Дуэль сердец

      Софи не вышла провожать Долохова, когда через несколько минут он покинул её квартиру. Его провожали только заплаканные мать и сестра, долго обнимавшие его на прощание. Софи лишь подошла к окну и долго следила за фигурой Долохова, который широкими решительными шагами отходил от её дома. Он шёл к почтовой станции, чтобы оттуда на перекладных добраться до окрестностей Москвы, где находился его отряд. Когда он исчез за поворотом, она отошла от окна и попробовала заняться чем-то, чтобы отвлечь себя от тяжёлых мыслей. Но ничего не получалось – ни читать, ни репетировать. Мысли о Долохове не оставляли девушку. Она признавалась сама себе – что-то изменилось в её отношении к нему. Каким-то иным представился ей за эту встречу человек, которого раньше она считала никчёмным, беспутным и очень опасным.       А тут ещё Софи вспомнила об ощущении, которое охватило её, когда она увидела полураздетого Долохова. Даже сейчас она вспыхнула, когда эта картина встала перед её мысленным взором. Было что-то совершенно неотразимое для неё во всей этой несдержанной мужской мощи, которая была заключена в этом человеке. Он показался ей тогда просто сгустком бьющей через край мужской энергии и силы. Сама себе Софи честно призналась – то ощущение, которое охватило её при этом зрелище, было просто-напросто чувственным влечением. Вспышкой страсти, которую она ещё никогда не испытывала к мужчине. Ни к какому. Даже к Николаю в пору своей полудетской влюблённости в него.       Софи давно уже оставила все мысли о мужчинах и о замужестве. Она говорила правду Наташе, когда несколько месяцев назад сказала ей: «Замужество не для меня». За те годы, когда она ушла из семьи Ростовых и начала строить свою самостоятельную жизнь в качестве профессиональной пианистки, она получила несколько предложений о браке от некоторых своих поклонников. Но все потенциальные женихи требовали от неё в обязательном порядке, чтобы она оставила свою карьеру, в замужней жизни чтобы занималась лишь домом, мужем и детьми, как это делали все женщины её круга. А игру на фортепиано оставила бы лишь для развлечения знакомых и гостей. Софи понимала, что и другие мужчины, которые могут встретиться в её жизни и пожелают сделать ей предложение, тоже выдвинут подобное требование. Все они действовали и думали в рамках правил эпохи. А в рамках этих правил у женщин не было другого пути, кроме замужества. После свадьбы жена должна была поступить на полное содержание мужа, и чтобы она зарабатывала себе на жизнь сама с помощью какой-то работы – это было полностью исключено. Поэтому Софи отказала всем претендентам на свою руку и сердце, и собиралась прожить незамужней до конца дней своих. Отказаться от выступлений на сцене перед зрителями для неё означало отказаться от себя, от всей своей жизни.       Именно поэтому Софи старалась не обращать особого внимания на мужчин, даже на привлекательных и подходящих ей по возрасту. И это ей легко удавалось. Концерты, гастроли, репетиции – всё это занимало у неё так много времени, что на любовные воздыхания ни сил, ни времени просто не хватало. Даже если ей и встречался красивый мужчина, то она с лёгкостью смотрела на него как на какой-то прекрасный предмет искусства или интерьера, как на какую-то красивую картину или статую. Ни её сердца, ни души никто из них не задевал. Никто не волновал её кровь, никто не пробуждал в ней чувственных желаний. До сегодняшнего дня.       И надо же было такому случиться, что в первый раз в жизни она испытала чувственное влечение к мужчине именно с Долоховым! С человеком, про которого она даже думать не хотела, чтобы он мог быть её мужем или даже любовником! Его буйный, кутёжный и разгульный образ жизни давно отвращал её от него, ещё с момента первого знакомства, когда он сделал ей предложение. А уж всё, что разыгралось потом – его участие в попытке похитить Наташу, выстрел самой Софи в него… Это вообще делало его наименее желанным кандидатом в возлюбленные для Софи. Так почему именно он? Софи присела на кровать и покачала головой. Какая же она дура! Стоило столько лет строить из себя Госпожу Независимость, чтобы вот так, с ходу, потерять голову от красивого мужского лица и широких плеч! Надо постараться выкинуть все мысли о нём из головы, решила она. Время и расстояние помогут ей. У неё своя жизнь, и места Долохову, да и другому любому мужчине в этой жизни нет.       