Дуэль сердец

      Сентябрь 1812 года, Санкт-Петербург       Через четыре дня Софи и её спутницы прибыли в Петербург и расположились в большой и удобной квартире Софи на Итальянской улице. Софи вернулась к прежней жизни, которую она вела до своего отъезда. Через несколько дней она устроила большой концерт в зале Дворянского Собрания Петербурга, а ещё через неделю возобновила регулярные концерты в Санкт-Петербургской филармонии, которые обычно проходили раз в неделю. Кроме того, она несколько раз выступала в придворных концертах в Зимнем дворце и Михайловском замке, а также давала частные концерты в домах столичной знати, когда её приглашали.       Синьора Лаура очень обрадовалась приезду Софи и по-прежнему выполняла при ней роль компаньонки, сопровождая девушку на все выступления. Что касается Лизы и Марьи Ивановны Долоховых, то их Софи устроила в гостевой комнате, а слуги Долоховых разместились в комнатах для прислуги, где им приготовили дополнительные спальные места. На следующий же день после приезда в Петербург Лиза Долохова написала письмо брату в действующую армию. После этого обе женщины – и мать, и дочь – с нетерпением стали ожидать ответа.       Но вместо ответа через две недели в квартире Софи появился сам Долохов – собственной персоной.       Случилось это ближе к вечеру. У Софи был свободный от выступлений день, и она сидела в большой комнате, которую обставила как салон, где она принимала гостей и играла для них. На своём отличном фортепиано она разучивала новую для себя сонату Бетховена, композитора, чью новаторскую фортепианную музыку она особенно любила. Она была настолько поглощена своим занятием, что почти не слышала звонок дверного колокольчика. Впрочем, она знала, что лакей всё равно откроет дверь. Через минуту за дверью послышались шаги и вошедший лакей почтительно сказал:       – Барышня, тут вас спрашивают.       Недовольная перерывом в поглощавшем всю её занятии, Софи обернулась к двери – и замерла. Там стоял Долохов.       Софи была настолько потрясена появлением этого человека, что даже не смогла встать и произнести слова приветствия. Впрочем, и он замер, так же пристально вглядываясь в неё, как и она в него. Впервые их глаза встретились с того достопамятного страшного вечера, когда Софи выстрелила в него. Казалось, оба потеряли дар речи и в молчаливом оцепенении смотрели друг на друга. Долохов был в военной форме и плаще. И плащ, и его высокие сапоги были забрызганы дорожной грязью. Он первым разрушил молчание, которое уже становилось тягостным.       – Здравствуйте, Софи, – произнёс он самым нейтральным тоном.       Звук его голоса вывел Софи из оцепенения, и она жестом отпустила лакея. Тот вышел, закрыв за собой дверь. Облизнув мгновенно пересохшие губы, Софи нашла в себе силы встать и ответить на приветствие так же коротко и нейтрально:       – Здравствуйте.       – Я получил письмо от сестры, в котором она написала, что они лишились денег, которые я оставил им, но вы предложили им приют в своём доме, – продолжил Долохов, глядя на Софи упорно и неотрывно. – Могу я видеть их?       – Да, конечно, – выдавила из себя Софи, с трудом выдерживая его взгляд. Нелегко ей было смотреть в глаза человека, которого она несколько месяцев назад чуть не убила. Тем не менее она держалась и не отводила взгляд от глаз Долохова. – Пойдёмте, я провожу вас в их комнату.       Они вышли в коридор, и Софи повела Долохова в гостевую комнату, где теперь жили его мать и сестра. Постучав в дверь, она открыла её и, старательно улыбаясь натужной улыбкой, сказала своим гостьям:       – Посмотрите, кто к вам приехал.       И Лиза, и Марья Ивановна, которые в первое мгновение при виде Долохова замерли, тут же с радостными криками кинулись к нему. Долохов шагнул в их комнату и обнял мать и сестру обеими руками. Они также с двух сторон обнимали его со слезами на глазах и в один голос повторяли:       – Феденька, сыночек родной! Федя, братец! Радость-то! Вот не ждали! Как ты! Откуда? Надолго?       Чтобы не мешать этой радостной встрече, Софи тихо вышла, затворила дверь за собой и пошла в свою спальню.       