Дуэль сердец

      За день до венчания княгиня Марья подняла вопрос о свадебном наряде невесты. Сама Софи понятия не имела, что на венчание невесте нужно особое платье. Поэтому она и удивилась, когда княгиня Марья спросила её, в чем она собирается венчаться.       – В обычном платье, – удивлённо сказала Софи.       – Но, дорогая, так не годится, – взволнованно произнесла княгиня. – Традиционно невеста одевает особое платье, которое специально шьют для таких случаев. И обязательно вуаль на голову.       – Я этого совершенно не помню, – растерянно произнесла Софи. – Надо спросить у Фёдора, в чём я буду венчаться.       Когда Долохов, за которым послали лакея, пришёл в комнату, где сидели княгиня Марья и Софи, он сразу же на вопросы обоих женщин с готовностью ответил, что свадебное платье Софи уже готово и привезено в Лысые Горы. При этом он искусно создавал впечатление, что платье было только что сшито именно для свадьбы. На самом деле это было одно из концертных белых платьев Софи, которое она одевала всего лишь раз или два. Долохов при сборах в Петербурге специально приказал горничной уложить это платье. Когда он сказал об этом, Софи радостно улыбнулась.       – Да, конечно, я просто забыла. У меня действительно в шкафу сейчас висит совершенно новое и очень красивое белое платье. Вот в нём я и буду венчаться.       – А вуаль вы тоже привезли с собой? – спросила княгиня Марья. Софи вопросительно посмотрела на жениха.       – Нет, вуаль мы не захватили, – ответил с досадой на себя Долохов. Действительно, как он об этом не подумал. – Может быть, удастся что-то здесь найти? – он с надеждой посмотрел на княгиню. Та на минутку задумалась и сказала:       – Думаю, я смогу помочь вам. У меня есть совершенно новый белый газовый шарф. Он широкий и из него можно будет соорудить вуаль на голову Софи. А что касается других украшений, то можно использовать розы из нашей оранжереи. Там растут совершенно очаровательные белые ползучие розы. Если сорвать несколько цветков, то из них получится что-то вроде венка на голову Софи. А к этому венку мы прикрепим вуаль.       Долохов с облегчением поблагодарил княгиню. Он боялся, что из-за всяких проволочек с вуалью придётся отложить свадьбу, но ничего такого не потребовалось. Софи тоже была рада и благодарила княгиню, что она подсказала хороший выход из ситуации.       И, наконец, наступил день свадьбы.       Софи с помощью горничной соорудила себе прическу, забрав свои роскошные волосы в пучок сзади у шеи и обвив их белыми лентами. На голову надела венок из белых небольших роз и прикрепила к ним вуаль, надела белое платье из атласа, украшенное бисерной вышивкой и кружевами. Долохов надел парадную офицерскую форму, которую предусмотрительно захватил с собой. На венчании присутствовали князь и княгиня Друбецкие, да ещё многие крестьяне из Лысых Гор в праздничных нарядах. Им хотелось поглазеть на «барскую свадьбу». Жених и невеста выглядели оба потрясающе красивыми и счастливыми под венцом. Когда венчание закончилось, и молодые вышли из церкви, Фёдор подхватил Софи на руки и несколько раз покружил её. Она счастливо рассмеялась, обнимая его за шею и целуя в щёку. При виде этого удивительно красивого и необыкновенного зрелища – жених кружит свою невесту, только что ставшую женой – на лицах многих присутствующих расцвели улыбки. Потом Фёдор с улыбкой согнал кучера с облучка экипажа, на котором они должны были ехать в дом Друбецких, усадил Софи, а сам, щёголем стоя в полный рост, умело прокатил смеющуюся счастливым смехом невесту по главной деревенской улице Лысых Гор. Встречные крестьяне и крестьянки тоже смехом и пожеланиями счастья провожали экипаж, а деревенская ребятня бежала следом… Колокольный благовест звучал радостью, яркое солнце сияло, пели птицы… Казалось, сама природа благословляет счастье молодых!       