Пулю в лоб, или омегу в дом: я использую запрещённый приём

-Нет, мы вы не будете жить в том доме, док. Хватит. -Юнги, я не собираюсь спрашивать тебя, в каком доме мне ж... -У Хосока слабый иммунитет, и я не позволю ему жить в доме, где проблемы с отоплением, а на переезд в новый дом тебе копить двести л... -Ты ещё будешь зарплатой меряться, щенок? -Последнее дело- кота псовым обзывать! -Па? Что происходит? -Кекси...к. АХ ТЫ ЩЕНОК ПАРШИВЫЙ, МРАЗЬ ТЫ БЕЗМОЗГЛАЯ, А НУ И... -Па! Па, я...я сам захотел, я...я сам просил! Я...Я даже заикаться перестал, па!!! -ИДИ СЮДА, ТВАРЬ НЕДОНОШЕННАЯ!!! -Спокойно, док. Я виноват. Но не у тебя мне просить прощения за метку истинному. -Я ТЕБЕ СЕЙЧАС ГЛОТКУ ПЕРЕРЕЖУ, УРОД! -Намджуни? Намджун! Что происходит?! Стоило только на секунду задержаться после приезда домой в ванной, и вот, пожалуйста, картина маслом: Намджун уже сжал свою руку на глотке лучшего друга, а Чимин распахнул рот от шока, задыхаясь от страха. Доминант действует на инстинктах, защищая ребёнка, которого лечил всю свою жизнь, и дрожит над ним и его здоровьем. В данный момент, Намджун плевать хотел на то, что Чимин видит то, как он душит его истинного, ненавистно оскалившись:Юнги посмел посягнуть на здоровье истинного, и стоит тут нагло, сделав шаг в сторону Чимина, который прижал ладошку к своему рту в шоке. -Я разорву тебя, шавка малолетняя! -Не раньше, чем я стану отцом котят своего киттика, док. Отпусти. -Намджун, отпусти его! - Хосок вклинивается, влезая в разговор, пока Чимин жмётся к стене, сложившись в три погибели от боли в животе и пульсирующей метки: нервозность Юнги передаётся ему, но по его каменному лицу и не скажешь, что альфа вообще знает о существовании стресса, как понятия. - Намджун!!! -Отойди, Хосок! -Хосок, мы сами решим. - Намджун чеканит каждое слово, яростно сжимая руку на его шее до посинения, и Юнги терпит. Терпит, стреляя взглядом в сторону Чимина, который пищит в углу, свернувшись в клубочек между диваном и дверью на балкон. Вцепившись в его кисть, Юнги безмолвно сжимает её, направляя взгляд разъярённого альфы в сторону единственного сына, к которому подбежал Хосок, стараясь поднять его с пола. Чимин отказывается, сжимаясь в крохотный клубок, и Намджун ненавидит себя в этот момент. Ненавидит, когда смотрит на него: зажмуренный, крошечный комочек в углу, прикрывающий ушки руками и дрожащий губами от приступа истерики. Он видел это раньше. Всего один раз. Когда его истинный умер. Чимин тогда испугался количества людей на похоронах, и точно таким же клубком вжался в стену, никого к себе не подпуская. Не подпускает и сейчас. Даже Хосока отталкивает, качая головой. -Чимини... Боже, Чимин... -Отпусти. - Юнги шипит раздражённо, стараясь сдерживаться, потому что знает, как в голове бьёт током от метки Чимина: если котёнок перепуган до смерти. Воспользовавшись моментом, когда рука Намджуна опускается, а взгляд бегает между Хосоком, который со слезами на глазах пронизывает его убитым взглядом, и Чимином, который даже не смотрит ни на кого, зажавшись в углу, Юнги освобождается, беря две секунды на передышку. Вдохнув пару раз полные лёгкие воздуха, он пошатывающейся походкой обходит доминанта, который сжимает кулак, понимая, что натворил только что. Мин взглядом показывает Хосоку, чтобы он отошёл, и друг повинуется: он никогда не сделает больно Чимину. Хосок это знает. -Давай, киттик, иди ко мне на ручки, - Юнги хрипит, сдерживая шипение, и посылает ненавидящий взгляд в сторону доминанта, который утонул в своей зависимости от гиперопеки. Вот, до чего довёл. Юнги ему только помог избавиться от заикания, а Чимин уже бьётся в истерики на второе утро