Дуэль сердец

      «Если вы не выберетесь из этой семьи, то вы навсегда загубите свою жизнь».       Эти слова маэстро Савиано безостановочно звучали в ушах Сони в ночь, последующую после его необычного предложения. И самое главное – она понимала, что он прав. Понимала, что её уже никогда не признают своей в семье Ростовых и не дадут согласия на брак с Николаем. Да и она сама уже сомневалась, что хочет этого брака. Нерешительность Николая, его быстрая капитуляция перед требованиями семьи и матери ясно показали ей, что упрямо бороться за свою любовь так, как готова была бороться сама Соня, Николай никогда не будет. Да и есть ли у него любовь к ней? Когда любишь, хочешь каждую минуту быть рядом с любимым человеком, а Николай всегда легко уезжал от неё и жил своей жизнью, вряд ли особо тоскуя или вспоминая о ней.       И что ей тогда остается? Попытаться словить другого жениха, выйти замуж и стать хозяйкой своего дома, освободившись таким образом от власти Ростовых? При мысли об этом Соню охватывало отвращение. Любой другой, лишь бы был муж – этого она совершенно не хотела. Если она когда-нибудь и выйдет замуж, то только по любви, а не потому что «так полагается» каждой женщине. Первейшую необходимость замужества для женщины ей внушали с детства в семье Ростовых, но теперь она сомневалась в правильности этих внушений.       При таких складывающихся обстоятельствах её будущее в семье Ростовых виделось Соне совершенно безрадостным. Пройдут годы, она постареет, и всё, что останется ей – это жить в семье либо женившегося на богатой невесте Николая, либо в семье вышедшей замуж Наташи. Скорее всего, Наташе тоже подберут богатого жениха. Или она сама найдет его себе, но вряд ли он будет из бедняков. Что касается Сони, то она станет чудаковатой и для всех чужой «тетушкой Соней», а по сути – приживалкой, которая просто коптит небо, сама не зная зачем. Ну, разве что её используют для ухода за престарелыми родственниками или для присмотра за детьми.       От подобных представлений о своём будущем Соне хотелось тут же лечь и умереть. Раньше она гнала подобные мысли от себя, потому что они были слишком страшны, но сегодня ночью дала себе волю и во всех подробностях начала представлять себе свою будущую жизнь приживалки, которая неизбежна, если она останется с Ростовыми. Прежде она не видела никакого выхода из этой ситуации, но появился маэстро Савиано и, как добрый волшебник, дал ей надежду. Дал ей мечту, настолько ослепительную, что Соня не могла не зажмуриться и не испугаться, когда он впервые озвучил своё предложение. Но испугалась она только вначале.       А теперь ей хотелось принять его предложение. Просто безумно хотелось.       Соня давно уже не чувствовала себя своей не только в семье Ростовых, но и во всём высшем обществе Москвы, в котором она по воле судьбы вращалась. Из развлечений этого общества ей нравились лишь посещения театра. Ещё нравились посещения оперы, когда там ставились оперные или балетные спектакли. Нравились концерты, музыкальные вечера. Что касается остальных светских удовольствий, то все эти вечеринки, чаепития, приёмы, балы с каждым разом радовали всё меньше и меньше, становились всё скучнее и скучнее. Разговоры подруг казались глупыми. Ведь изо дня в день одно и то же – наряды, моды, прически, новый танец, привезённый из Франции, новый фасон платья, отделки, рукавчиков, длины подола, новый парикмахер, который умеет удивительно искусно завивать волосы горячими щипцами, не иссушая их при этом… А ещё сплетни, сплетни, сплетни, бесконечные сплетни: сплетни московские, сплетни петербургские, сплетни заграничные – на любой вкус! Как ей всё это наскучило, как надоело!       