Шахматист

В назначенный день Гедеона провели к выходу. Он ожидал, что пойдет той же дорогой, которой прошел шесть лет назад и которая так хорошо ему помнилась – удивительно хорошо, он помнил все ее приметы, как горизонтали на доске. Но машину подали к другому выходу, и он оказался совсем близко от лабораторий Гедеона: пара лестничных маршей, и перед ним раскрылся прежний мир. Он закрыл глаза, готовый ощутить дуновение ветра, уличный гул, голоса, но ничего не произошло. Кругом было тихо и мертво, он посмотрел и увидел метрах в ста от себя высокую стену. Машина появилась справа. Покрутившись немного по внутренней территории, она наконец притормозила рядом с ними, и секундант распахнул перед ним дверцу. Гедеон неуклюже влез на мягкое сиденье, неприятно продавившееся под его телом. Дверь захлопнулась вроде бы сама. С низких сидений Гедеон видел только крыши самых высоких домов да бегущую ленту неба. Да и они искажались затемненными стеклами. А впереди сидели водитель и секундант, их спины и головы маячили перед глазами как две громадные скалы. В машине было полутемно, время от времени от кондиционера, нагнетающего воздух, чуть закладывало уши. Стояла тишина; Гедеон знал, что эти машины почти герметичны. Вышел он из машины, верно, побледневшим, потому что секундант, остановившись на миг перед дверцей, спросил: «Вы хорошо себя чувствуете?» Гедеон кивнул и поднялся по ступенькам, ведущим в Зал делегаций. Это был служебный вход, и Гедеона снова повели по путаным коридорам. Перед ними бежал какой-то распорядитель, размахивал руками – его секундант только кивал в ответ, впечатывая шаги в пластик. Их процессия звучала эхом в коридорах. Наконец их привели непосредственно к залу и указали зону отдыха. Гедеон огляделся: здесь было темно, а из дверей зала просачивались лучики света. - Начало матча через полчаса, - обратился к нему оникс. - Так долго. - Придется подождать. Вы помните схему? - Да помню я, помню… В день знакомства с секундантом Гедеон получил к тому же схему партии, по которой он должен был обыграть Таля. Это была сложная и эффектная стратегия, вся выстроенная на вилках: Гедеон должен был ставить Таля перед выбором и мешать ему сделать правильный, создавать видимость того, будто правильный ход ведет к проигрышу ходов через пять. Таких вилок в ней было десять. Эта схема, сама по себе очень красивая, была Гедеону отвратительна. И потому, что как бы говорила: «ты не сможешь выиграть без поддержки», и потому, что уж с кем, с кем, а с Талем она бы не прошла. Так почему-то думал Гедеон, и ему не хотелось оскорблять соперника даже попыткой спектакля вместо честной игры. - Повторите, - спокойно попросил секундант. Повторяя ход за ходом путь к своей будущей победе, Гедеон старался не смотреть на секунданта. Несмотря на обычный человеческий костюм, на стрижку, на несколько заученные, но все же человеческие жесты, он выглядел как часть лабораторий, часть жизни, которая должна была вот-вот закончиться. - Десять минут до начала. Вам пора выходить. Гедеон толкнул дверь и тут же зажмурился: его почти ослепило светом. Глядя под ноги, он медленно открыл глаза, и ему показалось, будто он заключен в светящийся кокон. Светом зажглись его волосы, ресницы – они будто светились изнутри, окутывая зрение золотисто-белой дымкой. Он почувствовал, что свет еще и греет: на кожу лег жар, будто в солярии. Гедеон оттянул воротник глухого свитера, повел плечом, будто пытаясь высвободиться. На той стороне зала толпились люди. Гедеон сразу вычленил из них невысокую фигуру Таля. А тот немолодой, морщинистый рядом с ним – наверное, тренер. Группка ровесников, парней лет по двадцати – секунданты. О чем-то говорит с арбитром – администратор… Гедеон оглянулся. За его спиной, в кресле, сидел только один секундант. Арбитр подошел и к ним. Гедеон спровадил его выученной фразой: «По всем вопросам обращайтесь к моему секунданту». Они о чем-то поговорили, и оникс кивнул Гедеону: все в порядке, мол. Таль между тем отделился от группы поддержки и вдруг улыбнулся Гедеону. Улыбка была веселая, узнающая: так не улыбаются незнакомым людям. Значит, Таль его помнит – и Гедеон кивнул в ответ. Арбитр начал натягивать белые перчатки, и Гедеон, повинуясь этом условному знаку, пошел к доске. Таль замешкался, обмениваясь последними словами со своими секундантами, с тренером, и к доске он не подошел, подбежал. Они снова улыбнулись друг другу и оба, синхронно, протянули руки – оба рассмеялись от внезапной неловкости, и Таль передал ему белые фигуры. - Матч на вызов! Эрон Таль – Гедеон