Дуэль сердец

      Санкт-Петербург, апрель 1815 года       Сердце Долохова начало стучать в два раза чаще, когда он дёрнул за веревку дверного колокольчика в квартире Софи на Итальянской улице. Горничная, отворившая дверь, на его вопрос, дома ли хозяйка, ответила положительно. Она провела его в гостиную, где уже сидела какая-то женщина средних лет и попросила обождать.       – Барышня сейчас заняты, но скоро освободятся, – сказала горничная и вышла.       Из дверей соседней комнаты доносились звуки фортепиано, а вскоре послышался голос Софи.       – Нет, нет, мадемуазель Натали, этот кусок надо играть медленнее! Не стоит торопиться, вы же видите, что здесь написано «largo». Не жалейте времени на повторение, даже самые известные пианисты поступают так.       Снова зазвучала музыка, на сей раз действительно медленнее. Когда она закончилась, Софи ещё что-то сказала, а потом… А потом дверь открылась, и вышла она с какой-то девочкой-подростком. Увидев Долохова, Софи замерла, а потом подошла к нему.       – Здравствуйте, Софи, – пытаясь скрыть волнение, произнёс Долохов. – Как видите, мы действительно встретились с вами в Петербурге.       Софи улыбнулась, хотя и довольно сдержанно.       – Здравствуйте, я очень рада видеть вас живым и здоровым! Подождите одну минуту, я только отпущу мою ученицу, и мы с вами сможем поговорить.       Обратившись к девочке, Софи слегка склонилась к ней и сказала с улыбкой:       – Вы очень хорошо сегодня играли, Натали. И вообще я замечаю ваши поразительные успехи, вы стали играть гораздо более бегло. Но постарайтесь не забывать, как правильно ставить пальцы. Порепетируйте дома ещё. Если вы не будете путать пальцы при переходах, то из вас выйдет замечательная пианистка. Проиграйте дома то, что играли сейчас, и обязательно ещё «Маленькую прелюдию» до мажор Баха*, которую я вам показала.       – Благодарю вас за урок, мадемуазель Софи! – девочка сделала небольшой книксен, восторженно глядя на Софи. – Я с нетерпением буду ждать следующего урока. И обязательно дома ещё порепетирую.       – Тогда до встречи через неделю, – рассмеялась Софи, и девочка вышла в сопровождении ожидавшей её женщины, очевидно, её гувернантки.       После их ухода Софи подошла к Долохову и предложила ему присесть. Они уселись друг против друга на большом диване перед чайным столиком. Софи позвонила горничной и, когда она пришла, то приказала ей принести чай.       – Как вы поживаете, Софи? – спросил её Долохов, когда горничная внесла чай, и Софи разлила его по чашкам.       – У меня всё хорошо, – ответила Софи, изящным жестом поднимая чашку и отпивая глоток чая. – Как видите, я занимаюсь преподаванием. Решила больше посвящать времени именно этой деятельности, а не гастролям. Признаться, я немного устала кочевать. Три с лишним года длилось моё турне по Европе в первый раз, до войны, а последнее, в ходе которого мы встретились в Париже, тоже продолжалось почти год. До Парижа и Франции я ведь несколько месяцев ещё гастролировала по Германии. А гастрольная жизнь только издали кажется приятной: путешествия, встречи с новыми людьми, новыми странами, городами. Но с годами это становится очень утомительно. Я решила, что теперь на какое-то время осяду в Петербурге и займусь преподаванием музыки. На гастроли буду ездить в основном по России, а уж если соберусь за границу, то не больше, чем на два-три месяца. После того, как я вернулась в Петербург, я дала объявление в газеты, что я предлагаю всем желающим брать у меня уроки игры на фортепиано. Моя европейская известность и официальное звание придворной пианистки сослужили мне хорошую службу. Сразу же набежала толпа желающих. Сейчас мода на фортепиано по всей Европе, – улыбнулась Софи, – нашей знати тоже хочется не отставать от общеевропейской культуры. Так что мне даже пришлось отбирать учеников, всех я просто не могла взять.       – И много у вас сейчас учеников? – спросил Долохов.       – Платных не очень много, – ответила Софи. – Я даю часовые уроки с оплатой по пятьдесят рублей за час. Обычно в день у меня двое-трое учеников. Занимаемся с утра до обеда, по вторникам и четвергам. Но кроме платных учеников я даю ещё и бесплатные уроки. По просьбе государыни императрицы Марии Фёдоровны я раз в неделю хожу в Александровское училище и Екатерининский институт, где обучаются девочки из мещанских и бедных дворянских семей. Конечно, их семьям не по карману оплачивать мои уроки. Но я нашла там несколько очень способных девочек, и вот с ними я занимаюсь совершенно бесплатно. Они вполне могут после окончания своих учебных заведений и после моих уроков стать хорошими пианистками или хотя бы учительницами музыки. Это был принцип моего учителя маэстро Савиано. Он тоже брал большие деньги за свои уроки с родителей состоятельных учеников. Но всегда занимался бесплатно с теми, кто обнаруживал хорошие способности, но при этом заплатить за уроки не мог. Я решила перенять этот принцип и следовать ему тоже в моей дальнейшей жизни.       – А почему вы вообще тратите время на девочек из бедных семей? – спросил Долохов. – Это не презрение в сторону ваших бесплатных учениц, не подумайте такого. Мне просто действительно интересно, почему вы именно им отдаёте своё время, которое стоит так дорого, судя по ценам за уроки, которые вы сейчас озвучили. Ведь это время вы могли бы посвятить платным урокам, тогда ваши доходы были бы ещё больше.       – Мои доходы и сейчас очень хороши, – улыбнулась Софи. – Помимо жалованья от двора за звание придворной пианистки, и помимо доходов от платных уроков, я неплохо зарабатываю концертной деятельностью. Раз или два в неделю даю по вечерам концерты в Петербургской филармонии, а также частные концерты в домах знатных покровителей искусства. Кроме того, у меня достаточно денег лежит в Петербургском сохранном банке. Помимо ста тысяч, которых мне оставил мой учитель маэстро Савиано несколько лет назад, я ещё получила такое же наследство от его вдовы синьоры Лауры. Вы должны её помнить. К моей глубочайшей скорби, она умерла через две недели после нашего возвращение в Петербург, а завещание она оставила на меня, ведь у них с маэстро не было своих детей, а я им в последние годы была словно приёмная дочь, – с грустью закончила Софи.       – Так ваша компаньонка умерла? – воскликнул Долохов. – Мне очень жаль. Примите мои соболезнования. Я знаю, как вы были привязаны друг к другу. А отчего она умерла?       – Сердечный приступ, – вздохнула Софи. – Почти такой же внезапный и сильный, как у её мужа несколько лет назад. Она пролежала без сознания около суток, а потом тихо отошла.       Они оба замолчали, как бы почитая память умершей. А потом Софи заговорила вновь:       – Вы спрашивали меня, зачем я трачу время на бесплатные занятия с девочками из бедных семей? Видите ли, я всегда считала положение женщин в нашем мире несправедливым. И прежде всего в том, что нам отказано получать хорошее образование, а потом найти себе работу и таким образом обеспечивать себя самой. Вот я и хочу хоть немного исправить эту несправедливость. Хочу дать этим девочкам хотя бы музыкальное образование, если им отказано в университетском. Чтобы они во взрослой жизни имели возможность выбора. Ведь сейчас никакого выбора, кроме замужества, женщинам не предоставляют. Замуж – это единственный вид «карьеры», который мужчины, правящие в нашем мире, оставили нам. И порою женщины, особенно из бедных семей, вынуждены продавать себя в замужество Бог знает кому: старикам, уродам физическим и моральным, откровенным тиранам в семейной жизни. Лишь бы муж хоть как-то мог обеспечить жену, которая самостоятельно не может заработать себе на жизнь, ведь все дороги к этому у неё перекрыты. Те женщины без состояния, которые по каким-то причинам не смогли выйти замуж, обречены на