Приняв такое решение, Софи встала и пошла к фортепиано, чтобы продолжать репетировать. Вот только как она не старалась, но какой-то зловредный голосок внутри её твердил, что Долохов – не просто красивое лицо и широкие плечи. Снова, как в дни юности, в пору их первого знакомства, в голову Софи пришла мысль о том, что в нём было ещё что-то такое, чего она тогда не разглядела… или не захотела разглядеть?.. Она и сама не знала.       На следующий день жизнь Софи вошла в привычную колею. Она постаралась выбросить все мысли о Долохове из головы и по-прежнему выступала на публичных концертах в филармонии или зале Дворянского собрания, а также на частных концертах в домах петербургской знати. Несколько раз её приглашали выступать и на концертах при дворе, как придворную пианистку обеих императриц. Она разучивала новые пьесы и фортепианные сонаты, повторяла старые, жадно ловила слухи о ходе войны, одна из первых прочитывала правительственные реляции о войне в газетах, а также жертвовала много денег на лечение раненых воинов разным госпиталям и больницам Петербурга. Предаваться праздным размышлениям времени не было. И вскоре она с облегчением почувствовала, что мысли о Долохове оставляют её, а его образ становится всё более далёким и расплывчатым.       Приятным дополнением в её обычной жизни стала завязавшаяся дружба с Лизой Долоховой. Обе девушки быстро сблизились и нашли, что у них много общего. Как и Софи, Лиза была хорошо образована, умна, любила читать, и была весьма практична в обычной жизни. Софи скоро догадалась, что, скорее всего, в московском доме Марьи Ивановны Долоховой всё хозяйство вела Лиза. Она управляла слугами, отдавала им распоряжения, ухаживала за требовательной матерью в случае болезни или просто плохого настроения. Марья Ивановна часто хандрила, и причина её хандры была одна и та же – тоска по любимому сыну, который, с тех пор как стал взрослым и начал жить самостоятельно, почти всегда отсутствовал в жизни матери. Лиза всеми силами старалась облегчить эту тоску, утешить и успокоить мать заверениями, что брат скоро вернётся, что он везучий – в огне не горит и в воде не тонет, и поэтому с ним всё будет в порядке. Но удавалось ей это плохо: Марья Ивановна не ценила стараний дочери и не давала себе труда даже скрыть тот факт, что вся её материнская любовь отдана Фёдору, а Лизу она считает неудачным и даже не слишком то желанным ребёнком.       К Софи Лиза с самого начала прониклась чувством, похожим на благоговение. Она была благодарна Софи за то, что та помогла ей и матери, когда они попали практически в безвыходное положение после кражи в Мытищах. А тот факт, что Софи в таком молодом возрасте сумела стать совершенно самостоятельной и сама зарабатывала себе на жизнь своим талантом – это вообще приводило Лизу в полный восторг. Никогда прежде она не встречала подобных женщин в своём окружении и даже не слышала о таких. Образ жизни Софи был абсолютно непривычным для Лизы, но ей очень нравилась самостоятельность и сила характера новой знакомой. И ещё Лиза вскоре стала горячей поклонницей таланта пианистки, которым обладала Софи. Софи часто играла на фортепиано в своей квартире по вечерам, когда была свободна от выступлений, и главной слушательницей её прежде была лишь синьора Лаура. Но вскоре после обоснования в доме Софи Лиза тоже присоединилась к пожилой компаньонке, и по лицу Лизы, когда она слушала Софи, было видно, что игра Софи ей безумно нравится, хотя она и не высказывала своего мнения из скромности. Но Софи сумела разговорить застенчивую Лизу и узнать у неё, что ей больше всего нравится из музыкальных произведений. А потом часто исполняла эти пьесы при ней, чтобы вызвать тихую улыбку удовольствия на лице девушки.       