Шахматист

Вскоре после этого, лишь пару месяцев отведя на Амои, его привезли на Крена-Мао. Там как раз шел прославленный «пятый сезон»: две недели в начале каждого времени года, когда океан уже прогревался, солнце еще не пекло, а спутники висели низко над горизонтом, не превращая ночь в розоватое марево. Гедеону казалось, что наивная обостренность чувства уже прошла. Он не удивился бы ни белоснежным, возносящимся в небо иглам домов, ни многоуровневым графитово-серым автострадам, ни огромным паркам, ни голубой дымке города – все это было и прошло мимо него. Но Крена-Мао оказалась совсем другой. Гедеон знал из справочника, что эта планета была освоена очень давно, одной из первых в первой зоне. Но он не знал, как слова из справочника выглядят в действительности. На Крена-Мао не было ничего белого и блестящего. Все будто потемнело и слегка обшарпалось от времени. Даже здание космопорта, - оно выросло за хвостом поезда, что увозил их, - было цвета старых морских ракушек. Поезд стартовал прямо из терминала: здесь было не принято пользоваться личным транспортом. Или это только вне городов, Гедеон так и не понял. Поезд мягко катил их среди полей, потом среди гор, тоже древних, сгладившихся от времени, они отгораживали от степей побережье и его старую столицу – Фьюмми-Скарициа-Улиа. Все называли ее просто Фьюмми, даже на указателях стояло это имя. Когда перед ними мелькнул синий щит с белыми буквами «Фьюмми – пять лиг», поезд вильнул в сторону, и приятный голос сказал что-то на койне, но с таким акцентом, что Гедеон не разобрал ни слова. Он вдруг понял, что они уже с минуту едут… вначале ему показалось – по набережной, но это оказалась гигантская эстакада, в самом деле проложенная над морем, между двух циклопических павильонов, тоже посеревших от времени. Они приняли поезд в себя, как ворота. Справа бежал город, с домами цвета теплой, прогретой земли, а слева, на краю горизонта замаячило что-то, что Гедеон принял за строительные леса. Но они вдруг повернулись и резко пошли налево, круто забирая к востоку, к солнцу, - вздулись белые полотнища, и тут до Гедеона дошло, что это знаменитые парусники. Странный древний спорт, лелеемый на Крена-Мао. Здесь проходил турнир по интеллектуальным играм – бридж, шахматы и какой-то математический бой, Гедеон не вникал в подробности. Шахматная программа показалась ему оскорбительно легкой, серьезных противников в списках он не нашел, но даже если б они и были, все равно б не играли в полную силу – Гедеон судил по себе, а он играть всерьез не собирался. Секундант с его стратегиями молчал, что означало, как уже выучил Гедеон, карт-бланш. Первый игровой день принес сюрприз. Когда Гедеон пришел на жеребьевку, его кто-то окликнул по имени. Он оглянулся – ему помахал высоченный черноволосый парень в темно-синей рубашке. Патек Маурани, - память легко вытолкнула имя – шахматист с Крастадиа, играл на турнире претендентов и закончил в десятке. Там, кажется, они не перемолвились и парой слов. - Привет, Шен! А ты что здесь делаешь? - Да то же, что и ты, - ответил Гедеон, он уже начал постигать этикет фамильярной беседы. - Я весь в удивлении, - весело оскалился в ответ Маурани, - я почему-то думал, что ты чистый шахматист. - А так и есть. Я сам не знаю, почему тренер решил… - Ну, нам же лучше. Поиграть не поиграем, но время проведем. Кстати, можно поспорить, кто победит, я или ты. - Нет, спасибо, мне хватило прошлого тотализатора. Я не люблю такие игры. - Вообще это просто отлично, что ты здесь. Я еще с турнира хотел с тобой поиграть просто так, без особых обязательств. Может, даже выиграть. Я сейчас вполне в форме, ты устал, ты после матча… На другой день, после мата пешкой, бессмысленного, но красивого, Маурани ни с того, ни с сего позвал его на залив – смотреть «закат-рассвет». Спутники здесь восходили рано и висели низко над горизонтом, создавая иллюзию незаходящего солнца – и так до глухой ночи, заходили же они перед самым рассветом. Гедеона не интересовали иллюстрации из познавательных передач – он сам не знал, почему согласился. Пришлось собираться и выходить. Привычка располагать собственными вечерами не научила его, что же делать, если ты вечером не один. Он тихонько выскользнул из номера, не