течки, которую ему, вообще-то, стоило бы проводить в постели и в объятиях. Издевательство, а не жизнь. Чимин даже не отзывается, потеряв связь с пространством и продолжая качать головой, прижавшись кулачками к ушам. Юнги не просит дважды, понимая, что вряд ли его сейчас слышат, когда пыхтит, с трудом опускаясь на корточки, и с тихим "тшш-ш-ш, это я, киттик, это я" поднимает его на руки, стиснув челюсти. ЧИмин жмётся к нему доверчиво, спрятав зарёванную мордашку в его груди, и Юнги обходит Намджуна, который смотрит молча, со слезами на глазах, на то, что натворил. -Не смей нас искать. Мы не скоро вернёмся. -Ку... -Хосок, поговори со своим альфой. Он пугает моего омегу.- Юнги огрызнулся, зашипев несдержанно, и дошёл до двери в тапках и спортивках, как был. Прижимая к себе омегу, он схватил ключи от машины, и хлопнул дверью так, что слышно было, кажется, всем нижним этажам. Хосок аж подпрыгнул от шума, поджав губы: Юнги таким железным никогда не был. -Вот та-ак, киттик, ложись, мой ангелочек, ложись удобней, - Юнги воркует через силу, воровато оглядываясь по сторонам, и, не замечая фотографа, укладывает своего омегу на заднем, натягивая кепку на голову и обходя машину, чтобы сесть за водительское сидение. Вдарив по газам, он выезжает на трассу уже спустя три минуты, то и дело поглядывая назад, на свернувшегося беззащитным клубком омегу, которого пристегнул кое-как, поперёк. - Киттик, ты в порядке? В ответ слышны только всхлипы. Чимин дрожит губами, смотря перед собой стеклянными глазами. Ничего не чувствует. Только страх и боль, как в тот самый день, когда папы не стало. Он думал, этот страх уже позади, но нет. Намджун в тот день так же набросился на брата Юнги, который посмел прийти на похороны. Чимин до сих пор помнит этот страх, до сих пор помнит ярость отца, который, казалось, обезумел вконец. -Киттик, ты можешь говорить? - Юнги снижает скорость, и нервно играет желваками, чувствуя, как густой аромат булочек заполняет салон автомобиля с завидной скоростью. Течка в самом разгаре, а его котёнок ревёт белугой. И всё из-за кого? Из-за его ёбаного отца, который вовремя кнопку не нажал в родительстве своём. Да, Юнги лишил его девственности, да, Чимин, возможно, уже беременный. Но зачем слетать с катушек перед сыном, блять?! Вышли бы на балкон, там бы пусть хоть сбросил, нахуй, через перила, но не на глазах же у сына?! Чимин, кажется, ничего не может. Только ухватывается за него, как за спасательный круг, когда Юнги взволнованно протягивает руку назад, нашаривая его ладошки и не отрываясь от дороги перед собой. Омега скулит от боли, и не совсем понятно, преобладает теперь физическая, или моральная. Ещё вчера они засыпали в обнимку счастливые, а сегодня Юнги готов разбиться головой о ближайший асфальт за то, что посмел пойти против обещания, подвергая опасности его здоровье. Ещё вчера, Юнги был готов стоять на коленях перед отцом истинного, чтобы тот его простил за несдержанность, а сегодня- готов заставить его самого встать на колени, чтобы извиниться перед сыном. -Мы едем в красивое место, сладкий. В очень, очень красивое, ладно? Там нас никто не найдёт. Никогда. Тебе будет очень хорошо, я обещаю, киттик, только скажи мне что-нибудь, а? Хотя бы буковку? - Юнги нервно сжимает его ладошку, и понимает, что не добьётся ничего от омеги сейчас. Чимину слишком больно, чтобы выражать свои чувства чем-либо, кроме слёз и раздирающего сердце беспомощного мяуканья. Так они и доехали в тишине до этого самого "очень красивого места". Чимин, мяукая разбито, уснул, прижимая к груди кулачки, и во сне лепеча полными губками. Он внёс его в дом на руках, целуя бережно и невесомо в