То, что именно Лиза вела хозяйство в московском доме Долоховых, Софи поняла, когда через несколько дней после отъезда брата Лиза как-то пришла в комнату Софи и обратилась к ней с нерешительной просьбой.       – Софи, вы не будете против, если я помогу вам вести хозяйство в вашем доме? Не сочтите меня неблагодарной, но мне немного скучно жить без занятий. В Москве я всегда хлопотала по дому, была чем-то занята. Матушка часто устраивала что-то вроде вечеров или чаепитий для своих приятельниц, и именно я распоряжалась организацией этих посиделок. Я вела счета, давала указания слугам, что нужно закупить… короче, дел мне хватало. Уверяю вас, что я не буду вам помехой, я много чего умею, и не думайте, что я хвастаюсь, это действительно так. А вы могли бы освободить время для ваших музыкальных занятий. Просто я вижу, что вы иногда с досадой отрываетесь от фортепиано, когда слуги приходят к вам с какой-то проблемой. Вижу, что вам хочется продолжать играть, но вы вынуждены отвлекаться на повседневные дела… Извините, если я показалась вам назойливой…       Пока Лиза произносила эту короткую речь, она всё больше краснела и волновалась – очевидно, боялась, что Софи действительно может посчитать, что Лиза лезет не в свои дела. Но Софи лишь ободряюще улыбнулась девушке.       – Я буду очень рада, если вы поможете мне по хозяйству, – сказала она самым сердечным тоном. – Вы правильно подметили, что я не люблю отвлекаться на хозяйственные дела. Во-первых, мне они действительно кажутся скучными, и я занимаюсь ими лишь по необходимости. Хозяйка из меня, честно говоря, никакая. Многие женщины с удовольствием занимаются домашними делами, но меня они всегда вгоняли в тоску. Я, конечно, веду хозяйство, и дома у меня полный порядок, но я не люблю всех этих домашних хлопот. А во-вторых, и это самое главное, профессиональные пианисты должны по нескольку часов в день проводить за фортепиано, чтобы не потерять сноровку и технику. И чтобы совершенствовать их. Это необходимое условие для нашей профессии, и мой покойный учитель маэстро Савиано давным-давно предупредил меня об этой особенности нашего ремесла. Так что я буду очень рада, если вы поможете мне, и я получу благодаря вашей помощи дополнительное время для игры на фортепиано.       Лиза обрадованно улыбнулась и уже на следующий день потихоньку стала забирать бразды правления домом Софи в свои умелые руки. Предупреждённые Софи слуги охотно начали подчиняться распоряжениям Лизы. Она была умна, практична, не гоняла их попусту, была проста и обходительна в общении с ними, впрочем, как и сама Софи. Особенно неоценённой оказалась помощь Лизы в финансовых делах. Однажды вечером Софи попросила Лизу помочь ей со счета́ми. Свои финансовые дела Софи вела сама, а их было много. Деньги Софи поступали в основном от концертов, но были и другие немалые источники доходов. Это были авторские отчисления от переложений для фортепиано разных музыкальных произведений, которые Софи делала для музыкального издательства Дельмаса в Петербурге и музыкального издательства Breitkopf & Härtel в Лейпциге. Ещё было жалованье от двора, а также были начисленные проценты от денег, которые Софи оставил её учитель, и которые сейчас лежали в петербургском Сохранном банке. Расходы тоже Софи несла немалые: оплата квартиры, жалованье слугам, счета модисток, у которых она шила свои туалеты, повседневные расходы на хозяйство, расчёты с филармонией и Дворянским собранием за аренду зала и рекламу выступлений Софи, и много чего ещё. А теперь ещё к расходам прибавилась и благотворительность: Софи по примеру многих состоятельных петербургских и вообще российских семей много жертвовала на нужды раненых и разные военные сборы. Сама Софи не любила мотать деньги и была весьма бережлива и скромна в своих личных вкусах, но она хорошо знала по примеру семьи Ростовых, как легко утекают деньги из нерачительных рук. Поэтому всегда старалась жёстко держать любые свои доходы и расходы под чётким и точным личным контролем. У неё была привычка еженедельно проверять свои счета и не допускать перерасхода средств.       