Дуэль сердец

      Через два дня после приезда в Москву Софи давала первый публичный концерт в зале Благородного собрания. Наташа со старым графом тоже поехали. Самый большой зал, который использовался и для концертов, и для балов, был забит публикой. Светской публике Москвы, даже не интересующейся музыкой, было очень любопытно взглянуть на бывшую воспитанницу семьи Ростовых, которая была и до отъезда довольно известна всем знакомцам графа Ильи Андреевича (а это была почти вся знать Москвы). А теперь она вернулась как европейская музыкальная знаменитость, да ещё со званием придворной пианистки Их Величеств Императриц.       Наташа с отцом заняли первые места, специально отведённые им по распоряжению Софи и приготовились слушать. Через некоторое время на небольшой помост в центре зала, где было установлено фортепиано, вышла Софи вся в белом: белое шёлковое платье, белые перчатки, белые туфли. В ушах и на шее сверкали бриллианты. Гладко зачесанные назад и собранные на затылке в простую прическу волосы подчеркивали прелесть и утончённость черт лица. Она вежливо поклонилась публике, в ответ раздались приветственные аплодисменты. Когда они стихли, Софи как-то замедленно, палец за пальцем, стянула длинные перчатки и положила их на край фортепиано. Словно выполняла какой-то волшебный ритуал. Наконец она села за инструмент, сложила ладони перед собой, как будто в молитве, а потом глубоко вздохнула и взяла первый аккорд.       Музыка полилась, затопляя весь зал и словно переливаясь через край. Продуманная, прочувствованная, с каким-то воздушным, даже можно сказать – кружевным изяществом извлечения звука и обработки мелодии. Она завораживала, как тихое колебание волн, как воздушные полувздохи, как пляска языков пламени в камине… Каждую минуту новые звуки чудесно разливались в мелодии, каждый раз они были поразительно разнообразны и, между тем, под этими новыми украшениями не исчезала первобытная прелесть звука и восхитительность переходов… Сама Софи была предельно сосредоточена и отрешена от внешнего мира. С мурашками, пробежавшими по телу, Наташа подумала, что сейчас Софи чем-то напоминает сказочную фею, повелительницу звуков. Как и прежде, нотами Софи не пользовалась, играла всё наизусть, и её игра была подобна волшебству. Она словно создавала музыку из воздуха, играя на своём фортепиано с такой лёгкостью и изяществом, что казалось, будто она сама являлась источником этой музыки. Её пальцы порхали по клавишам словно птицы, а музыка лилась из-под её рук, наполняя зал своей красотой и глубиной. Она играла так, будто каждая нота была частью её души, и она передавала её слушателям через свои руки и сердце. Зрители слушали её, словно заворожённые, а когда она закончила – зал взорвался громом аплодисментов.       Успех Софи был абсолютным и потрясающим. Два часа её выступления пролетели как одно мгновение, а когда концерт закончился, весь помост, на котором стояло фортепиано, был завален цветами. Особый успех выпал на заключительную часть концерта, когда Софи предложила зрителям давать ей музыкальные темы, чтоб она сыграла их в своей обработке. Ей передали из зала несколько листов с нотами, она выбрала несколько тем и виртуозно сыграла их в своей оригинальной аранжировке.       Когда Ростовы возвращались домой поздно ночью после концерта в карете, заваленной цветами, Наташа восторженно воскликнула:       – Соня, ты играла божественно! Мне хотелось и смеяться, и плакать одновременно! Я всегда знала, что ты талантлива, даже до твоего отъезда, но сейчас твоё мастерство выше всяких похвал!       Софи устало улыбнулась. Любой долгий концерт отнимал у неё много нервной энергии, и она всегда после многочасовых выступлений чувствовала себя изнурённой.       – Спасибо, Наташа! Я рада, что тебе понравилось. За границей я брала уроки мастерства у лучших пианистов, и надеюсь, эти уроки пошли мне впрок.       – Соня, а почему ты всегда выступаешь в белом? – полюбопытствовала Наташа. – Я читала, что ты все твои концертные платья белого цвета.       Софи покачала головой.       – Я не всегда играю в белом. На частные концерты в разных домах я одеваю платья разных цветов. Но на публичных концертах, где много зрителей, действительно одеваю только белое. А почему – сама не знаю. Считай, что это моя причуда. Скорее всего потому, что для первых концертов ещё в Париже я заказала себе белое платье, потому что белый цвет мне идёт. Так и повелось с той поры.       Наташа закусила губу и спросила ещё:       – Соня, там после выступления к тебе подходили наши старые знакомые – похвалить и поприветствовать. Они называли тебя, как и я – Соня. Но ты всех поправляла и говорила, что теперь твоё имя – Софи, и ты просишь называть тебя так. Почему тебе разонравилось имя «Соня»? И ещё – мне тоже называть тебя по-новому?       Софи улыбнулась и ответила:       – Ты можешь называть меня как хочешь. Но всё дело в том, что мне никогда не нравилось имя Соня. Что-то в нём есть сонное. И, кстати, впервые меня так назвали в вашем доме, когда привезли после смерти родителей. Сделала это твоя матушка. Дело в том, что ей хотелось сделать из меня тихую, послушную и скромную воспитанницу. Такой очень подходило имя Соня. Надо сказать, частично ей это удалось, хотя полностью переломить мой изначальный характер она всё же не смогла. Я просто притворялась тихой, послушной и скромной, чтобы не раздражать твою матушку и не нарываться на наказание. Но после моего отъезда из вашего дома я решила изо всех сил постараться и вернуться к себе прежней. И к своему прежнему имени. Мои родители называли меня Софи. Или Софией. Эти два имени мне нравятся гораздо больше. Мне кажется, они как-то лучше выражают мой изначальный характер.       Наташа внимательно посмотрела на неё и сказала:       – Тогда я тоже буду называть тебя Софи. Ты права – в тебе мало что осталось из того, что когда-то было тихой и скромной Соней. Но такой ты мне нравишься гораздо больше, – с улыбкой завершила Наташа.       Софи рассмеялась и сказала:       – Я сама себе такой нравлюсь гораздо больше! И если ты будешь называть меня Софи, я буду очень рада.       Следующий день у Софи был свободен от выступлений, и они целый день провели с Наташей, разговаривая на разные темы. Софи говорила о своей жизни в Петербурге, о выступлениях в этом городе и при дворе, делилась планами на будущее, рассказывала какие ещё страны она хотела посетить, где гастролировать по самой России. Во время этих разговоров Наташа внезапно задала Софи вопрос:       – Соня… ой, то есть, Софи, а какие твои планы насчёт замужества? Ты собираешься выходить замуж? У тебя среди поклонников есть кто-то, за кого бы ты хотела выйти замуж?       Софи внимательно посмотрела на Наташу и тихо ответила:       – У меня есть и были поклонники и здесь, и в Европе, которые делали мне предложение выйти замуж. Но я решила, что замуж не пойду и всем отказала.       – Почему? – изумлённо воскликнула Наташа. Сама она высшим женским счастьем всегда почитала удачное замужество с любимым человеком, и слова Софи её ошеломили.       – Да потому что все, кто делал мне предложение о замужестве, выдвигали одно-единственное, но непреложное условие: я должна бросить карьеру, прекратить публичные выступления и перестать зарабатывать деньги на сцене, – ответила с невесёлой улыбкой Софи. – Все хотели, чтобы я стала просто женой и матерью семейства, а что касается музыки, то она должна остаться мне лишь для того, чтобы развлекать игрой гостей и знакомых дома. Собственно, в нашем кругу именно для этого и учат барышень игре на разных инструментах или вот пению, как тебя. Чтобы потом быть украшением светской гостиной и развлекать гостей. И меня для этого учили. Но я так больше не хочу. Я хочу заниматься музыкой профессионально и своей игрой зарабатывать себе на жизнь. Быть полностью самостоятельной. Поэтому я всем и отказывала. Кроме того, никто из моих кавалеров мне не нравился настолько, чтобы захотеть кого-то из них в мужья, а я ещё в юности решила, что без любви замуж не пойду. Теперь эта уверенность во мне укрепилась ещё больше. Вот так я и пришла к выводу, что замужество не для меня, – с прежней невесёлой улыбкой завершила Софи.       – Но как же так, всю жизнь без мужа, без детей, – растерянно сказала Наташа. – Ты же всегда хотела детей, я помню, как мы смеялись и спорили с тобой, кто лучше – дочери или сыновья.       Софи пожала плечами.       – Эту проблему с детьми можно как-то решить. Нет, нет, ты не думай, что я хочу родить ребёнка без брака, как это делают некоторые женщины. Для меня это неприемлемо. Я никогда не обреку своё дитя на участь незаконнорожденного. Ты же знаешь, как жестоко общество к таким детям. Я решила, что буду любящей тетушкой для твоих детей. – И тут ее невесёлая улыбка преобразилась на весёлую, на щеках заиграли ямочки. – Вот ты выйдешь замуж за князя Андрея, у вас будут дети, а я буду время от времени к ним приезжать. Буду для них эксцентричной богатой тётушкой, которая будет осыпать подарками любимых племянников или племянниц и потчевать их рассказами о дальних странствиях. Ты ведь позволишь навещать своих детей?       – Конечно, позволю, – рассмеялась Наташа. – Но всё же… неужели тебе не хочется иметь своих детей?       – Ты знаешь, я решила, что возможно в будущем возьму на воспитание ребёнка, – задумчиво сказала Софи. – Я по просьбе государыни Марии Фёдоровны несколько раз посещала Екатерининский институт и Александровское училище, которые находятся под её покровительством. Давала там бесплатные уроки игры на фортепиано для одарённых девочек. В этих заведениях достаточно девочек-круглых сирот, вот как я. И я решила, что когда-нибудь возьму из этих учениц себе в воспитанницы или одну, или даже две девочки. Выращу их, как своих дочерей. Но это ещё не скоро будет. Вот стукнет мне лет тридцать пять-сорок, тогда и выполню это своё намерение.       – А почему ты не хочешь взять на воспитание мальчиков? – полюбопытствовала Наташа.       – Просто потому что мальчикам и вообще мужчинам легче пробиться в этой жизни, – пояснила Софи. – Перед ними любая дорога и любая карьера открыта, были бы старание и способности. А вот девочкам всегда приходится труднее. Нас готовят только для замужества и прямо запрещают нам как государственную, так и частную службу. Поэтому я решила облегчить жизнь хотя бы нескольким девочкам, а мальчики пусть пробивают себе дорогу сами. Оставлю все свои деньги моим приёмным дочкам.       Наташа осторожно спросила:       – Софи, извини, что я спрашиваю… но ведь у тебя и сейчас достаточно денег? Я слышала, что твой учитель что-то оставил тебе.       Софи вздохнула и сказала:       – Твоё любопытство простительно. Маэстро Савиано действительно завещал мне крупную сумму денег. Он ведь был очень богат. Но я никак не ожидала, что всё своё состояние он разделит пополам: половину оставит жене синьоре Лауре, а половину мне. Когда в Лейпциге, где он умер, прочитали его завещание, я чуть в обморок не упала. Он оставил мне на наши деньги больше ста тысяч, представляешь? А оставшиеся сто тысяч завещал своей жене. Я сначала хотела отказаться, но синьора Лаура сказала, что это было их совместным решением. Маэстро ещё за год до смерти переделал своё завещание и половину денег записал на меня, а синьора Лаура поддержала его в этом. Так что видишь – у меня действительно достаточно денег помимо заработков. Я их перевела в Россию и сейчас они лежат в Петербургской Сохранной казне.       – Так ты у нас богачка, можно сказать? – с восторгом воскликнула Наташа.       – Можно сказать и так, – улыбнулась Софи. – Хотя я скорее назвала бы себя не богатой, но вполне состоятельной. Так что, видишь, в муже я особо не нуждаюсь. Тем более что ты знаешь законы: после свадьбы власть мужа над женой абсолютна. Он может делать с ней всё, что ему угодно, кроме разве что убийства, и никакой защиты она не получит при любом, даже при самом скверном поведении мужа. А уж запретить жене профессионально заниматься музыкой муж может запросто. Поэтому я и решила не выходить замуж. Больше всего на свете боюсь повторить судьбу Наннерль Моцарт.       – Это сестра Моцарта, композитора? – спросила Наташа.       – Да, – кивнула Софи. – Настоящее её имя Мария-Анна, но в семье её прозвали Наннерль. Она не была гениальным композитором, как ее брат, но исполнительницей она была гениальной и виртуозной. Сложнейшие сонаты и концерты на клавесине исполняла наизусть. Как и брат, могла воспроизводить любую, даже самую сложную музыку, которую услышала лишь мимолетно. Вместе с братом концертировала по всей Европе, и имела огромный успех. Но только до восемнадцати лет. А когда ей исполнилось восемнадцать, её отец и всё общество решили, что взрослой девице на выданье неприлично быть профессиональным музыкантом и зарабатывать себе на жизнь. Её заперли дома и заставили ловить женихов. В конце концов выдали замуж за какого-то старого вдовца с кучей детей от двух предыдущих браков. Так и пропал её талант. Её брат двинулся вперёд, и стал европейской знаменитостью, а она закисла в провинции. Ни за что не хочу закончить жизнь, как она! – энергично под конец произнесла Софи.       На следующий день Софи давала частный концерт в доме Карагиных. Мать и дочь Карагины приветствовали Софи после её дебютного концерта в Благородном собрании и сразу же пригласили её выступить в доме Карагиных на музыкальном вечере через два дня. Софи согласилась, спокойно назвала свою обычную цену и, внутренне забавляясь, следила за некоторым недоумением на лицах маменьки и дочки. Они привыкли, что в прежние годы, когда Софи была всего лишь бесприданной воспитанницей Ростовых, она всегда играла на их музыкальных вечерах как любитель-музыкант, то есть бесплатно. Но теперь Софи твёрдо давала понять, что за её выступления надо платить. Матушка Жюли торопливо согласилась на предложенную цену, тем более, что заплатить сто рублей для этой исключительно богатой семьи не было проблемой.       Вечером Софи с Наташей и старым графом поехали к Карагиным. Наташа всю дорогу рассказывала о тех переменах, которые произошли в этой семье за годы отсутствия Софи.       – Знаешь, оба брата Жюли погибли на войне, и состояние Карагиных теперь полностью перешло к ней. Она стала самой богатой невестой Москвы, вот только с женихами ей по-прежнему не везёт. Ей уже двадцать семь лет, но она никак не исполнит своего страстного желания выйти замуж. Пару месяцев назад в Москву в отпуск приехал Борис Друбецкой и не на шутку принялся ухаживать за Жюли, но почему-то медлил сделать предложение. Скорее всего его отпугивала некрасивая наружность постаревшей Жюли. Пока он медлил, Жюли по слухам свела знакомство с Анатолем Курагиным, который тоже приехал в Москву. Я как-то видела этого человека один раз на балу, он очень красив, но я совсем не знаю его. У него репутация не из лучших. Прямо говоря, скверная. Однако, судя по московским сплетням, Курагин произвел большое впечатление на Жюли, она перестала обращать внимание на Бориса и переключилась на Курагина. Тогда Борис в досаде уехал из Москвы, потому что отпуск его закончился. Жюли, видимо, надеялась, что ей сделает предложение Анатоль Курагин, но вот прошёл уже месяц с отъезда Бориса, а ни о какой помолвке с Курагиным и речи нет. Более того, опять-таки по слухам, Курагин тоже перестал ездить в дом Жюли. Вот так она, погнавшись сразу за двумя женихами, осталась ни с чем, – с улыбкой закончила Наташа.       – Жюли богатая невеста, думаю, она всё-таки когда-нибудь да выйдет замуж, тем более, что это её заветное желание, – с ответной улыбкой сказала Софи. – А как Николай? Ты писала мне из Отрадного, что твоя матушка лелеет планы женить Николая на Жюли. Эти планы по-прежнему в силе?       