольчиков. С каждой буквой этого слова сердце почти болезненно замедляется, чтобы затем разогнаться, будто срываясь с цепи. Антон смотрит на хозяина дома и кажется вот-вот ослепляет от окружившего его света.              Арсений — его Истинный, его родная душа. Это многое объясняет. На самом деле — почти всё. Кроме того, как теперь собрать челюсть.              — Ну, или не Истинные. — Рассуждает сам с собой Денис, будто отступая назад заметив, что Антона вновь замкнуло. — Иначе бы он тогда точно не сдержался.              «Я был похож на труп!» — внутренне верещит Антон, будто желая заступиться за Арсения. Ну или за себя. Всё-таки ему очень обидно думать, что он может того не привлекать. Очень-очень обидно. Теперь — почти больно. Видимо этот немой протест слишком ярко отразился на его лице, потому что в следующую секунду Денис почти победно ухмыльнулся.              — Всё-таки хочется, да? — Понимающе вздыхает он. — Ты смотри, осторожнее. Попов, конечно, божественно красив, но явно не святой! — Дорохов позволяет себе отвлечься и снова откидывается на спинку кресла, восседая почти по-царски. — Это мой Андрюха — человек бесхитростный. А в этом — чертей навалом, я тебе отвечаю! — Рассуждает он свободно, будто бы даже не боясь быть услышанным. — Но заботится он о тебе, конечно — дай Бог каждому!              Наверное, Денису следовало заговорить об этом раньше, до того, как он невольно засыпал в чужие глаза столько розовой пудры и подарил такую надежду на счастье. У Антона, вроде как, нет никаких причин ему не доверять. У Дениса, может быть не самый большой сексуальный опыт среди бывших обитателей Дома, говорилось же — счастливчик, но людей он всегда считывал, как нефиг делать. Ему бы с такими способностями теперь с Ляйсан в одном центре работать.              Проблема лишь в том, что Антон из всех его предупреждений, услышал только «заботится». А дальше, что закономерно, уже не смог самостоятельно склеить лицо и с трудом усидел на месте — к Арсению захотелось кинуться едва ли не на ручки.              К ним пришли гости. К ним. Вдвоём. Не так, как в прошлый раз — Ляйсан, как ни крути, тогда всё-таки пришла больше по работе. А теперь к ним пришли друзья, так уж получилось, что их общие. Почти как к семейной паре. Наверное так, как они бы пришли к Воле… При таком раскладе ему ведь разрешается как-нибудь подластиться к любимому?              «Только вот у них там, наверное, уютнее.» — потому что Ляйсан отвечает за весь этот уют. Они с Пашей во всём помогают друг другу. А его Арсений до сих пор обхаживал гостей почти в одиночку, потому что Антон всё ещё не знал, куда приткнуться. Омега уже представляет, как исправится, начнёт хлопотать по дому так, чтобы они с Арсением смотрелись максимально гармонично.       «Красивый… Ещё и мой!»              Из мечтаний его резко выдёргивает всё тот же ехидно-расслабленный голос друга.              — Ставлю штуку — он из тех, кому нравится, чтобы его называли Папочкой! — Выдаёт как очередное умозаключение. Ухмыляется при этом самодовольно, прекрасно понимая, что Антон после его слов наебнётся со своего розового облака прямо в жерло вулкана. Очень хороший друг!              У Антона в глазах на секунду темнеет. Слова разносятся по голове звоном — уже не колокольным, а как, если бы на него надели кастрюлю и хорошенько вдарили половником. Он шокирован настолько, что готов раскудахтаться как курица от недостатка слов и в ужасе убежать куда подальше. Но Арсений, на которого он теперь смотрит тяжело сглатывая, не одобрит если тот оставит гостей.              Поэтому Антон лишь отзеркаливает чужую ухмылку и отвечает почти удачно замаскировав неровный выдох за пренебрежительным фырканьем.              — Откуда у тебя вдруг такие деньги? — Антон мимолётно пробегается взглядом по Арсению. Он уже уверен, что проиграл этот спор и деньги придётся искать именно ему. Просто интересно. Просто нужно отвлечься от звания, что встаёт рядом с Поповым как родное.              — Андрей. — Отвечают ему лаконично, но потом решают пояснить. — В последний раз возвращаясь со мной в Дом он потребовал, чтобы меня ему отдали вместе со всеми деньгами, что он платил за это время. Сказал, что они будут лежать на моём счету.              