неинтересно

фую не умел проявлять положительные чувства. каждый раз, когда он пытался сказать что-то приятное, из горла вырывались колючие, жестокие фразы. когда он с беспокойством смотрел на кого-то — его спина непроизвольно выпрямлялась, а подбородок — задирался. о своих чувствах к фую большинство, в принципе, предпочитали умалчивать: признания в любви он успешно игнорировал (в лучшем случае — сухо просил прощения за отказ, даже не меняясь в лице), предложения дружбы — отклонял. к юноше было невозможно подступиться: он держался одинокой и холодной фигурой, выверенной временем и воспитанием статуей, в личное пространство которое совершенно не вписывалось безобразие в лице маэно аки — мальчишки, который появлялся на занятиях так редко, что часть преподавателей, при встрече, словно знакомилась с ним заново. громкого, чей смех неприятно резал по ушам, а говор — заставлял учителей японского хвататься за сердце. за словом он в карман не лез: но лез за конфетами, из-за чего бесцеремонно шуршал фантиками посреди уроков. о приличиях вспоминал только в моменты, когда ушироно тыкал его вбок, сверля глазами более недовольно, чем обычно, а с уроков, «которые не так важны», предпочитал сбегать: «фую, прикроешь меня?» звучало в рамках школьных разговоров чаще, чем «привет». про «школьного принца» и «ребята, как его вообще зовут? ну этот, с красными волосами…» ходило много слухов, начиная от «вроде бы они живут по соседству? поэтому маэно-кун к нему и цепляется», заканчивая откровенным бредом: 1 из развлечений фую было пересказывать их. заглядывая в чужой сад после занятий, он в очередной раз находил аки в окружении непонятных книг разбросанных по скамейке — несколько раз юноша пытался углубиться в эту литературу, но потерпел неудачу. желудочки, клапаны, полые вены — это казалось слишком нереальным. на самом деле, ушироно расстраивался: он чувствовал себя неполноценным и глупым на фоне друга, который вместо мультфильмов или приключенческих романов — что там обычно нравится подросткам? — отдавал предпочтение пособиям по сердечным заболеваниям. конечно, инфаркт миокарда интереснее робинзонады. конечно, картинки из анатомического атласа интереснее, чем картины хаяо миядзаки. теряться среди книг приятнее, чем принимать участие в деятельности клубов, гулять с одноклассниками после школы, активничать в студенческом совете — конечно. это же маэно — он никогда не снизойдёт до вещей, в которых не заинтересован. и почему фую не такой? — что?! — глаза аки комично расширились, когда откинул голову назад и рассмеялся: искренне, по-живому: так, как умеет только он. и только рядом и ушироно, на лице которого волей-неволей, но появлялась улыбка от мысли об этом, — они думают, что я обижаю тебя?! и шантажом заставляю общаться с собой? я чё, похож на янки? — ну как тебе сказать… — как жестоко, фую! — маэно, продолжая разыгрывать трагикомедию, схватился за сердце и обиженно отвернулся. конечно, лучший друг пытается опорочить его доброе имя — как здесь не расстроиться? «он ведь прекрасный ученик, который никогда не прогуливает, со всеми общается и спит меньше, чем положено, потому что готовится к занятиям — а его сравнивают с янки?» — ты разбиваешь моё… — фраза прервалась на полуслове, а сердце, вместо того, чтобы разбиться, пропустило удар, когда юноша взглянул на ушироно: тот даже не пытался сдержать улыбку и смотрел в ответ настолько мягко, что хотелось умереть, чтобы запечатлеть этот момент навсегда. всё-таки, о том, сколько человек ранил фую собственным холодом, маэно слышал: по этой причине, он тоже практически никогда не говорил о собственных чувствах. всё хорошее держал в себе, за горизонтом души: знал, что за ласковые слова в сторону друга ему прилетит несколько оскорблений и, возможно, подзатыльников. что уж говорить о признании в любви? но чужая улыбка была слишком красивой, чтобы удержаться, — стой, ты улыбаешься? улыбаешься! не думал, что наш холодный принц умеет улыбаться. жаль, что всё приходилось сводить к бессмысленной шутке. — я сейчас серьёзно тебя ударю, аки, — столкнувшись с чрезмерным вниманием, фую ощутил неловкость, и его черты лица опять окаменели в напускном безразличии: уголки губ быстро опустились, когда он отвёл глаза — и только покрасневшие уши выдавали смущение с головой. — и это я-то янки! слабый, сделанный больше по инерции, чем из желания навредить, удар пришёлся куда-то в область рёбер. — ай! ты совсем меня не любишь, не ценишь, да? фарс — не более: фую никогда не навредит ему намеренно, не сделает больно — если это не заслужено. — а должен? никогда не навредит. но лучше бы он всадил в рёбра маэно нож, и после — разбил лицо (а не сердце) об пол, чем говорил нечто подобное. ненамеренно, не желая обидеть или оскорбить: а просто потому, что не искренне понимает. просто потому, что ничего по отношению к аки никогда не чувствовал: разве что зависть вперемешку с каплей привязанности — а потому заглянуть дальше, вдуматься в смысл сказанного не пытался. впрочем, не аки судить — ему тоже никогда не нравилось углубляться в то, что он считает неинтересным. хочется вырваться из шаблона, ответив «да, должен. потому что я. люблю. тебя. со всеми изъянами и недостатками, со всеми плюсами и достоинствами. люблю». за хмурое выражение лица. за глубокие красные глаза, в которых не страшно даже утонуть. за формальный стиль в одежде. «люблю». за любовь к растениям и умение слушать. за постоянные упрёки, в которых прячутся искренние волнение и забота. за когда-то склеенные по кусочкам книгу по медицине и душу: фую пробрался через забор не только в его одинокий, заброшенный сад, но и в жизнь. «люблю». однако маэно прекрасно: лучше, чем кто-либо другой — осознавал: «насильно мил не будешь». — конечно не должен, фую! но нельзя быть немного помягче, а? ты, сволочь, чуть ребро мне не проломил, ха-ха! — если так больно, то почему ты смеёшься? — просто большее тебе и не нужно.