Kids will be fine

Первое, что попадается ему на глаза — это дуб. Огромный, древний, как время, но оттого не менее величественный и прекрасный. Его корни впиваются глубоко в землю, а ветви тянутся высоко в небо. Торин пристально смотрит вверх, но сколько бы он не напрягал своё зрение, всё равно не смог увидеть небо сквозь широкие листья. Только тонкие лучи яркого солнца, едва пробивающиеся через крону, дают понять, что небеса над ними всё-таки есть, как и земля — под ногами. Немного погодя и насладившись толикой спокойствия, что дарит это место, Торин хмурится. Он умер, совершив великий грех, оставив после себя только ужасные поступки и не менее ужасные слова. И, что самое страшное, он потянул за собой мальчиков. Так что он совсем не понимал, почему находится в этом прекрасном и крайне умиротворённом месте, когда должен был остаться на земле проклятым духом, обречённым жить вечно бродить по свету без возможности отправиться к Махалу на гору, где его поджидают давно почившие наследники Дурина. Где давно ждут его отец, мать и брат. Он прекрасно помнил всё произошедшее, а отсутствие болезни и тумана в голове позволяли осознавать в полной мере всю тяжесть своих действий, которые и привели его к тому, что он оказался здесь. По мере понимания и осознания на глаза гнома наворачивались слёзы. Торин искренне сожалел обо всём, но больше всего о том, что не справился со своим долгом. Отвоевав гору у Смауга, он должен был стать королём. Настоящим королём, а не жалким алчным гномом, который ради своего золота не просто подвёл отряд и оставил умирать хороших людей Дейла, а в первую очередь едва не убил единственного, горячо любимого друга и отправил за собой на смерть племянников. О, Махал, знал бы кто-нибудь, как ему жаль и как сильно он хочет всё исправить… Слёзы скорби уже полностью застилали глаза и ручьями стекали по щекам, а ноги подкосились, отчего Торин упал на колени перед древом, выпуская на волю свои сожаления. Он крутил в голове тысячи извинений перед каждым, кто пострадал от его бездумных действий, от его острых слов, пропитанных ядом болезни, от его слепоты и эгоизма. Он плакал, моля о прощении и надеясь на то, что теперь его сполна накажут… Пока плеча не коснулась тяжёлая рука, а в голове не раздался глубокий бархатный голос: — Не плачь, дитя моё, тебе больше не о чем волноваться. Торин медленно обернулся, чтобы вопреки всем своим ожиданиям увидеть лицо самого Махала. Гномий создатель был вдвое больше своих сыновей, но огненная длинная борода, такие же густые волосы, грубоватые черты лица и широкие плечи настоящего кузнеца выдавали в нём истинного гнома — ребёнка гор и драгоценностей. Он нежно улыбался, слегка щуря свои тёплые карие глаза, и Торин понять не мог, чем заслужил возможность воочию созерцать своего создателя, отца всех гномов. Он не мог понять такой чести, отчего вновь упал на колени, чувствуя вставший в горле ком горечи и боли. — Ох, Торин, дитя моё, встань же и войди со мной в свой новый мир! — воскликнул всё таким же нежным тоном Махал, но гном не собирался вставать, чем вызвал замешательство у божества. — Тебе не мило здесь? — Мне… — запнулся Торин из-за слёз, но тут же продолжил, — Мне мило, отец мой и моих братьев, но я не достоин того, чтобы оказаться здесь. Я так согрешил, что вовек обязан искупать свои грехи в страшных муках. Тяжелая рука сползла с широкого плеча. Торин и не заметил бы этого, если бы следом земля не ушла из-под ног, а он сам не оказался на огромной ладони божества, которое приблизило страдающего сына к своему лицу и заглянуло своими большими горящими глазами прямо в душу. Торин почувствовал себя букашкой под этим внимательным, но не лишённым теплоты к своему