Денис говорит спокойно. Совсем не хвастаясь, но и не без восхищения. Для Антона это всё звучит подробно рассказам об инопланетянах. Он на секунду задумывается, что если бы Арсений провернул подобную схему и начал покупать его раньше, как бы откладывая на него деньги, ему бы теперь было гораздо легче принять такие траты на себя. Потом понимает, что в горле встал ком — ему не хочется даже представлять иную реальность, в которой бы пришлось снова и снова расставаться с Арсением, пусть даже на пару дней.              — И что, всё отдали? — Ответ он уже видит перед собой, но уточнить хочется, потому что слишком удивительно. А ещё отвлечься нужно, срочно.              — Как видишь. — Денис разводит руками, будто демонстрируя себя, такого наряженного и живого, будто не было в его жизни ничего способного сломать любого человека. — Мы эту схему давно придумали, но, если честно, до последнего сомневались, что сработает. А когда пришли, там такой кипиш был! Толстуха ходила бледная как смерть, так, что даже тонны косметики не спасали. А Аллка бегала за ней и даже не улыбалась! — Замолкает ненадолго, давая прочувствовать всю весомость слов и продолжает уже тише. — Кажется, их ещё до нас кто-то хорошенько припугнул…              Вопрос «Не Твой ли?», повисает в воздухе сам собой. У Антона под его весом дыхание замирает, а в груди рождается странная смесь из тепла и страха. Тепла, потому взгляд снова к альфе возвращается, тому что «Мой». Страха, потому что в нём всё ещё живёт, что-то маленькое и слабое, взращённое Домом, для чего Хозяйка — самый страшный человек. Кем тогда, должен оказаться, её запугавший?              — А Андрей… — Чтобы отвлечься, кивает в сторону, смеющегося над чем-то, мужчины. — Вы с ним…?       «Выглядите совсем иначе. Как друзья».              — Да ты чё?! — В их кругах, этот вопрос, заканчивать не нужно, и Денис на него оскорбляется, почти натурально. — Он мне как брат! У него Мелкая недавно родилась, вот с ней я и сижу.              Сообщает почти с гордостью, примеряя на себя звание «Дяди Дэна». Бебуришвили в это время обхохатывается, пытаясь дать ему хоть какую-то характеристику для Попова. Тот ведь обычно людей почти с улицы к себе не пускает. Пусть похожий на мелкую собачонку, пацан на деле оказался куда более человечным и даже приятным в общении, чем от него можно было ожидать при первой встрече. Всё-таки хотелось знать о нём хоть что-то.       Денис ему не то, чтобы нравится целиком и полностью — он всё же привык иметь дело с людьми посерьёзнее. Но приятно знать, что у Антона есть хорошие друзья. Даже готовые защищать при необходимости — пацан порой смотрел на альфу с не меньшим подозрением.              — Дэн… человек не то, чтобы порядочный… Он… Да он… Какой угодно, но не «порядочный». — Выговаривает с трудом, прерываясь на смех едва ли не после каждого слова. — Что ни день — приключение! Даже не знаю, как ему такому дочь доверил. Но именно за это я его и люблю…              Арсений цокает, оставив при себе комментарий про «Шута». Во-первых: зло. Во-вторых: ему и самому хочется услышать что-то из этих шедевро-историй, ведь бедный Андрей смеётся почти до слёз.              У последнего срабатывает поставленный на мясо таймер.              Пришедший с ним как-то очень странно дёргается на этот звук.              — Бесючий порой — жуть! — Бубнит вполголоса Денис, слегка ёжась. — Он каждое утро танцует под одну и ту же песню, прикинь! Я уже не могу. Вот где она у меня! — Характерно указывает на собственное горло. — Уже рефлекс на неё выработался!              — Ну... братья должны чем-то друг друга бесить. — Смеётся Антон. Андрей ему уже нравится. Он какой-то… простой. Безопасный, как Паша. Может, все женатые альфы такие? Или это Арсений только хороших людей к себе притягивает?              — Ага, у меня вот брат, а у тебя…              — Пацаны, вам пивко налить? — Подзывает Андрей. Определённо, он Антону нравится. Это же надо так вовремя вмешаться! — У нас уже почти всё готово!       Наверное, омега слишком громко выдыхает — рано обрадовался.              — Делай что хочешь, но сегодня — он жарил шашлык. А при следующей нашей встрече — должен тебя! — Чуть ли не по-учительски наказывает Дорохов, поднимаясь с места, когда Антону уже казалось, что он сможет избежать подобных комментариев.              — Чё, прям при тебе? — Шикает. Ему кажется, что он очень удачно нашёлся с ответом. Но Денис на это лишь странно поигрывает бровями, за что ему сразу хочется влупить лежащим неподалёку шлангом.              