В спальне она попыталась сидеть спокойно, но не выдержала и минуты. Вскочила и начала метаться из угла в угол. Она не могла представить себе, как будет общаться с этим человеком, как останется хоть ненадолго с ним под одной крышей. Но не прогонять же его? Конечно, приютив его мать и сестру, она могла предположить, что когда-нибудь он появится на её пороге. Но она гнала эти мысли от себя, и в любом случае думала, что это случится ещё не скоро, только после окончания войны, чем бы эта война не закончилась. Наполеон был в Москве, в Петербурге опасались, что он может пойти и на Петербург. Скорого окончания войны никто не предвидел, и поэтому Софи отодвигала мысли о возможной встрече с Долоховым на дальние задворки своего сознания. Она думала, что у неё ещё будет достаточно времени, чтобы обдумать, как она будет вести себя при встрече с ним. К такой скорой встрече она была не готова.       Но делать было нечего. Он уже здесь. Софи несколько раз глубоко вздохнула, пытаясь успокоиться. Надо собрать всю свою силу воли, чтобы выдержать встречу с Долоховым. С человеком, которого она чуть не убила, но который не выдал её полиции, а вместо этого выдумал историю о несчастном случае с пистолетом. Софи решила, что как бы не сложилась эта встреча с Долоховым, но на сей раз она выберет время и попросит у него прощения за то, что стреляла в него. А заодно скажет «спасибо» за то, что он не отправил её в тюрьму или на поселение в Сибирь.       В миг, когда она приняла это решение, за дверью послышались торопливые шаги, и в дверь постучали. Софи сказала: «Войдите» и в её комнату ворвалась радостно сияющая Лиза.       – Софи! – воскликнула она. – Брат приехал только на день. Завтра ему надо возвращаться в действующую армию. Я очень хорошо понимаю, что мы вновь обременяем вас, но позвольте ему остаться переночевать у вас. Все его знакомые по службе в Семеновском полку сейчас в армии, и приюта ему просить абсолютно не у кого. Он, правда, говорил о гостинице, но матушка и я… короче, мы хотели бы хотя бы этот вечер и утро провести с ним. Ведь он снова уедет на войну и… кто знает, что там может случиться. Он такой отчаянный и совсем не бережёт себя, когда в бою. Поэтому умоляю вас, позвольте ему остаться на ночь, позвольте нам хоть несколько часов провести вместе!       Софи не без успеха изобразила самую радушную улыбку. К счастью, немалый опыт выступления перед публикой уже научил её «держать лицо», как она когда-то сказала Жюли Карагиной. Софи давно научилась изображать всё, что угодно, выдавливать из себя любые, даже самые сияющие улыбки, невзирая на то, что в этот миг на душе её по какой-то причине могло быть совсем паршиво.       – Конечно, Лиза, – ответила она. – Пусть ваш брат остаётся, и вы с вашей матушкой вдоволь пообщаетесь с ним. Что касается того, где его поместить… давайте сделаем так. Вы с матушкой освободите для него вашу нынешнюю комнату, ваши кровати пусть перенесут в мою спальню и в спальню синьоры Лауры. Для вашего брата перенесем из диванной один диван и постелем ему на этом диване. Я сейчас же отдам распоряжение слугам.       Хлопоты по перестановке на время заняли Софи и отвлекли её от мыслей о Долохове. Он сидел в комнате матери и сестры, и разговаривал с ними. Софи, дававшая указания слугам, в эту комнату не входила. Но когда приблизилось время ужина, ей вновь стало не по себе. Ей придётся сидеть с этим человеком за одним столом и, очевидно, вести с ним какой-то разговор. Выдержит ли она? Придётся выдержать, с глубоким вздохом подумала Софи. В любом случае, присутствие посторонних – матери и сестры Долохова, а также синьоры Лауры, не позволит им выяснять между собой отношения. Разговор будет наверняка самый нейтральный. Успокоив себя этой мыслью, Софи подняла голову, расправила плечи и отправилась в столовую.       Она вышла к ужину последней. Семья Долоховых и синьора Лаура уже сидели за столом, и Долохов о чём-то рассказывал внимательно слушавшим его женщинам. При входе Софи он встал и слегка склонил голову в приветствии.       – Софья Александровна, – самым официальным тоном он обратился к ней, – я хочу выразить вам мою глубокую признательность и благодарность за помощь моей семье, оказавшейся в тяжёлом положении. Вы тем самым оказали мне огромную услугу, и я никогда не забуду её. Придёт время, и я отплачу вам за всё, что вы сделали.       