Тайны заброшенной дамской комнаты

      — Обожаю твои бедра.       Пэнси игриво улыбнулась, как он любил, закусив губу. Блейз редко делал ей комплименты, поэтому любое доброе словечко с его стороны отзывалось в груди волнующим трепетом. На этот раз он даже не удосужился снять с нее белье, только немного сдвинул в сторону, но слизеринка понимала – так было надо. Все сложилось спонтанно. До завтрака оставалось лишь пятнадцать минут, а он не любил опаздывать. И все проходило вполне сносно, пока Блейз не просунул руку меж ее бедер и не шлепнул по ляжке, с упоением наблюдая за тем, как подпрыгнула упругая кожа.       — Они такие аппетитные.       В то же мгновение ей стало дурно. По спине пробежал мерзкий холодок, оседая внутри едким отвращением к себе.       Аппетитные. Аппетитные. Аппетитные. Аппетитные. — прокручивалось на повторе, заполонив собой все остальные мысли.       Охватившая внутренности тревога поселила желание все прекратить и прикрыться, но Блейз, казалось, даже не заметил изменений в ее состоянии. Он, как ни в чем не бывало, продолжил дело, спустя несколько секунд доведя себя до финиша, а затем отстранился, чтобы убрать член и застегнуть брюки.       — Ты же приняла зелье?       — Конечно, — натягивая приспущенный с плеч кардиган, ответила она.       Пэнси и раньше ответственно относилась к контрацепции, а теперь, когда перед глазами маячил живой пример в виде Грейнджер, в голове пометка о защите была выделена самыми крупными буквами ярко алого цвета. Если бы она забеременела до замужества, мать выжгла бы ее портрет с семейного древа и привязала на поводок, окрестив позором семьи и навсегда запретив выходить из дома.       — Надеюсь, ты осознаешь всю важность, нам не нужны проблемы, — она кивнула, и Блейз поощрительно чмокнул ее в лоб, небрежно потрепав волосы на макушке. — Встретимся на завтраке.       Легкий укол обиды не заставил себя ждать. Интересно, случись с ними подобное, как бы Блейз отреагировал? Женился бы, как подобает обычаям чистокровных? Что-то внутри подсказывало, что не в духе Забини брать на себя ответственность, но сердце… Сердце надеялось.       — Может, пойдем вместе? Нам же в одну сторону, — неуверенно начала она, слезая с подоконника.       Блейз протер рукавом капельку пота со своего виска и заправил полы рубашки в брюки.       — Пэнс, давай без этого.       — Мы же с одного факультета и никто не будет удивлен, если мы придем вместе.       — Крошка, — он отвел глаза в сторону, всем своим видом показывая, как устал от этого разговора. — Ты ведь знаешь, нам не нужна лишняя болтовня. Если твоя мать узнает, разразится настоящий скандал, — Пэнси кивала, словно кукла с заведенным механизмом. В его словах была доля правды. — К тому же, думаю, Малфою будет не очень приятно узнать, что ты уже не девочка, — самодовольно добавил Блейз.       — Какое дело Малфою до моей девственности? — непонимающе скривилась она.       — Значит, твои родители не сообщили, — присвистнув, в удивлении выдал он.       — Не сообщили что?       — Выходит, твой суженый тоже не удосужился.       — Какой суженый? — Пэнси улыбнулась, весь этот диалог походил на шутку. Вернее, на издевательство, прикрытое шуткой, когда объекту насмешки бывает совершенно не смешно. — Ты разыгрываешь меня! — со смешком, пропитанным надеждой. — Прекрати…       — Да уж, не я должен тебе об этом докладывать, — нахмурился Блейз, не очень-то желая разгребать то, что сболтнул лишнего. Но Пэнси трактовала его эмоцию иначе, наивно подумав, что слизеринца тяготит дурная новость. — Ну, раз уж так вышло… Малфой получил письмо с весточкой о заключении вашей помолвки еще четыре месяца назад.       — Четыре месяца… — прошептала она себе под нос. — Мерлин, Малфой…       — С того дня он ходит как пришибленный. — Блейз закатил глаза, вспоминая поникшую физиономию однокурсника. — Вам бы обсудить все поскорее, а то, насколько мне известно, свадьба запланирована на начало июля.       — Начало июля? — так скоро. — И… Что ты об этом думаешь?       — Детка, — начал он ласково, заставив ее затаить дыхание, — Я об этом не думаю.       — Знаешь, ты ведь можешь поговорить со своей мамой. Думаю, если бы она предложила твою кандидатуру, а я выразила свое желание отцу, он бы согласился…       Мог, было бы желание. Блейз взял ее за обмякшие вдоль тела руки, пальцами мягко погладив костяшки.       — Ты нравишься мне, Паркинсон, — ее глаза заполонил блеск надежды также быстро, как и потух, когда он продолжил. — Похудела, стала куколкой и все такое, но мне симпатизирует, когда ты меньше думаешь и больше делаешь. Не усложняй, давай насладимся по полной, пока у нас есть время. Понимаешь, о чем я?       Она растерянно кивнула.       — Вот и молодец, — он оставил короткий поцелуй на щеке и отпустил ее ладони, вернув их в прежнее положение. — Теперь я пошел, а ты заходи в зал не меньше, чем через пять минут, чтобы никто ничего не удумал. Иди вон пока умойся, видок у тебя оттраханный.

***

      Дразнящий аромат свежеиспеченных слоек донесся до рецепторов с другого конца коридора. Раньше Пэнси обязательно съедала на завтрак одну, а иногда и две. На первом курсе ей так приглянулись эти булочки, что она выпросила у школьных эльфов рецепт для своих домашних домовиков, чтобы и в каникулы наслаждаться любимой выпечкой. Пока однажды, когда она потянулась за третьей порцией на завтрак, мать учтиво не поинтересовалась:       — Может, уже хватит? Леди не должны, — начала она, но была прервана отцом, который объявил, что завтрак окончен.       Двенадцатилетняя Пэнси не сразу осознала, в чем заключался вопрос. Ее миндалевидные зеленые глаза округлились в сплошной овал, а пухлые щечки покраснели в замешательстве. Она так и застыла с вытянутой над столом рукой, не зная, что делать дальше, пока отец не оборвал ее намерения, указав пойти к себе в комнату. Поднявшись в спальню, Пэнси присела на кровать, раздумывая о странном вопросе. Хватит что? Наверно, она слишком быстро жевала или, может быть, неаккуратно разломила булочку, рассыпав по столу крошки. Миссис Паркинсон была крайне недовольна, когда дочь забывала о банальных правилах столового этикета.       — Будь аккуратнее, Персефона! Еда нужна нам исключительно для поддержания жизнедеятельности, а не для получения наслаждения. Ты смакуешь это пирожное, будто тебя вовсе не кормят неделями! Не забывай, что находишься в высшем обществе! — вспомнила она слова своей мамы с прошедшего не так давно приема у Гойлов.       Пэнси не понимала, как не ощущать наслаждение от еды, когда та может быть настолько…вкусной? Были блюда, которые она не очень любила. Скорее даже ингредиенты. Ей не нравилась тыква и морковь почти в любом их виде. Она терпеть не могла грибы, и ее всегда подташнивало от послевкусия сельдерея. Но в целом, при некоторых сочетаниях даже они могли ее впечатлить. Пэнси действительно имела некое пристрастие к еде, тонко чувствуя консистенцию, сочность и приторность. Она относилась к любой трапезе с научным интересом, изучая новые кулинарные комбинации. Быть может, не будь она дочерью аристократов, ей было бы суждено открыть кондитерскую с изысканными сладостями, удивляя людей своими гастрономическими познаниями, или стать ресторанным критиком, заведомо внушая заведениям уважение и страх перед одним лишь именем.       