После таких разговоров с Денисом — только пить и остаётся. Опасное сочетание в купе с внушаемыми ему мыслями, но сегодня Антон выпьет с подачи того же Андрея. Скромно, за компанию, совсем немного — алкоголь с непривычки кажется той ещё гадостью, даже недешёвый. Когда-то Антон обещал себе никогда больше не пить, уж слишком много проблем находилось на пьяную голову. Но тут компания правда хорошая, такая, что можно даже не чувствовать себя стащившим у кого-то бокал подростком.       Здесь, в небольшой деревянной беседке, простенькой летней кухне. За столом, с непривычным для себя размахом накрытым всего на четырёх человек. Антон неожиданно ловит себя на ощущении дома. Того самого, щемяще-тёплого, даже в последних лучах уже совсем осеннего солнца. Того дома, который Его. Его крепость, Его райский сад. Его место силы. Весь до последнего камушка ведущей к дому дорожки. Тот, где он и должен быть. И люди здесь — тоже Его. Те, с кем ему и нужно быть.       Споря с, казалось бы, ещё совсем чужим Андреем о лучшем вкусе кетчупа. Подпевая, откопавшему где-то гитару Денису, (Удивительный человек, кто как не он должен был бы остерегаться попыток здесь хозяйничать!). Смеясь над Арсением, который сходу утопил в мангале несколько валанчиков подряд… Антон вдруг почувствовал удивительное родство с каждым из присутствующих.       Омега, в который раз вспоминает вечер, когда к ним впервые пришли гости и понимает, что как бы ему тогда не было до странного хорошо — теперь всё иначе. Тогда всё было именно «странно», непривычно, не про него и не с ним. Тогда ему казалось, что он случайно попал на чьё-то семейное застолье, с которого рано или поздно придётся уйти. Теперь — он дома. Теперь — Антон часть всего того, за чем раньше только наблюдал со стороны. Ему вдруг страшно хочется, чтобы к ним пришёл ещё кто-то. Чтобы в ворота позвонили, а за ними оказались Чудики. Чтобы вместе, рядом, всей семьёй.       У него теперь большая семья. Такая большая, какой они ранее могли собраться разве что на дне рождения Антона. Кажется, сегодня именно он и случился.       — Тоха, ты чё завис? — Дэн коротко треплет его за плечо и улыбается с какой-то светлой грустью. — Мы это… поедем скоро. Андрюха обещал Своей не задерживаться.       Уже смеркается. В воздух постепенно врывается прохлада — сентябрь всё-таки. Даже не верится, уже осень! А Антон, кажется, только сегодня почувствовал лето. В последние годы смена сезонов не имела для него никакого значения, а тут — он вдруг понял: Лето. Жаркое, свободное, открывающее для тебя целый мир — Лето. Пахнущее шашлыком и овощами, лёгкое, как дурашливый победный танец — Арсения он, всё-таки, в теннис обыграл.       — Я бы остался, но ты же теперь, на первом свидании ни-ни! — Крякает, получив слабый тычок в бок. — Вообще-то, у меня есть для тебя кое-что…       Денис немного мнётся, будто не зная правильно ли поступает, а потом достаёт из кармана небольшой нашейный мешочек и передаёт Антону.       — У нас кольцами никто не баловался, ну, кроме тебя. — Шепчет, напоследок перебирая ткань пальцами. — Я когда нашёл, сразу о тебе подумал. Ну, ты же типа, дракоша. — Улыбается как-то совсем по-детски. — Хотел вернуть, но ты так странно отреагировал, я так и не понял — твоё или нет. Может, сейчас можно…       Антон забирает мешочек почти сразу, путаные объяснения слышит как сквозь толщу воды. Пальцы слегка дрожат, когда он касается верёвочек. Со дна мешочка на него смотрит серебряное кольцо с гравировкой дракона.       «Дракоша-Тоша» — улыбалась Мая, смотря, как сын впервые открывает коробочку из чёрного бархата. Он же у неё солидный мужчина — всё очень серьёзно. Тогда тоже было тепло, солнце плясало на отливающей глянцем крышечке. А Антон окончательно и бесповоротно влюбился в «побрякушки».       — Дэн, ты… ты. Спасибо! — Антон моргает часто-часто и очень старается не пропустить в голос предательского скрипа — слишком уж часто другу приходилось успокаивать его слёзы.       Денис ничего не отвечает и лишь понимающе лезет обниматься. Кольцо оказывается на одном из дрожащих пальцев и теперь Антон точно знает — он дома. Теперь ему кажется, что и мама тоже где-то здесь, разделяет его неожиданную радость. Видит обнимающего его за плечи Арсения и тихо улыбается. А где она сейчас на самом деле? Жива ли? Не сошла ли она с ума без своего мальчика?       