то в шутку, не то по детской, с лабораторий еще, привычке, прячась от оникса, пролетел полуосвещенный коридор с дверями темного дерева – и затормозил у лифта. До времени встречи оставалось две минуты. Он как-то не подумал, что вечером лифты только и делают, что ходят туда-сюда. Ни один из четырех не отозвался на его вызов. Гедеон пялился в планочку вызова – металлическую, но подернутую рябью. В ней маячил кусок его отражения, похожего не то на лужицы краски, не то на мозаику. Гедеон обернулся осторожно на зев коридора – тени остались неподвижны, ни звука не донеслось. Но он все равно чувствовал у себя меж лопаток мишень. Было сразу тревожно и азартно: выйдет – не выйдет? Успею – не успею? Лифта он не дождался, пришлось сбегать по лестнице. Сердце прыгало где-то в горле, когда Гедеон вырвался из скрипучих деревянных дверей, замотал головой, выискивая Маурани – и не сразу нашел его среди сидящих на балюстраде, как птицы на кормушке, зевак. Сначала они долго ехали непонятно на чьей машине, у которой не сработал откидывающийся верх, Гедеон сидел вбитый между двумя неизвестными и слушал их смех и взаимные шпильки. Потом они выгрузились в каком-то дворе и долго поднимались по каменной лестнице с выломанными витыми перилами – пока не вошли непонятно в чей дом. Там было светло, ярко и очень шумно. На них выбежали с воздетыми и распахнутыми руками – сначала одна девушка, потом другие - парни, девушки, мужчины… Гедеона никто не представил, и он, оглядевшись, отошел в сторону. Заняться тут было совсем нечем. За окном было просто темно, наверное, знаменитый закат уже погас. Компания, что привезла его сюда, растеклась на ручейки и струйки, клубясь между столом с коктейлями, бурля в разговорах, падая на диваны. Кто-то пел. Маурани торчал в центре одной из кучек, как мачта. Гедеон покрутил в руках всунутый ему стакан непонятно с чем – и отставил. Наверное, это было бы забавно, но он так и не понял смысла. Перед ним возникла та самая девушка, что выбежала им навстречу – только без стакана, зато в длиннющих волосах коктейльная соломинка. Она поглядела быстро налево-направо, стукнула пальцами о виски и вытащила соломинку, показав ему язык. И пропела: - При-и-ве-ет. А ты что тут делаешь? - Стою и скучаю. - Нет, я на кубке имею в виду. Ты бриджист, шахматист или математик? - Я в шахматы играю. - И как, хорошо играешь? - Два месяца назад проиграл чемпиону мира. - Ну что ж, тоже неплохо. Я бриджистка. Только играю не очень. Гедеон не успел спросить, что она в таком случае делает на турнире, как сзади нее возник Маурани, судя по всему, уже прилично подогретый. - Что он тут тебе наговорил? Девушка обернулась к нему и быстро повертела пальцами, будто говоря с глухонемым. - Он говорит, что он шахматист, - растопыренные ладони наконец успокоились, ухватившись за плечи, - я ничего не понимаю в шахматах, честно говоря... Маурани захохотал, похоронив конец ее фразы. - А он не сказал, что проиграл матч за звание чемпиона мира? Гедеон в отчаянии прикрыл лицо ладонью. Девушка не то пискнула, не то хихикнула. - Ой, прости, ну я же не знала... – и покраснела вся, прямо до шеи. - Кстати, познакомься, это Дита. Вообще Диктинна, но… - Дита замахнулась на него, возмущенно пища. - Не называй при мне этого имени! По ходу стычки выяснилось, что так звали чемпионку мира по бриджу с их планеты. Дита, бедняжка, вынуждена была следовать за ней, хоть получалось плохо. Она что-то говорила (Маурани уже отошел), жестикулировала, распахивала окно – Гедеон не слушал, и только дребезжание стекла в потрескавшейся раме вернуло его к действительности. Точнее, даже не к действительности – к осознанию. Все это происходит с ним, это и есть его жизнь – вдруг ощутил Гедеон – это и есть его настоящее, это не сон, фантазия, не чья-то чужая история. Люди вокруг вдруг выступили как-то особенно выпукло, трехмерно – до этого они были тенями, или, вернее, проекциями на экране его зрения – такими же плоскими, квадратно-размытыми, схематичными, их движения, действия лишь обозначались, но не существовали – и вот они легко поворачиваются, дышат свободно и говорят ясно. Гедеон отодвинул в сторону Диту и направился к столу с коктейлями. Смешивая две неизвестные ему прозрачные жидкости, одну