После венчания, так как время уже близилось к вечеру, в доме Друбецких устроили что-то среднее между свадебным обедом и ужином. За столом собрались, кроме невесты и жениха, ещё хозяева дома, свидетели на свадьбе и ещё несколько приглашенных Друбецким соседей, местных помещиков с жёнами. Шампанское лилось рекой, постоянно звучали свадебные тосты и пожелания счастья молодым. Один из свидетелей, тот самый семнадцатилетний племянник другого свидетеля, робко краснея, бросал влюблённые взгляды на Софи. Видно было, что этот мальчик с первого взгляда втюрился в неё. Софи великодушно не обращала внимание на его смущение, а Долохов только посмеивался в душе, стараясь внешне быть серьёзным. Фёдор даже рассердиться на бедного малого толком не мог. Ведь будь он сам на его месте, он бы тоже в этот день смертельно влюбился в Софи, если бы не был уже влюблён в неё долгих девять лет. Она выглядела потрясающе красивой и желанной в своём свадебном наряде – сказочная фея, подарок небес! Повода ревновать её тоже не было: все свои сияющие радостью и любовью улыбки Софи адресовала только ему. Она действительно чувствовала себя абсолютно счастливой и радостной в этот день. Оба ощущали какую-то новую, необыкновенную близость друг к другу.       Наконец, ужин закончился и молодые остались вдвоём. Княгиня Марья приказала теперь выделить им одну комнату. Когда они остались наедине, Фёдор запер дверь и обернулся к Софи. Она стояла у кровати и смотрела на него с радостью и ожиданием. Он шёл к ней через комнату, глаза его горели желанием, и он был так красив, что Софи была готова отдать ему всю свою жизнь. Всё, что он пожелает. Он подошёл к ней, и губы их слились в поцелуе. Когда поцелуй закончился, Софи повернулась к мужу спиной и попросила его:       – Помоги мне снять платье!       Его ловкие руки быстро расстегнули ряд пуговиц на её спине, и вскоре платье и вуаль роскошной грудой лежали на полу. Софи переступила через платье и стала помогать раздеваться Фёдору. Вскоре таким образом они стащили друг с друга всю одежду, то и дело обмениваясь страстными поцелуями. Когда они остались оба раздетыми, Фёдор снова обнял и крепче прижал к себе жену. Его возбуждённая плоть прижалась к её горячему животу. Софи слегка потёрлась о неё своим красивым телом, Фёдор застонал от предвкушения.       – Ты знаешь, что будет дальше? – тихо спросил он.       – Что-то будет такое, что я не знаю? – спросила Софи, слегка отстранившись от него и глядя на него любящими доверчивыми глазами.       – Дорогая, сегодня, чтобы мы стали мужем и женой, я должен буду своим членом проникнуть в твоё чудесное тело вот через эту крохотную щёлку, – рука Фёдора спустилась вниз, и он начал ласкать лоно жены. Софи застонала от наслаждения и слегка расставила ноги, чтоб ему было удобнее. Тем не менее в лице её появилось беспокойство, и она спросила:       – А он в меня вместится? – и, смутившись, добавила. – Понимаешь, он у тебя такой большой, а я… короче, я боюсь, что он просто не войдет.       Долохов улыбнулся её невинности. Ведь она наверняка если не всё, то хоть что-то да знала до своей травмы о том, как соединяются женское и мужское тело. Но теперь она была совершенно по-детски невинна, не помнила ничего, и это наполняло его душу нежностью и каким-то особым страхом. Теперь ему придётся действовать как можно более осторожно, а до этого – всё ей объяснить, чтобы она не испугалась.       – Любовь моя, ты же знаешь, что женщины рожают детей, – начал он объяснять с нежной улыбкой. – Уж если ребёнок выходит из тела женщины, то мужской член, который намного меньше, тоже вместится. Просто ты должна быть подготовлена к нашему соединению, но уж это моя забота.       Софи немного успокоилась и несмело улыбнулась.       – Если ты так говоришь, я верю тебе, – сказала она. – Я верю тебе во всём. Давай тогда сделаем всё, как и положено между мужем и женой.       