Антону стыдно признаться, но тогда, уходя из дома, он совсем не подумал о матери. Может, они могли бы уйти вместе? Теперь же, немногим позже, стоя у «страшных» ворот, он с опозданием понял, что надо бы помахать вслед уезжающей машине. Всё время смотрел вниз на своё кольцо.       Правду ему говорили: будешь много смеяться — после наплачешься. А ведь это он ещё даже не вернулся в комнату, в которой на него будут смотреть новые вещи и ползающее рядом чувство долга.       — Покажешь? — Спрашивает альфа, заглядывая через плечо и с молчаливого согласия осторожно перехватывает кисть, проводя пальцами по серебряному ободку. — Красивое. Я не помню таких в магазине.       Антон не замечает как прислоняется ближе. Стоять в обнимку, особенно со спины, уже вошло в привычку. Так что чужое тепло уже воспринимается как своё собственное и не заставляет сердце лихорадочно прыгать. Или это только сейчас, пока его мысли заняты совсем другим?       — Моё первое кольцо… Дэн сегодня вернул… — Шепчет отрывисто. Сердце всё-таки сбивается, когда пальцы альфы переплетаются с его, будто и так обнимая.       — Здорово! Значит, я правда угадал и ты любишь украшения! — Арсений радуется искренне, едва ли не подпрыгивая на месте. А Антон улыбается смущённо, боясь, как бы тот теперь не решил скупить для него всю ювелирку в городе. Арсений думает, что для начала ограничится страной.        — Это мамин подарок. — Делится зачем-то. Тонкий всхлип всё-таки вырывается наружу, разом стирая улыбки обоих.       Поднявшийся ветер кидает под ноги пожелтевшие листья и плюётся чем-то похожим на дождь. Антон не плачет — просто глаза замёрзли. Арсений закрывает его от ветра и постояв так ещё пару минут неспеша уводит в дом, всё так же обнимая. Уводит как ребёночка за ручки, не отступая от него ни на шаг.       — Хочешь, я поищу что-нибудь про твоих родителей? — Спрашивает осторожно, будто прочитав мысли. — Мы поедем к ним вместе. Когда ты будешь готов…       Альфа ненавязчиво прислоняется щекой к чужой, всё-таки слегка намокшей от слёз. Его слова звучат не шуточно, как утром. Совсем как обещание. Его ему будет выполнить проще. Он знает, что Шастун-старший жив и, увы, всё ещё процветает в своём деле. А его супруга… Арсений предпочитает думать о хорошем.       — Хочу. — Выдыхает омега, не подумав и секунды. Он слабо понимает на что соглашается, но если Арсений будет рядом, он готов отправиться куда угодно.       Ещё бы неделю назад Антон бы скорее удавился, чем произнёс это слово. Тем более, нагружая своими проблемами, прося о таком вмешательстве в свою жизнь постороннего, совсем случайно оказавшегося в ней человека. Но сейчас Арсений, во всех смыслах, самый близкий ему человек.       Он буквально его опора. Человек, чью фамилию ему бы хотелось носить вместо своей. Она уже кажется роднее.       «Он сделал для меня больше, чем отец» — думает Антон, оборачиваясь к голубым глазам с очередным неловким «спасибо» и, почему-то, слышит смех Дениса.       

***

             Арсений заходит без стука. Так кажется Антону, который забившись в угол кровати и собственные мысли совсем его не услышал. Альфа не может не улыбаться, бегло рассматривая занятые теперь книжками, фигурами и прочими безделушками полки. Доску с небольшими плакатами — над письменным столом, и мелкую гирлянду — под самым потолком. До праздников ещё далеко, но Антона от стеллажей с огоньками было не оторвать.              Улыбка спадает, как только Арсений понимает, что его персональный «праздник» ничем ему не ответил на замечание о воцарившемся в комнате уюте.              Уже поздно, так что сейчас в комнате горят лишь пара слабых ночников — по бокам от кровати да та самая гирлянда, рассыпанная жёлтыми звёздочками. А вот Антон — не горит. Блёклый, как перегоревшая лампочка, он снова вздрагивает от звука шагов и не знает, как ему правильно встать или сесть.              — Антоша. — Зовёт напробу, почти уверенный, что ответа не получит.               Арсений тихо присаживается рядом и, почему-то, чувствует себя крайне неловким родителем, которому сейчас придётся попытаться наладить контакт с погрузившимся в депрессивное настроение подростком. Антон отзывается, но смотрит на него недолго, с перебежками, и будто бы весь подрагивает, как слабое пламя свечи, хотя на самом деле — не шевелится. Смотрит на него странно — не то затравленно, не то сонно. Будто заставляет себя смотреть.              — Что случилось? — Спрашивает осторожно, тихо, потому что в полумраке иначе нельзя и потому, что давить нельзя. Сейчас бы собственного волнения не выдать — ему очень не хочется, чтобы Антона откатило назад, но то, что он видит очень уж похоже на прошлое. — Ты расстроен, что ребята уехали? Денис может приехать к тебе в любой момент и ты к нему — тоже! Или ты вспомнил про спор? Я уже всё убрал!              Антон почти не дышит. От ласкового голоса голову ещё ниже опускает, хоть и мотает ей отрицательно — пытается хоть как-то ответить. Арсений такой замечательный, а он его ещё и переживать заставил! Тот над ним хлопочет — уже почти все причины для плохого настроения перечислил.               — О чём ты думаешь? — Арсений не выдерживает и тянется к чужому лицу едва касаясь, заставляя на себя посмотреть.              Антон знает — Арсений умеет читать его мысли, поэтому глаза, первые секунды, не открывает. Ему очень хочется как-нибудь так вздохнуть, чтобы его и с закрытыми глазами без слов поняли. Хочется всему в тёплой ладони уместиться, чтобы назойливые мысли стихли. Арсений мог бы его всего прочитать, но всё равно спрашивает. Потому что хочет слышать.              — Расскажи мне, что тебя беспокоит. — Мягко просит альфа, чувствуя как чужая челюсть подрагивает, будто пытаясь проживать скопившиеся на кончике языка слова.              — Я… — Антон хмурится, зажмуривается в последний раз почти до слёз и выдыхает наконец. — Мне так неловко. — Светлые ресницы дрожат, наконец-то выпуская зелень. — Всё это… так неловко. Вы делаете для меня так много... и сегодня... и все эти покупки…              Зелёный листочек дрожит, но не может не наполняться цветом, чувствуя рядом живительную влагу, по которой будто бы всегда скачут солнечные зайчики. Арсений с трудом разбирает мысль в сумбурном лепете. Немного хмурится, понимая что омега снова перешёл на «вы». Ему всё ещё тяжело обращаться к Арсению напрямую, поэтому чаще всего старается выстраивать фразы без обращения, а когда волнуется — начинает «выкать». Это конечно очень трепетный признак уважения и то, как особенно по-детски звучит его голос в такие секунды — в высшей степени умилительно. Но… это ведь почти всегда отдаётся прохладой отчуждения — Арсений очень надеялся перешагнуть эту грань поскорее.              — Я не знаю, как мне правильно на это реагировать. Не понимаю, зачем и почему. Что во мне такого? Почему я? — Последние вопросы звучали очень глупо в свете осознанной сегодня Истинности, но Антон не мог их не задать. Истинность — ещё не всё. Даже если их обоих друг к другу тянет, Арсений ведь не обязан делать для него столько. — Я чувствую себя в долгу… И даже не понимаю, чем могу ответить.              У Антона душа не на месте с момента выхода из магазина. Он и раньше тревожился, но стоило им оказаться в салоне машины, где его больше не отвлекали посторонние звуки, как он совсем ушёл в себя. Упёрся потерянным взглядом в обвешенные, как когда-то руки и в полной мере понял, что попал. Не иначе как в долговую яму. Глубокую, беспросветную, заваленную сверху пакетами из багажника. Арсений уже тогда почувствовал, что что-то не так, но решил не вмешиваться, чтобы не быть слишком навязчивым. Теперь кажется, что это была ошибка.       «Мы ведь уже обсуждали…» — вымучено вздыхает Арсений, призывая себя к спокойствию. Антону всё равно тяжелее — ему от своего прошлого так просто не избавиться, хоть десять раз весь гардероб сожги.              — Антон, ты ведь у меня ничего из этого не просил, верно? — Начинает издалека, пододвигаясь ближе так, чтобы накрыть лежащие на коленях ладошки своими. Нужно внимание. Антон может не сразу понять слова от волнения, но должен знать, что он рядом. — Хотя просил, конечно, но ведь только после того, как я предложил, правильно? — Омега слабо кивает и улыбается — ему нравится чужой голос. — Я сам решил на тебя потратиться и ты ничего мне за это не должен.              Арсений говорит серьёзно, в самую душу. Смотрит так же. Он не слишком верит в собственные способности к гипнозу, о которой порой, стиснув зубы, говорят коллеги по работе. Но до Антона нужно донести эту важную мысль, хоть как-то.              — Но я ведь… не стою ничего из этого. — Закапывает себя упрямо. Голос больше не дрожит и даже звучит почти обвиняюще, но сил совсем не прибавляется. — Я чувствую себя абсолютно бесполезным.              