Теперь у неё появилась возможность уйти из этой жизни, где она с каждым днём чувствовала себя всё более чужой. Заняться тем, что она любила больше всего в жизни – музыкой, игрой на фортепиано. И не просто заняться, но и зарабатывать себе этим на жизнь, освободившись таким образом от своей зависимости от семьи Ростовых. Но… сможет ли она? Хватит ли сил и способностей? Соня чувствовала: хватит, только надо набраться смелости. Не трусить, не прятать голову пугливо за отговорки типа «ни одна женщина такого ещё не делала». В конце концов недаром она, прочитав однажды сочинение Мэри Уолстонкрафт «О правах женщины», ещё тогда начала мечтать о возможности самостоятельной жизни. Только не знала, каким образом добиться самостоятельности, какой путь для этого выбрать. Ведь всё, для чего её готовили, для чего воспитывали её саму и её подруг – это была одна цель: девушка должна выйти замуж, иметь мужа и детей. Других возможностей женщинам её сословия, да и женщинам вообще даже не предлагали. Но вот теперь ей дали шанс идти по дороге самостоятельной жизни, и она не должна упускать его. Ведь она действительно прекрасно играет на фортепиано, все знатоки, которые слышали её, всегда хвалили. А уж похвала такого мастера как маэстро Савиано вообще дорогого стоит. Соня вспомнила, как он, прикрыв глаза в восторженном изумлении, слушал её игру во время одного из уроков, и вполголоса произносил: «Geniale... geniale...» Если он прав и её способности действительно велики, то она сможет добиться очень многого.       Проведя бессонную ночь за такими размышлениями, к утру Соня решила: она примет предложение маэстро. Нужно только поговорить с дядей, графом Ильёй Андреевичем, и упросить его отпустить её.       На следующее утро, словно боясь потерять решимость, она заговорила об этом со своим дядей. Но, как и ожидала, нарвалась на категорический отказ. Старый граф был потрясён и возмущён: путь, который выбирала для себя племянница, казался скандальным ему и всему высшему свету.       – Ты только подумай, что будут говорить о тебе, да и о нашей семье, если я соглашусь на твоё безумное предложение? – отчаянно восклицал граф. – Ведь это будет скандал, про тебя будут говорить, что ты сбежала из дома! А нас, пожалуй, обвинят в том, что мы выгнали тебя. Нет, категорически нет, даже не проси! Что ты надумала? Поехать неизвестно куда и… впрочем, это неважно. Я говорю тебе «нет»!       Соня отчаянно спросила:       – Дядюшка, что вы хотели сказать, когда не закончили фразу: «поехать неизвестно куда и…»? Вы хотели сказать «и неизвестно с кем»? Но маэстро Савиано не «неизвестно кто». Он европейская знаменитость, пианист-музыкант с европейским именем и известностью, его знают по всей Европе и у нас в России. В Петербурге он даже пару раз выступал перед государем императором и его семьёй. И кроме того, я поеду с ним не одна. Его всегда сопровождает его супруга синьора Лаура. По возрасту она мне в матери годится. Все приличия будут соблюдены, а вы можете говорить, что я поехала в качестве её компаньонки. Ведь многие бедные девушки, такие как я, без приданого и возможностей удачно выйти замуж, становятся компаньонками или гувернантками. Никто не видит в этом ничего скандального!       Но старый граф не желал ничего слушать. Не помог даже визит, который через несколько дней совершил в дом Ростовых сам маэстро вместе со своей женой. И он, и синьора Лаура напрасно убеждали графа, что будут относиться к Софии как к родной дочери, а если карьера профессиональной пианистки у неё не сложится по каким-то причинам, то немедленно привезут её обратно в Россию, в семью Ростовых. Граф только вежливо выслушал их, но отказал наотрез. То, что предлагали они, совершенно не вписывалось в систему его убеждений. Он знал, что прежде ничего подобного не случалось, ни одна женщина профессиональным музыкантом не была, не зарабатывала себе этим на жизнь. И потому он не желал отпускать племянницу на такую опасную и чреватую многими неожиданностями дорогу.       