Феи тоже могут быть жестокими

      Прошлая жизнь осталась позади, словно туман, сквозь который она пыталась разглядеть свои ошибки и страхи. Теперь, когда время отрезало её от того мира, она стала другим человеком. Совсем другим.       Блум знала, что у неё не было права на слабость. После первого убийства — того самого, которое превратило её из сломленной девочки в хищника, — всё изменилось. Этот миг стал точкой невозврата, окончательным разрывом с её прошлым «я». Адаптация, казалось, произошла мгновенно, словно щелчок тумблера. Не потому, что она была готова убивать. Нет. Просто иначе было нельзя.       Тогда, три года назад, она всё ещё чувствовала себя чужой в этом мире. Переживания и депрессия, оставшиеся от прошлой жизни, съедали её изнутри. Казалось, что она несёт на своих плечах груз двух вселенных. Как бы она ни старалась, мысль о том, что она ничтожна, беспомощна, никому не нужна, тянула её на дно. Блум избегала людей, пыталась прятаться в учебниках, в несуществующих фантазиях, в любых иллюзиях, чтобы забыться.       Но первый убийственный акт — это было как крик души, болезненный и страшный, но в то же время освобождающий. Те двое не были людьми. Они были воплощением её ненависти к жестокости мира. Её первый шаг к мести стал шагом на другую тропу. И с того момента в её сознании что-то встало на место.       Она была двадцатичетырехлетней девушкой в теле шестнадцатилетней девочки. Но ум, закалённый депрессией, не оставил ей права на сомнения. Сначала была паника — как после каждого действия, разрушающего привычные границы морали. Но паника ушла, когда она поняла: в этом мире ничего не изменится, если сидеть и жалеть себя.       Сначала Блум думала, что сломается. Что после крови на руках её тошнота не пройдёт. Но Дэвис, всё время был рядом. Он видел её в самые ужасные моменты и ни разу не отвернулся. Этот молчаливый, сломанный по-своему мальчишка стал её зеркалом. Они оба видели в друг друге нечто пугающе родное: пустоту, которую можно было заполнить лишь действиями.       Она тренировала свою магию так же яростно, как он размахивал бейсбольной битой. Иногда ночами, сидя напротив друг друга на земле, они проговаривали детали своих планов, раз за разом обсуждая каждую деталь. Они смеялись над нелепыми предложениями и порой замолкали, чувствуя страх перед собственными решениями.       С течением времени Блум поняла, что ей нужно больше, чем просто месть. Убийство тех двоих стало катализатором, но не решением. Она не просто выживала. Она выстраивала себя заново. Магия помогла ей укрепиться, а Дэвис — обрести цель. Моральные дилеммы постепенно перестали терзать её. Всё свелось к простому уравнению: или она, или они.       Со временем методы её действий усложнились, стали более изощрёнными. Она больше не оставляла следов, использовала свою магию, чтобы стирать доказательства. Дэвис, в свою очередь, стал надёжным партнёром. Её ментальный возраст, её опыт из прошлой жизни позволяли ей действовать хладнокровно, принимать решения, которые другой подросток просто не осилил бы.       Но это не было лёгким переходом. Она помнила, как тяжело было притворяться обычной девочкой перед Майком и Ванессой. Её удушали чувства вины, когда она приходила домой поздно ночью, стирая с рук следы магии. Когда она видела их улыбающиеся лица за ужином, она чувствовала себя монстром. И всё же, эта маска обыденности давала ей смысл.       Теперь она не просто существовала. Она двигалась, росла, менялась. От забитой хикки, что боялась даже выйти из дома, остались лишь воспоминания. Этот мир, наполненный преступниками, грязью и болью, дал ей шанс сделать то, что она не могла позволить себе в прошлом: действовать.       Она больше не была сломленной девочкой. Теперь она была тем, кто ломал других.       Блум не была маньячкой. Она не убивала ради удовольствия или просто потому, что могла. Магия, которая бурлила внутри неё, открывала бесконечные возможности для насилия, но каждый раз она задавалась вопросом: а стоит ли?       Её жертвами становились только те, кто, по её мнению, потерял право называться человеком. Она могла долго следить за целью, вглядываясь в их поступки, проверяя, есть ли хоть крупица человечности в их действиях. Воров, убийц, насильников, тех, кто калечил других ради собственной выгоды или развлечения, она не прощала.       