Лиза охотно откликнулась на предложение Софи помочь ей со счета́ми, и вечером они сели работать вместе. И тут помощь Лизы оказалась просто бесценной. Она легко вела подсчёты, практически мгновенно складывала в уме даже самые большие цифры и помнила их наизусть. Сама Софи пользовалась бухгалтерскими счётами, а также вела записи на бумаге, но Лизе этого почти не требовалось. Девушки управились с подсчётами благодаря помощи Лизы очень быстро. У них ушло на это времени раза в три меньше, чем Софи обычно тратила на это дело. Софи с удивлением смотрела на Лизу.       – Лиза, да у вас просто уникальные способности к счёту, – сказала она зардевшейся от удовольствия от её похвалы Лизе. – Я не представляла, что возможно так легко управляться с цифрами! И тем более так легко запоминать их!       – О, это у меня семейное, – с улыбкой ответила Лиза. – У брата Фёдора тоже такие же способности к математике, как у меня. И он тоже может легко всё складывать и считать в уме. И память у него отличная. Поэтому он и выигрывает постоянно в карты. Понимаете, он умеет запоминать карты, которые выходят из игры. Поэтому всегда знает, какие карты остаются на руках у соперников. А его соперники, как правило, не имеют такой способности и надеются на удачу. Поэтому и проигрывают ему.       – Вот как? – заметила Софи. – Я этого не знала.       Лиза пристально посмотрела на неё.       – Вы, наверное, думали, что он жульничает в карты? – спросила она.       – Ну, ходили такие слухи, – уклончиво ответила Софи.       Лиза отрицательно покачала головой.       – Нет, Фёдор никогда не был шулером. Секрет его постоянных выигрышей в том, о чём я вам сказала. Он чаще играет в те игры, где можно заметить и просчитать свои шансы. Правда, играет и в другие, где действительно выигрыш или проигрыш зависит от удачи. Когда я спрашивала его, зачем он играет в такие игры, он засмеялся и сказал, что играет в них просто для того, чтобы испытать свою удачу. Понимаете, ему нравится риск и опасность, таким уж он уродился, – вздохнула Лиза. – Но даже при таких играх он никогда не теряет головы и не увлекается, как это случается с другими игроками. И если чувствует, что удача начинает оставлять его, он сам быстро выходит из игры.       Когда Лиза заговорила о своём брате, Софи с неудовольствием почувствовала, что перед её мысленным взором снова встает картина, когда она застала Долохова полураздетым. Опять это чувство волнения и влечения начало охватывать её при этом воспоминании, хотя самого Долохова близко не было. Она решила поскорее сменить тему.       – Лиза, – спросила она девушку, – скажите мне, а ведь я не нравлюсь вашей матушке?       Софи недаром задала этот вопрос. Она почувствовала недоброжелательство Марьи Ивановны ещё при их встрече в Мытищах, сразу же после того, как она назвала своё имя. В тот же миг в глазах матери Лизы радостная благодарность сменилась на какую-то неприязнь. И хотя Марья Ивановна постаралась сразу же скрыть её, а потом много раз неустанно благодарила Софи за оказанную помощь и поддержку, но в отношениях между ними установился определённый холодок с её стороны. И не раз потом Софи перехватывала откровенно неприязненные взгляды Марьи Ивановны в свою сторону.       После того, как Софи задала этот вопрос, Лиза испуганно вскинула на неё свои голубые глаза, и тут же заговорила – слишком торопливо и сбивчиво:       – Нет-нет, что вы, Софи, вы неправы! Нет-нет, не думайте так! Мы с матушкой очень благодарны вам за оказанную помощь. Как вы могли такое подумать? Без вас мы бы пропали! Матушка так же признательна вам, как и я.       