Наташа сделала неопределённый жест.       – Николай был этой осенью у нас в отпуске, но всё время прожил в Отрадном. Мама пыталась заставить его поехать в Москву и ухаживать за Жюли, но он наотрез отказался. Она ему совсем не нравится. Так что мама практически отчаялась исполнить свою давнюю заветную мечту – уговорить Николая жениться на Жюли.       «Когда-нибудь, да уговорит. Не на той, так на другой, лишь бы была богатой невестой», – с изрядной долей цинизма подумала про себя Софи, но озвучивать свою мысль не стала. Матримониальные затеи старой графини и её планы насчёт женитьбы Николая давно перестали её волновать.       Музыкальный вечер у Жюли прошёл неплохо. Софи сыграла несколько пьес на фортепиано, а потом после неё выступили желающие из числа любителей. Сначала сыграла на арфе какую-то пьесу сама Жюли, и сыграла весьма посредственно. Потом ещё какая-то барышня терзала уши зрителей своим безголосым пением. И, наконец, спела пару романсов Наташа. Пела она под аккомпанемент Софи, и пела, как всегда, прекрасно. Голос её за последние годы стал богаче и выразительнее. Искренние аплодисменты присутствующие на вечере зрители подарили только ей и Софии.       На вечере у Жюли была ещё одна заметная гостья – блестящая красавица графиня Элен Безухова. Она держала свой салон в Москве и также собирала артистических знаменитостей на свои вечера. Под конец вечера у Карагиных она подошла к Софи и очень любезно пригласила её выступить через три дня на большом вечере, который она будет устраивать в своём доме. Софи согласилась. Причин отказывать у неё не было, к тому же ей хотелось повидать мужа Элен, Пьера Безухова, к которому она вместе с Наташей давно питала самые добрые чувства.       А ещё через день Марья Дмитриевна достала билеты на балетный спектакль, где должен был танцевать знаменитый французский танцовщик Дюпор. На спектакль поехали старый граф, кузен старой графини Шиншин и Наташа с Софи, у которой опять был свободный от концертов вечер. Они все вместе заняли отдельную ложу.       Когда они вошли в ложу, взгляды почти всех присутствующих в театре обратились к ним. И Софи, и Наташа были особо хороши и красивы в этот вечер. К тому же всеобщее любопытство вызывала как Софи, ставшая знаменитостью в музыкальном мире Европы и придворной пианисткой, так и Наташа, про которую шептались, как про невесту одного из самых завидных женихов России. Слухи о помолвке были широко распространены, несмотря на то, что официальной помолвки с князем Андреем Болконским не было (на этом настоял отец князя Андрея – отложить официальное объявление на год).       Обе девушки с любопытством оглядывали знакомые и незнакомые лица в театре, пока играли увертюру. И внезапно их взгляды устремились на группу мужчин в партере, рядом с рампой. Эта группа обращала на себя внимание всего зала. И первенствовал в ней человек, которого Софи меньше всего хотела бы видеть – Долохов. Тот самый бретёр, буян и картёжник Долохов, который шесть лет назад был отчаянно влюблён в Софи и сделал ей предложение. Она отказала ему, объяснив свой отказ любовью к Николаю. Но про себя Софи и тогда знала: даже если бы не было этой влюблённости в кузена, она всё равно ответила бы отказом на предложение Долохова. Он слишком пугал её своими откровенными взглядами, под которыми краснела не только она, но и Наташа, и даже старая графиня. Да и его репутация тоже отталкивала Софи: меньше всего ей хотелось стать женой такого беспокойного человека, вокруг которого постоянно витала атмосфера скандала.       