Но выбор не был таким простым, как могло показаться. Блум понимала, что судить других — огромная ответственность. Кто она такая, чтобы решать, кому жить, а кому умереть? Но мир сам отвечал на этот вопрос, выставляя перед ней монстров в человеческом обличье.       Она никогда не трогала тех, кто просто ошибся. Не трогала тех, кто воровал из-за голода или заблудился в жизни. Она искала тех, кто жил, как будто правила морали не для них. Тех, кто брал, ломал, разрушал жизни других с лёгкостью, словно играючи.       Однажды в её поле зрения попал Джонатан Клей, владелец небольшого ночного клуба в центре города. На первый взгляд, он был обычным бизнесменом, улыбчивым и обходительным. Но слухи о том, что за его завесой благопристойности скрывается подпольная сеть торговли людьми, разрастались, как сорняк.       Блум наблюдала за ним неделями. Она терпеть не могла торопиться, понимала, что один неверный шаг может привести к трагедии. Она проникла в его заведение, представившись студенткой, ищущей подработку. Лицемерная улыбка Джонатана, его слишком пристальный взгляд, его лёгкое, ненавязчивое прикосновение к её плечу — всё это подтвердило её подозрения.       Но этого было недостаточно. Блум выждала, пока он сам проявит свою истинную натуру. Она следила за ним в тени, как ночной хищник. Она видела, как он отправлял в подвалы своих «нерадивых» работников, а потом возвращал их сломленными, пустыми. Видела, как он с удовольствием поднимал бокал, наблюдая за аукционами, где продавались человеческие жизни.       И вот тогда она решила: он хуже человека.       Она действовала, как всегда, хладнокровно. Заблокировала камеры магией, проникла в его кабинет, где застала его одного. Он даже не понял, кто она, когда огненные путы скрутили его руки.       — Ты кто такая? — его голос был полон злобы, но она видела страх в его глазах.       — Кто я? — она склонила голову набок, словно изучая его. — Просто та, кто возвращает справедливость.       Она не дала ему шанса оправдаться. Её магия засияла в темноте, и клуб сгорел дотла, оставив после себя лишь обгоревшие руины. Джонатан Клей стал ещё одним именем в её списке.       Каждое убийство, несмотря на весь контроль, оставляло в ней след. Она не была бессердечной машиной. Иногда она задавалась вопросом: а вдруг она ошиблась? А вдруг её решения субъективны?       Но каждый раз мир давал ей ответ. Её жертвы не были людьми, не в том смысле, в котором она понимала человечность. Они сами отказались от неё, и их жизни стали лишь мрачными эпизодами в её борьбе за справедливость.       Эта мысль помогала ей спать по ночам. Правда, сон всё равно был беспокойным, наполненным лицами тех, кого она уничтожила. Иногда она видела себя в этих снах — маленькую девочку, сломленную жизнью, которая медленно превращается в монстра.       — Я не монстр, — говорила она себе, глядя на своё отражение в зеркале после очередной «миссии». — Они были монстрами.       Эта мантра стала её щитом, её способом защититься от истины, которую она не хотела принимать. Ведь глубоко внутри она знала: магия, сжигающая других, так или иначе обжигает и её саму.       Со стороны Блум казалась хищной. Даже не человеком — чем-то диким, опасным, словно дикий зверь, что затаился среди людей. Легкие шаги, напряженные мышцы, взгляд, который, казалось, проникает внутрь. Она могла сидеть за столом в шумном кафе, задумчиво постукивая пальцами по чашке, и всё же на неё оглядывались. Не из-за красоты или харизмы — в её движениях сквозило что-то пугающе неестественное.       Люди рядом чувствовали странный дискомфорт, даже если не могли объяснить, почему. Они смотрели в её глаза, слишком спокойные, слишком холодные, для кого-то её возраста, и отворачивались. Они инстинктивно понимали: этот человек несёт в себе угрозу.       С каждым годом внутри Блум происходила тихая, неосознаваемая перемена. Её принципы, её взгляды, которые раньше ещё могли считаться чёткими, постепенно размывались. Она стала человеком, который всегда видел только два цвета — чёрный и белый. Это «либо добро, либо зло». И она, как самопровозглашённый судья, определяла, кто на какой стороне.       