Но несмотря на горячие уверения Лизы, в голосе её была определённая фальшь, которую Софи тотчас уловила, и отрицательно покачала головой.       – Не надо кривить душой, Лиза, – тихо сказала она. – Я не сомневаюсь в вашей признательности и благодарности, но очень хорошо вижу, что есть что-то такое, что заставляет вашу матушку недолюбливать меня.       Лиза замолчала и опустила глаза. Потом, после долгого молчания, всё же заговорила.       – Понимаете, это из-за той давней истории, когда вы отказали брату в ответ на его предложение. Тогда, шесть лет назад. Просто матушке и мне внушал немалые опасения тогдашний образ жизни моего брата. Эти вечные кутежи, дуэли, истории с разными женщинами… Матушка очень сильно хотела, чтобы брат, наконец, успокоился, женился, остепенился, обзавёлся семьёй, детьми, и постоянно бы жил рядом с ней. И когда он сказал, что встретил необычную и прекрасную девушку – вас, и хочет сделать предложение, матушка, да и я тоже, очень обрадовались. Хотя мы и не знали вас совершенно. А потом однажды вечером он явился в ужасном состоянии. На нём лица не было. Мы еле выпытали у него, что случилось. И он сказал, что получил отказ на своё предложение, и больше не хочет о вас говорить и даже думать. Он делал вид, что ему всё нипочём, но мы видели, что ему очень тяжело. Матушка была ужасно раздосадована вашим отказом, она мечтала о спокойной семейной жизни для брата, мечтала о внуках. А он… короче, вскоре он начал кутить и пить даже хуже прежнего. Как будто вином заливал какое-то горе, старался забыться. Потом вообще попросил своё начальство перевести его на Кавказ, где в разгаре была война. И там через год исчез. Мы уже не знали, что и думать. Почти три года от него не было ни писем, ни известий. Потом он написал, что был в Персии и скоро вернётся. И, действительно, вернулся через несколько месяцев. Но за эти годы матушка ужасно извелась. И она думала, да и говорила мне не раз, что это всё из-за вас, из-за вашего отказа он сбежал из Москвы.       «И наверняка не раз недобрым словом поминала меня», подумала Софи, но озвучивать свою мысль не стала. И так всё понятно.       – Кроме того, – продолжала Лиза, – наша матушка очень любит брата Фёдора. Она считает его просто совершенством и не видит в нём никаких недостатков. Поэтому, думаю, ей казалось неприятной и непонятной сама мысль о том, что кто-то может относиться к нему иначе, чем она. Не видеть в нём тех достоинств, которые видит сама она. И не любить его до такой степени, чтобы ответить отказом на его предложение руки и сердца.       Софи пристально посмотрела на собеседницу.       – Извините, Лиза, если я вмешиваюсь не в своё дело, – сказала она, – но мне кажется, что вся материнская любовь в вашей семье досталась вашему брату. А вот на вашу долю не выпало ничего.       Лиза мучительно покраснела и опустила глаза.       – Да, вы правы, – тихо ответила она. – Матушка очень любит брата, и не очень любит меня. Понимаете, это из-за моего… моего недостатка. Я ведь урод. Можно сказать даже – обуза. Мне никогда не выйти замуж, я всегда должна сидеть дома и никуда не выезжать. Разве что в церковь ходить по праздникам или к самым близким знакомым в гости.       При этих словах Лиза нервно крутила в руках гусиное перо, которым вела записи. И даже так сильно смяла его в руке, что оно сломалось. Видно было, что ей тяжела эта тема. Она отбросила сломанное перо и положила стиснутую в кулак руку на стол. Софи быстрым ласковым и успокоительным жестом положила сверху свою руку.       – Не надо так говорить про себя, Лиза, – горячо произнесла она. – Вы вовсе не урод. Вы хороши собой. А что касается вашего недостатка… вы ведь имеете в виду вашу спину, да? Так это не смотрится так ужасно, как представляется вам. Скорее похоже просто на сутулость. И я почему-то думаю, что ваш недостаток можно… ну, если не замаскировать совсем, то немного исправить с помощью одежды. И тогда вы могли бы вести более свободный образ жизни. Конечно, не ездить на балы, потому что там требуются открытые платья, но пойти в театр или, скажем, на мой или любой другой концерт, вы вполне бы могли в подходящей одежде.       