И она потянулась к его губам. Поцеловав жену, тем не менее Фёдор продолжил.       – Я должен тебе сказать ещё кое-что. У тебя перед входом в тело сейчас есть небольшая плёночка, которую я должен буду разорвать. Она есть, потому что ты девственница, и никогда прежде не отдавалась мужчине. Разрыв этой плёночки может сопровождаться болью и кровотечением. Ты не должна пугаться. Я постараюсь причинить тебе как можно меньше боли, а что касается кровотечения, то я надеюсь, что оно будет небольшим и скоро закончится.       В глазах Софи снова плеснулось беспокойство.       – А ты уверен, что крови будет немного? Я… извини, но я немного боюсь.       Фёдор снова поцеловал её, желая успокоить. Кажется, ему это немного удалось, потому что Софи ответила на поцелуй со всем пылом. Впрочем, как всегда. Её язычок сплёлся с языком Фёдора в её рту, и они страстно ласкали друг друга. Наконец, оторвавшись от сладких губ жены, Фёдор успокаивающе погладил её по щеке.       – Я слышал от других, что, как правило, крови бывает немного. Сам я ничего не могу тебе сказать. У меня не было девственниц. Ты первая. Но я обещаю тебе, что буду осторожен.       – Хорошо, – храбро кивнула ему Софи. – Давай тогда сделаем всё, как полагается.       Фёдор уложил её в постель и начал целовать. Прежде он не имел возможности как следует рассмотреть прекрасное тело Софи. В первый раз в её квартире, когда они ласкали друг друга руками, он торопился, чтобы не пришли слуги. На постоялых дворах было слишком темно при свете одной свечи. Но сейчас, когда он специально приказал осветить их комнату множеством свечей, он хорошо разглядел, насколько тело любимой было прекрасно. Она была вся шелковистость и мягкость, тепло и сладость, она была прекраснее всех картин и скульптур обнажённых женских тел, которые он видел когда-либо. В её фигуре не было ни одной угловатой или прямой линии, всё было – необычайно плавные, сладостные и нежнейшие изгибы. Высокая грудь, тонкая талия и удивительно округлые бёдра, ноги и руки – стройные и совершенных форм. Он покрывал горячими поцелуями всё её тело: сначала лицо, шею, грудь, спускаясь всё ниже и ниже. Почувствовав его язык и губы на своём животе, Софи нетерпеливо раздвинула ноги. Она поняла, что сейчас Фёдор будет ласкать её языком и губами, как это делал уже раньше. Как и прежде, Фёдору не пришлось долго стараться, Софи быстро достигла оргазма. Не давая ей особо прийти в себя после пережитого наслаждения, он быстро лёг на неё сверху и быстрым толчком ввёл свой член в тело Софи. Она вскрикнула и закусила губу.       – Мне остановиться? – хрипло спросил Фёдор, замирая внутри её. Если ей будет очень больно, то он прекратит и достигнет своего удовольствия другим способом, это он заранее решил. Но Софи, которая сначала замерла под ним, немного неловко пошевелилась, как бы стараясь найти более удобное положение, и вскоре сказала:       – Нет, ничего… вроде, сейчас уже не очень больно. Продолжай.       – Извини, – так же хрипло пробормотал Фёдор, возобновляя движения и содрогаясь от усилий двигаться помягче. – Я думал, что если лишу тебя невинности поскорее, то тебе будет легче.       Вместо ответа Софи ободряющим движением провела руками по его спине и бёдрам и слегка прижала их к себе. К счастью, Фёдор был так возбуждён, что кончил очень быстро. Когда наступила кульминация, он словно на миг потерял сознание – настолько мощным был его оргазм. Ни с одной женщиной он не достигал таких чувственных высот. Его семя обильной горячей струей пролилось в тело жены. Немного отдышавшись и придя в себя, он поднял голову и с беспокойством спросил:       – Милая, как ты? Тебе было не очень больно?       – Всё хорошо, – слегка улыбнулась Софи. – Разве что в самом начале, а потом всё прошло.       