висок, прижимая к своей груди его тело. Внеся его в спальню, он уложил омегу на постель, тут же отходя к камину, и чиркая спичками: дорога была длинной. Четыре часа практически к горам, где всё ещё снег кружит. Разжигая дрова в камине, он шмыгнул носом, оглядываясь по сторонам: не так он планировал привезти своего ангела в это место, совсем не так. Юнги планировал сделать это после свадьбы, чтобы официально познакомить Чимина с их загородным домиком, который он обустроил самостоятельно, даже с Хосоком не советуясь: чем меньше людей в курсе о его местоположении, тем лучше. Он доверяет Хосоку, но не доверяет Намджуну, которому не помешало бы мозги подлечить, говоря начистоту. Вместе с нервами. Стянув с себя футболку и штаны, Юнги хмыкнул, прикрыв веки, когда скользнул взглядом по своему отражению в зеркале над постелью: след от руки Намджуна остался синим, обволакивая белоснежную кожу альфы. Проигнорировав этот неприятный факт, он молча шмыгнул носом, бесшумно раздевая Чимина, чтобы он не проснулся от жары, когда камин согреет комнату. Сегодня он не может смотреть на его тело с желанием заняться любовью, хотя течка любимого омеги в самом разгаре. Сегодня, Юнги хочет просто укрыть своего крошечного Чимина от всего этого злого мира, в котором отец из спасения вдруг превратился в золотую клетку, забыв о том, что дети имеют свойство расти. Он обнял его, прижимая нагое тело к себе вплотную, и укрыл их плюшевым одеялом, целуя омегу в висок и бережно зачёсывая прядку. Маленький шрам на голове, вечно прикрытый чёлкой, оголился, и Юнги прикрыл глаза, сдерживая шипение. Это след того дня, когда родной папаша приложился к его голове осколком бутылки в очередном пьяном угаре. Обещал Намджуну, что будет сидеть дома и следить за ребёнком, пока альфа работал в две смены ради семьи, а сам ушёл трахаться со старшим братом Юнги. Вернулся раньше всего на пять минут, и вот результат. Чимину в тот день должно было исполниться пять. Омега никогда не рассказывал, но Хосок поделился однажды утром с другом, удручённо обмакивая печенье в чай и теряя аппетит: истинному и его сыну пришлось пройти через настоящий ад. Было бы легче развестись, во многих случаях так говорят. А что делать с тем, что Намджуна шантажировали? Обещали украсть сынишку, и продать на органы, если он посмеет заикнуться о разводе. Зачем он был нужен ему? Да ни зачем. Просто было весело манипулировать доминантом. Чувствовать власть над доминантом. Юнги бы понял Намджуна. Он и пытается, пока обнимает Чимина, завозившегося на постели и прижавшегося к его груди щёчкой. Он пытается, неустанно целуя его макушку, поглаживая по обнажённой спинке и глядя вверх, на их отражение. Он за Чимина убить готов. Любого. Кроме его же отца, которым его омега дышит. И в своей ситуации, Юнги может лишь вздохнуть с облегчением от того, что ближайшие дни встретят их хотя бы уединением и отсутствием страха, что сейчас их найдёт отец, и Чимин вновь прижмётся к углу беззащитно. Юнги такого больше никогда допускать не собирается. -Спи, мой ангел, спи, моё счастье. Я никому больше не дам тебя расстроить. Я обещаю тебе, мой котёнок. Поцеловав его сжатые в кулачок пальчики, Юнги усмехнулся горько, как только омега разжал их, тут же сжимая, как котёнок. Он приложил этот кулачок к груди, устраиваясь поудобней, и обнимая его крепко. Течка Чимина не должна проходить так. Она должна проходить так, как проходила вчера. Не так, чтобы омега спал, убитый слезами и страхом, и даже не чувствовал, как из него натекло уже так, что хоть выжимай. Так не должно быть. Но это то, что у них есть. Юнги не сомкнул глаз до утра, рокоча и вылизывая свежую метку истинного, чтобы сахарная пудра расслабила его хоть немного. И Чимин, вроде бы, стал расслабляться в его руках ближе к ночи, теперь уже не сжимая кулачки, а просто зарывшись в сгиб его шеи и фырча размеренно. -Боже...