зеленую, другую бесцветную, он смотрел, как маслянисто растекаются зеленые щупальца одной в другой, и не досмотрев, залпом выпил стакан. Он пил и дальше, стаканы сменялись в руках, он с кем-то говорил и смеялся, и, кажется, потом наконец вышел на балкон (или это была терраса) – чтобы увидеть гигантские спутники в зените. Но увидел совсем другое. До горизонта все было черно и гладко. Луны лишь мазками высвечивали очертания домов, их шершавые стены. Гедеон положил руку на перила, в нос ему ударил воздух залива – живой, сырой запах воды и мешающийся с ним прогретый, чуть сладковатый аромат известняка и пыли – счастливый дух воды, отважный запах камня. Потом он пил еще и в конце концов заснул в одном из полускрытых уголков этого непонятного дома, прямо на полу или на чем-то еще, он не помнил. И проснулся утром, от первых лучей местного солнца. Створка окна так и болталась открытой, жалюзи сморщились под потолком. Гедеон, жмурясь, помигал немного на солнце, прислушался к далекому шуму – утреннему гомону города. Створка окна качнулась и задребезжала снова, в комнате стоял пронзительно-свежий запах морской соли и лимонов. Гедеон тихонько обошел комнату, хранившую все возможные следы вчерашних битв. На полу, на ковре валялись какие-то местные цитрусы, они были раздавлены, наверное, по ним ходили вчера, и сейчас они били в воздух лучами своего отчаянно-яркого аромата. Гедеон сел на пол рядом с цитрусом, подбросил его в ладони и запрокинул голову, жмурясь. В коридоре, за дверями кто-то шевелился, чьи-то тени, оставшиеся с ночи, приходили в себя. Гедеон решил не возвращаться: теперь-то уж что. К ночи он все же вернулся к себе. Его подвезли, высадив за пару кварталов до отеля: дальше было не по пути. Страх постепенно возвращался, и пока Гедеон шел эти два квартала, захватил его полностью. Он совершил недозволенное, нарушил правила – и наверняка это его последний выезд и последняя игра, если не хуже… Но он почему-то, не отступая, шел по направлению к отелю, почти бежал, ему в голову не пришло потянуть время, он спешил так, как будто опаздывал. Оникс не ждал его: не торчал в проеме, не сидел в номере. Гедеон, облегченно выдохнув, скользнул внутрь – и тут же услышал стук в дверь. Ничего не оставалось, как позволить войти. - Где вы были? - Я… Нигде… - Гедеон не успел достойно среагировать, как оникс уже прошел в комнату. - Я отдыхал. - От чего вы устали? Гедеон молча прикрыл лицо рукой. Наступила пауза, хотя оникс явно не ждал ответа. - Я… что-то сделал неправильно? – выдавил из себя Гедеон. - Да нет, не беспокойтесь. Мы для того вас сюда и вывезли. - Вы знали, где я? И с кем? - Знал. Но это было несложно. Он был волен, как сказал секундант, ходить куда хочет – «мы вас не ограничиваем». Пришлось пользоваться этой свободой – он ездил вместе все с той же компанией на побережье, к горам, смотреть на гигантские алые эфемериды в степи, ночевал на цитрусовых плантациях – сотни закатов, один бесконечный рассвет, мелкий песок или жесткая галька… Но возвращался и под душем смывал с себя все это. Он видел их свободу и знал границы своей. Он не знал, как примениться к их вольности, легко взрастающим связям, закованный в правила – права передвижения, вступления в брак, рождения – он удивлялся в секунду сокращающемуся расстоянию между незнакомством и близостью, между желанием и возможностью, между комнатой и очередным пляжем. Он еще вздрагивал, ожидая пересечения границы – вот сейчас взорвется маячок в мозгу… но ничего не происходило, свобода не сдавала своих позиций. Ему ничего не оставалось, как принять ее. Через год он получил титул чемпиона. На него надели тяжелый, пахнущий чем-то кухонно-удушливым венок, и он стоял полторы минуты в свете софитов, пока играл древний гимн шахмат, от которого он помнил только первую строчку – «Мы одно племя». После всех церемоний, расшаркиваний, вопросов, ответов Гедеон, стоя в номере и уже сняв венок, спросил секунданта, глядя тому прямо в глаза (они были почти одного роста): - Это все, чего я должен был добиться? - Нет, - невозмутимо ответил секундант, - вы будете удерживать титул. Столько времени, сколько понадобится. И к тому же - будете играть в нашу пользу. Гедеон отвернулся. Его беда лишь началась.