Долохов встал, взял заранее приготовленную салфетку и прижал её к промежности Софи. Она с некоторым беспокойством смотрела на его руку с зажатой салфеткой, но, когда спустя минуту он отнял её, оба увидели, что крови совсем немного. Он снова приложил салфетку чистой стороной и, когда снова отнял, то увидел, что вообще почти никакой крови нет, разве что самые крохотные пятнышки. Было ясно, что сильного кровотечения нет и не будет. Потом он снова лёг в постель, обнял доверчиво прильнувшую к нему Софи, и они заснули. В первый раз в одной постели как муж и жена.       Утром Софи проснулась от поцелуев мужа и от ощущения его упругой плоти, уткнувшейся ей в живот. Она поняла, что Фёдор снова готов к любви. Но он, поцеловав её несколько раз, приподнялся и сказал с улыбкой:       – Теперь мы с тобой муж и жена. Наша брачная ночь прошла, и мы законные супруги.       Он уже был готов встать, но тут Софи несмело прикоснулась своей нежной ладонью к его возбуждённому члену. Фёдор застонал и откинулся на подушки, когда она начала ласкать его. Потом попытался отвести её руку.       – Милая, то, что ты делаешь, это очень приятно, но пока лучше не надо. Тебе надо прийти в себя и оправиться после того, как я лишил тебя невинности.       Но Софи не прекращала своего занятия и лишь тихо прошептала:       – У меня ничего не болит. Если ты хочешь, давай ещё раз…       Против такого великодушного предложения Фёдор не мог устоять. Он лёг на Софи и снова овладел её телом, постоянно спрашивая, не больно ли ей. Но она успокаивала и ободряла его, говоря, что боли не чувствует, только небольшое неудобство. Фёдор опять разрядился в таинственных глубинах её тела. Во второй раз она снова не смогла кончить, но он быстро это исправил. Выйдя из тела жены, он довёл её до оргазма, искусно лаская её возбуждённую плоть рукой.       Когда наутро после брачной ночи они вышли в столовую для завтрака, то князь и княгиня Друбецкие были уже там. Софи вела себя естественно и без малейшего волнения. Она поздоровалась с хозяевами, и они оба принялись за завтрак. Долохов заметил, что и Борис, и Марья исподтишка бросают любопытные взгляды на Софи, как будто ища в её прелестном лице признаки девичьего смущения. Но Софи была такой же, как и всегда, улыбалась и хозяевам, и мужу, и поддерживала общий разговор.       После завтрака Долохов с Софи решили прогуляться по парку Лысых Гор. Когда они отошли от дома, то Софи спросила у мужа:       – Слушай, а почему Друбецкие как-то странно смотрели на меня? Иногда у них были такие взгляды, словно они что-то ожидали от меня?       Долохов рассмеялся, обнял жену и поцеловал.       – Понимаешь, они ждали от тебя, что ты после потери невинности будешь чувствовать себя неловко и смущённо. Считается, что именно так должны выглядеть невесты после первой брачной ночи. А ты их удивила, потому что вела себя самым обычным образом.       – Почему я должна быть смущённой? – удивилась Софи. – Любовь – это так прекрасно! Разве этого надо смущаться или стыдиться?       – В нашем обществе телесная любовь даже между мужем и женой считается чем-то неприличным и стыдным, о чём нельзя говорить вслух, и что должно вызывать чувство стыда, – объяснил Долохов. – Такие вот глупые правила.       – Действительно, глупые, – с досадой сказала Софи. – Но я не собираюсь им следовать. Всё, что случилось между нами этой ночью и раньше, я считаю прекрасным, великолепным и замечательным. И не собираюсь стыдиться этого, пусть никто не надеется!       – И правильно делаешь, – поддержал её Фёдор с новым поцелуем. – Ничего стыдного в нашей любви действительно нет.       