Ты что натворил, Н-намджун? - Хосок делает шаг назад от доминанта, испугавшись его рыка, когда дверь за Юнги захлопнулась, и Ким оборачивается к нему со слезами, застывшими в глазах стеклом. Говорить не хочется. Хочется просто уничтожить себя. Хочется просто умереть за то, что посмел вернуть своего сына в тот день, заставил его пройти через это вновь. У Намджуна ком в горле такой, что ни выплюнуть, ни проглотить: так и хочется просто перерезать глотку себе прямо посередине, чтобы хоть как-то избавиться от него. А Хосок прижимается к подлокотнику дивана, оседая в шоке и пытаясь отдышаться: родительский инстинкт перешёл все границы его показателей, так как течка уже на носу, а Чимина нет рядом, не о ком заботиться и некого утешить. Чона радует хотя бы то, что Юнги точно знает, что делать с омегой. Мин чётко действовал в сложившейся ситуации, ведя себя разумней и холодней, чем доминант, которому в голову ударило осознание того, что он больше- не единственный, кто будет обнимать сынишку на ночь и целовать в висок, обещая, что всегда будет рядом. Кажется, Намджун настолько растворился в сыне, что забыл, что он- сын. И эта шальная мысль выбивает весь дух из Хосока, поджавшего губы растерянно. -Хосок, я... -Молчи. Просто помолчи, прошу тебя. Намджун умолкает по приказу, прикрыв глаза ладонью и протерев лицо для трезвости: трезветь надо было раньше. Тогда, когда Юнги озвучил идею жить вместе самостоятельно, очевидно, прислушавшись к словам истинного омеги и желая поступить так, как будет хорошо Чимину. Он-то постарался, а Намджун? -Я такая сволочь, Господи... Хосок ничего не хочет отвечать. Он только смотрит на него с обидой, понимая, что не хочет отвечать, потому что согласен. Намджун повёл себя, как самая настоящая сволочь. Ненависть к Минам настолько захлестнула его разум, что альфа даже не пытается понять, что Юнги- не брат, с которым спал его муж. Не он. Юнги- совершенно другой человек, из ничего создавший себе карьеру, давший и себе, и Хосоку надежду на светлое и безбедное будущее. Будь Юнги такой сволочью, будь Юнги таким бесчестным человеком, он бы не дрожал так над Хосоком всю жизнь, воспитывая его только пряниками и позволяя ему руководить собой. Не соглашался бы смиренно с решениями Хосока, обещая ему, что сделает то или иное, и правда сдерживая своё обещание. Юнги бы был совершенно иным. Он бы, чёрт бы его, воспользовался Хосоком, имея круглосуточную возможность это сделать. Он бы использовал его, как любую шлюху, которую водил в дом, и даже не чувствовал бы своей вины за это. Но Юнги Хосока даже не поцеловал в своей жизни ни разу, не позволил себе смотреть на него иначе, не позволил себе лишнего, держа его рядом, в безопасности. И вот он, Намджун, врач с многолетним стажем, вроде бы обязан обладать выдержкой железной, но если дело касается семьи- срывается с цепи, как цербер, и рвёт всех на куски. Иронично, но даже собственного сына сегодня. И Намджуну противно от себя, противно до смерти. А хмурый и обиженный взгляд Хосока не добавляет храбрости, или хотя бы желания жить. Он подходит к дивану медленно, на негнущихся ногах,и падает на колени перед своим омегой, не смея смотреть ему в глаза. Только кладёт голову ему на сведённые худощавые коленки, и молча обнимает его ноги, зная, что от доминанта этот жест- полное подчинение и поклонение своему омеге. Ни один доминант такого не сделает, если только его под палкой не заставить, а Намджун - вот,сам. И