Стартовая цена — счастье

      Родственников не выбирают.

      — Вы, Арсений Сергеевич, решили освоить профессию учителя? — Не удерживается от комментария Воля, с лёгким пыхтением выгружая на письменный стол стопку учебников. — И на кой оно вам надо?              — Не мне, а Антону. — Поправляет Арсений, поднося вторую.              — Да-а? Интересные у парня фантазии. — На лице мужчины расцветает ехидно-понимающая улыбка. — А так сразу и не скажешь…              — Я тебя сейчас ударю. — Не слишком серьёзно, но и без улыбки предупреждает Попов, стрельнув глазами сначала на друга, затем, на книжку потяжелее.              — Молчу-молчу! — Капитулирует шутник, все ещё улыбаясь       

***

             — Ну Антошаа! — Тянет альфа неожиданно, почти капризно. — Я не буду ругаться, скажи честно, где ты не понимаешь?              — Я не знаю… — Антон, несмотря на все ласковые уговоры, смотрит на него так будто сейчас расплачется. — Просто не получается.              Антон в своё время даже школу окончить не успел и вот теперь откровенно плавал в программе восьмого класса. Без скафандра. Всё ближе ко дну, боязливо косясь на своего само назначенного, ангельски терпеливого учителя, что в такие моменты всё равно казался плавающей поблизости акулой.       Чего омега уж точно не ожидал от своего нового дома, так это того, что его тут вернут за парту. Почти буквально.              Арсений прекрасно понимает, что если он хочет вернуть мальчика в мир, к полноценной жизни, ему нужно оценить уровень его знаний и, если надо — дотянуть его до чего-то хотя бы выше среднего. Да, в тех кругах общения, что он может ему предложить, с ним, как в целом и везде, вряд-ли станут обсуждать законы химии… А документы, если очень захотеть, подделать можно. Никому, в общем-то, нет до него дела, даже если он умственно и психологически застрял на уровне пятнадцатилетнего мальчишки. Но Антон не должен в чём-либо себя ограничивать. Ему нужно везде чувствовать себя уверенно.       Кроме того, подобные занятия по вечерам — нечто общечеловеческое, понятное, постепенно возвращающее жизнь омеги в рамки нормальности. В почти недосягаемом для него идеале жизнь Антона должна продолжиться, ровно с той секунды, на которой была безжалостно прервана.              Арсений всегда считал образование, без учёта самых базовых знаний и умений, не чем-то, что «ты обязан получить, выучить и в себя вбить — не то за человека не примут!», а чем-то вроде дополнительной подушки безопасности. Поэтому и учитель из него не слишком требовательный, хотя порой кажется, что Антон готов уползти от него под стол.              Например, как теперь. Антон почти уверен, что внаглую злоупотребляет чужим терпением и заранее думает о путях спасения. Вот только сейчас он лежит на чужой кровати, с которой сбегать не так уж и удобно.              Но главное ведь безопасность — и без того неконфликтный альфа рядом со своим омегой становится похож на познавшего дзен буддиста. А ещё чаще сам терялся в информации — потому что не всесилен. Антона это несколько успокаивает, но провалиться сквозь землю из-за собственной глупости всё равно хочется.              Чаще всего эти самые «уроки» сводятся к обсуждению чего-то, что людям в возрасте Антона, вроде как, положено знать. Разумеется, никто не спрашивает с него «домашней работы» и идеально заполненных бланков с тестами. Подобной тирании Арсений бы и сам не выдержал.              Первое время Антон, конечно, перепугался страшно, зажался и вообще не понимал, чего от него хотят и зачем. Но свыкся быстро, принимая любое такое занятие за лишний повод провести время с Арсением. Они, кстати, лишними не бывали.        С триумфального сожжения «лягушачьей шкурки» прошла ещё неделя. Омега всё ещё не уверен, что сможет хоть когда-нибудь в полной мере осознать и выразить всю свою благодарность к сидящему рядом человеку. Точно он знает только одно: слово Арсения — закон. Уже не как для безвольной игрушки, но как для человека, способного выразить свои чувства лишь абсолютным послушанием и благоговейным взглядом.              Если ему надо уйти с головой в ненавистную для себя учёбу — значит надо. Даже в воскресное утро.              Плюсом ко всем доводам служило ещё и то, что это, опять-таки, было идеей Ляйсан Альбертовны, которую Антон практически боготворит и слушается во всём, как мать. На том они с Арсением и сошлись — мама-Ляся и Арсений… Не важно!              «Интересно, Паша не ревнует?»              — Ладно, надо отдохнуть. — Примирительно объявил Арсений, поднимаясь с кровати. — Пойду принесу тебе ещё какао и чего-нибудь перекусить.              Омега благодарно жмурится, когда его мимоходом треплют по волосам, но продолжает нервно покусывать карандаш. Арсений всё-таки слишком хороший. А Антон с ним слишком чувствительный. Как иначе объяснить, что сердце от одного тёплого взгляда плавится, напрочь отказываясь функционировать? Он ведь не маленький — он так быстро не влюбится, да и не умеет уже. Однако, к чужим рукам с этой их невинной, почти родительской лаской — намертво прилипнуть хочется.              Оставшись в одиночестве Антон вздыхает облегчённо и, перевернувшись на спину, разваливается звёздочкой. Мозг действительно требует передышки и тут же ищет, на что можно переключить внимание. Омега глаза ненадолго закрывает и тут же видит ласковые голубые. Арсений не оставляет его ни на секунду. Что-то внутри подпрыгивает и требует, чтобы Антон убежал за ним на первый этаж, потому что обниматься вдруг хочется невыносимо.              Такое с ним тоже теперь случается — сидит себе спокойно, а потом хоть на атомы разлетись — надо найти своего альфу и прижаться.              «Своего» — восторженно вздыхает внутренний голос, опять совсем не успевая за чувствами. Хорошее слово.              Антон вскакивает с места и уже почти выбегает в коридор, когда его останавливает странная мысль. Он никогда не разрешал себе осмотреться в чужой комнате просто из любопытства.              Честное слово, лучше бы он не делал это и теперь.              Конечно, он не собирается лазить по шкафам, это неприлично, сколько бы его не убеждали, что это и его дом тоже. Но ведь на ничем не прикрытый письменный стол заглянуть можно?              Стол совсем небольшой — это не основное рабочее место. По назначению используется редко, поэтому в основном просто завален вещами, которые было лень разобрать с вечера. Или ещё дольше — понимает Антон, когда на него из-под каких-то документов, выглядывает прошлогодний календарь. Оттуда же на него смотрит рисунок-печать, с выглядывающей из окна девушкой. Куколкой.              Что-то внутри громко вопит, орёт ему, что он должен всё оставить и бежать к Арсению, как и хотел. Но пальцы сами цепляют бумажку, выуживая её из общей кучи. Ловко, совсем не дрожа и даже не разрушая общего «порядка», но тут же деревенеют, стоит ему понять, что именно он держит.              Антон смотрит на своеобразную визитную карточку своего ада. Ухмыляется про себя, отмечая что, несмотря на всю убогость этого места, на рекламу и соответствующее оформление документов там раскошелились. Глаза пробегаются по бланкам, которые Арсений будто бы заполнял от руки, структурируя информацию. Заполнял и очень злился — рука дёргалась почти на каждом слове, а в некоторых местах есть даже маленькие точечки — бумага пробита насквозь.              Глаза спотыкаются о столбик с именами поручителей. Казалось бы, ничего интересного, но одна из строчек, будто бы выведена особенно чётко. Буквы смотрят прямо на него, не давая отвернуться, заставляя перечитывать себя снова и снова, пока в глазах не потемнело. Пока не стало черно, как надгробный камень, которого у Антона, могло так и не появиться. Когда-то он читал их очень часто, веселился, представляя себя таким же взрослым, серьёзным человеком.       Как папа.              Поручитель: А.Н.Шастун.              Дальше текст уплывает в сплошные пятна. Антон чувствует, как его заносит в сторону. Ноги подкашиваются и омега чудом не рассекает висок об угол стола. Мелкие вдохи вырываются из груди один за другим. Он даже не плачет — задыхается. Сильнее, чем в дыму. Больнее, чем в огне.              — Антон? — Арсению кажется, что он слышит всхлипы ещё с лестницы и, прислушавшись к какому-то инстинкту, оставляет тарелку с печеньем на подоконнике в коридоре.              Альфа тут же кидается к свернувшемуся в клубочек мальчику, оседает рядом с ним и слегка приподнимает на себя, чтобы лучше рассмотреть. Сначала Арсений испугался, что того скрутило от боли в животе — уж очень положения похожи. Лучше бы так оно и было.              Лучше бы так, чем валяющаяся на полу бумажка, способная разом перечеркнуть все его старания. Ещё немного и несчастного омегу может накрыть едва ли не сильнее, чем той ночью.              — Мой отец… — Из горла вырывается еле‐различимый хрип. — Он был одним из поручителей Дома. Он мог знать. Знал, что я там и ничего не сделал. Ничего не сделал!              Последние слова Антон повторяет несколько раз, с каждым разом выкрикивая всё громче и истеричнее, мотаясь из стороны в сторону, будто даже пытаясь выбраться из чужих объятий. Так вовремя подошедший альфа разрешает заглушить полный боли вопль о свою рубашку и даже сносит слабые удары в грудь. Это не от злобы, по крайней мере — не на него. От кипящего внутри желания разрушить хоть что-нибудь так, как разрушали его. Арсений не виноват. Он просто оказался рядом.              Просто прижимает к себе слабое, бьющиеся в истерике тельце, что жмётся к нему в ответ едва ли не сильнее. Он не успокаивает, не говорит «Тише-тише» — разрешает орать и плакать до икоты. Он просто сидит рядом, накрывая собой как куполом, а у самого в глазах темнеет от всей той боли, что невольно выпускает в него омега.              Арсений помнит как в последний раз вернулся от их уже почти семейного психотерапевта примерно в таком же состоянии.              — Шастун. Он Антон Шастун. — Коротко выпаливает женщина, без лишних предисловий, просто ставя Арсения перед фактом.              Антон говорил о родных с большой неохотой. Ещё одной сложностью для его возвращения к жизни было то, что разум мальчика почти полностью заблокировал его воспоминания о жизни «До». Так и получилось, что Антон остался почти ни с чем, как абсолютно пустая оболочка. Всё, что происходит с ним в Доме и из-за Дома — перекрывалось, как нечто особо травмирующее. А обо всём остальном — он сам себе запрещал думать. Потому что отныне невозможно.              Но, тем не менее, Ляйсан смогла собрать раздробленную мозаику и теперь протянула альфе небольшой кусочек. Безупречно острый, но столь же неотвратимо правильный.              Арсений теряется на несколько долгих минут и пытается задавать какие-то ничего незначащие вопросы. Шастун — далеко не последний человек в обществе и Арсений прекрасно помнит, как лично писал тому слова соболезнования после того как… его сын погиб в аварии. Антона на тот момент ещё не успели вывести в свет, но все в один голос скорбели вместе с безутешным отцом.              А ещё он помнит, как нашёл эту фамилию в списке поручителей Дома. В их мире всё подлежало строгому контролю. Даже настолько пропащие и неблагонадёжные места. В это сложно поверить, но трущобы, принимаемые всеми за человеческую свалку, пользовались покровительством свыше. Каждая пивнушка и ночлежка, де-факто числилась за каким-нибудь уважаемым лицом. Чтобы не портить статистику. Чем отвратительнее место, тем больше ему нужно поручителей. Эти самые «лица» могли, как совсем не вмешиваться в тамошнею жизнь, так и распоряжаться ею по собственному усмотрению. Главное, быть в состоянии в случае чего прийти и сказать «Это не то, о чём вы подумали! Вот вам клятва на мизинчиках — здесь мой, абсолютно легальный, общественно полезный, бизнес.»              Наследник уважаемого альфы погибает в результате несчастного случая. А через несколько лет мальчик-омега — его тёзка и однофамилец находится выступающим в борделе. Принадлежащем его отцу. Возможно ли такое? Пазл складывается со скрипом, а когда складывается — Арсений делает глубокий вдох, чтобы одним ударом случайно не переломить столешницу.              Плавали — знаем. В таких местах можно упрятать кого угодно. Никто и не вспомнит. Не спасёт.              — Антоша. — Зовёт осторожно, когда омега в его руках слегка затихает и только всхлипывает. — Ты туда не вернёшься, помнишь? Я тебя никому не отдам.              Арсений чуть покачивается на месте, тихо шепча что-то про «Всё закончилось». Антон молчит и лишь сильнее прижимается к уже насквозь мокрой рубашке. Сил почти не осталось, но держаться за альфу хочется, пока пальцы не отсохнут.              — Я не хочу так о нём думать. — Шепчет вдруг совсем сипло. А потом, поднимает на Арсения свои большие, полные слёз глаза и спрашивает со всей несокрушимой хрупкостью детской надежды. — Возможно ли, что он не знал?              Арсению хочется потянуться к нему и сцеловать каждую слезинку. Это милое, доброе создание хочет и готово любить своего родителя, даже после всей перенесённой боли. Лишь бы у него не отнимали надежду. Он давно потерял веру в людей, но… это ведь папа. Даже разочаровавшийся и отказавшийся он бы никогда не оставил его в этом аду, если бы только знал, правда?              