Вся последующая за свадьбой неделя, казалось, слилась для обоих в одно ощущение необычайного, безумного, острого счастья, за которое можно отдать всё на свете. Софи и Фёдор постоянно и часто занимались любовью. Софи вела себя при этом абсолютно естественно и раскованно. Она не стыдилась своей наготы и своего удовольствия, радовалась любой возможности доставить удовольствие мужу. После потери памяти в ней полностью отсутствовали внутренние запреты, которые обычно воспитывались с детства, особенно у девочек. Очень скоро она научилась подстраиваться под движения члена Фёдора внутри её тела и достигать оргазма. Первый раз это случилось через пару дней после свадьбы, когда муж показал ей новую позу для любви. В постели он повернул её на живот, приподнял бёдра и вошёл в её лоно сзади. Одной рукой при этом он ласкал её груди в такт движения своего члена, другой ласкал её клитор. Софи кончила очень быстро, и вскоре Фёдор тоже последовал за ней.       В следующий раз муж посадил её сверху и позволил быть главной в постели. Софи оседлала его с немного неловкой, но естественной игривой грацией и начала двигаться. Ей безумно понравилось верховодить, ведь теперь она могла задавать такт их соединения. Эта поза доставила ей неизъяснимое блаженство. Софи вообще, казалось, влюбилась в тело мужа не меньше, чем он боготворил её тело. Ей нравилось в нём всё: как он искусно ласкал её, как умел пробуждать её для чувственной любви, находя на её теле такие местечки, которые доводили до предела её страсть и желание отдаться ему. Он знал её тело лучше, чем она сама, но и сам учил её ласкать его тело, показывая где и как это надо делать.       Они почти каждый день уединялись в своей спальне не только ночью, но и днём. Это случалось, когда Фёдор начинал смотреть на неё с чувственным призывом во взоре, Софи в ответ улыбалась ему и в глазах её загорался огонь ответной страсти. Понимая, что оба желают любви, они устремлялись в свою комнату, запирали дверь и неистово отдавались друг другу. При этом оба понимали, что и хозяева, и слуги обо всём догадываются. Знают о их ненасытном стремлении любить друг друга. Но ни Софи, ни Фёдор этого не стыдились. Когда однажды после дневной любви Фёдор с усмешкой сказал, что слуги наверняка болтают об их ненасытности, Софи беспечно отмахнулась от этих слов и спокойно, без малейшего чувства стыда или стеснения сказала мужу:       – Пусть себе болтают. И пусть завидуют.       Если бы на земле был возможен рай, то Долохов именно эту, проведённую в Лысых Горах неделю после свадьбы мог бы считать воплощением земного рая. Он был абсолютно счастлив, и именно в это время уверовал, что задуманный им после травмы Софи план будет полностью успешным. Теперь он был окончательно убеждён в том, что Софи за это время поймёт, как хорошо быть просто его женой. И даже если к ней вернётся память, то она согласится выбросить из головы все эти глупости насчёт концертов, уроков, гастролей, насчёт того, чтобы самой зарабатывать деньги. Выбросит из головы и забросит все эти несвойственные женщинам её круга занятия. И согласится жить с ним, как живут все остальные женщины их сословия. Заниматься домом, хозяйством, детьми, когда они появятся. А что касается музыки, то пусть себе Софи играет на своём фортепиано сколько её душе угодно, размышлял Долохов. Но только для развлечения гостей или знакомых, или просто для собственного удовольствия. Обеспечение же семьи и её самой она полностью отдаст на усмотрение мужа. Так поступали все женщины их сословия и были при этом вполне довольны. Софи тоже привыкнет так жить, уверенно думал Фёдор. Его любовь заменит ей все увлечения её дозамужней жизни.       Он постоянно рисовал в своих мыслях идиллические картины будущей счастливой жизни с Софи, которая отказалась от любых идей самой зарабатывать себе на жизнь и согласилась быть только женой, только хозяйкой его дома, только матерью их общих детей. И он не сомневался, что все эти его мечты будут воплощены в жизнь. Но к концу первой счастливой недели их брака на этих светлых сияющих картинках появились первые тёмные пятнышки.       