Сейчас он стоял в окружении самой блестящей московской молодежи, которая очевидно заискивала перед ним, и был одет в какой-то странный наряд, похожий на восточный. Старый граф с улыбкой подтолкнул Софи и спросил, помнит ли она бывшего ухажёра. Софи ничего не ответила, только пожала плечами и с досадой подумала про себя: «Век бы его не видеть». Она старательно отводила глаза в сторону от Долохова и окружавших его молодых людей, делала вид, что не замечает этой группы и старалась вслушиваться в музыку увертюры.       Тем временем Шиншин и старый граф разговаривали между собой о Долохове. Софи невольно слышала их разговор. Шиншин рассказывал графу, что Долохов на несколько лет исчез из Москвы, где был и что делал – никому толком не было известно. Ходили слухи, что он жил где-то в Персии, служил там у какого-то вельможи, убил какого-то родственника персидского шаха и даже имел свой гарем. Вернувшись в Москву пару месяцев назад, он везде ходил в персидской одежде, и благодаря своему экзотическому облику и слухам о нём стал кем-то вроде знаменитости в высшем обществе Москвы. Он снова свёл знакомство со старым приятелем Анатолем Курагиным и вместе они кружили головы великосветским московским барыням. А также были предметом зависти для всей светской молодежи.       Софи мысленно усмехнулась. Теперь она понимала для чего Долохову потребовался его странный костюм. Он желал выделиться из толпы и быть замеченным. Став артисткой, она быстро поняла значение внешнего облика для привлечения внимания. Она и сама своим исключительным пристрастием к белому цвету концертных туалетов заставляла говорить о себе, строить догадки – чем вызвано такое предпочтение одного-единственного цвета. Софи знала, что приём этот довольно дешёвый и не имеет никакого отношения к её искусству и мастерству, но она не гнушалась никакими способами привлечения внимания к своим выступлениям. Она давно решила, что будет использовать всё, что хоть как-то пойдет во благо её успеха.       И сейчас, невольно взглядывая на Долохова в персидском одеянии, она не могла не признать, что он выглядит весьма эффектно и цели своей добивается – его замечают и отличают от общей толпы.       Когда занавес поднялся и балет начался, в соседнюю ложу вошла Элен Безухова. Она заговорила со старым графом, который приветствовал её из своей ложи, и выразила желание познакомиться поближе с Наташей, на которую почему-то практически не обратила внимания на вечере у Карагиных. Наташа, очевидно, была польщена вниманием блестящей светской львицы. Софи тоже приветствовала великолепную графиню, и та напомнила ей, что послезавтра Софи должна выступить у Безуховой на большом вечере в её доме. Софи кивнула – она помнила приглашение.       Первое действие балета уже давно шло, когда в зале появился очень красивый молодой господин в мундире адъютанта. «Это Курагин Анатоль, брат графини Безуховой», вполголоса произнёс Шиншин, который знал всех и вся. Курагин подошёл к ложе сестры и о чём-то говорил с ней, время от времени поглядывая на ложу Ростовых. Софи несколько мгновений оглядывала Курагина, стараясь, чтобы её взгляды не были слишком заметными. Красота этого человека была несомненна, но Софи он не понравился. В нём было что-то настолько самодовольно-самолюбивое, что это даже производило впечатление некоторой глуповатости. «Павлин», насмешливо подумала про себя Софи. Курагин действительно чем-то напоминал эту очень красивую, но глупую и бездарно-безголосую птицу.       После разговора с сестрой Курагин пошёл в первый ряд партера и сел рядом с Долоховым, небрежно подтолкнув того локтем. Неудивительно, они же давние приятели, вспомнила Софи, одного поля ягода, разве что у Долохова взгляд намного умнее. И чего этот Долохов лезет ей в голову, с внезапным раздражением подумала она. Посмотрела на него пару раз – и хватит. Приняв это решение, она сосредоточилась на балете, тем более что танцующий Дюпор был действительно великолепен в своей технике.       