Эта грань стиралась медленно. Сначала был случай с убийцами её друга. Тогда её толкнула вперёд ярость — неуправляемая, бушующая, как пожар, жгущая всё вокруг. Потом была следующая цель, и ещё одна. Каждый раз она говорила себе: «Они заслужили это». И каждый раз чуть меньше думала о том, где проходит её собственная линия, отделяющая месть от удовольствия от возмездия.       Но правда была в том, что корни её жестокости уходили в прошлую жизнь. Она не была тем невинным человеком, за которого себя выдавала. Старая она — девушка из прошлой жизни, забитая хикка, вечно закрытая в своей комнате, — уже тогда носила в себе это тёмное семя.       В тех же часах перед экраном, когда она смотрела жестокие фильмы, читала мрачные рассказы, она находила странное утешение в мрачных мыслях. Она видела себя героиней этих историй, но не теми, кто спасает, а теми, кто карает. Её фантазии были её тайной, тщательно скрытой даже от самой себя. В них она топила свои страхи, свою боль, своё чувство бессилия.       И когда она оказалась в новом мире, когда её возможности больше не ограничивались пределами разума или реальности, эта сторона вырвалась наружу.       Она думала, что её толкает желание справедливости. Она говорила себе, что убивает ради добра, ради мира. Но со стороны было видно иное: ей нравилось чувствовать власть. Ей нравилось видеть, как страх покрывает лица её жертв. Ей нравилось ощущать магию в своих руках — силу, которой никто не мог противостоять.       Она не замечала, как её голос становился холоднее, как её улыбка больше напоминала оскал. Она не видела, как начала говорить жертвам слова, которые звучали почти как издевательство.       Дэвис, тот самый парень, с которого началась её дорога крови, видел перемены в ней лучше всех. Он помнил её другой — нервной, неуверенной, но всё же человечной. Та Блум умела сочувствовать, умела плакать, умела колебаться. А теперь он видел перед собой человека, который даже не моргал, убивая.       — Ты что, даже не чувствуешь ничего? — однажды спросил он её, когда они возвращались после очередного «дела».       — Они заслужили это, — сухо ответила она, даже не повернув головы.       — Это не ответ, Блум. Ты не просто так убиваешь. Ты ищешь кого-то, кого не можешь найти.       Её губы сжались в тонкую линию, но она не ответила.       Дэвис был прав. Её жестокость была не только возмездием. Это была её внутренняя война, отражение той борьбы, которую она не могла выиграть ещё в прошлой жизни. Там, где она не могла кричать, она молчала. Там, где не могла ударить, терпела. Теперь же каждый удар, каждое убийство — это был вызов её прошлому.       Она искала утешение в крови. Она искала свободу в том, чтобы стоять над телами тех, кто, как она считала, хуже людей. Но от этого ей становилось только тяжелее. Блум не понимала, что карает не только их, но и себя.       Детройт стал последней каплей.       Дэвис помнил ту ночь, как будто это было вчера. Он стоял у выхода из заброшенного здания, прислушиваясь к звукам снизу, туда, где Блум закончила свою работу. Тишина, прерываемая лишь тихим потрескиванием огня, была куда тяжелее любого крика. Она вышла из подвала спокойной, с лицом, будто ничего не произошло, но он знал её достаточно хорошо, чтобы заметить изменения.       Либо её жажда мстить и карать наконец угасла, либо её жестокая часть, та, что тянула их из города в город, просто устала. Дэвис не мог сказать наверняка, что из этого верно. Но он помнил, как Блум сказала, что на этот раз хватит. Она произнесла это тихо, почти буднично, но её слова звучали как конец целой эпохи.       — На этот раз всё, — сказала она, смотря куда-то в сторону.       Он даже не нашёл, что ответить. Впервые за три года он не почувствовал необходимости спорить или убеждать её в обратном. Вместо этого он просто кивнул, будто боялся своим голосом разрушить этот хрупкий момент.       Дэвис знал её три года. Знал, как она изменилась — от сломленной девчонки с жаждой возмездия до того, кем она стала. Её жестокость, её абсолютная решимость делали её пугающей, но в то же время невероятно сильной. И теперь, услышав, что всё это наконец кончено, он почувствовал облегчение.       