Хосок не знает, что делать, когда чувствует горечь, оседающую туманом в комнате от их смешавшихся феромонов. Не знает, что делать, когда, ещё ночью, Намджун обнимал его бережно в своей постели, боготворил его тело, доводил до изнеможения лаской и комфортом, убеждаясь в том, что для омеги их первый раз будет плавным и безболезненным, запоминающимся надолго. Это было ночью, а сегодня- Намджун вновь стоит на коленях, прося прощения и даже не смея поднять своих драконьих глаз. Он не знает, что делать, но следует инстинктам, от которых пальцы покалывает до боли, и кладёт неуверенно ладонь на его коротко стриженные волосы, оглаживая их. Сам он закрывает глаза, стараясь не дрожать от волнения, и сглатывает тяжело, когда доминант покорно опускает голову ниже, целуя его в колено. Эта тишина между ними затягивается. Намджун не знает, что ему делать сейчас. Не знает, как исправить то, что натворил. Он только понимает, что Юнги старается, чёрт бы его, сделать его сына счастливым. Он только понимает, что у Чимина действительно прошло заикание, а он тут...вот, что вытворил. Настоящий кретин, который растворился в ребёнке, забыв, что дети имеют свойство расти. -Обними меня. Омега говорит это одними губами, спустя примерно полчаса, и Намджун молча выполняет, обнимая его, и вжимая в своё тело так, словно сегодня- их последний день. Хосоку кажется, что все слова, которые они оба знали, вылетели в окно. Но он принимает на себя ответственность, чувствуя, что истинный боится его потерять, стискивая в руках. -Юнги никогда не причинит ему зла. Верь мне, хорошо? Разве я когда-нибудь солгу тебе, мой альфа? - Чон мажет губами по его виску, оплетая его шею руками, и старается чувствовать мужчину всем телом, успокаивая его, - Разве я обману? Намджун качает головой заторможенно, не понимая, чем заслужил в этой жизни его. Его, который оказался сильней доминанта духом. Его, которого растили в любви и полном принятии. Хосок оказался его спасением, за которое Намджун держится в который раз, и в который раз обещает себе, что научится контролировать свой гнев, когда дело доходит до сына и Юнги. -Тебе надо успокоиться, Намджун. Чимин будет в порядке, я уверен. Просто дай Юнги время, чтобы он поговорил с ним, и дал ему то, что нужно. Тебе надо понять, что твой сын вырос, Намджун, прошу тебя, это причиняет боль всем нам. -Я...Я обещаю, Хосок. Я обещаю. Возможно, это было самым тяжёлым в его жизни обещанием. Как можно не чувствовать тяжесть всего мира на себе, когда ты обещаешь принять тот факт, что твой сын, которого ты с пелёнок выращивал, оберегая от всего на свете, дрожа над его здоровьем- вырос? Вырос, и готов перейти к новому этапу своей жизни, пусть даже и рано слишком для своего возраста? Чимин боится быть таким, каким был его папа. Боится, и даже не понимает, что сделал то же , что и Ликой в своё время,в таком же возрасте. Но Намджун никогда ему об этом не скажет. Ни за что не скажет. Намджун сделает вид, что у него никогда в жизни не было никакого другого истинного, кроме как Хоби. Он обещает себе, что вычеркнет этот страх из своей жизни, потому что жизнь в страхе порой хуже смерти в одиночестве. -А теперь, давай вместе успокоимся, Намджун. Нам обоим надо прийти в себя. -Как ты...