Ляйсан много работала над его самооценкой. Объясняла, что у каждого в жизни, однажды, должна начаться светлая полоса. Арсений — хороший. Арсений — та самая полоса. Ему даже не нужно её заслуживать. Она просто, наконец-то, с ним случилась. Но в такие моменты как сейчас Антона в самокопании уводило так глубоко, что простые доводы уже не спасали.              — Вспомни, разве в детстве, получая подарки на день рождения ты думал, что теперь что-то за них должен подарившим?       Идея, кажется простой и даже понятной сразу, но Антон невольно жмурится, думая, что Арсения сегодня могли посещать те же мысли и ощущения              Антон больше не дрожит, только слушает окутывающий его голос: мягкий, терпеливый, и утекает куда-то вместе с ним. Следит за глазами, что совсем близко гладят его не касаясь. Собственных рук в тепле почти не чувствует и голос не слышит — выдыхая потерянное «Ну…нет?»              — Нет. — Кивает альфа, продолжая так же спокойно. — Потому что это так не работает. Твои родные просто радуются, что ты у них есть. Просто лишний раз, выражают свою любовь, через подарки. — Арсений улыбается, видя как зелёные глазки округляются в осознании. — Считай, что это мои тебе подарки. Да, много. За все те годы, что меня не было рядом.              «За последние пять — особенно» — думает Арсений, мысленно прибавляя к этому списку ещё и те подарки, что можно записать в долги близким Антона. Вслух он, конечно, о них не напомнит.              — Или мне нельзя тебя порадовать? — Добавляет, будто бы строже, видя что Антон уже готовится сказать что-то наперекор.              Омега от испуга и смущения глаза опускает впервые за последние минуты. Молчит поражённо, всё ещё чувствуя на себе заострившийся взгляд и не знает как посмотреть снова. Расплачется ведь и будет чувствовать себя ещё глупее.              Можно. Конечно можно. Арсению можно делать с ним всё, что угодно. Но тот его только радовал. Так, что радость эта уже на грудь давит, не зная как ещё вырваться. «Спасибо» так часто на губах вертится, что кажется уже потеряло всякое значение. А что ещё Антон может дать?              «Он назвал меня… родным? Он тоже что-то чувствует? Он намекнул… что любит меня?» — мысли скачут маленькими резиновыми мячиками. Среди них Антон понимает только одно — он может расплакаться даже не видя чужих глаз              — Антош. — Зовёт ещё ласковее, устав смотреть на подрагивающую макушку. — То, о чём ты сейчас думал — это хорошие мысли?              Спрашивает так, будто точно знает — за последние секунды они поменялись.              — Нет. — Антон пищит как-то совсем пристыжено. Глаз всё ещё не поднимает и сам же попадается в ловушку — теперь ему очень хорошо видно замок из их переплетённых пальцев. А больше никуда смотреть не получается.              — Они тебе нравятся? — Уводит мысль куда-то. Антон не понимает куда, но идёт, как по ниточке. Всё-таки они с Ляйсан похожи.              — Нет. — Ещё тише. Мысли — не нравятся. Говорили же ему думать о хорошем! Антон за чужую руку хватается почти испуганно, когда она из замка выскальзывает. Почему-то на секунду кажется, что его сейчас могут ударить за непослушание. Мысли совсем не нравятся.              — А комната тебе твоя нравится? — Арсений спрашивает ему в тон, опускаясь до самого заговорщического шёпота. Антон коротко вздрагивает, поняв насколько близко к нему тёплое дыхание. Жмётся к ладони, которая оказалась так близко к его лицу и только тогда понимает, что его изначально собирались погладить.              «Вот же дурак!» — ругается про себя. Разве можно от Арсения боли ждать?              — Нравится! Очень нравится! — Выдыхает, наконец, улыбаясь, найдя повод вскинуть голову и смотреть. Смотреть настолько благодарно, насколько только способен.       Сидеть так — тоже нравится. Даже в полумраке, где кажется, что Арсений вот-вот нависнет над ним тенью.              — Вот и славно! — Арсений улыбается, видя как омега снова горящий ярче любой звёздочки по рукам чуть ли не растекается. Сердце у него тут же успокаивается и всё у них снова хорошо. Но… — А то ведь иначе я тебя и в подвал переселить могу.              Произносит вдруг совсем другим — угрожающе-низким, пробирающим до холодных мурашек голосом, в котором не осталась и тени улыбки. Глаза во тьме опасно сверкают, тоже холодно, солнца лишаясь, будто и не Арсений совсем. Антон даже кажется не испугался. Только разряд тока получил, слишком короткий — чтобы осознать боль, слишком яркий — чтобы не заметить. Только замер на вдохе и вытянулся в струнку, будто ему нож к горлу приставили. Совсем не испугался, да.              