Не потому, что боялся её. Он привык к тому, что Блум может справиться с чем угодно, даже с собственными демонами. Но он знал, как это на неё влияло. Даже если она никогда не признавалась, он видел, как с каждым новым «делом» её глаза становились холоднее, движения резче, а сердце тяжелее.       И вот теперь, стоя рядом с ней в этом городе, который стал их последним полем битвы, он впервые увидел в её глазах что-то иное. Не холодную решимость, не гнев, а усталость. Тихую, выжженную усталость человека, который наконец решил остановиться.       Он был рад. Рад, что эта глава их жизни подошла к концу. Рад, что, возможно, у неё появится шанс начать заново, без постоянной тени мести за спиной.       Вечерний парк Гардении был тихим. Лёгкий ветер играл с листьями деревьев, шуршал травой, неся с собой запах свежести. Блум сидела на лавочке, сложив руки на коленях, и молча наблюдала за тем, как дети бегают по тропинкам, смеются, пока взрослые лениво переговариваются у фонтанов. Казалось, что вокруг всë пропитано безмятежностью, но внутри неё эта тишина звучала совсем иначе — как пустота.       Дэвис устроился рядом, вытянув ноги и закинув голову назад, устремив взгляд в небо. Они молчали уже долго, но это молчание было не тягостным, скорее, насыщенным размышлениями.       — Я была глупой, — неожиданно нарушила тишину Блум. Голос её звучал ровно, но слишком уж отстранённо.       Дэвис повернул голову, глядя на неё из-под полуприкрытых век.       — С чего вдруг?       Она усмехнулась, но в этой усмешке не было ни капли веселья.       — Повела себя как идиотка, как глупая девчонка, которая увлеклась. Слишком увлеклась, — она сцепила пальцы в замок, сжав их до белизны суставов. — Я думала, что делаю правильно. Что это — единственный путь.       — А ты не думаешь, что в какой-то момент действительно делала правильно? — Дэвис говорил осторожно, будто боялся, что любое его слово заставит её замкнуться.       Она покачала головой, чуть заметно.       — Убивать людей, какими бы они ни были, — это неправильно. Даже если они заслуживали этого. Даже если мир стал хоть чуточку чище. Это всё равно не оправдывает того, во что я превратилась.       — Единственное, что тебя оправдывает, — тихо произнёс Дэвис, — это то, что ты убивала только виновных.       Блум опустила взгляд на свои руки, будто пыталась найти в них ответ.       — Это и есть моё единственное утешение, — наконец проговорила она. — Если бы хоть один из них оказался невиновным… не знаю, как бы я это пережила.       Она вздохнула, прикрыв глаза, вспоминая все те моменты, когда её ярость была сильнее здравого смысла, когда она сжигала мосты за собой, даже не оглядываясь.       — Я слишком увлеклась местью. Сделала её своей целью. А ведь это никогда не было тем, чего я действительно хотела, — она снова усмехнулась, горько. — Просто в какой-то момент легче стало притворяться, что это правильно.       Дэвис молчал, давая ей выговориться. Ему было сложно понять, что она чувствует, но он знал одно: эти три года, которые они провели вместе, изменили не только её, но и его.       — Но ты остановилась, Блум, — сказал он после паузы. — И это главное. Ты поняла, что пора. А это значит, что ты всё ещё можешь стать кем-то другим.       — Кем? — спросила она, и в её голосе звучала усталость, смешанная с тоской.       — Тем, кем ты захочешь, — пожал плечами Дэвис. — Ты уже доказала, что можешь делать невозможное. Так что, может, пришло время перестать рушить и попробовать что-то построить?       Блум долго смотрела на него, будто пытаясь понять, верит ли он в то, что говорит.       — Построить? — тихо повторила она, снова посмотрев на парк перед собой. — Интересная мысль.       На этот раз её усмешка была чуть теплее.       Блум снова задумалась, глядя на детей у фонтана. Они смеялись, плескались, а она ловила себя на мысли, что когда-то давно могла бы быть на их месте. Но те времена, кажется, были в другой жизни. Настолько далёкой и размытой, что, если задуматься, вообще казались чужими.       — Не хило так получилось, да? — заговорила она, её голос прорезал тишину, как острое лезвие. — Стать гангстером и в шестнадцать уже закончить карьеру.       Дэвис усмехнулся, чуть качнув головой.       — Ну, у тебя всегда был талант делать что-то через край.       — Ага, — с сарказмом добавила она. — Прямо жизненное достижение. Рекорд в книге «Как всё просрать, но выжить».       