Арсений отвечает утвердительно — что ещё он может ответить? А сам едва ли не плачет вместе с мальчиком, но и надеется тоже.              — Хочешь, я выкуплю Дом, а Хозяйку заставлю нам прислуживать? — Спрашивает с некоторым ребячеством, когда они оба совсем успокаиваются.              «И всё-таки, покупка однотипных ковров во все спальни было лучшим решением!» — отвлечённо думает мужчина, прежде чем вернуться к более серьёзным мыслям.              Арсений понимает, что это плохо — подселять идею мести в эту удивительно чистую душу, но ему нужно, чтобы Антон нашёл для себя силы хоть в чём-то. Увидел возможную цель, почувствовал, что идти к ней он будет не один. Как не один и сейчас. Арсению небезразлично всё, что причиняет ему боль, и он готов бороться с этим. Вместе.              — Вы с ребятами оттуда снова соберётесь вместе. Мы поедем куда-нибудь на море. А эта тётка будет подносить коктейли и плясать под вашу дудку. — Нашёптывает заманчиво, слегка хриплым, как после сна, голосом, осторожно перебирая мягкие завитки чужих волос.              Пока все эти разговоры звучат несерьёзно, как «Что мы будем делать, когда полетим на Марс?». Но Арсений уверен, если Антон ответит согласием — он сделает даже больше.              — Фу, нет! — Отзывается мальчик, чуть смеясь. — Она наплюёт туда!              Антон дышит почти ровно, он снова сам себя измотал настолько, что теперь даже не заметил, как улёгся на Арсения, обнимая его словно большую подушку.              — Запряжём её в повозку вместо верблюда! — Не отступает альфа.              Антон хохочет в голос, всё ещё немного дёргано, но искренне. А потом, снова надолго затихает в чужих объятьях. Ему, на самом деле, уже всё равно: и на Хозяйку-верблюда, и на её Дом, и на человека, с которым носит одну фамилию. Он лежит с кем-то, кто уже намного дороже. Лежит, как на мягкой лесной подстилке и насыщенный запах хвои — единственное, в чём он может задыхаться.              — Антош… — Зовёт опять, вспомнив куда более безобидный способ поднять настроение. — Хочешь, пройдёмся по магазинам? Тебе давно пора начать обставлять свою комнату.       

***

             — Мне так стыдно. — Пищит мальчик, снова прячась от кого-то за плечо альфы. — Ощущение, будто бы они все на меня смотрят. И все всё знают!              Торговый центр встретил их привычным для себя шумом, как самых рядовых посетителей. Только вот Арсений с каждой секундой чувствует себя всё более неуютно. Наверное, это ему так передаются эмоции омеги, потому что Антон явно не в своей тарелке. Наверное, так бы выглядел поход в магазин для человека из далёкого прошлого: Ты теперь здесь такой один. Ты без инструкций. А кругом странно одетые шумные люди и шайтан-машины.              Не то, чтобы Антон вёл себя как кто-то совсем дикий, нет, он смотрит на всё с детским восторгом, точно его привели в парк аттракционов, а не в среднестатистический магазин. Но и от людей прячется, точно они его током бьют. Одно радует — прячется он за Арсения, держится за него, словно приклеенный.              — Так. — Начинает Арсений серьёзно, не останавливаясь при этом, но и крепче сжимая ручку тележки. — Начнём с того, что «всё» о тебе не знаю даже я. А меж тем я единственный, кто действительно здесь на тебя смотрит. — Антону даже успело поплохеть от серьёзности и некоторой строгости в чужом голосе. Но в следующую секунду, альфа заговорил уже мягче. Урчаще-мягко, оборачиваясь к нему через плечо с явно смешливой хитрецой в глазах. — Хочешь, я посмотрю на тебя так, что станет стыдно?              Антон коротко икает от неожиданности и всё-таки делает шаг в сторону. Щёки заливает красным, а что-то внутри подбивает коротко улыбнуться и согласно кивнуть хотя бы глазами.              Откуда в нём вдруг такая смелость — неясно. Но к подобным выпадам альфы он уже почти привык и с каждым разом ему всё сильнее хочется поддержать эти странные шутки на грани флирта. Он не заигрывает, нет. Но так интересно, что может быть дальше?              «Это действительно отвлекает от лишних мыслей» — понимает для себя Антон. Единственное, что он не понимает — как ему теперь не выдать конкретно эти мысли.              — Тоша, у нас корзина всё ещё пустая. Неужели тебе ничего здесь не нравится? — Спрашивает альфа, конечно очень вовремя. Прямо по курсу — отделы с игрушками. Ему бы посмеяться над тем как расширились зрачки омеги, но он ведь не осуждает — сам бы засмотрелся.              