Секунды тянутся. Антон не дышит. Смотрит ни то шокировано, ни то согласно, будто в самое пекло по чужой указке пойдёт.              Альфа неожиданно прыскает.              — Прости… — Шепчет, наклоняясь вперёд. — Прости-прости! — Смеётся тихо, падая к Антону на плечо, пряча лицо в сгибе шеи. — Не сдержался, прости… — Руками за спину обнимает, прижимая к себе, но как-то непривычно, потому что вдруг кажется меньше омеги. Или это всё сокрушённо-смешливое «прости»? — Ты такой прелестный, а я немного выпил, и вот теперь меня тянет на всякие глупости. Прости!              Слова бегут мурашками какой-то нескончаемой горячей дрожью. Её хочется не то попросить остановиться, не то умолять никогда не останавливаться. Кажется, Арсений ещё никогда не был настолько близко. Настолько правильно-жарко. Никто не был так близко, чтобы при этом не было мерзко. Чтобы можно было бояться пискнуть в оцепенении, но совсем не бояться того, кто тебя до этого довёл.              — А я…              «Я тоже выпил. Совсем чуть-чуть. Но кажется никогда больше не буду!» — Антону больше не холодно. Даже не тепло. К его горлу приставлено нечто опаснее холодного лезвия — горячие губы. Совершенно случайно, но абсолютно бессовестно шепчущие что-то в опасной близости от незащищённой футболкой кожи. Уже даже слова неважны — мир сократился до мурашек и вибрации смеха.              — Я и не подумал, что это правда! — Выпаливает наконец, неожиданно громко, будто оправдываясь, и тут же хохочет. Потому что хорошо. Как бы ему теперь перед собой оправдаться, что он в ту секунду действительно не испугался… Хотя, наверное, стоило.       Денис предупреждал, что Попов может быть опасен, что у того внутри черти водятся. Но как объяснить, что теперь, кажется, увидев одного из них, Антона вдруг потянуло в его лапы? Он не испугался — он хотел узнать, что будет дальше. Он даже «угрозу» понять не успел — среагировал на одну только интонацию.        Замер в ожидании? — возможно. Чего? — неизвестно.              Чего-то, что явно опаснее всё ещё осторожно обнимающих его рук. Стоит ли этого ждать, если его в простых объятьях плавит, а от щекочущего ключицы голоса можно лишиться рассудка?              «Арсений умеет отвлекать от плохих мыслей.» — в который раз понимает Антон, пока какая-то часть его соображает, что этот случайный выпад — мог быть вовсе не случайным.              «Шутка затянулась». — думает Арсений, понимая что уже давно не смеётся, а просто сидит, вдыхая в себя неожиданно податливого Антона. Альфа действительно пьян не настолько, чтобы позволить себе лишнего, но… Знал бы его мальчик, насколько вкусный! А ведь даже не расскажешь без лишних мыслей! Разве что можно сказать, что его бабушки всегда хранили банки с яблочным компотом в подвале — поэтому там Антону и место.              Но уже поздно. Уже не смешно. Просто хорошо.              — Ты сильно расстроишься, если я скажу, что у меня ещё кое-что для тебя есть, да? — Начинает почти виновато, даже взгляд вниз опускает. Смущать омегу больше не хочется, иначе они так и будут бегать по этому кругу. Но лучше ведь закончить всё сегодня, правда? — Это последний, честно. Теперь до Нового года можешь вообще ничего не ждать!              Антону кажется, что он отвлёкся всего на секунду — после того как Арсений его отпустил ему пришлось привыкать к очередной смене температур. Если так и дальше пойдёт, Антон привыкнет к его теплу настолько, что Арсения захочется загнать себе под кожу — чтобы не мёрзнуть. Альфа же за эту секунду успевает потянуться куда-то себе за спину и точно фокусник — достаёт оттуда белую коробку.       — И не спорь — это очень нужная вещь! — Требует в ответ на чужое моргание. — Эту покупку больше нельзя было откладывать, даже до праздников… Антон!       Зовёт предупредительно-строго, видя как в глазах напротив пробежали странные искры, а кудрявая головушка снова опустилась вниз. Альфа понимает, что сейчас может произойти и уже почти явственно видит, как чужие коленки тянутся к полу. У Антона сегодня было слишком много эмоциональных потрясений, чтобы теперь, погрузившись в рефлексию, он не выкинул что-нибудь эдакое.              