Не злодей в моей истории

      Малыш открыл свои глазки и стал рассматривать людей, которые склонились над колыбелью. Они тянули к нему руки, что-то говорили и улыбались. Правда, в отличие от них, мальчик глядел без особого энтузиазма; никто не вызывал в нём такого восторга, как он в них. Младенец даже и не понимал, зачем все собрались около него, но расходиться они явно не собирались — они всё смотрели на него и умилялись. Ещё бы, ведь он был выжившим наследником рода Майклсонов.       Он родился неделю назад и прожил, конечно, меньше, чем его сестра, но точно больше, чем каждый из его братьев. Его семье хотелось верить, что он останется с ними надолго. Малыш был очередным чудом, таким же, каким была его сестра Хоуп — наследием первородной семьи вампиров, за которое они готовы были сражаться всю свою вечную жизнь и заплатить любую, самую высокую цену. Малыш являлся наследником тех, кому сама природа запрещала иметь потомство.       Однако сейчас, лёжа в колыбели, маленький Джексон всего этого, конечно же, не знал. Как не знал и того, что все, кто сейчас смотрит на него, не являются людьми, и что он тоже будет обладать огромной силой. Не знал малыш и того, что вместе с огромной силой он унаследует и тысячи врагов своей семьи; не знал и того, что его, как его старшую сестру, будут пытаться уничтожить, ведь одно его происхождение представляет угрозу для всего сверхъестественного мира. Неведомо ему было и о том, что, хоть отец и радовался его рождению, в глубине души он был разочарован. Странная штука — миллионы мужчин в этом мире разочаровываются, если на свет появляется дочь, но Клаус даже в этом был не таким, как все - его разочаровало рождение сына.       — Он прекрасен! Я поздравляю тебя, Хейли! — отойдя от колыбели, Кэролайн подошла к кровати, на которой лежала волчица. — Я искренне тебя поздравляю. Правда, когда он станет постарше, с ним будет немало хлопот, поверь матери двух подростков, — усмехнулась блондинка. — Они каждую неделю просят новые телефоны, но это определённо того стоит.       — Спасибо, я счастлива, и когда он станет подростком, буду тоже, — улыбнулась Маршалл, лёжа на этой кровати и принимая поздравления вот уже седьмой день подряд. Она всё ещё не верила, что на этот раз всё закончилось хорошо. — Но если бы Фрейя разрешила мне встать, я была бы ещё счастливее.       — Думаю, она права. Беременность и роды отняли у тебя слишком много сил, — произнесла Форбс. — Лежи, ещё набегаешься за ним, когда он начнёт ходить.       По законам жанра им бы стоило враждовать и соперничать за сердце Клауса. Но каждая из них знала правду, и даже если у каждой эта правда отличалась, им всё равно было нечего делить. Они никогда не были закадычными подругами, но и врагами тоже.       Правда была в том, что каждая из них понимала: они остаются в своих семьях до тех пор, пока не вырастут дети. Пока малышу не перестанет угрожать опасность, пока Кэролайн не найдёт способ избежать ритуала слияния, не жертвуя одной из своих дочерей. А после они смогут воссоединиться с теми, кого любят.       — Ты не представляешь, сколько раз я уже пожалел об этом, — тихо произнёс Элайджа, стоя в дальнем углу комнаты. Ребекка, к которой он обращался, вопросительно взглянула на него, и он пояснил: — Пожалел, что не позволил ему остаться с ней, вопреки его желанию. Ведь несмотря на то, что у неё своя семья и что они живут в разных городах, она всё равно присутствует в его жизни. Она приезжала, когда умер Хенрик, а за ним и Маркус. Она приехала сейчас, когда родился Джексон... — Элайджа вздохнул, подводя итог. — Она делит с ним и горе, и радость.       — Ты хотел как лучше, хотел, чтобы он был рядом с дочерью, чтобы был лучшим отцом, чем был наш, — сказала Ребекка, пытаясь заставить брата не чувствовать вину — он ведь и вправду хотел как лучше, вот только лучше ли от этого?       