Однажды вечером, перед сном Софи и Фёдор отправились прогуляться по парку Лысых Гор. Обычно во время этих прогулок Софи была очень оживлена, они весело болтали обо всём и разном. Но в этот вечер она почему-то была очень задумчива. Мало говорила и казалось, что её глаза, хоть и скользят по деревьям, небу, земле, но не видят их. Внезапно она спросила у мужа:       – Фёдор, скажи, пожалуйста, а чем я занималась до того, как получила травму и потеряла память?       При этом она как-то нервно начала потирать себе руки. Долохов уже дня два замечал за ней этот нервный жест, но он длился недолго и быстро проходил. Но в этот раз она тёрла свои руки беспрерывными постоянными движениями.       – Чем ты занималась? – сердце Фёдора тревожно забилось. – Ну, ты занималась тем же, что и все барышни нашего круга. Читала, ездила по магазинам, вышивала, вязала, – последние два занятия он уже просто выдумал. Если ему и приходилось заставать Софи с книжкой в руке, то уж с вязаньем или вышивкой – никогда. – По вечерам ты ездила в гости, иногда на балы, иногда в театр.       Про то, что Софи почти постоянно часами играла на фортепиано, он пока предпочел умолчать. Эту опасную тему он решил по возможности обходить.       – Да, я понимаю, что по вечерам могли быть гости, балы, театр, – нетерпеливо прервала его Софи, всё также потирая руки и разминая ладони и пальцы. – Но неужели днём были только книги, вышивка, вязанье и магазины?       – Да, всё именно так, – солгал Долохов. – Это обычный образ жизни наших барышень.       – Вязанье, вышивка, магазины, – пробормотала Софи, и на её лице выступило что-то вроде отвращения. – Читать я умею и мне это нравится. Я помню, как читала книги, когда доктор мне разрешил. Но вот вязанье, вышивка… я не уверена, что вообще умею это делать.       – Ты просто забыла, любовь моя, – попробовал успокоить её Фёдор. – Не переживай, придёт время, ты снова всё вспомнишь. Или научишься заново.       Софи замолчала и перестала растирать руки. Просто шла рядом с отсутствующим видом, думала о чём-то своём. Потом снова начала растирать ладони и пальцы.       – Софи, – спросил её Долохов. – Зачем ты это делаешь?       Софи недоумённо посмотрела на него, продолжая своё занятие.       – Что я делаю? – спросила она у него.       – Терзаешь свои руки, – ответил Фёдор. Было очевидно, что Софи даже не замечает своих нервных движений и делает всё бессознательно и совершено машинально. После ответа Фёдора она как будто спохватилась, и опустила руки.       – Ах, ты об этом, – торопливо произнесла она. – Сама не знаю. Я… понимаешь, в чём дело, – с запинкой продолжала она. У меня дня два начали начали почему-то зудеть руки. Сначала немного, но с каждым днём всё больше. Сегодня вообще очень сильно. Не знаю, что со мной.       И она снова начала было растирать руки, но, словно спохватившись, опустила их вниз. Потом посмотрела на помрачневшее лицо мужа и постаралась улыбнуться.       – Ах, всё это глупости, – сказала она ему и потянулась с поцелуем. Когда он закончился, она почти совсем успокоилась и сказала успокаивающим тоном. – Я, наверное, малины переела. Обожаю эту ягоду и могу съесть сколько угодно. А сегодня за обедом целую большую тарелку слопала. А от неё иногда бывает у людей такой зуд. – Тут она остановилась, и лицо её снова затуманилось. – Я и это вспомнила… оказывается, я это знаю…       Долохов постарался её успокоить снова.       – Я же говорил тебе, что доктор предупреждал: воспоминания могут возвращаться вот так, обрывками. Не переживай, всё вспомнится и наладится. А если даже не вспомнится, то ты просто постепенно всё заново освоишь.       – Да, ты прав, – с лёгкой улыбкой ответила Софи и прижалась к сильному плечу мужа. Она, казалось, сделала над собой усилие, и отогнала от себя все размышления. К ней вернулось хорошее настроение, и они по-прежнему дружно продолжили прогулку. Но Фёдор всё равно с беспокойством замечал, что руки Софи продолжают тревожить. Очевидно, она начала следить за собой, и больше не растирала их друг об друга, но тихонько иногда проводила по своим бокам, как бы потирая о платье. Но тут же спохватывалась и прекращала.       