Шен! – провозгласил арбитр. Щелкнули затворы фотоаппаратов (вспышек не было видно за светом), и Гедеон краем уха отметил, как чуть слышно зажужжали, поворачиваясь на кронштейнах, камеры. Доска засветилась, с мягким звуком включился экран нотации – и наконец повисла тишина. Гедеон сделал первый ход. Дебют его интересовал мало – впрочем, как он надеялся, Таля дебют интересовал еще меньше – поэтому он выбрал почти не глядя, что-то давно выученное, простое. Таль глянул на него через доску в ответ и мотнул головой – он понял и был согласен. Они передвигали фигуры в давно знакомом взаимодействии: Гедеону казалось даже, что этот же дебют они разыгрывали когда-то в шахматной школе. Обычная старая защита, которую любят все мальчишки. Гедеон не знал, почему он ее выбрал, может, и поэтому. Он только отсчитывал ходы, да следил за временем. Таль, кажется, не делал и этого – и оба они играли, совершенно не раздумывая. Схема шла к черту: Гедеон, кажется, спиной чувствовал взгляд секунданта. У него зудело между лопатками, но он не оборачивался. Приближался конец дебюта. И вот одна из фигур Гедеона вышла на диагональ. Таль ответил ровно таким же, симметричным, и ровно столь же угрожающим выходом – и снова каждый отступил, приводя в порядок готовые выступить фигуры, как актеров перед сценой, где разражается самое важное событие в пьесе. И вот первая стычка и первая потеря фигур: с доски исчезли пешки. Таль быстро потер пальцами углы рта: он видел, что игра лишь началась, и что это только первые жертвы их с Гедеоном упрямого замысла. Основные силы пока что смотрели из задних рядов, только перекликаясь, еще даже не угрожая, а лишь извещая о намерениях. Но между тем их фигуры повторили, как рефрен, но сильнее и глубже, тот же ход, нападение – защита – столкновение – и неумолимая сила снесла с доски очередные жертвы. Гедеон уже протянул из каждой опорной точки тонкие ниточки возможных ходов, мысленно спутал ими фигуры Таля – но все это не годилось, это был все тот же стиль, которому его так долго учили – стреножить, запутать, не дать уйти… Он не хотел обманывать, не желал брать неизвестную сопернику фору – и тщательно искал, нащупывал нужную ему комбинацию. Нашел – и выдвинул ладью, словно задавая тему. Таль ответил выведенным чуть вперед слоном, и Гедеон едва заметно кивнул ему, сделав вид, что обдумывает ход. Но обдумывать уже не надо было: условный знак, равновесие, в котором установились фигуры на доске, означал, что соперник подхватил тему и развивает ее. Гедеон чуть поспешил: с его стороны в противостояние вышли основные фигуры. Ему не терпелось посмотреть, как разовьется его тема – и Таль этим воспользовался, мгновенно создав по-настоящему острый конфликт на доске. Гедеону стало жарко. Что ж, если он хочет всерьез – так всерьез и будет. Он обернулся на секунданта: тот спокойно сидел в кресле и на них не смотрел вовсе. Гедеон предпринял обманную атаку, Таль в ответ защищаться не стал. Они с Гедеоном столкнулись, теперь уже столкнулись по-настоящему, и фигуры словно вышли из их повиновения, развивая свой собственный спор, разметая себе дорогу… Со стороны все было тихо, но Гедеон как будто слышал сейчас прерывистые голоса, то сливающиеся в унисоне, то рвущиеся на контрапункты, и каждый из них кричал: я – утраченная возможность! Еще одной комбинацией меньше! Но Гедеону того и надо было. Он вел к эндшпилю, и эндшпиль должен был стать красивым, строгим, однозначным – и молчаливым, как скорбные похороны героя. Они с Талем следовали друг за другом, подхватывали, завязывали и развязывали сложные узлы комбинаций, игра затягивалась. Сила с одной и с другой стороны была равной. Наконец Таль сделал очередной выпад, на этот раз действительно опасный. Гедеон замер, чуть отшатнувшись от стола. Часы пошли. Он затягивал ход, нависнув над доской и уступив старой привычке – прикрывая рот ладонью. Где-то за световым занавесом оглушительно протрещала очередь щелчков затворов. Он устал. Он насытился игрой, она и правда оказалась слишком длинной. Теперь перед ним снова была темнота, тишина, и ничего, кроме привычной, совершенно такой же, как в классе, доски. К нему снова вернулась ясность, он больше не видел фигуры, только готовые решения, из которых нужно было выбрать. И выбрать было несложно. Гедеон выпрямился, убрал руку от лица и сделал ход. Таль ответил, пока еще недоуменно. Ход был слабым, и явно был призван просто потянуть время. Тогда Гедеон начал его давить. Он действовал как привык: строго, четко, результативно. Он не играл, а очищал доску от ненужных элементов. Таль