Услышав, что брат с сестрой их обсуждают, гибрид взял вампиршу за руку и вывел из комнаты. В конце концов, им хотелось побыть наедине. Они стояли посреди огромного холла и, погладив его по плечу, она ещё раз сказала:       — Я тебя поздравляю, он прекрасен! Но всё же, мне кажется, ты не бесконечно счастлив. — Она склонила голову вбок. — Боишься за его жизнь?       Клаус в ответ лишь тяжело вздохнул, в очередной удивившись тому, как хорошо она его знает, и, решив не лгать, сказал правду, горькую даже для него самого.       — Я всё это затеял, чтобы снова стать отцом, чтобы ощутить ту радость, которую дарила мне Хоуп, чтобы снова обрести надежду на то, что мы не чудовища и что с нами тоже может приключаться всё, что не чуждо обычному человеку. Без этого вечность превратится в пытку. Я не в силах вынести даже одного дня, буду страдать без надежды на смерть. Хоуп наделяла вечность смыслом, она была светом надежды во тьме. Но больше ничто не приносит мне этой радости. Самое страшное — вдруг я не смогу любить его, тогда я стану для него тем, кем для меня был Майкл…       Кэролайн растерялась. Ещё никогда, кажется, она не слышала в его голосе столько боли. Спустя долгую минуту молчания вампирша набрала в грудь воздуха, чтобы что-то ему на это ответить, и, возможно, у неё нашлись бы какие-нибудь правильные слова, чтобы хоть немного его успокоить, потому что, вопреки всему, они всегда у неё находились, но он ей не дал что-либо сказать, огорошив её новым откровением.       — Ты знаешь, в день рождения девочек Хейли в разговоре натолкнула меня на одну мысль, и она не покидает меня уже несколько дней. Что было бы, если бы у меня была ещё одна дочь, матерью которой стала бы ты? Она была бы твоей копией, — гибрид провёл рукой по её щеке, а затем заправил за ухо прядь волос.       Они молчали несколько минут. Ей подобная мысль в голову никогда не приходила, хотя бы потому, что неважно, кто мы — люди или сверхъестественные существа, — мы не мечтаем о том, что не можем осуществить. Вампиру не дано выносить и родить, если, конечно, в дело не вмешался ведьмовской клан, так зачем грезить о том, что нереально? Пока Кэролайн размышляла об этом, Клаус любовался ею. Смотрел с таким упоением, словно она была самым прекрасным, что он видел в мире за целую тысячу лет.       — Мне кажется, — вновь заговорил Майклсон, — они бы с Лиззи не ладили. Может быть, та её бы даже ненавидела, ревновала, ведь у мамы появилась бы ещё одна девочка, так похожая на неё, — он продолжал перебирать в пальцах пряди её волос. — Я будто бы слышу её тоненький голосок, который всё время спрашивает: " Почему Лиззи так меня ненавидит?"       Не в силах больше выдержать этот его взгляд, Кэролайн смущённо опустила голову и уткнулась носом в его плечо. Она обожала это делать — так она чувствовала его запах, теплоту кожи. В такие моменты она жалела только об одном: что не может стать маленькой, настолько уменьшиться, чтобы полностью спрятаться в его кожаной куртке.       — Ты знаешь, это похоже на правду, — пробубнила она ему в воротник. — Лиззи — лидер и собственница, она соперничает даже со своим близнецом, а уж с кем-то младше и подавно. Ещё она привязана ко мне немного больше, чем Джози; вот я уехала к тебе, и она позвонила мне уже около тридцати раз, причём двадцать девять из них были по пустяковым поводам.       — Они уже взрослые девочки и всё понимают, — сказал Клаус, продолжая рукой поглаживать её по волосам и не давая отстраниться. Ему тоже безумно нравилось, когда она вот так утыкалась носом в его плечо. — Они все понимают и боятся, что ты не вернёшься, поэтому им страшно каждый раз отпускать тебя в Новый Орлеан, и я могу их понять — детям страшно знать, что их родители могут не вернуться.       — И всё же мысль интересная. Пожалуй, буду думать о том, какой могла быть наша с тобой дочь, всю обратную дорогу до дома, — улыбнулась Кэролайн. Эта мысль зарождала в ней какой-то лучик тепла, который, кажется, вовсе неведом хладнокровному мёртвому существу — так её согревали только дочери.       — Ещё Хейли сказала, что моё самое главное наказание — это то, что твои дочери не от меня, а от Рика, — произнес гибрид. — Но если бы они были от меня, это было бы для меня не меньшим наказанием. Мне было бы так же страшно, будь у нас с тобой дети...       Клаус знал, что, возможно, его слова её ранят. Каждой женщине, даже если она вампир, не способный иметь детей, больно слышать, что от неё детей не хотели бы, но с ней, при всём своём умении изящно врать, первородный почему-то хотел быть честным.       — Страшно, что не полюбишь их? — Кэролайн подняла голову и посмотрела в его глаза.       — Наоборот, — усмехнулся Клаус, — что полюблю их сильнее, чем люблю Хоуп, и это всё равно причинило бы мне боль. Я бы чувствовал себя предателем главной надежды в своей жизни. Но в то же время мне очень интересно, как бы мы назвали нашу дочь? — снова улыбнулся гибрид.       — Ева, мы бы назвали её Ева, — прошептала Кэролайн.       Клаус обладал способностью жить вечно, мог обращаться в волка, пить чужую кровь, обладал огромной силой, обострённым зрением и слухом, но вот дара ясновидения при нём не было, и он не мог знать заранее, что все эти чувства в будущем ему действительно придётся пережить — любить кого-то столь же сильно, как Хоуп, и бояться предать.       

***

      Кэролайн хотела открыть дверь машины, как вдруг перед ней, приблизившись на вампирской скорости, возник Элайджа. Несколько лет его не было дома. Устав смотреть, как Клаус во имя прихоти снова стать отцом использует Хейли, он отстранился от семьи, но даже не это гнало его прочь от Нового Орлеана, а чувство вины. Он видел в происходящем свою вину — ведь когда-то именно он внушил брату мысль, что главное — это отцовство, но расплачиваться за это убеждение пришлось волчице, и, не выдержав груза, первородный покинул дом. Скрываясь от своей семьи, он лишь иногда выходил на связь, давая знать, что с ним всё в порядке. Хотя что могло случиться?       И вот только недавно он возвратился, чтобы увидеть своего племянника и убедиться, что с Хейли всё хорошо, и она справилась. Вместе с тем ему представилась отличная возможность попросить прощения у блондинки из Мистик-Фоллс.       — Прости меня!       Услышав эти слова, Кэролайн повернулась и недоуменно наморщила лоб, пытаясь в ускоренном ритме перемотать множество самых разнообразных воспоминаний. Она не смогла отыскать в памяти ни одного эпизода, за который первородному пришлось бы извиняться перед ней.       — Ещё до рождения Хоуп Клаус хотел вернуться в Мистик-Фоллс. — Видя её недоумение, Майклсон решил пояснить: — Скорее всего, он бы вернулся к тебе, но я убедил его, что он должен вернуться к своему ребёнку, и, как я вижу, убеждение это привело к последствиям, которых я не предвидел. Желание отцовства стало одержимостью. Для всех будет лучше, чтобы Джексон рос крепким и здоровым, иначе то, в чём я его с трудом убедил когда-то, навлечёт на всех большую беду. — Он горько вздохнул. — Прости меня. Может, было бы лучше оставить его в покое...       — Если бы тогда он вернулся, — она тоже сделала тяжёлый вздох, — то, скорее всего, сейчас бы всё было намного сложнее. Если бы клан ведьм переместил в меня близнецов Джо, то, скорее всего, Аларик сразу после их рождения забрал бы их и попытался спрятать, — вампирша говорила об этом с содроганием, сама мысль о подобном развитии событий внушала ей страх. — Он ведь ненавидит Клауса за то, что тот убил Джену ради того, чтобы стать гибридом и быть единственным в своём роде. С тех пор для Рика он — злодей, и он бы никогда не позволил своим дочерям расти рядом с ним. И тогда бы уже мне пришлось выбирать между материнством и Клаусом, и я не могу точно сказать, каким был бы выбор. Ведь материнский инстинкт куда сильнее жажды крови. Удивительно, правда? Помимо всевозможных сверхъестественных проблем и врагов нас преследуют и обычные проблемы, как будто нам мало того, с чем мы сражаемся, — зло проговорила она и продолжила уже тише: — Как и обычным людям, нам приходится выбирать между своими желаниями и семьями, и, как обычные люди, мы тоже не знаем, что правильно. Может, и вышло бы всё наладить, но для Аларика он — злодей...       — А для тебя? — вдруг спросил первородный, подметив, что она который раз делает акцент на муже, но ничего не говорит о себе.       Она замолчала, то ли думая над ответом, то ли решая, стоит ли доверять Элайдже подобные откровения. Она чувствовала порывы свежего, но ещё холодного ветра; весна уже пришла в город, но ещё не успела согреть его.       — Клаус убил Джену, но все давно забыли, что по его первоначальному плану в жертву нужно было принести меня — именно с этой целью меня сделали вампиром. Интересно, смог бы он убить меня? — поинтересовалась Кэролайн, обращая вопрос то ли к собеседнику, то ли к себе.       Но ему было суждено остаться без ответа. Сначала слова слились с сигналом разблокировки дверей, а затем его подхватил ветер и унёс прочь. Элайджа стоял и, теребя рукава пиджака, не мог понять — как ему расценивать сказанное? И стоит ли реагировать?       Кэролайн открыла дверь машины, но не села в неё, а, улыбнувшись, тихо произнесла:       — Клаус убил Джену — тётю Елены, любимую женщину Рика, и, наверное, ни Елена, ни Аларик никогда ему этого не простят. Он совершил ещё бог знает сколько жутких преступлений. Он слывёт злодеем уже тысячу лет и пробудет им ещё столько же, если не больше, но…       С этого момента Элайджа стал слушать внимательнее, будто сейчас ему должна открыться истина. И она открылась, да такая, что видящий всё вампир не был к этому готов.       — Однажды, когда девочки были маленькими, я попала в беду и была очень напугана. Я усадила их в машину, села за руль и оказалась в Новом Орлеане, — прошептала она. — Я искала Клауса, но его там не оказалось…       Элайджа понял, что речь, скорее всего, идёт о том времени, когда вся семья была под заклятием, а Клауса пленил Марсель.       — Думаю, часть меня всегда знала, что Клаус не был злодеем моей истории. И, что бы он ни совершил в будущем, никогда им не станет, — призналась Кэролайн.       Элайджа слушал её и не мог поверить или принять сказанное, ну или попросту не хотел. Она не считала его младшего брата злодеем, несмотря на то, что много раз видела, какой он. И это стало для него откровением. Ведь даже волчица, однажды заплутав в лабиринтах его сознания и увидев резню в комнате за красной дверью, испугалась. Испугалась, узрев в нём монстра — в дорогом, идеально выглаженном костюме, но монстра. А для Кэролайн его брат не был таким, несмотря на все злодеяния. И если Клаус так и не сможет полюбить сына, если что-то так или иначе разлучит его с семьёй, Кэролайн будет его якорем, опорой и светом, сохраняющим в нём его человечность.       «Он не был злодеем в моей истории», — повторил про себя Элайджа, не подозревая, что ещё услышит эту фразу о своём брате не только от вампирши из Мистик-Фоллс.       — Главное, чтобы Джексон вырос здоровым и крепким, — вдруг произнесла Кэролайн. — Главное, чтобы Клаус смог его полюбить и не стал таким, как отец. Ведь, насколько я поняла, Майкл по-настоящему любил только старшую дочь, своего первенца Фрейю, обделяя любовью каждого из вас, — она вздохнула. — С Клаусом сейчас происходит то же самое: он до сих пор по-настоящему любит только Хоуп, своего первенца. Он должен разорвать этот порочный круг.