не ненавидишь меня? -Я ждал тебя всю жизнь, Намджун, - Чон положил ладонь на его щеку, немного приподнимая его лицо, и всматриваясь в него заискивающе своими пронзительными глазами, - Как я могу отказаться от того, кого ждал всю жизнь, и в кого верю? -Но я же... -Но ты просто запутался, мой альфа. Ты просто запутался,и нуждаешься в помощи, только и всего. Мы сможем вместе, если будем слушать друг друга, правда? -Чем я заслужил тебя? - Намджун дрожит губами, чувствуя, что никогда ещё в жизни не был настолько уязвимым, как сейчас. Этот худенький омега держит в поводьях всю его жизнь в этот момент, не выпуская из цепкого захвата, и стараясь оседлать его страхи и неуверенность. -А чем ты меня не заслужил? И этого достаточно, чтобы Намджун сглотнул этот пресловутый вязкий ком, застрявший в горле, и порывисто прижался к нему всем телом, впервые в жизни позволив себе рыдать, как рёбенок, в его грудь, несдержанно всхлипывая и прощая себе эту слабость. В конце концов, всем нам надо плакать иногда. И это нормально. Только в мире альф это считается зазорным. Но почему мы должны идти на поводу у этого неизвестно кем сложившегося устоя, если нам иногда гораздо больней? Если мы порой тащим на себе такой груз, от которого ноги омеги могут подкоситься в секунду, потому что он становится неподъёмным? Довольно часто случается так, что омеги описывают жизнь стереотипно: вот, омега весь в домашних заботах, и хоть бы кто ему помог! Придёт с работы, поест, и всё, спать сразу. И помощи не дождёшься. Но как часто омеги смотрят немного глубже? Туда, где альфа понимает, что от него зависит финансовое состояние семьи, и работает с утра до ночи, чтобы обеспечить всем, чем надо. Как часто семейный альфа замечен в магазине, покупающим для себя вещь или безделушку? И как часто в магазине замечен семейный омега, покупающий себе вещь или безделушку? Омеги часто шутят, что альфы гонят на этих своих дрелях и отвёртках, постоянно их покупая и радуясь, как дети, новой покупке. Так ведь радуются они потому, что всё это идёт в дом. Смысл отвёртки в его кармане? Сделает разве счастливым? Бред какой. Зато поможет поддерживать мебель в надлежащем состоянии, и опять же- альфа весь растворён в доме, в семье. Почему никто не задумывается о том, что альфа, чтоб его, тоже человек, и ему тоже, может быть, хочется отдохнуть в кафе и просто отпустить свои мысли? Работа, работа, работа. По приходу домой, для альфы важно не то, что его омега приготовил ужин. Нет. Плевать на это. Ему важно, чтобы его омега был здоров, чтобы он и дети были в безопасности, чтобы у них было всё, что им нужно для безбедной жизни. Это - та самая мысль, которой живёт альфа, пришедший с работы, и устало поцеловавший в висок своего омегу. Безусловно, он будет голоден. Он будет хотеть поесть нормально, потому что не позволяет себе во время перерыва на рабочем месте никаких походов в кафе, ведь можно сэкономить на себе, и принести эти деньги в дом. Пусть омега себе что-нибудь на них купит, и он снова увидит цветущую улыбку на его лице. Омега не ассоциируется у альфы с точки зрения "обслуживания", как многие омеги говорят, не заглядывая за высокую стену выдержки супруга. Омега ассоциируется с островком комфорта, к которому он будет возвращаться вновь и вновь, черпая силы от него, чтобы продолжить жить эту жизнь в сером мире альф, где сосредоточиться надо на финансах не ради богатства, а ради спокойного сна своей семьи. Чтобы, если вдруг, ненароком, с тобой что-то случится, у омеги всегда было, на что жить, чтобы он не был потерян с ребёнком на руках, ради которого ты умереть готов, но сдержанно улыбаешься, когда видишь его первые шаги, или слышишь первое его слово. Потому, что в мире альф всё слишком строго. Всё слишком запрещено. В том мире альф, в котором живёт семейный, честный мужчина, который отдаёт себе полный отчёт в каждом своём действии, а не только именуется альфой. Омега- его душа, его отдушина, его уют, и его исток, к которому он всегда будет возвращаться. И ни один адекватный альфа не позволит себе думать о своем омеге, как