думал подолгу, тер лоб, кусал и облизывал губы – словом, делал весь набор действий, положенных шахматисту. Каждый ход Гедеона был беспроигрышен. Ни одного из ходов Таль не предвидел. Гедеон уже видел финал партии, когда вдруг краем глаза увидел: его секундант подошел к арбитру и что-то ему коротко сказал. Арбитр съежился и посеменил в сторону пульта управления досками. Прозвучал сигнал перерыва. Гедеон поднялся, мельком отметив, что Таль как-то побледнел и растерялся, и подошел к секунданту. - Ну и зачем вы прервали матч? Секундант смотрел на него, но не в лицо, а куда-то в точку, где срастаются ключицы. - Вы сейчас вернетесь и продолжите играть по схеме. Дайте ему проиграть достойно. Гедеон плюхнулся в кресло и посмотрел на секунданта снизу вверх. - Кто играет – я или вы? Секундант ничего не ответил. Гедеон глянул в сторону зоны отдыха соперника – Таль, так же, как и он, сидел в кресле, но поникнув, отвернувшись от доски. Вокруг него хлопотали тренер и секунданты. Гедеон прикинул, сможет ли еще сейчас сыграть по схеме так, чтобы выиграть. Выходило, что сможет, если Таль не будет сопротивляться. Секундант по-прежнему стоял навытяжку рядом с его креслом, не выказывая никаких намерений – ни поторопить его, ни указать на ошибки, ни даже отчитать. Гедеон улыбнулся про себя: сегодня в самом деле день его победы. Перерыв закончился, и они доиграли партию. Гедеон изящно провел Таля по всем оставшимся вилкам, и Таль, как фишка в игре, поворачивал в нужную сторону всякий раз, как вставал перед выбором, поставленным Гедеоном. Он вспомнил, что нужно бы и взаимодействовать с противником, что это нравится публике – и смотрел ясно, улыбался приглашающе, но в глубине взгляда Таля все равно таилось нечто затравленное. Он не чувствовал и не мог чувствовать, что Гедеон ведет его в игре, он видел изящество ходов – и все равно почему-то ослабел, испугался, не противился… Гедеон выиграл. Снова затрещали затворы, пока он поднимался, жал руку Талю, поворачивался к журналистам, отвечал на вопросы: - Это в самом деле ваш первый матч? - Где вы учились? - Вы намерены продолжать играть дальше? - Что вы чувствуете сейчас? Оникс между тем стоял в стороне, только повернув голову к нему, к Гедеону, и, кажется, ждал, пока тот выберется из кольца фотоаппаратов, микрофонов и диктофонов. Но кольцо не размыкалось. Про Таля как-то все забыли, Гедеон только успел краем глаза углядеть, что тот остановился на краю площадки, вдали от всех – к нему никто не подходил, даже его свита. - Простите, я устал… Я позже отвечу на ваши вопросы, - Гедеон плечом начал раздвигать себе дорогу из осадного кольца. Оникс кивнул. - Свяжитесь с моим секундантом. Машина снова ждала их. Гедеон раскинулся на сиденье и подумал: я победил. В самом деле. Но это не отозвалось в нем ничем. Когда он вернулся к привычной реальности схемы, все пропало: борьба, волнение, собственно игра. Секундант сидел теперь рядом с ним. Гедеон отвернулся от него: что он как надсмотрщик… Тело расслабилось, как натянутый жгут, если его отпустить. Гедеон почти видел, как растянутые до разрывов мышцы ноют, срастаясь обратно, как слипаются крохотные трещинки… Он устал. Ему было грустно и все равно. - Я мог бы все испортить? – вдруг спросил он оникса. Тот повернулся к нему и ответил спокойно: - Ничего бы вы не испортили. Я бы вам не дал. Гедеон едва подавил тяжелый вздох. Оникс ясно давал понять, у кого ключи от его наручников. И что наручники по-прежнему на нем. - Но я же мог проиграть! Я устал, и эти вспышки, камеры… - Вы слишком резко поменяли манеру игры, - оникс наконец повернулся к нему. - И сразу стало видно, кто вас тренировал. Вы бы победили, но это вызвало бы много вопросов. Это раз. А два - такая победа не впечатляет публику. - Что, я теперь всегда буду устраивать из шахмат спектакль? - Поначалу да. Может быть, вас утешит то, что задачи будут разные. Иногда вы будете играть в пользу нашей внешней политики. Иногда – отстаивать наши позиции перед федералами. Иногда – подтверждать, что Амои играет честно… Много всего, мы сами еще не знаем в подробностях. Гедеону показалось, что оникс не просто держит ключ от наручников, но еще и поигрывает им, подбрасывает в ладони. - К тому же вы сейчас выйдете на международный уровень, против вас будут играть по-настоящему сильные шахматисты – скучно вам не будет. Гедеон посмотрел на этого оникса. Что ж, может быть, он и выглядел как человек, но именно сейчас Гедеону привиделось: сквозь его банальный облик показались другие черты – его прежнего, нечеловеческого наставника.