Торт с кремом

Шаг. Счастливое будущее. Сколько же вопросов оно вызывало. Когда наступит? Каким будет? В какой момент нужно его заметить, успеть запрыгнуть в последний вагон? Или может она уже его упустила? Тогда, на поляне. Когда Гейл предлагал сбежать. Зря они с Китнисс смеялись тогда. Возможно, это был их единственный шанс на будущее. Хоть какое-нибудь. Сейчас уже было безразлично было бы оно счастливым или суровым. Со множеством препятствий на пути. На пути к счастью… Еще один шаг. А может в ее жизни вообще не было предусмотрено счастье. Или она исчерпала его запасы в далеком детстве. В любом случае, она уже упустила свой шанс. Сама отказалась от него, когда забавно зашипела на Гейла со словами «Брось! Услышит еще кто!». Новый шаг. Даже если услышит, какая теперь разница? Лучше уж наоборот: прокричать на весь двенадцатый дистрикт — нет! На весь Панем! — ей плевать. Сейчас уж точно плевать. Самое дорогое, что у нее было отняли. Только что. Прочитав слишком знакомое имя. Примроуз Эвердин. Шаг. Как же она сейчас ненавидела розовый цвет. Ненавидела эту дуру Эффи Бряк. Ненавидела Голодные игры. Ненавидела Капитолий! У нее отняли ее будущее. Сделали новым диковинным зверьком на потеху капитолийцам. Она не могла позволить отнять это и у Прим. Не после того, как Китнисс вызвалась добровольцем вместо нее. Шаги становились все увереннее. Ха! Два добровольца от двенадцатого дистрикта. Подумать только. Наверное, капитолийские зрители уже во всю мусолили свои экраны, жалея, что не могут ускорить съемки. Лицо не дрогнуло, но мысленно уже скривилось в отвращении. Для кого-то это было забавное шоу. А для кого-то суровая реальность. Голодные игры ломали жизни. Полностью. Навсегда. И пускай в их дистрикте был всего один такой пример, она знала это слишком хорошо. Не зря отец водил дружбу — или ее жалкое подобие — с Хеймитчем. Наверное, надеялся, что это как-то убережет его детей от игр. Постоянное пьянство. От счастливой ли жизни? А ведь он должен был радоваться, что победил. Второй победитель за всю историю Двенадцатого дистрикта. Смешно. Либо смерть, либо победа, обремененная тяжелыми воспоминаниями. И какое уж тогда светлое и счастливое будущее? Шаг. И все же как бы она не стремилась показать Панему свое безразличие, было страшно и до одури обидно. Их не воспринимали всерьез. Никого из дистриктов. Капитолий который год показывал свое превосходство над ними. От этого было тяжело. У нее не было выбора. Все, что могли у нее отняли. Даже жалкое подобие выбора. Шаг. Когда вызвалась вместо Прим, она будто устроила маленький бунт. Свой бунт, который некому было поддержать. Показывала Капитолию: у меня есть право выбора! Самое дорогое вы все равно не сможете у меня отнять! Пока что не могли. Семья, миссис Эвердин, Прим и Гейл были в безопасности. А Китнисс она поможет: из них двоих должна победить она. И тогда ее маленький бунт свершится полностью. Шаги прекратились. Эффи Бряк улыбалась так же тошнотворно как и всегда. Сколько девушка себя помнила.       — Итак, милая, — голос звучал высоко, но будто пробивался сквозь огромный слой воды. Это заставило оторваться от своих мыслей. — Назови свое имя, пожалуйста.       — Пенелопа Кроуфорд, — собственный голос казался чужим. Это говорила не она. Кто-то в голове сам нажимал на нужные кнопочки и дергал рычажки. Единственное, что осталось от нее — ненависть от безысходности.       — Отлично, Пенелопа! — Эффи положила ладонь ей на плечо. — Ты второй доброволец за столько-то лет! — Улыбка женщины казалась фальшивой. Как и голос, который тут же стал неестественным — Хотя иронично, что Китнисс Эвердин была добровольцем вместо тебя. Китнисс в упор смотрела на подругу. Сама не понимала какие чувства к ней испытывать. Благодарность за спасение сестры? Злость за то, что вылезла на арену? Им же придется убить друг друга в конце… Эффи захлопала — с девушками разобрались. Но никто не поддержал ее аплодисменты. Пенни не смогла сдержать торжествующей улыбки. Бунт поддержал весь дистрикт. Не раздалось ни одного хлопка. Даже еле слышного. Даже Хеймитч, валяясь перед сценой в полузабытьи, ехидно засмеялся такой слаженности. Для дистрикта это был единственный акт своеволия — молчание. Молчание, которое лучше всяких слов говорит: мы не согласны, мы не на вашей стороне, это несправедливо. Подруги пересеклись взглядами. Такой жест от земляков был приятен. Двенадцатый дистрикт никогда нельзя было назвать слаженным или объединенным, но сейчас… Сначала один человек, кажется ее отец, потом Гейл, а за ними и весь дистрикт прижал к губам по три пальца и вытянул руку в сторону своих трибутов. Сердце ухнуло куда-то вниз. Этого не сможет отнять у нее Капитолий. Право выбора, собственное мнение. До последнего вздоха она будет придерживаться своих взглядов.       — Но праздник еще не окончен! Пришло время узнать имя юноши-трибута! — Эффи дернула уголками губ, будто нарочно не замечая поведение людей. — Пит Мелларк. Пенни молча прикрыла глаза. Этого парня она знала по школе. Он учился в одном классе с Китнисс и был на год старше, чем Кроуфорд. В его глазах читался ужас. Девушка никак не могла ему не посочувствовать. Как бы ни храбрилась перед публикой, перед родными, перед самой собой, размышляя на посторонние темы и неясные мечты, ей было тоже страшно. Потому что пусть для себя она уже решила, что умрет, спасая Китнисс, решила, что будущее для нее уже предначертано, но умирать не хотелось. Не хотелось губить свою жизнь. Не хотелось быть рабом Капитолия, выполняя его прихоть и веселя публику. Хотелось свободы.

***

За чисто отполированными стеклами мелькали одинокие деревья. Поля простирались на километры, скрываясь за горизонтом. Они еще не были полностью засажены, весна только-только ярко заявила о себе. Растения стали зелеными, цветы пооткрывали свои яркие бутоны, и только ветер напоминал об ужасах зимы, оставаясь прохладным. Поезд несся по рельсам в сторону столицы. Пенни уже не любила Капитолий и заранее вспоминала и скучала по Шлаку. Пускай район и был одним из самых неперспективных, забытый всеми — вряд ли кто-то в Панеме помимо жителей двенадцатого дистрикта знал о нем — он оставался ее родным районом. Тут она провела свое детство. Излазила каждый чердак, подвал, забор. Познакомилась с Китнисс и Гейлом. Учила младшего брата стрелять из рогатки и получала за это от старшей сестры. Убегала с друзьями от миротворцев. Но сейчас скучала девушка не только по родным местам, откуда ее увозили силком. В памяти всплывали лица семьи. Заплаканная мама, бледный и серьезный папа, перепуганная насмерть Дейла и старающийся не разреветься Демиан. Сердце Пенни разрывалось на тысячи маленьких осколков. Семьей она дорожила. Пожалуй, даже больше, чем собственными свободой и будущим, что говорило о многом. И как же они будут без нее?..       — Пенни, зачем? — она до сих пор слышала голос старшей сестры, чувствовала невидимые руки, обхватывающие голову и прислоняющие к себе. — Почему ты вступилась за нее? Пенни не смогла ответить на этот вопрос тогда. Не потому что не было ответа, а потому что в горле стоял камень Только хваталась за Дейлу, маму и Демиана, чувствуя их близость и руки отца, обхватывающие всю семью. Старалась не расплакаться — материнские слезы били больнее любой кирки. Нужно было оставаться сильной. Она видела это в глазах папы.       — Я бы и за Демиана вступилась, — усаживая младшего брата к себе на колени, ответила девушка. Уткнулась носом в темно-русые пушистые волосы, такие же как у нее самой. Материнские руки обхватили обоих детей, а Дейла обняла их с другой стороны. Пока что молчал только папа. Он редко бывал многословен, но сейчас она ждала слов именного от него. Вслушивалась в сдержанные материнские всхлипы, в тяжелое дыхание сестры и сбитое брата.       — Ты поступила правильно, — отец присел на корточки перед ней. Коснулся колена, привлекая внимание и заставляя поднять глаза на него. Темно-зеленые глаза, одинаковые у обоих, пересеклись. — Я горжусь тобой, Пенелопа. Мы все должны ровняться на твою смелость. Пенни с мучительной болью где-то в районе груди вспоминала слова отца. Молча крутила в руках круглый золотой медальон со слабо видным изображением сойки-пересмешницы. Семейная реликвия, которая уже бог весть сколько лет передавалась из поколения в поколение. Наверное, она должна была достаться Дейле, по старшинству. Но сейчас эта маленькая птичка давала крошечное ощущение спокойствия. Даже если она умрет, семья будет рядом. «Шоу не закончится, пока не запоет сойка-пересмешница» — излюбленная фраза мамы и брата красовалась на обратной стороне. Вот Гейл, например, никогда не понимал ее смысла. Для Пенни он тоже был очень смутным, но все равно понятным на интуитивном уровне. Когда Хоторн зашел попрощаться, она сидела в такой же позе, сжимая медальон в холодных руках. Парень просто сидел, крепко обнимал, поглаживая по голове. Не говорил ни слова, потому что сказать-то толком было нечего. Пожелать удачи? Попросить вернуться живой и невредимой? Для девушки это прозвучало бы как издевка, и это понимали оба. Слишком уж сильно она была в него влюблена, а он слишком уж сильно игнорировал ее чувства, пытаясь привлечь внимание Китнисс.       — Проследи за Демианом, пожалуйста. Ты знаешь, как он к тебе относится, — только тихо попросила Пенни.       — Конечно, — парень сильнее стиснул ее в объятиях. Как бы неловко они порой не чувствовали себя рядом друг с другом, они были близки. Пожалуй, если не считать Китнисс, у Пенни больше не было друзей. Они были втроем друг у друга. И их семьи так же дорожили дружбой детей, которая буквально кормила их. Прим с теплотой относилась к Пенни, а Демиан считал Гейла чуть ли не старшим братом. Отец помогал чинить вещи как своей жене, так и миссис Эвердин и миссис Хоторн. Сзади раздался неуверенный стук. Пенелопа резко обернулся, явно не ожидая, что здесь ее кто-то потревожит. До Капитолия еще ехать и ехать. Пит замер в дверном проеме, ожидая, когда девушка разрешит пройти внутрь. Конечно, эта комната была для общей для всех пассажиров поезда, но нарушать уединение девушки не хотелось. Она была так же подавлена, как и все трибуты двенадцатого дистрикта. Взгляд голубых глаз внимательно смотрел на нее. Сейчас парень мог делать это открыто, — словно всматривался в будущую соперницу, — а не как обычно, боясь, что она заметит его. Пенни выглядела теперь не так сурово, как на сцене. Выгоревшие брови не хмурились, глаза не метали молнии. Поза была расслабленной — плечи ссутулены, делая ее зрительно еще меньше. Она казалась потерянной. Совсем маленькой девочкой. Не шестнадцати лет, значительно младше. Но даже так она выглядела серьезной. Расслабленная поза вкупе со спокойным, чуть недовольным лицом, делали ее серьезнее, чем она была на самом деле.       — Что-то случилось? — в голосе была претензия на недовольство. Взгляд из спокойного и грустного, стал твердым и чуть прищуренным. Пенни не доверяла ему, и это было предсказуемым. Не видела смысла привязываться, если победит всего один из них. И девушка уже определилась на чье стороне будет. И все же она оставалась спокойной. Пит четко определил, что это недовольство напускное. Слишком усталыми и вымотанными они все были.       — Всех собирают на обед… Ты голодна?       — Не-а, — Пенни мотнула головой и встала. Взгляд смягчился. — Спасибо, что позвал. Я скоро подойду. Парень кивнул. Пенни он знал только по личным наблюдениям. Он замечал то, что не видел никто другой. Даже эту секундную, еле уловимую благодарность заметил только из-за привычки наблюдать за ней. Пит улыбнулся девушке и поспешил выйти. Хотел задержаться и поговорить с ней подольше, но просто не знал о чем. Может, за эти пару дней им еще представиться случай.