В перерыве Наташа с разрешения отца и по просьбе Элен перешла в её ложу. «Чтобы познакомиться поближе», как выразилась Элен. Софи вскоре заметила, что в ложу сестры переместился и Анатоль Курагин, но не придала этому обстоятельству особого значения. Она наконец-то смогла сосредоточиться на самом представлении и искренне наслаждалась искусством Дюпора и окружающих его танцовщиц. Наконец, представление закончилось, и они отправились домой. Наташу проводил до кареты Ростовых и подсадил в неё всё тот же Курагин. Это была обычная любезность, которой часто одаривали красавицу Наташу многие светские кавалеры, так что никто на этот жест Курагина не обратил особого внимания. Софи тоже. По дороге Софи начала было расспрашивать Наташу об её впечатлениях по поводу балета и Дюпора, но Наташа отвечала рассеянно и как-то невпопад. Видимо, устала, подумала Софи, и тоже почувствовала себя уставшей.       В воскресенье все встали рано и отправились в церковь. Марья Дмитриевна повезла Ростовых в церковь своего прихода, а синьора Лаура, которая уже оправилась после дороги и чувствовала себя лучше, с горничной в качестве сопровождения поехала на мессу в католический храм на Немецкой улице. После возвращения Наташа занялась примеркой своего приданого – к ней ради этого приехали модистки от мадам Шальме. А Софи села в гостиной за фортепиано и стала репетировать один из ноктюрнов Филда. Внезапно вошла взволнованная Наташа, которая сказала Софи, что только что в дом Марьи Дмитриевны с визитом приезжала Элен Безухова. Она пригласила и Наташу с отцом на большой вечер в свой дом, где в самом начале должна была выступить Софи. Софи обрадовалась, что она сможет поехать в дом Безуховых с Наташей и старым графом – ей не хотелось лишний раз беспокоить синьору Лауру, которая очевидно неважно себя чувствовала, хотя и твердила, что всё у неё хорошо.       Но обстановка в доме Безуховых, в отличие от дома Карагиных, Софи не понравилась. Она видела, что старый граф тоже был не слишком доволен. Народу было много, но все приглашенные так или иначе отличались какой-то общей чертой: излишней развязностью и вольностью поведения. Главная надежда Софи повидать Пьера Безухова тоже не сбылась: Элен объяснила Ростовым, что её муж уехал куда-то в Тверь. Софи сыграла несколько пьес, получила свою долю аплодисментов и уже надеялась уехать вместе с Наташей и дядей: он перед выступлением Софи шепнул ей, что хочет увезти обеих девушек домой сразу после того, как Софи закончит концерт. Но этим планам помешала Наташа, которая вообще вела себя последние дни как-то неестественно напряжённо и странно. Она упросила отца остаться на танцы, которые Элен Безухова организовала в большом зале, и тот неохотно согласился. Пришлось, скрепя сердце, оставаться и Софи. Впрочем, вскоре танцы её увлекли: и её, и Наташу беспрерывно приглашали, и обе девушки ни одного танца не пропустили. Софи заметила, что два танца, вальс и экозес, Наташа танцевала с Анатолем Курагиным. Наконец, наступило время ужина, Наташа вновь попросила остаться, но на сей раз граф при полной поддержке Софи проявил твёрдость и увёз их обоих домой. В дороге Софи мрачно подумала, что больше никогда не примет приглашение ни на какой вечер в доме Безуховых, разве что там будет присутствовать Пьер. У Элен, видимо, был талант создавать какую-то фривольную атмосферу без него, и Софи это очень не понравилось.       А на следующий день вечером Софи отправилась давать частный концерт в богатый дом знаменитого мецената и покровителя искусства князя Юрия Владимировича Долгорукова. Сеньору Лауру она решила не беспокоить и ехать одна, тем более, что князь прислал за ней свою карету к дому Марьи Дмитриевны. Князь был вельможей ещё екатерининского времени, ему было уже за семьдесят, он вдовел и несколько лет назад похоронил единственного сына и наследника. В доме старого князя была гораздо более степенная обстановка, чем накануне, на вечере Элен. Присутствовали многие знакомые Софи, которые приветствовали её и с которыми она вежливо здоровалась. Были и Карагины – мать с дочерью. Подойдя к фортепиано, усаживаясь за него и оглядывая гостей, перед которыми она должна была выступать, Софи с удовольствием отмечала, что это была гораздо более респектабельная публика, чем вчера у Безуховой. Но тут одна неприятная неожиданность заставила её замереть на несколько секунд.       