Лиза невесело усмехнулась.       – Какие уж мне балы, – сказала она, – я даже танцевать не умею. Меня не учили. А что касается театра или концерта, то я хотела бы пойти, но не могу себе этого позволить. Мне кажется, что люди за спиной всё равно будут смеяться и издеваться надо мной. Да и нет такой одежды, которая замаскировала бы мой горб.       – Вы ошибаетесь, – убеждённо проговорила Софи. – Моя модистка мадам Сикле́р – большая искусница. Давайте поедем к ней завтра вместе. Я уверена, что она сможет что-то вам предложить.       Лиза отчаянно замотала головой.       – Нет, нет, Софи, даже и не говорите мне об этом! Я вам очень благодарна за вашу попытку поддержать меня, но не надо, пожалуйста. Даже если ваша модистка чего-то и придумает, я всё равно не смогу. Я привыкла к одиночеству за долгие годы сидения дома. В обществе мне неуютно, даже в гостях у близких знакомых. А выйти на публику, где много людей… это для меня как кинуться в воду, не умея плавать. Прошу вас, оставьте эту тему!       – Хорошо, я не буду об этом говорить, – ответила Софи. «По крайней мере пока», подумала она про себя. Возможно, со временем и постепенно ей удастся уговорить Лизу и помочь ей разрушить стену изоляции, которую она сама вокруг себя построила. Но пока, видя отчаянное сопротивление девушки, Софи решила снова сменить тему.       – Лиза, можно тогда задать ещё один вопрос? – спросила она. – Скажите, а вы тоже осуждаете меня вместе со своей матушкой за мой давний отказ вашему брату? Тоже считаете, что я виновата в том, что он исчез из Москвы и вашей жизни так надолго?       – Нет, что вы, Софи! – с несомненной искренностью в голосе и в лице воскликнула Лиза. – Я никогда вас за это не осуждала в отличие от матушки! Ведь вы не любили брата, так как же вы могли ответить согласием на его предложение? Сердцу не прикажешь, я это очень хорошо понимаю. Прошу вас, никогда не думайте, чтобы я осуждала вас за то, что вы не согласились выйти замуж за нелюбимого человека, даже если этот человек – мой брат.       Софи тепло улыбнулась Лизе.       – Спасибо вам за то, что вы всё правильно поняли и не осудили меня. А теперь, – тут Софи улыбнулась ещё шире, - я должна поблагодарить вас за вашу помощь со счета́ми. Если бы не вы, я ещё бы часа два над ними корпела. А с вашей помощью управилась всего за час.       Лиза улыбнулась в ответ.       – Очень рада, что оказалась вам полезной. Буду просто счастлива помогать вам с вашими счета́ми всякий раз, когда возникнет необходимость.       После этих слов девушки быстро и дружно прибрались на письменном столе в комнате Софи, и Лиза пошла к себе. Когда она подошла к двери, Софи окликнула её.       – Лиза, – сказала она, – если вы не против, давайте говорить друг другу «ты». Мне кажется мы с вами сблизились настолько, что можем быть подругами и обращаться друг к другу без церемоний.       Лиза зарделась от удовольствия.       – Я буду очень рада говорить вам «ты». И вдвойне рада считать вас своей подругой!       – Тогда давайте начнём прямо сейчас, – рассмеялась Софи. – Спасибо ещё раз тебе большое за помощь, Лиза!       – Спасибо и тебе, Софи, что дала мне возможность быть полезной тебе, – ответно улыбнулась Лиза.       С тех пор девушки стали общаться как близкие подруги. Лиза была удивительно светлым и добрым человеком. Несмотря на свой недостаток, она не озлобилась на мир и на людей, не возненавидела всё, что было ей недоступно из-за своего, как она считала, уродства. Она даже несправедливо относящуюся к ней мать любила нежной и кроткой любовью. И очень сильно любила своего брата – это чувствовалось по любым словам девушки в его адрес. Такая незлобивость поражала Софи и внушала ей чувство немалого удивления и уважения. Обычно нелюбимые дети ревнуют к любимым и злятся на них. Но Лиза всегда говорила о брате очень тепло. Однажды, в одном из откровенных разговоров, который вели между собой сдружившиеся девушки, Софи даже не утерпела и спросила Лизу, почему она не сердится на брата за то, что вся любовь их матери досталась только ему одному. Лиза улыбнулась.       – Я не злюсь на него потому, что он всегда заступался за меня перед матушкой, – отвечала она. – Когда матушка начинала меня упрекать за что-то в его присутствии или отчитывать за какой-то проступок, то он всегда просил её прекратить «придираться к Лизе без причин», так он выражался. При этом говорил с матушкой ласково, но твёрдо. И она действительно относилась ко мне намного лучше, когда он бывал у нас в доме. К сожалению, – вздохнула Лиза, – в последние годы такое было нечасто. Он исчезал куда-то, и матушка снова начинала придираться ко мне. Но вообще Фёдор всегда был очень внимателен ко мне и любил меня. Я считаю его лучшим братом на свете!       Софи промолчала, но где-то в глубинах её сознания что-то отложилось в пользу Долохова. Ещё одно очко в его пользу наряду с его неожиданным благородством, когда он после ранения решил не сдавать её полиции.       Однажды Софи и сама заступилась за Лизу. Как-то за обедом Марья Ивановна начала распекать дочь за какую-то мелочь. Пропала ерундовая безделушка (скорее всего Марья Ивановна сама засунула её куда-то да забыла – с памятью у неё от возраста было неважно), и весь гнев за пропажу она обрушила на Лизу. Девушка сидела с самым потерянным видом и почти не ела, но отмалчивалась, как обычно. Софи почувствовала обиду за неё и довольно резко сказала Марье Ивановне:       – Мадам, я уверена, что ваша дочь не виновата в пропаже. Скорее всего, пропавшая вещь найдётся. После обеда я пришлю к вам горничную, и вы вместе с ней хорошенько пересмотрите всё в вашей комнате. А теперь прошу вас, дайте нам всем пообедать спокойно.       Марья Ивановна поджала губы в обиде, но произнесла довольно сдержанно:       – Я прошу прощения за то, что говорила с дочерью за нашей общей трапезой и, таким образом, помешала вам. Если моё присутствие так обременительно, то я могу вообще уйти.       Софи пристально посмотрела на неё и ответила:       – Это лишнее. Я просто прошу вас в будущем щадить мои уши и уши всех присутствующих.       Мать Лизы ещё крепче сжала губы, но на сей раз промолчала. Лиза посмотрела на Софи с признательностью и благодарностью. И уже скоро Софи заметила, что при ней больше не повторяется сцен, когда мать отчитывала бы Лизу. Что там происходило между ними наедине – на это Софи повлиять не могла. А Лиза, даже если с глазу на глаз мать вела себя по-прежнему, уж, конечно, точно не пожаловалась бы никому.       А время шло. С театра военных действий новости приходили всё более обнадёживающие. Французам в захваченной ими Москве приходилось с каждым днём всё более туго. Они носа высунуть из наполовину сожжённого города не могли. В окрестностях разгорелась настоящая партизанская война, отправлявшиеся на поиск продовольствия и фуража отряды французов уничтожались партизанами. В газетах превозносили героизм партизан и их командиров. В числе самых восхваляемых были Денисов и Долохов. Их отряды наносили наибольший ущерб противнику. Про Долохова газеты писали в особо восторженных выражениях. Его безумная храбрость доходила до того, что он под видом французского офицера свободно разъезжал по тылам противника, лично разведывал слабые места французов, а потом нападал со своим отрядом и разбивал французов в пух и прах. Эти газетные сообщения приводили и Марью Ивановну, и Лизу в состояние восторга, смешанного со страхом. Они знали отчаянную удаль Долохова и его любовь к риску, и потому наряду с гордостью за его подвиги испытывали страх за его жизнь. Но пока что судьба благоволила к их брату и сыну: он, даже играя со смертью лицом к лицу, упрямо оставался жив, и письма от него приходили регулярно.       