участь приживалок при богатых родственниках. Им тоже не позавидуешь. Родственники могут обращаться с ними плохо, а общество над ними смеётся. А я хочу, чтобы женщины имели право выбора. Чтобы имели возможность сами зарабатывать, не продавая себя в браке. Я убеждена, что когда-нибудь так и будет. Женщины получат право учиться в университетах. Женщины-врачи, учителя, служащие, учёные, преподаватели университетов, юристы станут привычными и обычными членами общества. А замуж выходить будут лишь по сердечной склонности, а вовсе не потому, что без мужа им грозит нищета. Наконец, никого не будет удивлять то, что женщина со музыкальными способностями выберет карьеру профессиональной пианистки, вот как я. Ведь я знаю, что многие до сих пор смотрят на меня, как на белую ворону. До меня не было женщин, которые занимались бы музыкой профессионально и получали за это деньги. Я первой пошла по этой дорожке. Мужчин-профессиональных музыкантов полным-полно: пианисты, скрипачи и другие. А вот женщин до меня ещё не было. И поэтому многие и сейчас смотрят на меня с удивлением, как на невиданное чудо. Кое-кто даже смеётся. Но я знаю, что за мной пойдут и другие женщины. И им будет легче, чем мне. У них перед глазами будет мой пример. А пройдет время – и никто уже не будет удивляться, что женщины могут быть профессиональными музыкантами и зарабатывать своими выступлениями так же, как это делают музыканты-мужчины. Так что вполне возможно, кое-кто из моих нынешних учениц пойдет по пути, проторенному мною, и ей будет по этому пути пройти уже намного-намного легче, ведь я уже показала ей пример. У китайцев есть хорошая пословица «Дорога в тысячу ли начинается с первого шага». Вот я и хочу быть одной из тех, кто сделает первый шаг по дороге обретения женщинами равных прав с мужчинами, – с улыбкой закончила свою горячую речь Софи.       – Я вижу, что вы действительно одержимы этой идеей, – негромко сказал Долохов, который с некоторым изумлением слушал, как увлечённо говорила Софи.       – Именно так, – подтвердила девушка. – Если бы меня спросили, ради чего я живу, то я бы ответила: ради того, чтобы проложить дорогу к независимости и свободе другим женщинам. Тем, которые будут жить после меня. Я реалистка и знаю, что не доживу до тех времен, о которых мечтаю. Но я хочу сделать первый шаг по пути к независимости и свободе женщин от власти и тирании мужчин в этом мире. Я – пока что крохотный огонёк, всего лишь маленькая начальная свечечка на этом пути. Но за мной придут другие, которые уже станут факелом. А потом из этих факелов вспыхнет огромное пламя, которое сожжёт все несправедливые законы и обычаи, унижающие женщин и низводящие нас на уровень послушных кукол, марионеток в мужских руках. А эти руки, к сожалению, не так уж редко бывают очень и очень жестокими.       Долохов внимательно смотрел на Софи во время этой речи, а когда она закончила, произнёс:       – Недаром я с первой встречи почувствовал, что вы самая необычная из всех женщин, кто мне встречался. Хотя тогда вы ни слова не говорили об этой своей мечте и чаще молчали в разговорах. Вот только даже ваше молчание было красноречивее, чем пустая болтовня других светских барышень. Но вы говорите, что над вами смеются? Кто же эти люди?       Софи рассмеялась с самым беспечным видом и пожала плечами.       – Да я не обращаю на них никакого внимания. Честное слово, эти дурачки ничуть меня не задевают. В основном это светские сплетники, которых удивляет, как это женщина могла оставить спокойную обеспеченную жизнь и броситься в бурное житейское море, чтобы самой зарабатывать себе на жизнь. Хотя среди них не все дурачки. Вот, например, известный в свете дипломат Билибин. Очень умный и остроумный человек. Так он не устаёт отпускать остроты на мой счёт. То расскажет, что я даже сплю на фортепиано или под фортепиано в обнимку с нотами, то сочинит байку о том, что я такая почитательница таланта Бетховена, что везде таскаю его бронзовый бюст с собой и через каждую минуту почтительно кланяюсь перед ним. Такой, дескать, из меня получился пылкий и романтичный синий чулок и ближайшая кандидатка в старые девы! Я, впрочем, в долгу не остаюсь. Несколько дней назад, на вечере у Анны Павловны Шерер Билибин рассказывал, как до войны со своими коллегами-дипломатами улаживал отношения с Наполеоном, а также с турками, с которыми мы тоже воевали в 1812 году. Я после его рассказа заметила, что все дипломаты, и он в том числе, совершенно бесполезные люди, потому что наилучшим дипломатом в отношениях с Наполеоном оказался Кутузов, а с турками – Суворов. Все рассмеялись, а Билибин на какое-то время притих доставать меня своими колкостями. Но я не сомневаюсь, что он скоро ещё что-нибудь придумает про меня.       Долохов улыбнулся.       – А у вас острый язычок, Софи. Не дай Бог попасться на него. Я это знаю по своему опыту. Помню, как вы отчитали меня в доме князя Долгорукова. И неуч-то я, и солдафон, и разит от меня конюшней и кордегардией за версту.       – О, Боже, – воскликнула Софи с досадой, – на самом деле я не думала про вас ничего такого! Даже тогда. Просто перед этим вы бросили мне намёк, что я могу стать вашей содержанкой, потому что опустилась до уровня платной прислуги, став профессиональной пианисткой. Вот я и разозлилась, и наговорила вам гадостей. Мы оба показали себя не лучшим образом в тот вечер, так что я предпочитаю не вспоминать его.       – Я не держу на вас зла за те слова, потому что сам тогда наговорил вам лишнего, во что и сам не верил, – примирительно сказал Долохов. – Поэтому предлагаю лучше поговорить о чём-то другом. Расскажите, давно вы вернулись в Россию?       – Почти три месяца назад, в начале февраля, – ответила Софи. – А до этого, как и предполагала, выступала в Вене, перед гостями и хозяевами Венского конгресса. Господин Талейран сдержал слово и достал мне приглашение на конгресс. Я там даже в императорском дворце Шёнбрунн выступала перед семьёй и придворными Его Величества императора Австрии. В Вене, кстати, я и познакомилась с Билибиным. Он был членом нашей дипломатической делегации. А через два месяца я отправилась с гастролями в Англию. Там тоже выступала перед королевской семьёй в Лондонском Королевском театре. Потом играла в Королевском филармоническом обществе, в саду Воксхолла, в Концертном зале на Ганновер-Сквер, а также давала частные концерты в домах герцогов Гамильтона, Кента и Нортумберленда, ещё некоторых представителей английской знати. Ну, а потом морем вернулась в Россию.       – И вы решили пока воздержаться от гастролей? – спросил Долохов.       – Да, – решительно ответила Софи. – Мне хватает выступлений здесь, в Петербурге, да и преподавание по-настоящему меня увлекло. Даже среди платных моих учеников немало способных, с которыми я занимаюсь с удовольствием. Вот, например, девочка, которую вы видели, это дочь очень богатого купца Титова, Натали. Удивительно способная и талантливая девочка. Есть и ещё парочка таких же. Хотя, – тут Софи улыбнулась со вздохом, – хватает и других, которые либо вообще имеют мало способностей, либо очень балованы и ленивы. А чтобы стать хорошим музыкантом, надо ежедневно часами упражняться на инструменте, будь то скрипка или фортепиано.       – И кому вы ещё преподаете за плату? – снова поинтересовался Долохов.       – У меня сейчас ещё учатся дочь графа Кочубея и дочь графа Вилларского, известного масона, сын камергера Валуева, ещё племянница Анны Павловны Шерер, – начала перечислять Софи. – Ещё один мальчик – сын другого дипломата, барона Функе, а также младшая дочь английского посла графа Кэткарта. Ещё внучка старой графини Зубовой, которая воспитывает девочку после того как её сын, отец девочки, погиб при Бородино… старшая дочь нашего известного писателя Карамзина, её зовут Софи, как и меня… Есть и ещё кое-кто… Многим мне пришлось просто отказывать, потому что было слишком много желающих. Вот недавно моя старая знакомая по Москве, княгиня Анна Михайловна Друбецкая, встретила меня на вечере у графа Пьера Безухова и попросила за сына какой-то своей очень хорошей знакомой. Но я отказала, у меня на новых учеников просто времени не хватит. Да, кстати, – спохватилась Софи. – Вы знаете, что Борис Друбецкой всё-таки выполнил своё заветное желание и желание своей маменьки, и женился на богатой невесте?       – Кое-что слышал об этом, – ответил Долохов. – Он ведь женился на княжне Марье Болконской, сестре мужа вашей кузины?       – Да, именно так, – с улыбкой подтвердила Софи. – Вскружил голову и влюбил в себя княжну буквально с ходу. Борис вернулся в Россию в конце лета 1814 года и сразу же отправился с визитом к её брату, князю Андрею. Они были знакомы ещё с 1805 года, когда князь Андрей протежировал тогда только начинающего офицера Друбецкого, оказывал ему покровительство. Слово за слово, старое приятельство возобновилось. Борис стал ездить с визитами в дом Болконских и за какой-то месяц обратил на себя благосклонное внимание старой некрасивой девицы. Наташа писала мне в Вену, что её муж, князь Андрей, не было особо доволен этим браком. Возобновив знакомство с Борисом, он быстро понял, что Друбецкой ещё тот карьерист и очень расчётлив. Князь Андрей мечтал выдать замуж свою сестру за своего друга, графа Пьера Безухова, который уже два года, как овдовел. Но они оба, и Пьер, и княжна Марья, испытывали друг к другу только приятельские чувства и не показали ни малейшей склонности вступить в брак. А вот красавчик Борис княжне понравился очень быстро. Хотя возможно, повлияло то, что княжну уже поджимал возраст. Ей было тридцать три года, когда Борис сделал предложение. Последний шанс, как говорится, тем более, что Борис сумел ей понравиться. А почему бы и нет? Он красив, делает блестящую карьеру, моложе её на четыре года… Княжна Марья уговорила брата и он, хотя и нехотя, дал согласие на брак. Так что они сыграли свадьбу в сентябре 1814 года. А в настоящее время нынешняя княгиня Друбецкая уже ждёт ребёнка, и муж отправил её до рождения наследника или наследницы в имение, которое перешло к нему в качестве приданого – Лысые Горы. Тем более, что его жена провела там почти всю свою жизнь. Её отец, тот ещё тиран, по слухам, сам почти безвыездно жил там до самой смерти в 1812 году, и дочь держал при себе. Сам Борис продолжает жить в Петербурге, отговариваясь тем, что у него служба, и жену в поместье разве что изредка навещает. На самом деле, я думаю, это лишь предлог, чтобы подальше отправить от себя жену, на которой женился по расчёту, и внешность которой ему не доставляет ни малейшего удовольствия, – с некоторым цинизмом добавила Софи. – Иногда мне жалко его жену, нынешнюю княгиню Друбецкую, ей явно не видать счастья в браке с таким мужем, но с другой стороны, она могла бы получше разбираться в людях и не бросаться вот так на красивую внешность и светский лоск Бориса. Даже её брат, князь Андрей, раскусил расчётливость Друбецкого, об этом мне Наташа писала. А мы с Наташей давно знали, что Борис тот ещё карьерист и охотник за богатыми невестами. Но золовка Наташи позволила себя обмануть и ослепить.       Долохов усмехнулся.       – Меня это не удивляет. Я не знаю и никогда не видел бывшую княжну Марью Болконскую, а нынешнюю княгиню Друбецкую. Но знаю о ней по рассказу покойного Анатоля Курагина. Он ведь в своё время сватался к ней, вы об этом не знали?       – Нет, ничего такого не слышала, – с удивлением сказала Софи.       – Это давняя история, – продолжил Долохов. – Ещё в конце 1805 года отец Анатоля, князь Василий, повёз своего сынка в Лысые Горы, чтобы женить на богатой невесте. Князь Василий и старый князь Болконский знавали друг друга. Так княжна Марья, по словам Анатоля, с первого взгляда влюбилась в него и смотрела на него влюблёнными глазами. Анатоль уже думал, что дело в шляпе, и он окрутил богатую невесту. Он готовился сделать предложение и был уверен, что княжна согласится. Но совершил одну большую глупость. Княжна застала его, когда он обнимал её компаньонку, какую-то смазливую француженку, которой Анатоль увлёкся. Это оскорбило княжну, и она ответила отказом на его предложение. Но если бы не скандальная сцена с компаньонкой, она бы сейчас была княгиней Курагиной, без сомнения. Видимо, у неё на роду написано выйти замуж за охотника за приданным.       – Скорее всего, так и есть, – вздохнула Софи. И тут же усмехнулась. – Впрочем… в прошлом году был просто сезон пристройства в замужество богатых, некрасивых и немолодых невест. Наши старые знакомые Жюли Карагина и мой кузен Николай тоже нашли друг друга в выгодном для обеих браке.       Долохов рассмеялся.       – Что вы говорите? Неужели они поженились?       – Да, представьте себе, – с прежней улыбкой подтвердила Софи. – Они поженились тоже осенью, только на пару месяцев позже. И их свадьба была не в Петербурге, а в Москве, где оба они проживают сейчас. Понимаете, после смерти старого графа Ростова обнаружилось, что он совсем разорил семью. Все имения были проданы за долги, их московский дом сгорел ещё в 1812 году и не подлежал восстановлению. Кроме того, оказалось, что покойный граф в долгу, как в шелку. Николаю пришлось подать в отставку с военной службы, вместо этого поступить на статскую службу и жить с матерью, старой графиней, в небольшой квартирке на Сивцевом Вражке. Бо́льшая часть его жалованья уходила на оплату долгов отца. Короче, для него наступила бедная жизнь, к которой он не привык. Но тут подсуетилась его маменька, старая графиня Ростова. Женить сына на богачке Жюли Карагиной было её заветным желанием много лет, да только Николай всё упирался, пока думал, что дела Ростовых ещё не безнадёжны, и его безмятежная жизнь богатого наследника продолжится и после смерти отца. Старая графиня пошушукалась с матерью Жюли, которая тоже была не прочь от этого брака, и они начали усиленно сводить своих детей. Жюли тоже хотела выйти замуж за Николая, она давно-таки была увлечена им, ещё в те годы, когда я жила воспитанницей в доме Ростовых. Лишь Николай отбивался от этого брака руками и ногами. Всё-таки Жюли тоже некрасива, да и старше его на год. Но маменьки добились своего. Хотя… скорее всего, я думаю, на Николая повлияла наступившая для него бедность. Он не привык к бедной жизни и решил избавиться от неё довольно привычным и обычным путем: жениться на богатом приданом. Вот так Жюли Карагина стала графиней Ростовой, а Николай Ростов обзавёлся богатой, но некрасивой женой. Теперь они широко и хлебосольно живут в Москве, но в их семье всё с точностью до наоборот, чем в семье Друбецких. Жюли, которая всегда была балованной светской барышней, наотрез отказалась от предложения мужа поехать жить в какую-нибудь из их деревень. Она всегда была типичной городской жительницей и привыкла порхать по балам, вечерам, приёмам и театрам. Мужа она тоже сумела подчинить своей воле. Судя по письму одной моей московской знакомой, Николай теперь послушно влачится за женой почти на каждый бал, который даётся в Москве, и вообще выглядит как слуга при жёнушке, разве что рангом повыше, – закончила Софи свой рассказ.       – Ну и ладно, – ответил Долохов, – совет им да любовь, как говорится.       – Вот именно, – рассмеялась Софи. И добавила. – Видите, как легко мужчины могут продаваться, если их лишать средств к существованию или хотя бы возможностей вести привольную и богатую жизнь, если у них с детства привычка к такой жизни? А вы говорили когда-то Николаю, что лишь женщины продажны. Как видите, нет. Мужчины тоже легко продаются за богатство.       – Эту глупость, что я однажды брякнул в разговоре с вашим кузеном, давным-давно пора забыть, – отмахнулся Долохов. – Прошло уже много лет, я избавился от своей категоричности, которая была у меня в молодости. Да и жизнь подкинула мне много примеров того, что и женщины, и мужчины могут быть одинаково продажны. Впрочем, одновременно я видел и другие примеры. Что среди тех и других достаточно таких, кто не продается ни при каких обстоятельствах.       – Хорошо, что вы поняли это, – заметила Софи. – Человеческая нечистоплотность, как и человеческое благородство не зависят от пола… Но что мы всё про меня и про знакомых? Расскажите и про себя тоже. И прежде всего позвольте задать вам вопрос: вы никак не пострадали за дуэль с убийцей Оболенского… как его… капитан Дэлонэ, кажется?       Долохов отрицательно покачал головой.       – Никак не пострадал, историю замяли. Наше русское командование хорошо знало, каков гусь этот Дэлонэ, и сколько союзных офицеров он убил, поэтому ни о каком наказании речи даже не было. Что касается французских властей, то они целиком и полностью зависели от военного командования армий союзников, которые стояли в Париже, и не стали настаивать на моём наказании. Да и вообще законы насчёт дуэлей во Франции гораздо более либеральные, чем у нас. Они не то чтобы разрешены, но, как правило, на поединки смотрят сквозь пальцы.       – Я рада этому, – тихо сказала Софи. – А ещё больше рада, что вы остались живы. Мне рассказывали про Дэлонэ, что он необычайно меткий стрелок. Вы сильно рисковали жизнью.       Долохов усмехнулся.       – Поверьте, Софи, я тоже стрелок не из последних. А когда умение стрелять у противников одинаковое, то тут всё зависит часто от того, кто выстрелит первым. В этот раз удача оказалась на моей стороне, и я опередил Дэлонэ.       – А вы когда вернулись в Россию? – переменила тему Софи. – И как ваша семья, и ваши планы на будущее?       – Я вернулся месяц назад, – ответил Долохов. – Сначала заехал в моё смоленское имение, где всё это время жили матушка и сестра, посмотрел, как там дела. В целом всё идёт неплохо, и я собираюсь здесь, в Петербурге, подобрать хорошего управляющего для моего имения. А что касается моей семьи, то матушка и Лиза сейчас здесь. Мы приехали в Петербург вчера. Я через своего поверенного купил здесь небольшой дом для них, кстати, не так далеко от вас, на набережной Фонтанки. И теперь они обустраиваются там. А сам я снял квартиру на Миллионной улице, неподалёку от здания военной комендатуры города, где буду служить.       – Так Лиза здесь? – радостно воскликнула Софи. – Боже мой, как я рада! Я бы с удовольствием повидала её! Мы подружились два с половиной года назад, но всё это время только переписывались! Передайте ей обязательно, что я жду её визита с нетерпением. Или я могу сама съездить к ней, дайте только точный адрес.       – Думаю, лучше ей нанести вам визит, – сказал Долохов. – У них дома пока ещё кавардак, не до визитёров. Я обязательно передам Лизе, что вы ждёте её посещения. Может быть на днях сам привезу её к вам.       – Обязательно привозите, я буду ждать её! – с энтузиазмом воскликнула Софи. – Ну, про вашу семью мы выяснили, а что касается вас? Какие у вас планы?       – Я продолжу служить, – отвечал Долохов. – Сдаётся мне, что время войн прошло, и скоро в Европе будет полный покой. Правда, Наполеон сбежал с Эльбы и сейчас снова захватил власть во Франции, но никто не верит, что эту власть ему удастся удержать. Он набирает армию, но она слишком мала для того, чтобы одерживать победы. Силы Франции истощены бесконечными войнами. Я уверен, что его скоро ждёт разгром. Причём нашей армии даже не придётся вмешиваться. Справятся одни англичане и немцы. Так что в ближайшее время никакой новой войны не предвидится. Во время войны 1812 года и последующего заграничного похода я не раз встречался с генерал-майором Башуцким, военным комендантом Санкт-Петербурга. Он выделял меня среди других офицеров и сделал мне предложение занять должность его заместителя, начальника его штаба, когда я вернусь в Россию. Сам он вернулся раньше, в конце 1814 года. Я решил принять его предложение. Буду постоянно жить здесь, в Петербурге, и служить в штабе Башуцкого.       – Значит, теперь мы оба будем постоянными жителями Петербурга, – задумчиво произнесла Софи.       – Значит, так, – ответил Долохов и пристально глянул на Софи. – И поэтому я хотел бы продолжить разговор, который мы не договорили во Франции. Задать вам снова вопрос, на который вы там мне так и не дали ответа. Софи, согласны ли вы забыть прошлое и начать все наши отношения с чистого листа?       Софи ответила не сразу. Она отвела глаза в сторону, и каким-то нервным жестом начала вертеть в руках чайную ложечку. Потом всё-таки положила её на блюдце, посмотрела на Долохова и тихо сказала:       – Я долго думала над этим вашим вопросом. С тех самых пор, как мы расстались с вами во Франции. Забыть и отпустить прошлое я могу. Но начинать отношения снова… Тут для меня возникают по меньшей мере два препятствия. И первое из них касается нас с вами. Любые отношения предполагают… как бы это лучше выразиться… какое-то равенство между теми, кто вступает в отношения… Нет, даже не так… Отношения предполагают, что есть какие-то точки соприкосновения, по меньшей мере, что-то общее…. А что нас с вами может объединять? Что у нас общего? Я всегда думала, что мы с вами совершенно разные люди. Ваш образ жизни всегда мне казался слишком опасным и беспокойным. Вас всегда несло по жизни, как корабль без руля и ветрил… И кроме того… Могу сейчас признаться честно… я просто побаиваюсь любых отношений с вами. Вспомните, каждая наша встреча кончалась как-то неприятно для нас обоих… всегда была какая-то катастрофа или хотя бы её подобие… Вот и сейчас я боюсь, что всё повторится. Мы с вами сидим, спокойно разговариваем, но ведь и раньше так было, при нашей первой встрече, например… А потом жизнь сталкивала нас лбами, и очень жестоко… Я думаю, что между нами есть какое-то роковое несовпадение, что ли… опять не знаю, как сказать… Как будто какие-то силы сговорились разводить нас и делать врагами… И вполне возможно, что и эта наша встреча кончится так же… мы снова станем врагами… – Софи говорила, всё больше волнуясь, и под конец махнула рукой. – Сама не знаю, что говорю… Наверное, вы меня не поняли…       – Нет, я понял, что вы хотели сказать, – ответил Долохов, глядя на неё в упор. – Но я не верю в то, что мы обречены быть врагами. Я никогда не хотел быть вашим врагом и не хочу им быть сейчас. Даже в минуты самой сильной обиды на вас и ярости, я этого не хотел. Тем более не хочу в настоящее время. А что касается того, что у нас нет ничего общего… Знаете, Софи, мужчина и женщина всегда могут найти точки соприкосновения. Если оба захотят этого, – негромко закончил он.       Софи замерла, глядя на Долохова. Наступила та ослепляющая и оглушающая минута, когда отношения между людьми изменяются навсегда. Станут ли они лучше или хуже – никому не известно, но возвращения к старому уже невозможно. Долохов смотрел на неё таким взглядом… Он так смотрел и в прошлом, но она в юности лишь пугалась и смущалась от этого его взгляда. Сейчас же она чувствовала, как будто кровь в её жилах побежала быстрее. Она уже привыкла к восхищениям на мужских лицах, и не только к восхищениям, но и к нескрываемой страсти и желанию, но никогда подобные взгляды не были для неё такими тревожащими и волнующими… Да и не только страсть и желание были на лице и в глазах Долохова. Было что-то большее. Он явно хотел от неё чего-то большего, чем просто получить её тело.       Софи долго молчала и, наконец, сказала:       – Я всё равно боюсь, что прошлое не отпустит нас. Что наши давние обиды друг на друга помешают нам в будущем. И как вы представляете при этом, что мы можем начать с чистого листа, как вы выразились?