Обеденный стол семьи Паркинсон всегда был богат обилием всевозможных яств: несколько видов салатов, минимум два горячих блюда на выбор, а количество разнообразных закусок и десертов обычно было не счесть. Пэнси любила экспериментировать с вкусовыми сочетаниями, предпочитая попробовать всего понемногу, и в конечном итоге останавливаясь на одном наиболее привлекательном.       Мистер Паркинсон был тучным человеком, и большинство предложенных на столе вариаций лакомств были приготовлены по его предпочтениям. Он придерживался того же принципа, что и дочь, за одним исключением: всего, да побольше. Ее старший брат, напротив, никогда не был слишком избирателен к еде. Казалось, его можно было кормить одним блюдом на протяжении всей жизни, и он вряд ли бы стал жаловаться. Его юношеский организм требовал много, но сколько бы Арес не съедал, все равно оставался стройным и подтянутым. Вопиющая несправедливость природы! — часто размышляла уже повзрослевшая Пэнси. И даже несмотря на внушительный аппетит большей части семейства, приготовленного было так много, что они ни разу не съедали и половины.       Мать же, на ее памяти, никогда не переходила к десерту. Ее порции были строго ограничены и поделены на три части. Половину тарелки занимали свежие овощи, еще четверть термически обработанные и оставшуюся часть – один из видов птицы либо же морепродукты, приготовленные строго на пару. Ее зацикленность на «правильном» для дам из высшего общества питании пугала Пэнси. Она, будучи ребенком не понимала, для чего женщина намеренно лишает себя удовольствия. Так было не только с едой, разумеется. Миссис Паркинсон при желании могла издать серию книг на пять томов, где расписала бы все существующие табу для жизни «истиной леди». Не склоняй голову слишком сильно, не касайся спинки стула. Держи спину идеально ровной и смотри всегда прямо. Ни за что не смейся во время трапезы. Не будь слишком эмоциональной, но и о серьезных вещах благородным дамам говорить неприлично! И еще сотни других вещей, о которых Пэнси должна была помнить, переходя порог своего дома. Все оставшиеся рождественские выходные мать не прекращала делать ей замечания, то критикуя выбор в пользу жирной или высокоуглеводной пищи, то количество съеденного. С тех пор получение удовольствия во время еды всегда шло об руку с преследующим чувством стыда, но она все еще продолжала есть.       Когда наступили следующие летние каникулы, Пэнси уже в поезде, по пути домой предвкушала, как за ужином отведает свои любимые муссовые пирожные, которые домовики всегда готовили к их с братом возвращению. Всю дорогу она представляла, как воздушный вкус миндального бисквита сменяется кислинкой вишневого ганаша и смягчается йогуртовым кремом, оставляя послевкусие фисташки во рту. Сойдя с поезда, их, как и всегда, встречала одинокая карета с фестралами. Пэнси не задевало то, что родители не встречали ее у вокзала, как других детей. Отец, вероятно, был чрезвычайно занят, решая важные министерские дела в своем кабинете, куда вход им с матерью был воспрещен, а мама… Мама ни за что не отступит от ежедневного распорядка дня ради подобной глупости.       Поприветствовав сына коротким «Арес», миссис Паркинсон перевела внимание на дочь. Улыбка, преследующая Пэнси всю поездку, растворилась о холодный оценивающий взгляд. Мать оглядела ее с головы до ног и, лишь выгнув одну бровь, утвердительно кивнула, направившись в столовую. Арес, страшась стать следующим объектом разочарования, оставил сумки прямо посреди холла и незамедлительно последовал за ней, а Пэнси… Пэнси так и осталась стоять, сжавшись в крошечный комочек.       