Среди гостей на вечере она заметила Долохова.       Он сидел немного сбоку от хозяина рядом с его племянником по покойной жене Макариным. О Макарине Софи только слышала, что тот надеется что-то получить из наследства богатого бездетного дядюшки, хотя у князя есть более близкие по родству наследники. И потому Макарин с нетерпением ожидает время, когда дядя скончается и, возможно, соизволит ему что-то оставить. Сам по себе Макарин был слабым и ничтожным человеком, но при этом заядлым картёжником, который уже почти проиграл оставшееся ему от умерших родителей небольшое состояние. Очевидно, он входил в сообщество игроков в Москве, которое возглавлял Долохов, подумала Софи. И хотя новая встреча с Долоховым была ей неприятна, но она успокаивала себя тем, что он не обратил на неё ни малейшего внимания в театре, не обратит и сейчас. Всё, что он чувствовал к ней, давным-давно в прошлом, была уверена она. И потому спокойно начала своё выступление.       Как обычно на частных концертах Софи сыграла для зрителей несколько небольших пьес. По опыту она знала, что затягивать выступление перед гостями таких вечеров не стоит – на них редко появлялись настоящие ценители музыки, которые готовы были слушать её часами. Поэтому всё её выступления на таких концертах продолжались не более тридцати-сорока минут. Софи уже знала, что это тот предел, который могут выдержать люди, к музыке безразличные. Под самый конец она сыграла одну из самых любимых сонат Моцарта номер шестнадцать * и «Пассакалию» Генделя.       Когда Софи закончила играть и получила свою долю аплодисментов и комплиментов, князь пригласил всех присутствующих в танцевальный зал. Там уже был подготовлен квартет музыкантов, который начал играть танцевальные мелодии. Софи не собиралась танцевать и уже хотела распрощаться с хозяином, но старый князь так мило и галантно уговаривал её остаться, что она вместе со всеми гостями прошла в зал, и тут на неё со всех сторон посыпались приглашения на танцы. Попытки отговориться «я не танцую» не подействовали, кавалеры подлетали один за другим, и в конце концов Софи сдалась. Она протанцевала три танца, почувствовала, что волосы её растрепались от быстрых движений, и захотела выйти в дамскую комнату, чтоб поправить причёску и платье.       И тут при выходе из танцевального зала внезапно дорогу ей преградил Долохов.       – Софи, могу я пригласить вас на танец в память о прошлом знакомстве? – спросил он. Его красивые голубые глаза так же бесцеремонно, как и в прошлом, озирали её лицо и фигуру тем самым откровенным взором, который шесть лет назад так пугал и раздражал Софи. Теперь испуга у неё не было, но раздражение было ещё сильнее. Только в отличие от прошлых времен, Софи чувствовала себя достаточно сильной и закалившейся в жизненных испытаниях последних лет, чтобы уже не смущаться и не краснеть перед этим мужчиной. Она внимательно глянула на него, впервые увидев близко его лицо за много лет.       Долохов мало изменился. По-прежнему красив, по-прежнему его светлые глаза беззастенчиво и дерзко оглядывают её. Этот взгляд снова словно увел девушку в прошлое. Тогда ей казалось, что Долохов этим взглядом раздевает её и овладевает её телом, даже не прикоснувшись к ней и пальцем. Помимо своего желания Софи несколько секунд оставалась беспомощной пленницей его дерзких глаз. Лишь мощным усилием воли она удержала румянец, который уже был готов вспыхнуть на её щеках. Как будто она под его взглядом снова превратилась из уверенной в себе женщины в застенчивую, краснеющую и опускающую перед ним глаза девочку…