созданию взглядом. Ему казалось, что Махал должен злиться на него, придать страшнейшим из всех мук, но тот, похоже, совсем так не думал и наоборот пытался узнать о боли гнома, освободившего Одинокую гору от напасти дракона, совершившего поступок, прощающий любой из его грехов в глазах своего создателя. — И в чём же именно ты согрешил, дитя моё? — Я подвёл твоих детей, своих друзей, я поддался чарам золота и стал алчным, я почти убил своего Единственного этими руками и отправил на смерть племянников, своих последних прямых наследников. Я — монстр, не заслуживающий отправиться с тобой к горе, где меня ждут предки, отец мой, Махал. — ответил ровно Торин, с каждым словом всё ниже опуская голову, считая себя недостойным даже смотреть на бога. Тот на такую исповедь хмыкнул, но ничего не ответил, только медленно опустил своё дитя обратно на землю, после выпрямляясь во весь рост и складывая руки на груди. — Подними свои глаза, сын мой! — приказал Махал всё тем же мягким голосом, в котором Торин, однако, чувствовал безмерную силу и власть, противиться которой было просто невозможно, отчего он тут же не совсем осознанно подчинился. — Не мне судить, виновен ли ты, Торин, сын Траина, и приговор даю не я. Однако, выбор за тобой. Я уже слышу, как из-за Грани тебя зовут, множество голосов молятся мне за тебя и твоих племянников, но решать только тебе: отправиться со мной или уйти обратно. Мне не часто предоставлено давать кому-то выбор, ведь судьба неизменна, а смерть безжалостна, но ты, мой сын, как и твои племянники, заслуживаете этого за все свои страдания. Торин в изумлении смотрел на Махала, не понимая, чем именно заслужил эти слова, особенно после своей исповеди, но всё равно дал себе время на обдумывание. Ему только что дали выбор: идти в горы к своим предкам или вернуться, чтобы всё исправить. И никогда ещё решение не давалось Узбаду так легко, как сейчас. Его даже озвучивать не пришлось, ведь Махал слышал зов сердца и души. Он тепло взглянул на своего сына, улыбнулся и хлопнул своими огромными руками, и вся долина загремела, словно от раската грома. Мир вокруг Торина задрожал, завыл сильный ветер, срывающий листья с дуба, почва под ногами откалывалась и падала в черную бездну, ствол дерева переломился и закружился вместе с листьями, а в голове эхом раздавались громко поющие голоса. Тысячи гномов молились на языке гор за его жизнь, взывая к Махалу, который напоследок сверкнул своими отчими глазами и сказал: — Прощай, дитя моё, Торин Дубощит. После чего последний кусок земли исчез из-под ног гнома, и тот оказался окутан тьмой.

***

— Всё, теперь он будет в порядке, — прозвучал отдалённо голос Гэндальфа. Торин успел лишь на мгновение задуматься, кто именно должен быть в порядке, после чего его разум вновь окунулся во тьму… — Дядя должен выкарабкаться! Он же король! …Кажется, это был голос Фили. В бреду Дубощит не совсем понял, но надолго остаться в сознании он всё равно не смог… — Даин, прошу тебя, успокойся, Гэндальф сказал, что он поправится! — Дорогой мой Балин, как бы я не верил тебе, я не могу полагаться на этого Таркуна! …Торин больше не может слушать эти голоса. Он уже слишком долгое время плавает между сном и мелкой бодростью разума. Но голова так ужасно болит, а тьма кажется такой манящей, что он снова сдаётся и засыпает. Однако, в этот раз всё по-другому: вместо привычной глазам темноты он видит перед собой Шир. Таким, каким запомнил его, когда покидал. Под гномом — крепкий пони, по бокам возвышаются деревья, а впереди ждёт долгий путь к горе. За спиной слышится просьба подождать, произнесённая очень знакомым задыхающимся голосом. Торин едва не валится с пони, когда понимает, кому этот голос принадлежит, но