Она знала этот взгляд и уже могла предположить, что каникулы могут стать совершенно безрадостными. Неутешительные ожидания миссис Паркинсон оправдались… И, значит, теперь Пэнси предстояло выяснить их основу. Всегда, когда маме что-то не нравилось, она наказывала их с братом молчанием, оставляя мучиться в догадках, как поступить, чтобы искупить свою вину. И не дай Мерлин, дети сделают ошибочные выводы, неверно расценив повод для ее огорчения. Полное безмолвие могло растянуться на недели, иногда заполняя все лето. Если же негодование миссис Паркинсон было чрезмерно высоким, она могла наложить на портреты силенцио, дабы и те попусту не болтали с детьми. И тогда могильная тишина древнего особняка поглощала целиком.       Пэнси осторожно опустила на кафель портфель, страшась издать лишний звук. Она вновь ощутила себя слишком незначительной для этого места, не вписывающейся, лишней. Появившийся домовой эльф не дал времени для раздумий. Он щелчком пальцев убрал с пола их сумки и передал указ родителей после мытья рук направиться к ужину.       Зайдя в столовую, Пэнси сразу бросилась в глаза непривычная странность. Обычно, когда они присаживались, тот был уже полностью сервирован под всех членов семьи. На этот раз на месте, где она сидела, не было ничего. Стол был накрыт на троих. — Может, отец отлучился по делам в другой город и его место займет мама, а я вместо нее? — подумала она тогда, но ошиблась.       — Ты позабыла, какой стул тебе положен? — нетерпеливо поинтересовалась мать, быстрым шагом подходя к своему обычному месту во главе стола.       — Прости, мама.       — Сколько можно твердить, Персефона? Разве я похожа на одну из твоих подружек?       — Прошу прощения.       Скрежет стула по каменному полу эхом распространился по всему помещению. Пэнси неловко устроилась напротив брата в ожидании отца. Она наблюдала, как домовые эльфы выносили блюда одно за другим. Разнообразные ароматы защекотали рецепторы в предвкушении, но щеки пылали в непонимании. Что-то было не так, и подсознание навевало мысли, что материнская досада достигла своего апогея. Что же она такого натворила? Может, ее расстроило, что дочь получила удовлетворительно по трансфигурации вместо превосходно? Она очень старалась на итоговом задании превратить навозного жука в крупную пуговицу, но тот никак не поддавался. Пуговка все равно получалась крошечная, кривая по краям, отталкивающего болотного цвета и стремилась сбежать от нее на лапках насекомого. А может, просто воротник блузки недостаточно выглажен или прическа растрепалась по пути?       Надо было проверить, не выходя из кареты, дуреха!       Наконец в столовую зашел мистер Паркинсон. Перегнувшись через стол, он поприветствовал крепким рукопожатием Ареса, а затем и дважды хлопнул по плечу дочь. Пэнси внутренне задавалась вопросом, почему мама не требовала соблюдения этикета от отца и зачастую спускала вольности сыну. Если бы Персефона позволила себе подобный жест, ее бы наказали до совершеннолетия. Мужчинам в высшем обществе не требовалось сдерживать эмоции. Они могли отпускать грязные шуточки, вести абсолютно пустые, раздражающие разговоры, путать предназначение столовых приборов, а то и вовсе пренебрегать их надобностью. Женская половина застолья в такие моменты обязана была тактично делать вид, будто так и должно быть. Несусветные глупости…       Мистер Паркинсон потянулся к жареному цыпленку, давая остальным волю приступать к ужину. Арес последовал его примеру, а миссис Паркинсон щелкнула пальцами, призывая прислугу принести ее отдельную порцию. Домовик вышел с подносом, на котором стоял граненый стакан, наполненный кефиром с крошечными вкраплениями молотой корицы и имбиря. Ничего необычного, мама как минимум дважды в неделю устраивала организму детокс, отказываясь от последнего приема пищи. Вот только на этот раз домовик миновал материнский стул, проходя дальше. Все ближе к ней.       