Ночью они снова занимались любовью, и Софи, как обычно, была прекрасна, страстна и раскована. Они заснули, обнимая друг друга, и Долохов почти успокоился. Но утром, проснувшись немного раньше жены, он заметил, что она в как бы в полусне продолжает тереть ладони друг о друга.       После этого дня всё покатилось как ком под гору. Софи сократила потребление малины, а потом и вообще отказалась от неё, хотя сезон сбора этих ягод был в самом разгаре. Но зуд в руках не только не исчез, но становился всё сильнее и сильнее. Более того, на её руках появились небольшие красноватые пятнышки, похожие на сыпь. Княгиня Марья, тоже заметившая эти пятнышки и нервное почёсывание рук Софи, посоветовала ей пользоваться кольдкремом и прислала ей баночку из своих запасов. Софи начала по нескольку раз в день втирать крем в свои руки, но даже не столько для того, чтобы избавиться от зуда и пятен, сколько как повод ещё и ещё раз почесать себе руки. Зуд не проходил, пятнышек становилось всё больше и больше.       Душевное состояние Софи тоже менялось к худшему. Она потеряла всю прежнюю естественность и весёлость. Часто сидела с отсутствующим видом, глядя в пространство пустыми глазами и нервно потирая руки. Когда её окликали, на вздрагивала и натягивала на лицо улыбку, пытаясь казаться весёлой и спокойной. Но лихорадочный блеск в её глазах не позволял обмануться её неестественным весельем.       Только по ночам или днём, когда они с мужем занимались любовью, Долохову казалось, что Софи возвращается к себе прежней. Она отдавалась ему и любила его с прежней страстью, ничуть не меньше, чем в первую счастливую неделю их брака. Но когда они заканчивали заниматься любовью, он снова мрачнела и замыкалась в себе.       Фёдор со страхом замечал эти изменения в прежде безмятежной и ласковой Софи. Может быть, ей поможет какое-нибудь занятие, думал он. Он хорошо помнил прежнюю неуёмную энергию Софи. Она могла по утрам заниматься с несколькими учениками, днём поехать посмотреть, как там дела со школой на Охте, вечером дать концерт. И при этом не ощутить ни малейшей усталости. По рассказам Лизы он знал, что Софи очень мало спит по сравнению с другими людьми. Но не потому, что заставляет себя вставать, а просто – для неё это норма. Если обычным людям надо было семь-восемь часов в сутки, чтобы выспаться, то ей хватало пяти-шести. Обычно она ложилась спать около полуночи, к пяти или шести часам утра была уже на ногах и при этом была свежа, как майская роза, и чувствовала себя отменно. После того, как Софи стала его женой, и они постоянно спали вместе, Фёдор убедился в правдивости этих рассказов. Софи почти всегда раньше его выбиралась из постели, и либо сидела с книжкой в руках и читала, либо отправлялась прогуляться до завтрака, пока он спал, добирая свой обычный семичасовой сон.       Решив, что Софи должна чем-то заняться, Долохов обратился за помощью к княгине Марье. Сам он тоже нашёл себе занятие в довольно монотонной жизни Лысых Гор. Вместе с Борисом Друбецким они пару раз в неделю ходили на охоту. Долохов и прежде охотился, хотя к числу особо страстных любителей этого занятия себя не относил. Особенно ему нравилась охота на медведя, но на медведя охотились зимой. А сейчас было лето, время охоты на пернатую дичь. У Друбецкого были очень хорошие охотничьи ружья, оставшиеся ещё от старого князя Болконского, отца княгини Марьи. А также был отличный легавый пес, специально выдрессированный для охоты на дичь. С ним вместе оба мужчины и ходили на охоту. Приносили подстреленных куропаток, уток, перепелов, которых отдавали на кухню. Софи, как правило, в эти часы либо читала, либо разговаривала с княгиней Марьей, либо вместе с ней посещала детскую, где смотрела, как кормилица кормит малышку Аннет, или как мать занимается с дочкой. Сцены материнской любви всегда вызывали мечтательную и ласковую улыбку на лице Софи. Но в последние дни она и эти занятия забросила. Книги раздражали её. Она постоянно думала, читала ли она эти книги раньше. Кое-что ей вспоминалось, когда она читала. Но процесс воспоминаний и возвращения памяти был такой мучительный, что её нервный зуд становился ещё сильнее.       