Тогда Соня решилась действовать через старую графиню, которая имела немалое влияние на супруга. Соня даже знала, чем можно сломить сопротивление графини и привлечь её на свою сторону. Она написала письмо и однажды утром вошла с этим письмом в комнату графини.       – Графиня, – начала она, – у меня к вам серьёзный разговор и предложение.       Графиня неприязненно и недоумённо подняла брови.       – Теперь я для тебя «графиня»? Прежде ты меня называла матерью и никогда не говорила мне «вы».       Соня вздохнула.       – Не надо нам с вами притворяться. Вам уже давно не нравится, когда я называю вас так, и вы не раз мне это показывали. Ещё со времен последнего отпуска Николая. И вы первая начали с того времени говорить мне «вы» и «моя милая», а не «ты» и просто «Соня», как было прежде. Мы с вами обе знаем, что вы теперь считаете меня досадной помехой в вашей семье. Я предлагаю вам выход. Вот письмо, которое я написала, но пока не подписала. Оно для Николая. В нём я возвращаю ему данное им слово жениться на мне. Более того, я пишу, что сама разлюбила его и никакого брака с ним не желаю. Это письмо я подпишу и отдам вам для отсылки вашему сыну в день моего отъезда из вашей семьи. Только уговорите дядю, чтобы он отпустил меня с маэстро Савиано и его супругой за границу. Если вы этого добьетесь, то я не только отдам вам письмо с моей подписью, но даю вам торжественную клятву: даже если сам Николай будет искать меня, чтобы жениться на мне немедленно, я отвечу ему категорическим отказом. Даю вам в этом моё честное слово. Вы знаете меня и знаете, что я никогда вам не лгала. Не лгу и сейчас.       Графиня внимательно и даже с изумлением смотрела на стоящую перед ней девушку. В ней и следа не оставалось от той тихой, скромной и даже кроткой племянницы, которой она видела Соню все последние годы пребывания той в семье Ростовых. Теперь перед ней стояла девушка с решительным и твёрдым взглядом, одушевленным мечтой. Глаза её не были полуопущены, как прежде, и не скрывались за завесой длинных ресниц, а глядели прямо и в них была какая-то отчаянная решимость. Щёки пылали, а рот был сжат в твёрдую и решительную линию.       – Ты стала какой-то другой, – заметила графиня.       – Нет… пока ещё нет, – ответила Соня. – Но я буду стараться изо всех сил стать другой. Все последние годы, когда я с десяти лет после смерти родителей жила в вашем доме, я притворялась. Вы хотели видеть во мне скромное, послушное, смиренное, удобное и застенчивое существо – и я старалась казаться такой, чтобы угодить вам. Но я помню, что в доме родителей я была совсем другой, такой, какая я сейчас стою перед вами. Попав к вам, я просто ломала себя, чтобы вам понравиться. Это только Наташе вы и дядя разрешали бегать, шуметь, шалить, быть самой собой. Меня, когда я делала то же самое, вы ругали за похожие поступки и наказывали. И я научилась притворяться, чтобы вы были довольны, и чтобы не навлекать на свою голову наказание. Я очень хотела, чтобы вы любили меня и считали своей дочерью. Но все мои старания были напрасны. Мне не стать никогда любимой вами дочерью. И поэтому я хочу вернуть себя прежнюю, хочу стать той раскованной и свободной девочкой, которой я была в доме родителей. И я смогу это сделать, если уеду из вашей семьи искать свою судьбу. А я чувствую: быть профессиональной пианисткой – это моя судьба. Когда маэстро Савиано озвучил своё предложение, я только в первый миг растерялась, а потом поняла – это моё. Моя дорога, моя жизнь. У меня нет ни малейших сомнений и колебаний теперь. И я предлагаю вам сделку – вы поможете мне вступить на путь, о котором я мечтаю, а я навсегда отказываюсь от притязаний на вашего сына.       Графиня долго молчала, а потом сказала:       – Хорошо, я согласна помочь тебе. Сейчас же переговорю с Ильёй Андреевичем.       Но даже разговор графини не помог. Граф, который обычно во всём подчинялся своей супруге в семейной жизни, на сей раз был непреклонен. Он категорически отвергал скандальную, как ему казалось, идею отъезда племянницы из его дома куда-то за границу.       