Омега смотрит на всё, мнётся, а Арсению в какой-то момент становится совсем не смешно. Он бы никогда не подумал, что первая их ссора может произойти в магазине. Причём не как обычно это здесь случается, а совсем наоборот — потому что Антон будет стесняться что-либо купить. Но того приходится уговаривать почти с боем (В будущем, буквально, ведь уже чуть позже, когда омега всё-таки расслабится, они оба схватятся за игрушечные оружия.)              — Мама, я не выйду замуж, если со мной не будут так играть! — Восторженно прошептала какая-то девочка, пока её родительница хваталась за сердце, уводя ребёнка от стеллажей, которые чуть не снесли взрослые на вид дяденьки.              — Папа, а почему у этого дяди в корзине столько игрушек? — Бубнит какой-то мальчик, почти оскорблённо. — Он уже взрослый!              — Эти люди купили их для своего малыша, дорогой. — Мужчина старается быстрее увести ребёнка в сторону, чтобы тот не потребовал себе чего-то похожего или не сломал шею, пытаясь уследить за заветной тележкой. — Подсматривать не хорошо.              Альфа про себя ухмыляется. Знал бы этот ребёнок, как долго «взрослый дядя» уговаривал «дядю помладше» разрешить себе хоть что-то.              Арсений привык брать от жизни всё, что хочется и у него в голове не умещается, как омега может от чего-то отказываться, когда ему почти что вручили ту самую Золотую карточку. Без всякого обмана — бери, что хочешь! Антона такое, будто бы пугает ещё больше, да так, что тот, кажется, готов расплакаться. Хотя дети тут уже воют, но по ровно противоположной причине. Странный человек.              — Антон, ты либо сейчас берёшь с полок то, что тебе нравится, либо я скупаю весь магазин и в итоге нам обоим негде спать. Выбирай. — Арсений звучит почти сурово, но Антон на этот странный шантаж лишь как-то не менее странно хихикает.              Хихикает. Серьёзно? То, что Антон в эту секунду случайно подумал о том, что при таком раскладе он бы мог перебраться в спальню альфы — Арсению лучше не знать. Всё равно это уже не важно — секундой позже он понял, что ему намекали на занятость всех комнат.              — Тоша, ну давай мы хотя бы удобрение для твоих цветочков поищем? — Арсений решает зайти с другой стороны и снова говорит заискивающе-ласково. — Или какие-нибудь новые семена…              Небольшая хитрость срабатывает — для своего любимого сада Антон готов сделать всё что угодно. Начав с отдела для садоводства они постепенно прошлись по всему магазину. Единожды сказав себе «можно», дальше Антону было немного проще, так что вскоре их тележка была наполнена с горочкой. Хотя, чаще всего, Арсению приходилось пользоваться принципом знакомым ещё с первого ужина и просто класть туда всё, на что мальчик посмотрит дольше пяти секунд.              «Избаловал!» — выплюнет пренебрежительно какая-нибудь злая тётка.              «Зарплата! Вот только какой ценой…» — обрадуется, а затем испугается кассирша.              «Я с ними в одну очередь не встану!» — вздохнут уставшие покупатели.              А счастливый Арсений просто идёт за второй тележкой. Ту, что уже полная он, конечно же, возьмёт на себя.              Омега не знает, как описать своё состояние. Выпад из реальности, куда-то за грань всего нормального, в мир чего-то сюрреалистически красочного, но зыбкого как сон, кажется уже привычным. С Арсением всегда так — путешествие без карт, заплыв без снаряжения и лишь тихий писк изредка взывающего к себе разума, что пытается его встряхнуть и задуматься над происходящим.              Для Антона это первый выход «в люди» за столько лет. Не считая нескольких прогулок по парку, которые он до сих пор вспоминает с содроганием. Потому что за ручку. Потому что плечом к плечу и будто бы даже не чувствуя себя выгуливаемой собачкой. Но в парке не было так шумно, его не пытались завалить подарками без повода. Разве что накормить мороженным. Но тогда Арсений тоже ел и вовсе не грозился перекрыть весь парк для него одного. Сейчас же альфа бегает вокруг какой-то пугающе счастливый, как чёртик из табакерки, и предлагает скупить почти весь магазин ничего при этом не беря для себя.              Антон смотрит на него почти умоляюще, чувствуя как чужая улыбка медленно, по кирпичику разбивает его стену из «Нельзя».              «Нельзя тратить чужие деньги — этот человек и так сделал для тебя слишком много!»              «Нельзя заговаривать с прохожими, а тем более — детьми. Они наверняка поймут, что ты испорченный человек!»              «Нельзя просто так радоваться каждому шагу, повисая на чужом плече!»              Антон никогда не мог подумать, что подобный поход в магазин, не говоря уже о самих покупках, может принести ему столько радости. Снова. Ему доступно такое счастье, как простое наблюдение за людьми, их обыкновенной суетой, всей прелести которой они уже и не понимают. Действительно, что можно ценить, когда тебя окружает смесь из непрекращающегося гула голосов и какой-то монотонной «развлекательной» музыки, толпы людей, которым ты желаешь провалиться сквозь землю, ведь, вообще-то, очень хотел провести выходные в постели?              Они не понимают, насколько свободны в своей рутине.              Антон ценит. Теперь ценит. Каждый вдох даже если кажется, что эта самая толпа может его задушить, а в некоторых отделах — от буйства запахов дышать нечем. Омега вспоминает, как ненавидел подобные походы по магазинам, ведь мама каждый раз находила для него какую-нибудь дурацкую шапку, в лучшем случае. В худшем, что случалось реже, ему приходилось позориться возле примерочной надевая что-то посерьёзнее. Сейчас бы он не отказался даже от такого.              Ожидающий его дома переполненный гардероб шепчет ему, что он совсем обнаглел. Стоящая рядом тележка тоже шепчет почему-то неприятно улыбаясь, что у неё тоже есть цена. Но омега их не слушает. Он сдаётся чужой улыбке и волне чего-то волшебного, эмоций из далёкого детства, которые он, несмотря на всю закостенелость души, очень боялся больше не испытать.              Антон счастлив почти до неприличия и восхищённые, даже несколько завистливые взгляды из толпы, что всё чаще сравнивает их с семейной парой, совсем не помогают его сердцу биться ровнее. Антон косится на альфу, к которому в эти секунды хочется встать ещё ближе, и вдруг совсем непрошено думает, что из него вышел бы отличный отец. Заботливый, добрый, в меру строгий и, когда можно, сумасбродный. Такой от детей не откажется. Обеспечить всем сможет. Защитить. И детки красивые будут…              А ещё, он к Антону тоже, будто бы как к ребёнку относится и просто тренируется на нём — от двух последних мыслей почему-то снова хочется опустить глаза. Антону не грустно, нет, просто… он ведь явно подумал о чём-то не о том. Ему тепла хочется, семейного. С Арсением это кажется возможным. Именно его он ему и даёт каждый день, по чуть-чуть, каждым своим действием. А сегодня — особенно много.              Что-то внутри подсказывает: это неспроста. Альфа всеми силами отвлекает его от утреннего инцидента. Прибегая при этом к таким вещам, которые от него никак нельзя было ожидать.              Подумать только, серьёзный дяденька, который даже по дому ходит исключительно в идеально выглаженных, чуть ли не накрахмаленных рубашках — дурачится с ним, как какой-то мальчишка. Устраивает забеги с тележками, обсуждает всякий хлам с полок и тащит за собой примерять палатки. Для походов. А на самом деле — просто полазить.              «Интересно, а мы могли бы поехать куда-нибудь… в лес? К озеру?» — после случайной мысли о детях, эта мечта кажется самой безобидной и даже какой-то розово-романтичной.              — У нас дома кровати конечно ничем не хуже, а может даже лучше. — Арсений слёту заваливается на очередную кровать. В мебельном отделе они пробыли особенно долго. — Но согласись, здесь ощущения совсем другие. Всё будто бы интереснее.              Антон забирается следом и правда, со всем соглашается. Даже не из привычки. С Арсением ему везде интересно. Тепло и безопасно так, что даже не хочется думать, как обычно его разум реагировал на быстро сменяемые, словно магазинные, постели. Омега находит чужую ладонь, которая тянется к нему почти через весь матрас и быстро перекатывается поближе к источнику тепла. Уверенно, даже будто беря на себя инициативу, устраивается под самым боком и снова рассматривает слегка приподнявшись на одном локте.              Так, будто ему позволено настолько прямо, открыто смотреть. Улыбаться пьяно-счастливо и находиться настолько близко, что даже…              «Можно было бы наклониться и поцеловать!» — звенит буйная мысль.              — Не стыда ни совести! Развели срам! Тут люди вообще-то! — Причитает вдалеке какая-то старуха, может быть, даже не про них, но так звонко, что очнувшийся как ото сна Антон тут же с тихим писком прячет раскрасневшиеся щёки в какой-то не слишком приятно пахнущей подушке. Глаза от шальных искр горят почти ощутимо. Лишь бы Арсений не успел мысли прочитать.       Взгляд у него цепкий — он это умеет.              — Какая буйная у бабуси фантазия! — Арсений смеётся тихо, но по-доброму.              Вряд-ли он когда-нибудь признается, что сам в этот момент мог думать лишь о том, как ему хочется приподняться навстречу улыбающимся губам и пройтись зубами по нижней, той, что сегодня так часто выпячивалась в задумчивости или напускной обиде. Конечно же он не думал секундой позже, что его хрипловатый смех и безобидное упоминание «фантазии» явно разыгравшейся разом у всех, утягивают бедного Антона всё дальше в пучину стыда.              Отвлечь Антона получается, но только не от странных мыслей, что с ним, таким чудесным, хочется поскорее вернуться домой. Антон уверен, что снова будет вести себя как истукан, не в состоянии связать и пары слов от неловкости. Но так хочется! Шум всё-таки мешает…              «Шум и бабки, сука, бабки!» — Антон смеётся в голос, пробегая мимо недовольной. Належался. Лёжа думать слишком удобно, а ему это по-прежнему нельзя.              — Ну-ка, бегом! — Омега зависает у очередного аквариума с рыбками, когда его резко хватают за руку и тащат вместе с паровозиком из тележек, за которые он, в последний момент, успел схватиться. — Смотри!              Сверкающий во все тридцать два Арсений останавливается у небольшого стенда с бижутерией, выставленным прямо в центре зала. Парень-продавец смотрит на них с некоторой степенью шока, но тут же приглашающе отодвигает стекло, понимая что за таких покупателей надо хвататься всеми руками и ногами.              Выбор огромный. От безделушек за пару сотен и меньше, до полноценных ювелирных украшений с круглыми камушками и такими же круглыми нулями в цене. Всё блестит, переливается и выставочный свет делу совсем не помогает, заставляя омегу вспомнить своё счастливое прошлое. Когда-то Антон был той ещё сорокой с целым сундуком блестящих железок на любой вкус и цвет. Всё, что он сумел забрать с собой из дома — впоследствии пришлось продать. Некоторое за бесценок, а то и вовсе — за еду. Даже мамин подарок, который он так старательно прятал по всем карманам, после попадания в дом. В какой-то момент Антону стало настолько мерзко от самого себя, что он в своей новой роли посчитал себя недостойным носить эту вещь. Сам лишил себя единственного, что придавало сил. Может, отдал кому-то — после очередной истерики он своё первое кольцо больше не увидел.              Сейчас он соврёт, если скажет или хотя бы попытается сделать вид, что ему вдруг не захотелось купить всё и сразу. Разбежавшиеся от восторга глаза тут же сбегаются в кучку и пытаются уползти куда-то под зовущий их стеллаж, когда он понимает, что Арсений привёл его не просто любоваться.              — Я не могу… — Ещё одна слабая попытка спорить. Казалось бы, привык ведь, что за тебя решают, ну так и радуйся пока решения эти, наконец-то, тебе же на пользу. А не получается. — Это уже как-то слишком…              Слишком много. Слишком дорого. Если для Арсения деньги не проблема, то для Антона — проблема. Когда-то он тоже был золотым ребёнком из богатой семьи, но за последние годы для него слишком многое изменилось. Он не привык, чтобы на него тратили столько. Чтобы дарили игрушки, не орудия пыток из секс-шопа — что-то мягкое, милое и действительно созданное для игры.              — Не выберешь что-нибудь сам, я куплю тебе диадему и будешь ходить как принцесса! — Диадема на полках тоже имеется, и не одна. На них Арсений и указывает взглядом.              В чужом голосе звучит улыбка, а стоящий рядом продавец явно прыскает от неожиданности, но в глаза Антон снова смотреть не решается. Арсений же настроен решительно и каждая секунда чужого промедления приближает его к мысли специально найти здесь самую дорогую вещь. Попов прекрасно видел эти несколько секунд эйфории и сам чуть не улетел в другое измерение, поняв, что нашёл что-то, к чему лежит драгоценная душа. Он искренне не понимает, зачем мальчик теперь сам себя так мучает, если ему на самом деле чего-то хочется. А Арсению выбить из него всю эту глупость хочется. Пытка дорогими подарками ещё не самое изощрённое, что он может придумать.              