Он фыркнул, но ничего не сказал, оставляя её вольной выговориться.       — Если бы кто-то сказал мне… лет шесть назад, что я буду гоняться за ублюдками и устраивать охоту, я бы подумала, что этот кто-то тронулся. — Её взгляд стал жестче, но в голосе послышалась горечь. — Тогда я была… другой.       — Тогда ты была ребёнком, — мягко напомнил он.       Она молча покачала головой, будто с чем-то не соглашаясь.       — Ребёнок. Да уж. — Она усмехнулась, но было видно, что её мысли далеко. — Иногда кажется, будто я… жила так всегда. Как будто во мне это уже было. Просто я не сразу поняла.       — Что именно?       — Что могу быть такой. — Она повернулась к нему, и её взгляд был слишком серьёзным для подростка. — Я думала, что смогу просто жить. Что у каждого есть какой-то предел. Но у меня, кажется, его не было.       Дэвис молча слушал. Он привык к тому, что Блум редко позволяла себе говорить так откровенно.       — И что теперь? — спросил он спустя мгновение.       — Теперь? — Блум пожала плечами. — Теперь я не уверена. Могу ли я вообще остановиться? Или это просто передышка перед следующим «уроком справедливости»?       — Ты ведь сама решила закончить.       — Ага, решила, — тихо ответила она, отворачиваясь к фонтану. — Посмотрим, насколько этого хватит.       Её слова оставляли после себя странное послевкусие. Дэвис знал, что она многое пережила, что её путь был полон крови и огня. Но он не знал, что внутри её горела другая тайна. Тайна, которую она хранила даже от него. Её прошлое. Или то, что она называла прошлым.       Всё это — её решения, её борьба, её суждения — не начинались с нуля. Они не рождались здесь, в этой жизни. Они были там, откуда она пришла. И где её настоящее «я» всегда ждало момента, чтобы раскрыться.       Они долго сидели на скамейке, окружённые вечерним шумом города. Дети постепенно расходились с родителями, фонтан опустел, и парк начал погружаться в ночную тишину. На небе зажигались звёзды, редкие и блеклые в свете уличных фонарей, но всё же напоминающие о чём-то вечном и далёком.       Блум задумчиво смотрела в небо, её лицо было неподвижным, но взгляд выдавал усталость. Её рука, лежавшая на колене, слегка подрагивала, как будто тело всё ещё не успокоилось после всех событий.       — Знаешь, — наконец произнесла она, нарушив молчание, — иногда кажется, что всё это — один длинный сон. И я всё жду, что проснусь.       — А если не проснёшься? — спросил Дэвис, не отводя от неё взгляда.       — Тогда… ну, видимо, я всё-таки жива. — Она усмехнулась, но смех вышел немного горьким.       Парк совсем опустел. Вдалеке слышались только редкие шаги и шорохи, но вокруг них царила тишина. Дэвис наконец поднялся и протянул руку Блум.       — Пойдём, я тебя провожу.       — Проводишь? — Она вскинула брови, поднявшись следом. — Дэвис, ты серьёзно? Ты же знаешь, кто ко мне пристанет, того, гляди, ждёт встреча с потусторонним.       — Ну да, знаю, — кивнул он, пряча руки в карманы. — Но я всё-таки джентльмен. А ты, как ни крути, леди.       — Леди? — Она рассмеялась, глядя на него так, будто он сказал что-то невероятное. — Ох, Дэвис, если я леди, то ты точно принц.       — Ну вот, договорились. — Он ухмыльнулся. — Принц провожает свою леди до замка. Всё честно.       Она снова рассмеялась, но уже тише, почти незаметно.       — Ты неисправим.       — А ты и не пытайся меня исправить.       Они двинулись в сторону её дома, двигаясь не спеша, будто растягивая этот момент спокойствия. Город вокруг становился всё тише, уличные фонари бросали длинные тени на дорогу.       Когда они дошли до её дома, Блум остановилась у калитки, обернулась к Дэвису и посмотрела на него чуть серьёзнее, чем он ожидал.       — Спасибо, что проводил.       — Всегда рад, — он пожал плечами, но в его голосе было больше тепла, чем обычно.       — Дэвис… — Она на мгновение замялась, будто не знала, стоит ли продолжать. — Не знаю, что бы я делала без тебя.       Он улыбнулся, чуть склоняя голову.       — Ты бы справилась, как всегда. Но я рад, что мне не пришлось это проверять.       Она лишь кивнула, ещё раз взглянула на него, прежде чем скрыться за дверью. Дэвис постоял у её дома ещё несколько минут, смотря на звёзды и думая о том, как далеко они оба зашли за последние три года.