У отчаявшейся Сони осталась последняя надежда – Наташа. Наташа могла уговорить и умаслить родителей на что угодно. Любимица семьи, она порою буквально верёвки вила из графа и графини. Но разговор с Наташей начался ещё более неудачно, чем разговор с графом. Она также была категорически против ухода Сони из семьи и отъезда за границу.       – Ну куда ты поедешь, зачем? – с отчаянием и слезами на глазах говорила Наташа, когда Соня попросила её поговорить с отцом. – Я всегда мечтала, что вот мы обе когда-нибудь выйдем замуж и будем жить рядом со своими семьями, ходить друг к другу в гости, дарить подарки детям.       Соня с таким же отчаянием пыталась объяснить подруге, почему это невозможно.       – Наташа, душенька, это твоя судьба, не моя. Не равняй меня с собою. Ты из богатой семьи, ты аристократка с титулом, ты графиня, а я… я просто нищая дворянка, каких полным полно в нашей матушке России. Ты легко выйдешь замуж и заведешь семью с твоим титулом, с твоим приданым. К тому же ты хороша собой, нравишься мужчинам…       – Ты тоже хороша собой, тоже нравишься мужчинам, – прервала её Наташа. – Только ты держишься с ними холодно и это их отпугивает от тебя.       Соня вздохнула.       – Во-первых, я держалась с ними холодно, потому что мечтала о Николае, ты это знаешь. Другие были мне не нужны. Поэтому я и старалась держать их на расстоянии. Просто из-за моей глупой влюблённости в твоего брата…       – Подожди, – перебила её Наташа. – Ты говоришь «глупой влюблённости»… Как о чём-то несерьёзном. А что, ты больше не собираешься выходить замуж за Николеньку? Помнишь, как ты признавалась мне, что очень сильно любишь его и хочешь стать только его женой? Теперь ты этого уже не хочешь?       Соня пристально посмотрела на кузину.       – Наташа, – тихо сказала она. – Сколько раз ты сама говорила и мне, и Николаю, что у тебя предчувствие – он никогда не женится на мне?       Наташа молчала, перебирая в руках платок, которым она вытирала слезы.       – Вот видишь, – так же тихо продолжала Соня. – Тебе нечего ответить. А теперь и я могу сказать, что и у меня появилось предчувствие, что Николай никогда не женится на мне. Так что эта страница моей жизни перевёрнута и закрыта. Не будем об этом больше говорить. Я продолжу. Итак, ты сказала, что я отпугиваю мужчин своей холодностью. Я назвала тебе первую причину – во-первых, это было из-за Николая. А теперь, во-вторых: не только моя холодность отпугивает их. Я бесприданница, а никто не хочет жениться на бесприданнице. Ты – совсем другое дело. У тебя будет приданое, и желающих жениться на тебе будет немало. У тебя и сейчас, когда тебе шестнадцать лет, целая куча поклонников, а через год или два, когда ты вовсю будешь выезжать на взрослые балы, их будет ещё больше.       Наташа подумала и снова возразила:       – Но, Соня, если ты даже и не веришь теперь в то, что Николенька женится на тебе, то ты могла бы выбрать другого мужчину в женихи и будущие мужья.       Соня горько рассмеялась.       – Наташа, да весь мой выбор – это полтора инвалида! На мне могут жениться либо такие же нищие, как и я, которым просто нужна жена, чтобы вести хозяйство и кое-как сводить концы с концами. Либо те, кто хочет получить послушную и покорную жёнушку, которая слова пикнуть против мужа не смеет, и которой можно распоряжаться как вещью. Я ведь долгие годы успешно играла роль смиренной и скромной племянницы-воспитанницы. И кое-кто из мужчин, склонных к деспотизму в семейной жизни, вполне мог присматриваться ко мне как к образчику покорности и послушания. Так что хищников для меня нашлось бы немало в надежде, что я смогу сыграть роль жертвы в несчастной семейной жизни с мужем-деспотом. Только я этого не хочу. Таковы правила брака в нашем обществе, и ты зря не хочешь этого понять.       – Даже если так, то из каждого правила есть исключение, – возразила Наташа. – Помнишь князя Несвицкого, Ивана Александровича? Или Жана, как мы его тогда все называли? Его года два назад Николенька ввёл в наш дом. Он приятный молодой человек, хотя на мой вкус и толстоват. Мне всегда казалось, что ты ему очень нравишься. Я уж думала, что он скоро сделает тебе предложение. Правда, потом он почему-то перестал ездить к нам.       Соня кивнула и с улыбкой сказала:       – Я хорошо помню Жана Несвицкого и тоже нахожу его приятным молодым человеком. А что касается его полноты… то он не толще Пьера Безухова, с которым ты танцевала и кокетничала в тринадцать лет, помнишь?       Наташа рассмеялась.       – Да это была просто детская забава, я уж давно про всё забыла. Жан Несвицкий с Пьером действительно достаточно полные, только Несвицкий красивее. Но он смотрел лишь на тебя, пока ездил к нам в дом.       – Наташа, душенька, я знаю причины, по которым он перестал ездить к нам, – сказала Соня. – Меня просветила его сестрица-язва, просто я не передавала тебе наш разговор. Она рассказала мне на одном из балов у Иогеля, что её брат хотел сделать мне предложение, но, когда предварительно пытался переговорить с родителями, они наотрез отказались даже слышать о бесприданнице, как о невесте для своего сына. И запретили ему даже думать обо мне. Поэтому он и перестал ездить в наш дом.       – Вот так раз, – растерянно ответила Наташа, – а я и не знала.       – Наташа, – продолжала Соня, – это только в глупых романах богатые графы и князья женится на бедных девушках, в реальности же даже богатые семьи обременены огромной денежной ответственностью по содержанию своих домов, своих поместий, всевозможных бедных родственников. Я как-то раз заглянула в бумаги, когда дядя разбирался со счета́ми... И там такие огромные расходы на все ваши поместья и дома – я просто глазам своим не поверила. Неудивительно, что дядюшка вынужден занимать деньги и весь в долгах. У других богатых людей, я уверена, то же самое. Поэтому богатые аристократы так же нуждаются в состоятельной невесте с хорошим приданым, как и бедные дворяне. Вот почему Жану Несвицкому его родители запретили даже думать обо мне в качестве невесты. Да и я не пошла бы за него, даже если он сделал мне предложение. Он милый и хороший, но я не люблю его. А без любви замуж я не хочу ни за кого, даже за самого богатого и знатного человека на свете!       У Наташи снова выступили слёзы на глазах, и она начала отчаянно вытирать их платком.       – Я всё равно не хочу отпускать тебя, – жалобно начала она. – Что я без тебя буду делать?       Соня улыбнулась и обняла подругу за плечи.       – Да тоже самое, что и со мной, душенька. Ты скоро выйдешь замуж, у тебя будет семья, муж, дети. Ты ведь об этом мечтаешь, правда? Некогда будет грустить обо мне. А я же не насовсем уеду. Я буду приезжать, как только смогу. Мы с тобой ещё не раз увидимся. Но если я останусь здесь… я, кажется, понятно объяснила тебе, какая судьба меня ждёт. Николенька на мне не женится, мы обе уже это поняли. За других я сама не пойду, потому что не люблю никого. И что мне останется? Пройдут годы, я постарею и превращусь просто в приживалку в вашей семье. А это участь незавидная. Помнишь Ольгу Сергеевну, приживалку в доме Архаровых? Она тоже была в этой семье в юности какой-то бедной кузиной-воспитанницей, и на ней тоже никто не женился из-за её бесприданности. И превратилась она с годами в чудаковатую, никому не интересную старую приживалку. Никто на неё не обращает внимание, а кое-кто и подсмеивается втихомолку. Даже мы с тобой в детстве над ней смеялись. Ты и сейчас забавляешься при виде её, когда мы в гостях у Архаровых, а я уже давно перестала. Потому что года два-три назад посмотрела на неё, и тогда меня как озарило: а ведь меня ждёт такая же судьба, ведь и мне топать