Омега в который раз оборачивается на их тележки и думает, что такими темпами ему действительно придётся ходить по дому в диадеме. Только в диадеме. Потому что… а как ещё расплатиться?              От последней мысли, дыхание сбивается к чертям и Антон до последнего будет надеяться, что это можно было принять за какое-нибудь задумчивое пыхтение.              «Ты просто слишком стар, Попов. Сейчас так модно» — успокаивает себя Арсений, наблюдая за тем, как Антон, переборов себя, из раза в раз выбирает что-то тяжеловесное, цепиподобное. Он конечно не Ляйсан, но тревожные мысли из разряда: «Он будто бы сам себя заковывает. И что это говорит о его психологическом состоянии?» — удержать не может. Хотя выглядит, конечно, красиво. Даже несколько брутально, очень контрастно с нежно-зефирной внешностью. «Пытается отрастить себе шипы. Ищет защиты.» — безжалостно резюмирует мозг.              Кто бы Арсения от самого себя защитил — мальчишку сразу к себе притянуть захотелось. Прямо за эти цепи. Резко, властно, до лёгкого удушья… А целовать нежно-нежно, чтобы у того тоже от контраста крышу снесло.              Холодный металл может быть слишком горячим.              «Они похожи на те, что были у меня когда-то. Тяжёлые. Они помогут мне оставаться на земле в твоём присутствии» — надеется Антон, неловко перебирая звенья браслетов. Забытое чувство. Правильное. До слёз нужное, оказывается. Мелочь, а такое чувство, будто его по кусочкам собирают. Возвращают собственное «я», которое, вопреки здравому смыслу, тянется во всё те же руки.              Мысли обоих прерывает телефонный звонок. Альфа быстро извиняется и снимает трубку.              — Да, да всё в силе. Обижаешь! — Зажав телефон плечом, Арсений быстро расплачивается с продавцом, даже не отвлекаясь. Под шумок, чтобы Антон среагировать не успел. Вручает омеге ещё один увесистый пакет, ставя перед фактом покупки и продолжает улыбаться собеседнику. — Ждём!              Антон всегда немного тушуется, когда Арсению приходится говорить при нём по телефону. Такое чувство, что он очень ему в этот момент мешает даже одним своим присутствием. Но сейчас ему никуда не спрятаться — те самые железки к земле тянут. Арсений улыбается ярко, искренне — звонок не по работе, что заставляет невольно навострить уши от любопытства. Только они теперь из пакета и торчат.              Когда они наконец отходят от ювелирного Антон почти готов молиться, чтобы это была последняя точка в их маршруте. Большей неловкости он за сегодня больше не выдержит. Да и счастья уже через край настолько, что его даже демонстрировать стыдно.              — Сегодня у нас будут гости. — Сообщает мужчина, убирая мобильный в карман. Антон выдыхает почти облегчённо. Это ведь значит, что теперь им нужно поторопиться домой?              — Ляйсан Альбертовна? — Спрашивает почти перебивая. Нескрываемая детская радость заставляет его слегка подпрыгнуть на месте.              Арсений со смеху чуть не прыскает — Антон такой детёныш! Попов уже и не помнит, когда Лясю в последний раз называли так официально. Увы, сейчас ему придётся расстроить этого ребёнка. Ненадолго.              — Нет. — На секунду, улыбается почти грустно, видя, как Антон слегка потух. Кроме семейства Воли он никого не знает и не ждёт. Новые знакомства его закономерно пугают. — Но они тебе понравятся.              Даже без «Обещаю» — у омеги нет причин ему не верить. Но улыбка в конце, странным образом, показалась почти хитрой. Антон теряется, всего на долю секунды, засмотревшись на что-то завораживающе лисье в чужих чертах. Всегда ли оно там было и почему это так красиво?              — Ты быстро бегаешь? — Вдруг спрашивает альфа, будто бы совсем невпопад и почти незаметно ускоряет шаг.              — В смысле? — Антон не понимает, но тоже на всякий случай ускоряется.              — В смысле у Вари сегодня выходной. — Отвечает спокойно, будто в этом и должен быть весь ответ. Медленно, так, что ничего не предвещает беды. — Кто последний на кассу — убирает сегодня за всеми! — Кричит уже вырываясь вперёд, слегка подпрыгивая и упираясь только на уносящую его тележку.              — Эй! — По залу разносится смех. И кто тут из них ребёнок?       

***

             — Антооон… — Альфа тихонько стучится в дверь. — Гости уже подъезжают. Я конечно понимаю, у тебя там очень много всего интересного, но прятаться от них в комнате будет не слишком вежливо!