Королева Севера

Больше всего на свете Сансе хотелось повернуть назад. Беда была в том, что она хотела назад не в пространстве, но во времени. В тот день, когда они так единодушно с сестрой высказывали детские упреки отцу. Он ведь тогда уже болел — Цареубийца ранил его в ногу, а они даже не подумали посочувствовать ему — только беспокоились, как бы он не отослал их домой. Сейчас Сансе больше всего хотелось в тот день. Уговорить отца уехать, уговорить его забрать Арьиного учителя танцев и кого угодно еще, только уехать сию же секунду, до заката. Никогда не ступать в галерею, ведущую в покои королевы, и никогда не просить стражу впустить ее. Стыд до сих пор грыз ее противным червем, но она считала, что это — наименьшее возмездие за то, что она совершила. Может быть, вообще она виновна в том, что отец погиб? Нет, это уж слишком, это чересчур. В этом виновны Ланнистеры, и только они — и ее проклятые детские наивность и доверчивость. Больше она никогда не позволяла себе быть такой глупой — а время с Мизинцем научило ее этому сильнее, чем что бы то ни было. Сейчас она ехала к убийце матери и брата и не могла перестать думать о том, что ее там ждет. Ей казалось, что она летит на красивой породистой кобыле прямо к Иным. Джейни наверняка сказала бы, что вряд ли эти люди могут быть хуже Джоффри, но Санса больше не была столь глупа. Где теперь сама Джейни, ей оставалось только гадать — в Королевской гавани ей не отвечали и на вопросы поважнее. Мизинец сказал, что правосудие мы творим лишь собственными руками. Этот человек, за которым изначально были только нищие каменные Персты, сумел пробраться в высшие слои королевства, и не только пробраться — но и удержаться там. Вероятно, он знал, о чем говорит — но Санса уже привыкла, что он аккуратно лжет — оставляя лжи ровно наполовину. На какое правосудие может рассчитывать она, если ее семья мертва, а северные лорды предали Старков, присягнув Болтонам? Этого она не знала. Впереди показался ров Кейлин. Запахло влагой и мхом. Санса опасалась угодить со своей кобылой в трясину, окружавшую старинные башни, ушедшие в землю почти по горло, поэтому вздрагивала на каждой яме или слишком мягкой траве. Воротная башня, Детская башня, Пьяная башня… Трясина, болото, мхи, угодья львоящеров, кривых одиноких деревьев и наверняка таких же одиноких призраков. Вот и все, что осталось от Твердыни Первых Людей. Жестоко, но поучительно — кем бы ты ни был, рано или поздно от тебя и твоего рода останутся только жалкие камни. Мама и старуха Нэн рассказывали, что живущие здесь духи северян мрачны, мстительны и регулярно алчут южной крови. Что ж, они вероятно могли бы сожрать Мизинца, но почему-то он спокойно ехал чуть впереди нее, и с ним точно ничего не могло случиться. Когда лошади въехали во двор, Санса коротко зажмурилась, а потом открыла глаза и заставила себя спешиться. Вокруг все было иначе — незнакомо, ново и страшно — словно всегда было так. Болтоны, разумеется, по правилам этикета уже ожидали их, так что Санса выиграла только пару минут, растерянно снимая перчатки. В детстве после рассказов Нэн ей иногда снилось, что замок захватили чужаки. Наутро Санса никогда не могла вспомнить их знамен, только темные доспехи, злые глаза и смутное ощущение тревоги. Мазнув взглядом по стенам Винтерфелла, на которых вместо лютоволка, свободно бегущего по снежному полю, были развешены знамена с освежеванным человеком, перевернутым вниз головой, Санса подумала, что попала в свой собственный детский кошмар и никак не может проснуться. В детстве септа Мордейн любила повторять, что вещи живут своей жизнью, если за ними не следить. Санса тогда считала, что это дурацкая уловка, чтобы она держала в порядке свою одежду, гребни и украшения, и высокомерно хмыкала про себя — уж ей-то, в отличие от Арьи, этого не нужно было напоминать. Только сейчас она подумала, что септа имела в виду что-то еще. Приветствие было коротким, но для Сансы оно тянулось целую вечность. Рамси будто бы даже смутился, улыбаясь ей, но она не питала особого доверия к бастарду убийцы ее семьи. «Тебе лучше научиться глядеть в глаза убийцам». Она так и не поняла, почему мысленно отделяет Пса от остальных убийц. От взгляда Русе она вздрогнула и поежилась, но пытка вежливостью закончилась на удивление быстро. Ей отвели несколько безымянных комнат в северном крыле, и от этого было тоже больно в груди, зато можно было наконец вздохнуть спокойно и омыть дорожную пыль. Старуха-горничная, видимо, была из старых северян, что были по-настоящему преданы Старкам, но сейчас это ее не волновало. Сильнее всего ей хотелось отделаться от любых разговоров и людей и наконец спуститься в крипту. В детстве крипта пугала ее. Она хорошо запомнила дурацкий случай, когда Арья с братьями подшутили над ней, изображая призраков. Мейстер тогда сказал, что призраков не существует, но Санса знала, что древние Старки на самом деле следят за ними из дальних концов подземелья. Странно было зажигать свечу у памятника отцу. Вздохнув, она коснулась его холодной каменной ладони и тут же ощутила дыхание за своей спиной. Мизинец подошел бесшумно, и она разозлилась — неясно, больше на него или на себя, и отошла к памятнику Лианне Старк. С Мизинцем приходилось быть вежливой, так что она начала ничего не значащий разговор, одновременно раздражаясь от того, что ей не дали побыть в одиночестве. В Королевской Гавани уважали хотя бы ее право на молитву, а здесь ее совсем не могли оставить в покое. Мизинец щебетал, разливаясь прохладным медом, но когда он начал распространяться о любви Рейегара к Лианне, Санса вдруг резко оборвала его: — А потом он ее похитил. И изнасиловал. Она слегка испугалась, что он увидит в ее словах какой-нибудь намек — на то, что он ее предает, например, хотя целовал в губы в Долине, и именно из-за этого тетка Лиза устроила свой отвратительный скандал. Но наслаждаться гордым ответом было приятно — как будто она постепенно становилась настоящей, взрослой леди Старк. Мизинец посмотрел на нее странным взглядом, но ничего не ответил.