по этой дорожке. Представь себе лет через пятнадцать-двадцать: сижу я уныло за самоваром, как сидит порой Ольга Сергеевна, молча разливаю чай, раздаю его желающим, никто на меня внимания не обращает, все заняты разговорами о своём – о детях, о семьях. А я лишняя, ненужная, разве что присматриваю за престарелыми родственниками или помогаю следить за детьми. И никто этого не ценит, никто не благодарит, даже подсмеиваются и язвят за моей спиной. И даже ты можешь в этом моём будущем тоже подсмеиваться и говорить обидные слова обо мне, когда я не слышу…       – Никогда я не буду смеяться над тобой или сплетничать за твоей спиной, никогда, – горячо стала опровергать Наташа, но Соня перебила её.       – Не зарекайся, Наташа. Над приживалками все смеются, даже самые добрые люди, – покачала головой Соня. – Я не хочу себе такой судьбы, а мне её не миновать, если я останусь в вашей семье. Поэтому я умоляю тебя – поговори с дядюшкой, чтобы он меня отпустил. Я… я не знаю, как сказать… когда маэстро Савиано сказал мне, что я смогу стать профессиональной пианисткой и сама зарабатывать себе на жизнь, я только в первые минуты испугалась и засомневалась. А потом всё больше и больше стала понимать – это мой путь, это моя дорога в жизни. Я почувствовала, как будто у меня крылья начали отрастать. Не мешайте мне расправить их и полететь. Прошу тебя, Наташа, если ты любишь меня, если ты мне друг – уговори дядю отпустить меня! – умоляла Соня.       – Хорошо, – после долгого молчания сказала Наташа с невесёлым видом. – Если ты так уверена в себе, я тебе помогу. Поговорю с papa.       Наташа сдержала своё слово и добилась того, чего не смогли добиться ни сама Соня, ни старая графиня, ни маэстро Савиано со своей супругой. Старый граф, скрепя сердце, дал согласие на отъезд Сони и помог выправить ей подорожную и заграничный паспорт. Соня была счастлива и не уставала благодарить кузину. Даже сыграла ей вечером её любимый «Турецкий марш» Моцарта * и несколько других пьес.       В день отъезда радостно-взволнованная Соня собирала оставшиеся вещи и складывала их в два больших саквояжа. Наташа, пришедшая в её комнату в последний момент, с расстроенным видом следила за подругой.       – Ну вот, кажется, всё собрала, – с весёлой улыбкой сказала Соня и подмигнула Наташе. – Выше нос, не грусти, я же обещала, что приеду когда-нибудь! И письма буду тебе писать часто-часто. А ты пиши мне!       – Хорошо, буду писать, – уныло ответила Наташа. – Но мне всё равно грустно тебя провожать. Бог знает, когда мы увидимся… Ах, Соня, – вдруг энергически она воскликнула, – лучше бы ты вышла замуж за Долохова, когда он к тебе сватался, хоть и не нравился он мне! По крайней мере, сейчас ты была бы здесь, в Москве, и никуда бы не уезжала.       Соня досадливо наморщилась.       – Ох, Наташа, не напоминай мне про этого человека. Он не только тебе, но и мне не нравился. Никогда бы я не пошла за него замуж. Кроме того, с чего ты взяла, что я, став его женой, осталась бы в Москве? Он вон исчез неизвестно куда, даже его мать понятия не имеет, где её сыночек мотается. Ходят слухи, что был на Кавказе, а оттуда сбежал в Персию, да никто толком не знает. А если бы он и меня потащил за собой? И пропала бы я, как и он пропал.       Наташа пожала плечами.       – Да может быть, если бы он на тебе женился, то никуда бы не пропадал. Жил бы здесь с тобой в Москве, и мы могли бы видеться хоть каждый день.       Соня покачала головой.       – Даже если бы он остался в Москве, то я не представляю себе его в роли моего мужа. Ты же помнишь, какой он был. Скандалы, дуэли, пьянки, женщины всякие… Я с ужасом воображаю, какая жизнь была бы у меня с ним. Он наверняка бы мне изменял, убегал из дома на кутежи со своими дружками, или ещё лучше – прямо в нашем доме устраивал бы попойки с ними. А потом, вусмерть пьяный по стенке приползал бы в нашу спальню, или вообще на карачках… бр-р-р… даже думать не хочу о таком ужасе. – Соня поморщилась, но тут же улыбнулась. – Предпочитаю просыпаться от щебетания птичек и первых лучей солнца, а не от запаха перегара, исходящего от опухшей пьяной физиономии рядом!       