об удобной игрушке, с которой можно спать, когда захочется, оплодотворить, когда захочется, и переложить всю ответственность на ребёнка, когда захочется, потому что у него- работа. Воспитание ребёнка и уход за ним- такой же тяжёлый, бесценный труд, как и рабочее место альфы. Но что делать, если в этой жизни ты лишён главной связующей- своего омеги, который является твоей главной опорой в этом безумном мире? Происходит то, что произошло с Намджуном. Мужчина потерялся в этом мире без омеги, и сфокусировался на единственном омеге, который оказался его сыном. Растворился в работе, а после- в быту, совместил работу с бытом, и смешал их вместе, залечивая раны Чимина и работая над его физическим развитием с усердием. Намджун потерялся. Ему нужна помощь. Ему нужен кто-то, кто поможет ему остановиться в этом бесконечном кругу, где он взял на себя ответственность за всё, за что только можно взять ответственность, теряя нить с самим собой. Поставил сына на пьедестал, забыв о том, что он тоже существует, оттого и отказался в тот первый день с лёгкостью от истинности, лишь бы только сына вернули. Что он видел хорошего от истинности? Разве видел хоть что-то стоящее, кроме боли и предательства? Но вот он, Чон Хосок, без пяти минут Ким, сидит перед ним, и, обхватив своими худенькими ладошками его лицо, обхватывает и всё его сердце, израненное годами одиночества, и его жизнь, в которой есть надежда на счастье, непривычное альфе. Он сидит, и спрашивает его, чем Намджун не заслужил его, и Намджун, кажется, впервые в жизни хочет взять таймаут в своём многолетнем забеге по кругу, осознавая, что, возможно, он его действительно заслужил. Возможно, он его не просто заслужил, а выстрадал. -Хосок? -Да, Намджун? -Ты же не откажешься от меня? И Хосок не выдерживает, поджимая губы и качая головой уверенно. Чувствует, как непрошеные слёзы застилают глаза, и как катятся солёными речками вниз по щекам, капая на диван между ними. Намджун настолько разбит, настолько разорван на части, что боится остаться брошенным вновь. Боится доверять. Он не боится любить, как любит своего сына. Он боится быть любимым, потому что в таком случае, он никогда не сможет гарантировать, что его сердце окажется в безопасности. Отказ его умершего истинного от истинности на продолжении всего их супружества настолько уничтожил его веру в себя, что он боится, что сейчас, когда держит в руках своё тихое счастье, это счастье откажется от него. Но не учитывает только, что в сумерках его сердца, где-то там, совсем недалеко от него, рос солнечный омега, охраняемый таким же цербером, как и его сынишка. Рос в полной любви и безопасности, отказываясь верить в любовь, если только она не будет истинной. Хосок полюбил его задолго до их встречи, каждую ночь любуясь звёздами с балкона и шепча о том, что любит, любит своего истинного, и никогда не откажется от истинности. Потому что его сердце чувствовало. Оно всегда чувствовало Намджуна, всегда его спасало. Его слабый иммунитет , с которым Юнги постоянно работал, обращаясь к лучшим докторам города, его боязнь показываться людям, его неуверенность в себе- всё было поделённой надвое болью, которую он незримо носил в себе, никогда не отказываясь от истинности. Возможно, именно поэтому Намджун и не умер: ни от отказа от истинности супруга, ни после его смерти. Потому, что Чон Хосок был его маленьким, тёплым солнышком все эти годы, незримо его защищая на расстоянии, и спасая ради всего святого, что есть на свете. Ради них, и ради маленького Чимина, которого надо было поднимать на ноги. И сейчас, глядя ему в глаза, он может сказать только одно: -Я никогда не откажусь от семьи, Намджун.