Пэнси непонимающе обернулась к брату, ища в нем поддержку, но Арес, не поднимая головы, сверлил взглядом наполненную тарелку перед собой. Он бы хотел помочь сестре, но едва ли мог повлиять на мать больше, чем она сама.       — Приступай, Персефона.       Голос мамы отрезвил и вывел из минутного оцепенения.       — Я не голодна, — сглотнув тягучий ком, еле выдавила из себя Пэнси. — Могу я пойти в свою спальню?       И тогда Пэнси увидела то, о чем грезила в своих мечтах с самых малых лет. Одобрение. Миссис Паркинсон была так довольна ее намерением пропустить прием пищи, что, позабыв о своем же правиле не выходить из-за стола, пока взрослые не доедят, отпустила ее к себе. Всю ночь она горько проплакала, а на утро ее ждал приговор в виде тарелки, поделенной на три части.       Спустя две недели после приговора Пэнси с братом возвращались с прогулки. Отец прикупил им магического воздушного змея, который, развеваясь на ветру, извергал самый настоящий разноцветный огонь. За проведенный во дворе день они очень много смеялись, чуть не сожгли несколько хвойных туй и выяснили, что змей менял свой окрас в зависимости от яркости солнца, силы ветра и даже настроения того, кто держал в руках волшебную катушку. Солнце почти скрылось за горизонтом, когда они вошли в особняк и ненароком стали свидетелями диалога в гостиной.       — Да что ж она никак не худеет? — Арес взял сестру за ладонь, потянув на себя, чтобы пойти дальше и отгородить ее от ужасных слов. Но Пэнси вырвала руку и осталась стоять на месте. — Надо лучше следить за домовиками! Не пора ли нам устроить публичную порку? Наверняка кто-то из них жалеет эту паршивку, принося ей пирожные по ночам.       Они переглянулись, передавая друг другу молчаливое сожаление. Мать была права. Только наказывать следовало совсем не домовиков, а ее сына. Арес не мог смотреть на мучения сестры, давящейся пресной и скудной пищей. После каждой трапезы он умудрялся проскользнуть на кухню и утащить что-нибудь вкусненькое. И в ночи, когда родители забывались в глубоком сне, приходил в ее спальню и приносил с собой все, что только мог унести. Что-то вроде булочек, пирожных или холодных закусок, которые можно было припрятать в салфетку, не сильно подпортив внешний вид и вкусовые качества.       — Что ты к ней прицепилась, Агата? Она еще ребенок. Подрастет и само рассосется, уйдет в нужные места, — не особо вникая в разговор, ответил отец, перелистывая газету.       — Нам ее еще замуж выдавать! Кто захочет взять себе раскормленную индюшку, когда сплошь и рядом щебечут утонченные пташки?       Пэнси рванула с места и скрылась в глубине многочисленных узких коридоров так быстро, что он не успел среагировать. Из её рук выпал воздушный змей. И тогда Арес узнал, что эмоция боли окрашена в глубокий синий цвет. К ужину девочка не появилась, а когда, по сложившемуся несколько недель назад обычаю, брат пришел к ней ночью со вкусностями, его встретила запечатанная магией дверь.       На два с половиной месяца Персефона Паркинсон попала в свой личный кошмар, ограничивая себя в еде, но ее истязания награждались истинным волшебством – мама гордилась ею.       Истосковавшись по вкусной еде, в Хогвартсе она объедалась до отвала. Несмотря на полное физическое насыщение, былое удовлетворение никак не приходило. Казалось, пихать было уже некуда, но она все никак не могла остановиться. После недели ежедневных перееданий ей стало так плохо, что желудок не выдержал, опустошив все содержимое в первый раз. И, казалось бы, вот он, момент, когда стоило бы остановиться, но четырнадцатилетняя слизеринка неожиданно нашла в сложившемся… выход!