Последняя фраза прозвучала двусмысленно. Но поняли её только сам Долохов и Софи. Девушка насторожилась. Похоже, Долохов решил затеять с нею какую-то игру. Она пристально посмотрела в глаза Долохова, ожидая увидеть в них издёвку, но его лицо было совершенно непроницаемо и выражало только светскую учтивость. Поэтому Софи решила поддержать видимость вполне приязненных отношений между ними и спокойно ответила:       – Не стоит благодарностей. Мне было приятно оказать услугу вашей семье. В такое тяжёлое для нашего отечества время каждый должен помогать другим людям, если имеет для этого возможности. А теперь давайте ужинать.       Все уселись и ужин начался. Во время трапезы говорил в основном Долохов. Он рассказывал женщинам, каково теперь положение на театре военных действий, откуда он прибыл.       – Наполеон засел в Москве со всем своим войском, – говорил он. – Трудно понять, какие у него планы. Кое-кто из высшего командования считает, что он может пойти на Петербург. Но в любом случае положение у него сейчас незавидное. Москва практически сожжена и разграблена, запасов продовольствия там французские войска не нашли – всё или почти всё вывезли заблаговременно. Сейчас император рассылает в разные деревни неподалёку от Москвы отряды фуражиров, чтобы прокормить свою армию, засевшую в Москве. Очевидно, надеется в Москве перезимовать. Только мало кто из этих отрядов возвращается обратно, – при этих словах Долохов холодно улыбнулся и в его светлых глазах появился зловещий и опасный блеск. – В окрестностях Москвы начинается самая настоящая партизанская война. Поднимаются мужики тех деревень, куда приезжают французы. Им не очень-то нравится, когда иноземцы грабят их подчистую. Мужики их встречают с вилами и косами, и много кого уже отправили на тот свет. Кроме того, есть партизанские отряды из казаков и солдат регулярной армии. Во главе одного из них стоит известный командир. Это Денисов Василий Дмитриевич. Вы должны знать его, Софи. И я сейчас тоже набираю свой отряд из добровольцев и казаков. Он уже почти сформирован и готов действовать. Мне осталось только достать оружие и экипировку, в этом я надеюсь на помощь высшего командования. В штабах уже поняли, какую пользу могут принести такие партизанские отряды в войне с Наполеоном. Поэтому я должен возвращаться как можно скорее. Я испросил отпуск только на неделю, оставив отряд на своего заместителя, но завтра утром, самое позднее днём, я должен возвращаться, чтобы успеть вовремя.       – Феденька, неужто не сможешь задержаться хоть на немного? – как-то жалобно проговорила Марья Ивановна, которая глаз не сводила с лица любимого сына.       – Нет, матушка, не могу, – с сожалеющей и ласковой улыбкой ответил Долохов матери. – Дела на войне очень непростые. Войско Наполеона ещё сильно. В такое время моё место только в местах боевых действий.       – Эх, – вздохнула Марья Ивановна, – а здесь, в Петербурге, жизнь идёт, как будто и войны нет. Москва сгорела, врагом захвачена, а здесь по-прежнему балы да театры, вечера всякие, в гости друг к другу ходят. Как будто люди и не знают, что война идёт.       Долохов покачал головой и криво усмехнулся.       – Это я заметил, когда проезжал по городу. Народ везде спокоен, французские лавки да магазины по-прежнему открыты и работают. А что касается театров да балов… Скажите, Софи, – неожиданно обратился он к девушке, – неужели действительно ничего не изменилось? И балы по-прежнему, и театры?       Софи даже слегка вздрогнула, когда Долохов обратил на неё свой взгляд и задал вопрос. Она не ожидала, что он втянет её в свой разговор с матерью. К счастью, никто не заметил её замешательства, и она постаралась ответить самым спокойным тоном:       – Ваша матушка в основном права. Петербург живёт прежней жизнью, словно не замечая войны. Разве что балов немного меньше стали давать, но всё остальное по-прежнему. Да вот ещё что… в некоторых семьях оплакивают потери своих сыновей, братьев, отцов, мужей, которые пали на поле битвы. Траур у Кутайсовых, у Тучковых – в их семье погибли сразу два сына при Бородино. При дворе скорбят о князе Багратионе, он был хорошо известен семье государя… И ещё траур у Курагиных, князя Василия и его жены. Они оплакивают двойную потерю: сына и дочери. Сначала умерла их дочь Элен, графиня Безухова, вы должны её знать…       Долохов слегка склонил голову, как бы подтверждая слова Софи. Ещё бы, мысленно сказала себе девушка, как ему не знать бывшую любовницу?       – …а потом, через несколько дней после её похорон пришло известие, что их сын Анатоль, ваш приятель, был тяжело ранен в сражении при Бородино, – продолжила Софи. – Ему отняли ногу. Князь Василий хотел было ехать и привезти сына домой, но не успел – через три-четыре дня пришло известие, что сын умер. Так что ехать пришлось не за живым, хоть и тяжело раненым сыном, а за его телом.       – Я слышал о смерти Анатоля, – с омрачившимся лицом подтвердил Долохов. – Я тоже сражался при Бородино, но мы там не видели друг друга. Уже после сражения я узнал, что ему ядром раздробило ногу, её ампутировали в лазарете рядом с полем битвы, но он скончался через несколько дней от последствий ранения.       Все замолчали, как будто на всех легла тень многочисленных смертей, вызванных войной.       – Как князь Василий пережил потери? – снова спросил Долохов у Софи после долгого молчания.       – Очень тяжело, – ответила девушка. – После похорон дочери Элен он ещё храбрился, принимал у себя визитёров, которые приходили в его дом с соболезнованиями. Но известие о смерти сына, да ещё в такой короткий срок после смерти дочери, сильно его подкосило. Он слёг, и тело его сына привезли для похорон в Петербург его слуги. Теперь брат и сестра покоятся вместе на одном кладбище, их могилы рядом.       – А отчего умерла Элен Безухова, вы знаете, Софи? – робко спросила у Софи Лиза Долохова, которая почти не участвовала в общем разговоре, но так же жадно и внимательно, как и её мать, слушала брата.       – Она умерла от какой-то грудной болезни, – коротко ответила Софи. – Совершенно неожиданно.       На самом деле по Петербургу ходили упорные слухи о том, что в действительности причиной смерти графини Безуховой был выкидыш, который она сама себе устроила, приняв какое-то зелье от непонятного шарлатана-лекаря. Но Софи не хотела публично обсуждать эти слухи, поэтому ограничилась официально озвученной версией причины смерти Элен. Пусть мёртвые упокоятся с миром, какими бы грешными они не были в этой жизни, думала Софи.       После ужина все разошлись по своим спальням. Марья Ивановна и Лиза отправились в комнату, которая теперь была отдана в распоряжение Долохова. Они хотели ещё поговорить с ним и провести хоть несколько часов вместе. Софи вскоре после ужина тоже легла спать, но не смогла сомкнуть глаз почти до рассвета. Её мучила мысль о том, что ей необходимо поговорить с Долоховым наедине. Она обязательно должна принести ему извинения за тот ужасный вечер несколько месяцев назад, когда она чуть не убила его. Но как выбрать время для разговора? Утром, самое большее днём, он уже уедет обратно. А до отъезда мать и сестра вряд ли оставят его в одиночестве – они обе желали как можно больше времени провести с ним. Обдумывая ситуацию, Софи решила, что ей нужно поговорить с Долоховым рано утром, пока ещё Марья Ивановна и Лиза не встали. Приняв такое решение, она на рассвете решительно встала, быстро заплела волосы в простую косу, одела домашнее платье и вышла из спальни, где спокойно спала Лиза – её кровать поставили в спальне Софи, тогда как Марья Ивановна ночевала в спальне синьоры Лауры.       