По просьбе Долохова княгиня Марья попыталась приобщить Софи к своему излюбленному занятию: вышиванию. Но Софи выдержала не больше получаса. Марья терпеливо объясняла ей как накладывать канву, как закреплять вышивку в пяльцах, как подбирать нитки. Софи слушала с потухшими глазами и окаменевшим лицом. Она понимала: если когда-нибудь она и занималась вышивкой, то это занятие ей было ничуть не интересно. Попробовав вышивать, она быстро потеряла терпение и наотрез отказалась продолжать. Ей хотелось двигаться, делать что-то подвижное и сильное. А если и сидеть, то только за любимым делом. Но она не знала, какое дело было её любимым. А сидеть часами на одном и том же месте, занимаясь неприятным ей занятием, она физически не могла.       Таким же провалом кончились попытки научиться вязать. Этому занятию её попыталась научить одна из старых горничных дома Болконских по просьбе княгини Марьи, которая сама тоже умела вязать, но больше любила вышивать и вязала гораздо реже. Однако Софи быстро перепутала петли, не смогла их считать и сразу же забросила это дело. Опять долгое нудное сидение на одном месте за неинтересным и неприятным занятием её жутко раздражало.       И душевное, и физическое её состояние становилось всё хуже и хуже. После провала попыток научить её вышиванию и вязанию княгиня Марья сделала ещё одну попытку. Однажды они с экономкой на заднем дворе начали варить варенье из малины. Софи княгиня пригласила тоже и подробно рассказывала ей, сколько чего надо положить, как долго держать медный таз над жаровней, когда снимать пенки и прочие тонкости. Софи с искренним недоумением смотрела, как Марья хлопочет над вареньем, а потом не выдержала и спросила:       – Княгиня, зачем вам это? Ваша экономка или какая-нибудь из служанок прекрасно бы справилась со всем этим без вас. Вы просто зря тратите время. А могли бы употребить его на что-то более полезное.       – Но это и есть полезное для меня, – пожала плечами княгиня. – Надо же чем-то заниматься и хозяйке дома.       – Я бы не смогла тратить время на варку варенья, – решительно сказала Софи. – Варенье продается в любой лавке, торгующей съестным, и стоит сущие гроши. А я за этот час могла бы заработать гораздо больше денег. И купить себе не несколько баночек, а хоть пуд этого варенья на те деньги, что мне достаются всего лишь за час…       И тут же она осеклась… Откуда она это знает? Каким образом она зарабатывает? Она точно помнила, что зарабатывала деньги, но каким образом? Вдруг перед её мысленным взором предстал огромный зал, залитый светом тысяч свечей, нарядная публика, аплодирующая ей… вот она вся в белом медленно идёт по залу к какому-то инструменту… да-да, его, кажется, называют фортепиано… вот она медленно-медленно снимает с себя белые перчатки, кладет их на край фортепиано, садится, складывает перед собой руки, опускает их на клавиши… И из под её пальцев начинает литься прелестная задорная мелодия… Это Гайдн, соната номер 50*…       Софи задохнулась от реальности этого видения, но оно уже прекратилось… Больше она ничего не могла вспомнить… Страшный зуд охватил её руки… С исказившимся му́кой лицом, она отвернулась от изумлённой видом её искаженного лица княгини и быстрым шагом пошла в дом, по дороге раздирая руки почти до крови…       «Боже мой, что же со мной делается?» – с отчаянием думала она.