Омега в последнюю секунду взгляд перехватывает, понимая команду «стоп». Так же без слов ближе тянется. Сам за руку хватается, удерживая её у своего лица. Они оба друг друга знают.              — Я, конечно всё понимаю, отсосать за телефон — очень в духе нашего времени. Но давай ты у меня будешь совсем-совсем особенный? — Арсений улыбается тепло и явно отшучивается, но по неловкому смеху и тому, что у омеги щёки вспыхнули так, что даже в темноте заметно, понимает — ход мыслей угадан.              Антон продолжает хихикать тихонько, но искренне. Его уже назвали особенным и предложили быть особенным вдвойне. Ему в очередной раз протягивают нечто неприлично дорогое, будто нельзя было и копейки сэкономить. Его поймали за мысль, случайную, постыдную, почти с поличным. Почему тогда так тепло? Ему стыдно за свои мысли или потому, что над ним так добродушно смеются?       Взгляд от стыда вниз убегает. Ненадолго — поскальзывается о чужие губы. Поскальзывается взгляд, а улетает — Антон. Куда-то в другое измерение, где он: смелый и отчаянный вдруг тянется губами к чужой щеке. Быстро, озорно, ребячески-невинно. Так по-особенному трепетно-тепло, как может быть только у совсем-совсем особенного омеги и его совсем-совсем особенного альфы.       Не помня себя он уже через секунду взорвётся внутренним визгом «Я это сделал!» и замрёт, глядя в глаза. Так близко, что, кажется, они могли бы пощекотать друг друга ресницами.              А альфа, у которого сердце за секунду даёт сбой сильнее, чем от любого отсоса, кажется, впервые понимает, что такое «растечься лужей». Поцелуй короткий, такой детский — всё равно, что котёнок холодным носом приложился, а Попову к прежней жизни не вернуться.              У обоих внутри что-то пищит протяжно, как взбунтовавшийся старый чайник. Оба глупо хихикают и смотрят друг на друга растерянно. А в глазах ничего, кроме удивлённого «Ухты!» и требовательного «Ещё!»              У Антона губы горят так, будто он не тихонько клюнул кого-то в щёку, а целовался несколько десятков минут. Кажется, он и на это согласен, лишь бы отвлечься от содержимого коробочки. Да что там, ему просто Арсения целовать хочется, оказывается, сильнее, чем любой, даже самый новый телефон.              — Зачем? — Шепчет всё-таки, разрешая себе посмотреть вниз. — Мне ведь даже звонить некому…              Арсений оставляет при себе комментарий на тему того, кто вообще в их время пользуется телефоном ради звонков.              — А Денис? А я? — Спрашивает вместо этого. — Знаешь, как я скучаю по тебе на работе? — Вызвав робкую улыбку альфа уже не собирается останавливаться и продолжает преувеличенно весело. — О, мальчик мой, знал бы ты к какому эгоисту попал! Можешь считать, что я купил его тебе ради себя! Совсем не для того, чтобы ты играл в игры и сидел в соцсетях, не чувствуя себя оторванным от мира, да!              Антон смеётся и на этот раз сам заваливается на чужое плечо. Смеётся — а сердце замирает не потому, что он не согласен так думать, нет — ему так даже легче. А потому, что вспоминает, как часто уже так заваливался на Арсения, но только сегодня понял, насколько интимным может быть это чувство.       — Значит, я могу звонить каждые пять минут? — Спрашивает так же откровенно дурачась. Не важно, что это правда и Антону тоже ужасно без него скучно. Сейчас ему хочется только баловаться. — Даже на важном совещании?       — Даже если меня не поймут и потребуют отнять у малолетнего сына телефон! — Альфа уже совсем по-свойски треплет пшеничные волосы. Такой Антон: смеющийся и заинтересованно вертящийся рядом в обнимку с подушкой — единственная нужная ему плата. Как жаль, что он быстро опомнится, превращаясь из счастливого ребёнка в уставшего за день и слишком много думающего перед сном взрослого.              «Мама. Первой в списке, должна быть мама!» — думает Арсений спустя некоторое время, вбивая свой номер в полностью готовый к использованию гаджет. Антон лежит у него под боком и с грустью думает о том же, поворачивая своё колечко.              — Запиши ещё Ляйсан. — Просит тихо, так, чтобы не выдать неожиданный всхлип. Пока только так.       Ночь притягивает грустные мысли, как бы сильно они не отвлекались. Но, так или иначе — Антон уснёт дома. Обнимая того, кто пойдёт за ним даже во сне. Антону будет сниться мамин дом, костёр, песни под гитару. Улыбки всех тех, чьи номера он наутро найдёт в телефонной книге. И сама мама, держащая их с Арсением руки.