Наташа расхохоталась.       – Да, пожалуй, ты права. Из Долохова вышел бы ещё тот муж… одно горе, а не муж! Я помню, как Николай рассказывал, что любимым «подвигом» Долохова было выпить бутылку рома в один присест, сидя на подоконнике и не держась руками. Он заключал пари на большие суммы с теми, кто был ещё с ним незнаком, и не знал, что Долохов давно практикует этот трюк. Спорящий думал, что у Долохова ничего не выйдет и соглашался. А Долохов спокойненько садился на подоконник и выпивал целую бутылку, даже не поморщившись. Представляешь себе такое?       Соня сморщила носик, как от дурного запаха.       – Выдуть целую бутылку рома за раз? Какая гадость! И ни разу не свалился? Ну, тут только одно можно сказать: либо Долохов совсем ненормальный, либо дуракам везёт!       Обе девушки снова расхохотались. После смеха Соня сказала:       – Ну вот ты и развеселилась. Не грусти, всё, что не делается – всё к лучшему. Я никогда не жалела и не пожалею о том, что отказала этому человеку. Не будем о нём больше говорить.       Соне действительно не хотелось говорить о Долохове. Какой-то непрошенный червячок вины перед ним всё-таки продолжал точить её душу, когда она вспоминала, какое застывшее отчаянное выражение было на лице Долохова в тот миг, когда она ответила отказом на его предложение. У неё тогда появилось какое-то странное ощущение… как будто она почувствовала: что-то такое она не рассмотрела в этом человеке… Или не захотела рассмотреть?.. Впрочем, не стоит об этом думать. Не хочет она вспоминать Долохова и не будет!       Когда вещи были собраны и отнесены слугами в гостиную, Соня в дорожном платье, накидке и шляпке вышла с Наташей туда же. Там уже собралось всё семейство Ростовых. Вскоре подъехали на своём дорожном экипаже маэстро Савиано и его супруга Лаура. Граф объяснил маэстро и его жене, что по русскому обычаю нужно присесть на дорожку. Все присели и замолчали.       Соня молча оглядывала людей, которые долгие восемь лет были её семьёй. Вот дядя, граф Илья Андреевич, сидит с удручённым видом. Он отпустил Соню, но неохотно, и сегодня утром, несмотря на её возражения, вручил ей довольно крупную сумму денег, «на первые расходы», как он сказал. Соня знала, насколько расстроены его дела, и хотела было решительно отказаться, но он настоял на своём. Всё-таки по-своему он был привязан к племяннице и всегда был добр к ней, хотя и не желал видеть её женой своего старшего сына.       Вот графиня с непроницаемым выражением лица. Сегодня Соня перед отъездом отдала ей подписанное письмо к Николаю и ещё раз дала ей честное слово навсегда забыть свои чувства к нему. Пусть графиня сама отошлёт это письмо, а что касается данного слова… Соня уже чувствовала, что сможет сдержать его. Её манила новая жизнь, а чувства к Николаю становились всё более блеклыми и скоро могут вообще исчезнуть, верила и думала она.       Вот Вера со злорадными огоньками в глазах. Она всегда не любила Соню, и определённо сейчас рада её отъезду. Вот Наташа с грустным выражением лица сдерживает слёзы. Вот милый двенадцатилетний Петя – тоже глядит на уезжающую Соню с сожалением. Наташа и Петя, да ещё немного дядя Илья Андреевич… это были единственные люди из семьи Ростовых, с которыми Соне было грустно расставаться, но отступать она не собиралась.       Минута прошла, все встали, Соня попрощалась с каждым членом семьи и вышла в сопровождении маэстро и его супруги. Они сели в экипаж, и он тронулся с места. Соня глубоко вздохнула – ей всё-таки немного жаль было расставаться с Москвой и домом, где она жила долгие годы. Неопределённое будущее тоже рождало опасения. Синьора Лаура с доброй понимающей улыбкой смотрела на девушку.       – Не переживайте, дитя моё. Всё будет хорошо, – сказала она, желая приободрить загрустившую Соню.       – Да, – поддержал её маэстро. – Не надо грустить. Вы сделали правильный выбор, и я восхищаюсь вашей смелостью. Кстати, – внезапно озабоченно спросил он, – я всё забываю спросить вас, а сколько вам лет?       – Почти восемнадцать, – замедленно ответила Соня. – Мне скоро будет восемнадцать лет…       – Прекрасный возраст для вступления во взрослую самостоятельную жизнь, – сказал маэстро. – Я начинал почти в таком же возрасте. Только у меня не было ни знакомств в музыкальном мире, ни покровителей. Мне пришлось труднее. Но вам, с вашими способностями, с моим покровительством и знакомствами, которые я вам обеспечу… уверяю вас, вы гораздо быстрее пройдете тот путь, которым в своё время пришлось пройти мне. Так что смотрите веселей, сеньорита Соня!       – Хорошо, буду смотреть веселей, – наконец, несмело улыбнулась девушка. – Только прошу вас, маэстро, и вы, синьора Лаура, пожалуйста, больше не называйте меня Соней. Ту Соню, которая жила в доме Ростовых на положении бесприданницы-воспитанницы, обязанной всем и вся, я хочу оставить позади и навсегда. Хочу забыть ее. Хочу стать другой. Поэтому прошу вас – зовите меня Софи или Софией. Я хочу начать новую жизнь и даже имя хочу иметь хоть и похожее, но другое.

***

      Долохов проснулся от резкого крика муэдзина, сзывающего правоверных на ночной намаз. Как это всегда бывает после внезапного пробуждения, он не сразу сообразил, где он и что с ним. Ах да, он сейчас в Персии, вспомнил он.       В открытое окно вливались сладкие запахи южной жаркой ночи. Долохов привстал на постели и резко помотал головой. Проклятье, опять тот же сон! Опять это мучительное сновидение, в котором он всегда занимался любовью с одной-единственной женщиной… Да какой там женщиной! С девчонкой, с Ростовой Софи. С той, которая дала ему от ворот поворот в ответ на его предложение о браке два с лишним года назад. Давненько этот сон не приходил к нему, Долохов уже надеялся, что он никогда больше не повторится. И вот опять. Будет ли этому конец? Единственная надежда была на время. Время, которое всё лечит. И никаким любовным голодом эти сновидения не объяснить. Только пару часов назад он закончил заниматься любовью с женщиной, которая сейчас мирно спала с ним на одной постели и полностью удовлетворила его. Вот только ничего интересного в ней для себя, кроме её чисто постельных услуг он не видел. Послушная, покорная как корова. Заметно, что прежняя жизнь гаремной наложницы вымуштровала её и приучила к мысли, что кроме как угождать желаниям мужчин другой цели в жизни любой женщины вообще нет. Её прислал ему в качестве наложницы его нынешний хозяин, персидский вельможа, которому Долохов служил. В гареме этого вельможи она научилась многим интересным штучкам и охотно демонстрировала их новому господину. Любой мужчина на его месте был бы доволен. А ему всё снится та, далёкая, недосягаемая и недоступная. Будет ли конец этой глупости, этим мечтам о несбыточном, снова и снова думал он.       Долохов опять лёг и постарался заснуть. Время, думал он, всё, что ему нужно – это только время. Оно лечит любую рану, залечит и эту.

***

      Все последующие годы Наташа бережно собирала русские газеты и журналы, в которых рассказывалось об успехах юной русской пианистки Софи Ростовой за границей. Франция, Голландия, Италия, Германия и Австрия по очереди аплодировали юной виртуозке. Её талант отметили признанные авторитеты в музыкальном мире Европы. В этом мире она становилась знаменитостью и восходящей звездой. Особое восхищение вызывала способность юной пианистки играть без нот, по памяти, что было довольно новой практикой. В постоянных гастролях у неё прошло три года.       Но однажды для Софи настало время возвратиться.