И, наконец, ближе к концу октября в Петербург пришла радостная новость: Наполеон оставил Москву и с остатками своего войска начал отступать из России. Русские войска преследовали его по пятам. Все были уверены, что разгром и окончательное изгнание Наполеона уже не за горами. Благодаря этой уверенности светская жизнь в Петербурге ещё больше оживилась. Софи постоянно пропадала на концертах, то публичных, то частных. Всем хотелось развеяться после долгого напряжения, вызванного войной, летним отступлением русской армии и сдачей Москвы врагу. И однажды Софи всё же удалось переломить сопротивление Лизы, уговорить её пойти на один из своих концертов, а перед этим съездить к модистке. Пусть она придумает какой-то фасон для Лизы, чтобы скрыть её недостаток. Модистка не подвела. Она действительно сшила особую тальму́, которая почти полностью скрывала сутулость Лизы. В этом новом костюме Лиза решилась пойти с синьорой Лаурой на концерт в Петербургской филармонии, который давала Софи. Сначала девушка держала себя настороженно и скованно, как будто ожидая, что на неё все будут показывать пальцами. Но никто не обратил на неё ни малейшего внимания. Её сутулость в новом туалете просто не заметили. И к концу вечера Лиза была уже полностью спокойна и уверена в себе. Когда в самом конце выступления Софи сыграла особенно любимую Лизой песню Бетховена «Сурок»*, девушка даже качала головой в такт музыке и улыбалась от удовольствия. А ещё через неделю Софи уговорила её пойти на представление в театр вместе с ней. И сама получила немало радости, глядя на то, как впервые в жизни оказавшаяся в театре Лиза наслаждается представлением.       Перед Новым годом мать и дочь получили новое известие от Долохова. Со своим на́рочным он прислал письмо и деньги сестре и матери. В письме он писал, что они могут поехать в смоленское имение Долохова. Он побывал там после французского отступления и выяснил, что имение почти не затронуто войной. Оно стояло довольно далеко от старой смоленской дороги, по которой двигались войска, и поэтому не подверглось нападениям и разорению. За всё время войны там побывали только два небольших французских отряда. Но и они не успели натворить никаких бед, потому что сразу же уезжали. Поэтому Долохов писал, что его сестра и мать могут свободно вернуться и взять снова бразды правления имением в свои руки, как это уже было до войны. В Москву они вернуться не могли, потому что дом Долоховых был полностью уничтожен пожаром. Что касается самого Долохова, то он вместе с войсками готовился перейти через границу России и преследовать отступающего Наполеона уже на территории Европы.       Получив деньги и письмо Долохова, обе женщины засобирались в смоленское имение. Они прощались с Софи с многочисленными благодарностями за помощь и обещанием вскорости возместить ей все расходы на них. Марья Ивановна прощалась, впрочем, довольно сдержанно, а вот Лиза – со слезами на глазах и с многочисленными объятиями с Софи. Девушки пообещали часто-часто писать друг другу и поддерживать дружбу хотя бы в переписке.       Наступил 1813 год. В конце этого года Софи получила от Долохова единственную весточку за всё это время. Он прислал ей деньги – восемь тысяч, и короткое письмо. Даже скорее не письмо, а записку, в которой было написано:       «Здесь деньги, которые, по моим приблизительным подсчётам, вы потратили на мою семью. И деньги, которые вы дали мне на экипировку и вооружение моего отряда. Теперь мы с вами в расчёте, и я считаю себя свободным от всяких обязательств и благодарности по отношению к вам за поддержку моей семьи в трудное время».       Софи насторожилась, читая эти строки. Долохов считает себя свободным от обязательств и благодарности к ней… Свободным для чего? Для мести ей за тот выстрел в него? Вполне вероятно, подумала Софи. Он обещал ей отомстить и вот, кажется, приближается это время.       Деньги, присланные им, она полностью передала в Александровский комитет о раненых, куда немало жертвовала и сама.