удерживается на месте, на ходу одним жестом останавливая отряд. Как ни странно, в этот раз хоббит бежит не к Балину, а к нему. Он останавливается и сгибается пополам, тяжело дыша, и Торин, не желая больше ждать, спускается и подходит ближе к Бильбо, чтобы, когда тот выпрямится, крепко обнять его и тихо шепнуть в острое ушко: — Прости меня, Amralimé. Бильбо ничего не ответил, только на секунду сжал его в ответном объятии и медленно растворился в воздухе, после чего Торина вновь охватила тьма, которая медленно рассеялась в пробуждение. Слух пришел в норму, но ничего, кроме трещания дров в камине, слышно не было. Он попытался открыть глаза, и с огромным усилием ему это удалось, однако непривычный свет, хоть и не слишком яркий, слепил и заставлял щуриться. Торин медленно привыкал и пытался шевелить частями онемевшего тела. Сесть он даже не думал, и так ясно было — без помощи или усилия такое не выйдет. о пальцы на руках и ногах его слушали, и на данный момент этого было достаточно. Когда глаза окончательно привыкли к свету, Торин стал рассматривать всё, доступное взору: над головой оказался старый тёмно-красный полог кровати, ничего необычного на нём не было, но ткань казалась Узбаду знакомой, словно из далёкого детства; повернув голову чуть вправо, он увидел небольшой столик, на котором стояли бокал и кувшин, вероятно, с водой, а за ними — огромный камин с горящими дровами. В горле пересохло, пить хотелось ужасно, так что пришлось бороться с болью в теле, чтобы утолить жажду. Он очень осторожно откинул одеяло, руки были в лучшем состоянии, нежели спина и ноги, так что практически вся тяжесть перешла на них. Когда Торин с огромными усилиями смог сесть ровно, чтобы дотянуться до стакана, дверь в покои скрипнула, а следом до ушей донёсся звук падающих на пол дров и громкий, удивлённый ах. — Дядя, ты что творишь!? — взволнованно спросил, как оказалось, Фили, и тут же направился к Торину, чтобы помочь. — Тебе же ещё рано вставать! Ты когда вообще очнулся? Почему меня никто не позвал?! — продолжил свою тираду гном, пока наливал в бокал воду и отдавал её дяде. Он замолчал, только когда тот принялся жадно пить, но в фигуре принца всё равно виднелась крайняя напряжённость. Когда бокал опустел, Торин протянул его обратно племяннику и, пока тот разбирался с восполнением воды, стал внимательно смотреть на него, по кусочкам воспроизводя в голове все события. Вот они открыли гору. Следом дракон. Потом начало болезни. Дальше он чуть не убил Бильбо. И напоследок битва, погибшие мальчики, он сам, поверженный Азогом, и земли Махала. Действительно, второй шанс дан ему, чтобы исправить все свои ошибки. Это так невероятно, что хочется ударить себя чем потяжелее, дабы убедиться, что всё это — не сон. Но вместо тяжёлой дубинки перед глазами возникает только рука Фили с бокалом в ней, за которую Торин тут же хватается и тянет на себя, попутно проливая всё содержимое и на свою одежду, и на одежду племянника. Принц от удивления раскрывает рот и дёргается, но успокаивается, когда понимает, что сильные руки дяди просто крепко прижимают его к себе для объятий. В конце концов он обнимает его в ответ, прижимаясь к горячей груди и наконец-то чувствуя себя хорошо. Они сидят так некоторое время, пока дверь вновь не отворяется, и сначала удивлённый, а потом радостный Кили не прыгает на них с весёлыми криками. Торин тихо шипит и ругается на племянника, но тут же млеет и даже оставляет на лбах непутёвых поцелуи, которыми в последний раз одаривал их в далёком детстве. Ожидаемо, Фили и Кили цокают и бурчат что-то вроде «мы уже взрослые», но Торин не слушает их, радуясь тому, что они оба живы и здоровы. Тому, что Махал пожалел их тоже.