Подойдя к гостевой комнате, где провёл ночь Долохов, Софи сначала немного постояла у двери и прислушалась: в комнате раздавались шаги. Значит, Долохов уже проснулся. Набравшись решимости и глубоко вздохнув, Софи постучала в дверь и, когда услышала: «Войдите!», вошла в комнату. И остолбенела…       Перед ней стоял полураздетый Долохов. На нём были только штаны и сапоги, а до пояса он был совершенно обнажён. От вида его тела у Софи захватило дух. Широкие плечи, сильный торс, сужающийся к бёдрам, четко очерченные мышцы… Светлые волосы, видимо, недавно расчёсанные, красивыми волнами спускались на мощную шею… Захваченная созерцанием мужской красоты Долохова, девушка почувствовала, что волна какого-то тепла охватила её тело, сосредоточившись в низу живота. Это было ни на что не похоже из того, что она чувствовала раньше. Не боль, не удовольствие, а что-то среднее, непонятное, неведомое ей доселе… Она резко отвернулась и уже хотела вернуться в коридор, но тут её настиг насмешливый голос Долохова:       – Куда же вы, Софи? Если уж вы пришли в мою комнату, то у вас должна быть серьёзная причина! Не стоит убегать от того, что я встретил вас в дезабилье. Я почему-то думал, что это пришли матушка или сестра, а им приходилось видеть меня без рубашки.       Софи встала боком к Долохову и, стараясь не смотреть на него и отрешиться от своих тайных мыслей, проговорила:       – Я пришла к вам действительно по серьёзной причине. Но прежде чем продолжим, накиньте хотя бы рубашку.       Ее голос чуть было предательски не задрожал, но она справилась с собой.       – Желание столь прекрасной дамы для меня закон, – так же насмешливо отвечал Долохов, и боковым зрением Софи заметила, что он взял рубашку и натянул её. Софи опасливо повернула голову и посмотрела на него – теперь его тело было прикрыто, хотя ворот он не застегнул, и часть груди оставалась открытой. Её глаза наткнулись на красноватый небольшой шрам в верхней части груди, чуть правее середины. Долохов перехватил её взгляд и сказал прежним саркастическим тоном:       – Да, эта отметина осталась мне на память о вас. Другая – на спине. Хорошо, что пуля прошла навылет и не задела жизненно важных органов, а то теперь не пришлось бы мне с вами беседовать. Хотя почти месяц в постели я провалялся благодаря вам.       Софи глубоко вздохнула и сказала, стараясь не опускать глаза под неотрывным взглядом Долохова:       – По этому поводу я и пришла к вам. Во-первых, принести извинения за тот вечер. Я… я тогда была просто не в себе… думала, что Наташа умерла… гнев и злоба меня просто ослепили… я словно потеряла рассудок… И, во-вторых, я хотела бы сказать вам «спасибо» за то, что вы тогда не выдали меня полиции.       Наглая ухмылка исчезла с лица Долохова, он стал серьёзным.       – Если уж вы завели разговор об этом, то прежде всего я хочу спросить вас: какого чёрта вы пытались меня убить, если ваша кузина была жива? Почему вы сообщили мне о её смерти и захотели меня наказать за эту смерть?       Софи стиснула руки и произнесла напряжённым голосом:       – Я думала в тот момент, что она умерла. Понимаете, у неё произошла остановка сердца. Все в доме были уверены, что она мертва. Я тоже. В состоянии ужасного горя, не помня себя, я выбежала из дома… мне не хватало воздуха… я как будто задыхалась… шла потом по ночным улицам, не разбирая дороги, не помня себя… Дальше вы знаете: ваша тройка сбила меня, и я оказалась у вас. Но всё дело в том, что буквально через минуту после того, как я выбежала из дома крёстной Наташи, у её постели оказался новый доктор, который с помощью какого-то приёма снова заставил сердце Наташи биться. Только я этого не видела, потому что убежала… вот и случилось то, что случилось. Я выстрелила в вас, будучи совершенно убеждённой в том, что Наташи уже нет на этом свете…       – Понятно, – сказал Долохов с каким-то неопределённым выражением на лице. Его светлые глаза по-прежнему неотрывно глядели на Софи. У девушки появилось ощущение, что это не его глаза, а как будто его руки двигаются по её телу… Снова вернулось то непонятное чувство, которое охватило её, когда она увидела Долохова без рубашки... Она перевела дух и сказала:       – Ну вот, собственно говоря, это всё, что я хотела сказать вам.       Она повернулась к двери, но не успела сделать к ней и шаг, как вдруг Долохов каким-то стремительно-хищным движением обошёл её и преградил выход.       – Уже убегаете? Что так, Софи? Боитесь меня? – он стоял совсем близко, и глаза его в упор рассматривали её лицо. Софи почувствовала вызов в его голосе и подняла голову.       – Вовсе нет. Просто я уже сказала всё, что хотела сказать, и не вижу смысла в дальнейшей беседе с вами.       Долохов снова ухмыльнулся.       – А мне кажется, что вы всё-таки меня боитесь, Софи. И правильно делаете. Извинения извинениями, но ваша попытка меня убить не из числа тех, которые быстро прощают мужчины, вроде меня. За тот месяц, что я по вашей милости провалялся в постели, я не раз представлял, какими способами я мог бы вам отомстить за ваш выстрел. И не могу сказать, что я совсем отказался от планов мести вам.       Губы Софи сжались, и она ещё выше вскинула голову.       – И какие же способы мести для меня вы придумали? –спросила она, стараясь, чтоб ее голос звучал спокойно.       С наглой усмешкой Долохов произнёс:       – Самые разнообразные. В том числе такие, о которых не говорят в приличном обществе. Но вы не должны беспокоиться, Софи. По крайней мере в ближайшее время. Я сейчас в долгу у вас за помощь моей сестре и матушке. К сожалению, пока не могу возместить вам расходы, которые вы понесли. Я приехал в Петербург в надежде достать денег, занять у кого-нибудь, чтобы отдать моим родным. Тогда бы они расплатились с вами и съехали куда-нибудь. Но все мои друзья или на войне, или сами в очень стеснённых обстоятельствах из-за военных действий. У самого же у меня сейчас ни гроша нет, я всё потратил на людей из моего отряда. Им нужно оружие, провиант, снаряжение… Поэтому пока я вынужден оставить моих родных на ваше попечение и содержание. Но после войны я обязательно верну вам все деньги, которые вы потратили. И вот тогда уж я точно попробую свести с вами счёты за тот ваш выстрел.       Близость Долохова, как всегда, заставила напрячься нервы Софи. А его слова ещё добавили напряжения. Сердце в груди Софи забилось часто-часто, но она из последних сил удержала спокойное выражение лица и сказала:       – Что же, мстить мне – это ваше право. Не буду вас отговаривать. Но предупреждаю, что я умею защищаться. И могу быть очень опасной. Не меньше чем вы. Впрочем, это вы знаете. А теперь – отойдите с дороги и дайте мне выйти!       Долохов слегка посторонился и отвесил ей издевательски-шутливый полупоклон, одновременно указывая рукой на дверь.       – Пожалуйте, сударыня!       Но когда Софи подошла к двери и взялась за её ручку, он неожиданно окликнул её:       – Софи, а вам совсем не интересно знать, почему я не сдал вас полиции? Ведь я мог отомстить вам уже тогда, отправив вас в тюрьму!       Софи обернулась и спросила:       – И почему же вы это не сделали?       – Вы не знаете? – лицо Долохова стало серьёзным.       – Нет, не знаю.       – Тогда считайте, что мне просто не хотелось поднимать скандал вокруг себя самого, – сухо сказал Долохов. – Если бы я довёл дело до полиции, то вас арестовали, а потом бы судили. А на суде обязательно выяснилось бы из-за чего вы выстрелили в меня. Раскрылась бы история с попыткой похищения вашей кузины, о моей роли в организации похищения. Покойный Курагин, да и я тоже сильно бы пострадали в общественном мнении, если бы все узнали, что мы пытались обмануть вашу кузину фальшивым венчанием. В той истории мы с ним выглядели… весьма неприглядно. Очень многие люди посчитали бы нас последними подлецами. А это мне было ни к чему.       Софи внимательно посмотрела на него. Лицо Долохова снова приняло непроницаемое выражение, но она почувствовала какую-то недоговорённость в его словах.       – Это единственная причина вашего молчания о том, что я сделала? – спросила она.       – Считайте, что так, – небрежно ответил он.       Софи ещё некоторое время смотрела на Долохова, а потом просто молча вышла.       Через два часа после завтрака Долохов вошёл в гостиную, где Софи сидела за фортепиано и репетировала одну из сонат Скарлатти*. Некоторое время он просто стоял у двери и слушал виртуозную игру не замечающей его девушки, а когда она закончила, он сказал:       – Ну что же, Софи, я уезжаю обратно. Приходится мне оставить мою семью на ваше попечение, хотя эта ситуация мне и не нравится.       Софи резко обернулась в его сторону, и, увидев Долохова, встала из-за фортепиано и сказала:       – Я обещаю вам, что буду заботиться о вашей семье, пока вы воюете. Они ни в чём не будут нуждаться. Каковы бы ни были наши отношения, но ваши матушка и сестра тут не при чём. Я с радостью буду помогать им в тяжёлой ситуации, в которую они попали. И вот ещё что, подождите немного…       Она пошла в свою спальню и вытащила там из секретера заготовленную заранее довольно толстую пачку денег. Вернувшись в гостиную, она протянула эти деньги Долохову.       – Возьмите. Здесь пять тысяч. Эти деньги вам пригодятся.       Долохов изумлённо поднял брови.       – Это что, такая ваша своеобразная компенсация за моё ранение? – спросил он насмешливо. Денег он брать не собирался, это было очевидно.       – Нет, – отрицательно покачала головой Софи. – Вы меня неправильно поняли. Это вам на экипировку и снаряжение вашего отряда. Лиза вчера вечером рассказала мне, что вы потратили все свои деньги на организацию партизанского отряда. Но на войне всегда чего-то не хватает, и поэтому вы ищете ещё средства для своих людей. Считайте это моим вкладом в дело освобождения отечества от иноземного нашествия. И не думайте, что вы единственный, кто получит от меня деньги на это великое дело. Я уже много пожертвовала петербургскому госпиталю святой Екатерины, где сейчас лечатся многие наши раненые при Бородино. И буду жертвовать ещё. Вы знаете, деньги у меня есть. Так что берите и не думайте, что я каким-то образом вас подкупаю этими деньгами.       Долохов усмехнулся.       – А вы не боитесь, что данные вами деньги я потрачу на карты, кутежи и прочие непотребства?       – Нет, не боюсь, – спокойно отвечала Софи, прямо глядя на него. – Я никогда не скрывала, что ваш образ жизни с картами, кутежами и прочим не приводит меня в восторг. Но банальным вором, который способен украсть деньги, данные на дело освобождения родины, я вас тоже никогда не считала.       – Ну что ж, спасибо и на этом, – с прежней усмешкой сказал Долохов. – Деньги я возьму, они действительно понадобятся мне для снаряжения отряда. Но я верну вам все ваши деньги после окончания войны. А сейчас даю вам слово чести офицера, что ни гроша не потрачу на сторону или на свои личные нужды.       – Не сомневаюсь в этом, – слегка улыбнулась Софи.       Взяв деньги, Долохов пошёл к двери, но внезапно обернулся, пристально глянул на девушку и негромко сказал:       – Софи, а вы всё-таки подумайте хорошенько на досуге, почему я не сдал вас полиции, когда вы стреляли в меня.       Софи растерянно посмотрела на него.       – Вы же вроде всё объяснили. Вам не хотелось судебного разбирательства, чтобы не всплыла неприглядная история с попыткой похищения Наташи.       – И вы поверили моему легкомысленному объяснению? – так же негромко спросил Долохов. – А что, если это была лишь отговорка? А на самом деле мне просто была невыносима мысль увидеть вас на скамье подсудимых, а потом в тюрьме, в тюремной робе. Или знать, что вас сослали куда-нибудь на край света, что ваша жизнь разбита и погублена…       Софи молчала, не зная, что сказать. Несколько долгих секунд они просто всматривались друг в друга.       – Всё вы понимаете, Софи, – прежним негромким голосом сказал Долохов. – Понимаете, почему я вас не сдал полиции и не довёл дело до суда. Вот только вы не желаете понимать и принимать это.       Опять повисло молчание. Опять они молча смотрели друг на друга.       – Ну что ж, Софи, – словно очнувшись, произнёс Долохов, и опять лёгкая усмешка появилась на его лице. – Скажите мне что-нибудь на прощание.       Софи вдруг почувствовала, что у неё сжалось сердце и перехватило в горле при взгляде на Долохова.       «Ведь он уходит на войну, – с внезапной тоской подумала она. – Он может не вернуться…»       – Возвращайтесь, – кое-как справившись с волнением, сказала она. – Просто возвращайтесь живым. И по возможности здоровым.       – Постараюсь, – просто ответил Долохов. И сделал движение, как будто хотел выйти. Но задержался на мгновение и сказал, пристально глядя в лицо Софи:       – Кстати, я знаю, что значит ««Les femmes comme moi ne sont pas pour les hommes comme vous». И знал уже тогда, когда вы привели мне эту цитату. Это Селимена говорит Альцесту в пьесе Мольера «Мизантроп»: «Такие женщины, как я, не для таких мужчин, как вы». Так что не такой уж я неуч, как вы представляете себе, Софи.       И после этих слов он шагнул за порог.