***

      Чем ближе Пэнси подходила к Большому залу, тем более явно ощущала на языке привкус сливочной глазури, волнами растекающейся по слоеной булочке, сменяющейся тающей мягкостью воздушной сдобы с характерной корице пряностью. С каждым шагом к столу ненависть к себе возрастала в геометрической прогрессии. Она старалась отогнать навязчивые мысли, вспоминая про недавно прочитанную статью из Ведьмополитена, где модели делились секретами поддержания безупречной фигуры. Тильда Холд перед фотосессией с легкостью могла продержаться без еды неделю, и ты сможешь.       — Доброе утро, вафелька, — расплывшись в улыбке, поприветствовал Тео. Это прозвище закрепилось за ней после того, как в восемь лет Пэнси подавилась французскими вафлями за бранчем с их мамами и чуть не задохнулась. Блейз уже сидел за столом напротив него, чуть поодаль. — Положить тебе фруктов?       — Обойдусь, — раздраженно ответила она и потянулась к кофейнику. Кофе краткосрочно помогал заглушить сводящую до спазмов пустоту в желудке.       С раннего детства Тео и Пэнси близко дружили. Ее никогда не посвящали в то, чем промышляли их отцы, но до военных событий их объединяло какое-то общее дело. Поэтому Нотты были частыми гостями в доме Паркинсонов. Теперь же мистер Нотт гнил в Азкабане, что в целом не сильно волновало Теодора. Он единственный, кто знал о ее губительной влюбленности в придурка Забини и не менее пагубных методах похудения. Все время норовя накормить подругу и напомнить о том, что ее избранник самый настоящий урод.       — Паркинсон, — прошипел Нотт, выхватывая у нее из-под носа тарелку и накладывая туда любимые ею нарезанные дольки киви, заранее почищенный к ее приходу апельсин и горстку свежих ягод. — Приятного аппетита.       — Ну ты и несносный, Нотт.       Как он не понимал? Три дня назад, когда они с Грейнджер столкнулись в заброшенной уборной, открывая свои секреты, слизеринка вновь сорвалась. Ночью она никак не могла уснуть из-за навязчивых мыслей о еде, а вода помогала лишь на считанные минуты, за которые не получалось успеть задремать. Тогда Пэнси пробралась в кухонные помещения, чтобы съесть что-нибудь легкое, дабы заглушить эту сводящую с ума потребность. Она взяла один банан и хотела было уйти, но ее взгляд зацепился за баночки с абрикосовым джемом… А затем она беспомощно сдалась моменту, впихивая в себя все на своем пути. Консервированные сардины, картофельные соленые снеки с жидкой карамелью, рисовый пудинг, кислые конфеты… Пэнси сбилась со счету. Сочетания жуткие на первый взгляд, но ей физически необходимо было ощутить это разнообразие. Ведь следующий эпизод ее греховного падения произошел бы не скоро. Голод в течении двух-трех дней после подобных вылазок стал обязательным пунктом, чтобы покаяться перед собой в слабости. Чуткое обоняние стало худшим ее врагом. Ей и так с трудом удавалось сдерживаться при всем обилии висящих в воздухе восхитительных запахов, а друг все только усугублял, ослабляя ее выдержку.       — Я любя, — они обменялись саркастичными улыбками, и Тео настойчиво поставил перед ней полную тарелку.       — Можно не начинать так каждое гребанное утро? Я будто застрял во временной петле, завязанной на еде. — не удержался от комментария Малфой.       Пэнси отметила, что парень действительно выглядел более поникшим и раздраженным. Она не могла вспомнить, когда он последний раз полноценно участвовал в беседах, только изредка вставляя какую-нибудь очередную колкость. Ох, им предстоял тяжелый разговор.       — Вот именно, Малфой, — Тео повысил и до того возмущенный голос, — Я не видел, чтобы она завтракала с долбанного Рождества.       — А я поддерживаю Малфоя, — неожиданно отозвался Блейз, — Не хочет она, какое тебе дело?       О, как бы Тео хотел высказать ему пару ласковых, но он бы расстроил Пэнси. Этот кретин не заслуживал ее внимания.       — Тео, она же не голодает совсем, — рассуждала Дафна, — Ест только полезное, по желанию и в меру, нам бы всем у нее поучиться.       — А тебе бы, Гринграсс, не помешало проверить зрение, — откровенно злился он.       — Полегче с выражениями, Нотт, — вступился за девушку Пайк.       — Я не понимаю, почему никто не замечает, что те полные тарелки полезной еды она обычно превращает в месиво, не съедая ни одного кусочка? — выделив кавычками полезность, объяснил Нотт. — Не знаю, как вы, но я не хочу после выпускной вечеринки идти на поминальный вечер Паркинсон.       Пэнси не слушала их препирания, сосредотачиваясь на контрастах горячего напитка, тягуче оседающего в желудке.       — Настоящим леди не требуется завтрак, — вынесла вердикт она.       — Ага, еще ваш пот пахнет сладостью, а испражняетесь вы бабочками.       — Гадость, Тео, — Пэнси пихнула его в плечо и глянула на Дафну, которую также смутила поднятая тема. — Неприлично говорить о таких вещах, тем более за столом. Тебя что, воспитывали неандертальцы?       — Хуже, меня воспитывал садист, — произнес он обыденно.       Конечно, ни для кого не было секретом, что детство Теодора нельзя было назвать счастливым. И на удивление, он с легкостью относился к прошлому, но Пэнси все равно поджала губы в молчаливой поддержке, пожалев о своих словах.       — Булстроуд, если девушки могут обойтись без завтрака, тогда кто ты? Оно? — окликнул ее Блейз, вызвав гогот сидящей подле него свиты.       Челюсти Нотта сдвинулись, и он глянул на подругу тем самым взглядом, который обычно означал: очередное подтверждение тому, что Забини подонок. Никогда не случалось, и вот опять. Миллисента же лишь безэмоционально зыркнула на Блейза, выставив средний палец, и продолжила есть наколотую на вилку сосиску, обмотанную полоской жареного бекона. Пэнси съежилась от своих собственных мыслей. Она понимала, что рассуждала скверно и поверхностно, но будь она в весе Булстроуд, не смогла бы жить.       — О, здравствуй, львенок, — выдал Нотт и все сидящие поблизости слизеринцы подняли головы на неожиданного гостя.       Львенок? — смутилась Паркинсон.       — Пэнси, до первого занятия есть двадцать минут. Мы можем поговорить?       — Ну уж нет, Грейнджер! — вдруг разозлился Тео, но Гермиона смотрела точно на слизеринку, намеренно избегая ее друга, по правую руку от которого сидел Малфой. — Пэнси еще не поела.       — Грейнджер, ты мое спасение! — выражение лиц всех окружающих надо было видеть, их челюсти едва не отвисли. — С радостью.       — Паркинсон, чертова ты ведьма! — воскликнул Нотт вслед поспешно удаляющимся девушкам.       — Ты знаешь, что только что произошло? — обратился к нему оживившийся Малфой, так, чтобы услышал только Тео.       — Почему Паркинсон и Грейнджер ведут себя словно давние подружки? Нет, черт возьми.       — Надо узнать.

***

      — Удалось что-нибудь выяснить? — как только девушки зашли в заброшенный туалет, нетерпеливо поинтересовалась Миртл.       — Постой, — оборвала ее гриффиндорка и наложила на помещение заглушающее заклинание.       Нельзя допустить, чтобы кто-то еще узнал об их тайне. Пэнси удобно разместилась на широком подоконнике, одну ногу подогнув под себя, а вторую свесив вниз. Гермиона неловко устроилась напротив. Было видно, как девушка переживала все эти дни в ожидании. Кожа вокруг ее ногтей была содрана до небольших, но глубоких ранок, а растрепанные волосы похожи на гнездо пуще обычного.       — В Хогвартской библиотеке нет ни одной книги о магической беременности, я все перерыла.       — Ты хоть спала? — уточнила Пэнси.       — Мало, — туманно ответила она, расковыривая почти зажившую ссадину на мизинце.       — Не удивительно, что в школе нет подобной литературы.       — Чудовищное упущение! — недовольно воскликнула Грейнджер. — Если бы я стала министром, подчистую бы переписала стандарты школьной программы.       — Я попросила Кристи, она моя личная эльфийка, поискать информацию о беременности волшебников и прислать мне в ответном письме, — Гермиона нервно болтала ногами, пока слизеринка копалась в сумке. Она была так взволнована, что пропустила мимо ушей часть об эксплуатации домовых эльфов. — Есть одно зелье.       — Замечательно! И какие нужны ингредиенты?       — Не спеши радоваться, — найдя в сумке нужный свиток, она всучила его Грейнджер. — Читай.       «Доброго дня, мисс. Беременность волшебников возможно прервать до семнадцати недель. Для этого используют зелье «Mortinfans»…»       — Какое кошмарное название, — стушевалась она.       — Смерть младенца, — огласила Миртл, встряхнувшись, словно по ее телу прошла рябь. — Жуть.       — Называйте вещи своими именами, девочки, — Пэнси продолжала рыться в своей сумке в поисках заживляющей мази для новоиспеченной подруги и говорила так, будто речь шла о выборе цвета помады, а не детоубийстве. — Мы же и в правду...       — Пэнси, нельзя приравнивать несформировавшийся плод к младенцам! — Гермиона прервала ее, закипая все сильнее. Во многих странах маглы давно уже поставили под запрет пропаганду, промывающую женщинам с нежелательной беременностью мозг. Она надеялась, что когда-нибудь и магическое сообщество отойдет от устаревших идеалов, но пока прогрессивное будущее рисовалось слишком размыто. О каком просвещении может идти речь, если некоторые волшебники до сих пор придерживались расистских идей... — Такие названия - самое настоящее издевательство над девушками, которые приняли решение избавиться от беременности. Для магов просто необходимо ввести анатомию для изучения.       — Анатомия?       — Наука о теле человека. Внутреннее строение маглов и волшебников одинаково. Этот урок помог бы избежать многих проблем. К примеру, миф о чистоте крови.       — Или избежать незапланированных беременностей, — Пэнси поймала осуждающий взгляд. — Что? Читай дальше.       «…Приготовить его самостоятельно допустимо, но не рекомендуется ввиду возможных осложнений при незначительном несоблюдении этапов приготовления или ошибочной дозировке: слабость будущей родовой деятельности, полное отсутствие возможности зачать ребенка или в худшем случае смерть. Проводить процедуру требуется под наблюдением колдомедика. Надеюсь, у вас все в порядке, мисс. Если вам нужна помощь, Кристи всегда к вашим услугам…»       — Ожидаемо, — рационально вынесла Гермиона, — Я понимаю, на что иду.       — Я не уверена.       — Мы уже это обсуждали, — устало ответила она.       Пэнси с самого начала скептично настроилась к ее решению прервать беременность. Раньше она никогда не задумывалась, что такая возможность вообще существовала и перспектива стать свидетелем применения неизвестного зелья ее пугала.       — Когда ты безрассудно спрашиваешь меня об ингредиентах, ты только подтверждаешь мои опасения, — Пэнси вытянула руку, вкладывая гриффиндорке в ладонь найденную мазь.       — Спасибо.       — Мы не можем приготовить его сами, исключено.       — Я думаю, что смогла бы, — Паркинсон ощущала, как задвигались в голове Грейнджер шестеренки. Та, без сомнений, уже составляла детальный план, сопоставляя в голове риски. А ведь она еще даже не видела рецепт. — Нужно уделить время на более глубокое изучение данного вопроса. Кристи может выслать нам книги, из которых все это узнала?       — Грейнджер, я все больше сомневаюсь, что ты действительно самая умная ведьма на потоке. Не обижайся на меня, — предупредила она. — Если возможная смерть тебя не страшит, то, может, сжатые сроки? Сама подумай, сколько понадобиться времени на изготовление чего-то настолько серьезного?       Как бы ей ни хотелось признавать, Паркинсон была права. Время самый важный ресурс, который у них практически отсутствовал. Грейнджер слишком затянула со стадией отрицания.       — Но как же я… — Гермиона закусила губу, сдерживая подступающие слезы отчаяния. — Мне не уехать из Хогвартса без весомой причины до окончания учебы.       — Поэтому тебе нужно рассказать обо всем Макгоногалл.       — Я лучше умру, Паркинсон!