***

Ему дали неделю на то, чтобы полностью прийти в себя, а после — начать разбираться со всеми насущными проблемами. И хотя Фили на пару с Балином и Даином очень даже неплохо справлялись с королевскими делами, все до сих пор ожидали твёрдого слова своего истинного короля. Сам же король, помимо восстановления физического, занимался беспрерывным самокопанием. И, казалось бы, это ведь его вполне обычное состояние: задумчивое молчание и хмурое лицо. Но сейчас всё было по-другому, ведь если раньше его самобичевания ходили вокруг долга, горы и племянников, то сейчас те водят хороводы около его права на всё отбитое. Торин искренне считал себя недостойным трона и доверия своих людей. Не после того, что он натворил. Чаще всего такие мысли заканчивались на планах передать престол Фили, а самому стать его советником или королевским кузнецом. Но сделать это не казалось возможным, ведь племянник ещё очень молод и едва восстановлен после своего воскрешения. Торин решил, что Фили для начала нужно прийти в себя и созреть, а после он уже серьёзнее займётся этим вопросом. Кроме копошений в подлости своих поступков, Торин также часто задавался другими вопросами. Например, сколько прошло времени с их смерти? Что случилось после Битвы? И где, Махал его задери, Бильбо Бэггинс? Не сказать, что он озвучивал эти вопросы только самому себе, однако никто, кого бы он ни спросил, не отвечал, ссылаясь на то, что король ещё слаб и должен привести себя в порядок, после чего они во всём разберутся. Торина это нервировало, даже слишком, но, тем не менее, он не начинал давить, действительно дожидаясь нужного момента. И тот настал сегодня. Узбад уже успел, как мог, восстановить свои силы и спокойно, без посторонней помощи передвигался по Эребору, что его лекарь Оин счёл хорошим знаком, а потому разрешил присоединиться ко всем во время завтрака. Так что, спускаясь утром в единственную восстановленную на данный момент столовую, Торин твёрдо решил выпытать ответы на все свои вопросы. Он был достаточно терпелив для того, чтобы сейчас наконец-то узнать всю правду. Кроме этого, в груди ещё теплилась надежда на то, что он встретит на общей трапезе своего дорогого Взломщика, но реальность немного жестоко разбила эту надежду в прах, когда он обнаружил за столом только своих верных гномов. Те не удивились приходу короля и даже подготовили ему место во главе стола, где по бокам от него разместились Фили и Кили. Торин приветственно кивнул всем присутствующим и присоединился к еде, предпочитая в первую очередь набить пустой желудок, а после начать разбираться во всех насущных проблемах. Стоило только тарелкам опустеть, а элю разлиться по второму кругу, Торин поднялся с места, привлекая к себе внимание, и выждал минуту, пока все разговоры стихнут, а глаза будут обращены к нему. — Друзья, я бы хотел искренне всех вас поблагодарить. За проделанный путь, за вашу верность, храбрость и смелость. Спасибо вам за то, что сражались за наш дом и стали неотъемлемой частью этой победы. Также хочу принести свои извинения перед каждым за сомнения, деспотизм и алчность, которая привела к ужасающим последствиям. Мои сожаления не выразить словами, но надеюсь, что укоры совести до конца жизни будут напоминать мне о том, куда я пал ради золота, чтобы больше к этому не возвращаться. Я никогда не забуду того, что сделал и ни за что не оставлю без вознаграждения то, что сделали все вы! — Торин поднял высоко свой бокал, — За Эребор, друзья, и за вас! — пламенно завершил он свою речь, и гномы тут же радостно вскочили со своих мест, выкрикивая «За короля!» и опрокидывая в себя эль. Узбад с отчей нежностью наблюдал за ними и осушил свой бокал последним. Когда все вернулись на свои места, Торин решил не медлить и положить начало для нужного им всем разговора. — Теперь о насущном. Я знаю, что меня с племянниками буквально вырвали из Чертог Махала и мы достаточно долго восстанавливались. Однако, теперь мне нужно знать, что происходило в моё отсутствие. Расскажите всю правду, а я пообещаю не делать сгоряча того, чего бы не стал в любом ином состоянии. Теперь Торин позволил себе с облегчением опуститься обратно на своё место — как бы он не храбрился, а ещё достаточно свежие раны всё равно давали о себе знать. За столом образовалась непривычная, слегка напряжённая тишина. Он с неприкрытым любопытством и нетерпением осмотрел всех своих друзей, задержавшись взглядом чуть дольше только на лицах племянников. Фили и Кили не менее любопытно глазели на старших гномов, что давало ясно понять — они тоже знают не многим больше. Это настораживало, ведь гномы, хотя и являются достаточно скрытным народом, проявляют эту черту только по отношению к другим народам. Среди своих они наоборот достаточно открыты и полностью прозрачны в своих намерениях. И если гномы скрывают что-то от своих же, это означает лишь то, что информация эта может вызвать крайне плохую реакцию. Однако, вопрос всегда оставался только один. Реакция эта будет направлена на того, кто занимается утаиванием, или на того, от которого что-то скрывают. В случае Торина сквозь безмерное любопытство и жажду узнать всё, что он пропустил, пробивалось лёгкое волнение за себя. В глубине души он знал, что услышанное ему мало понравится, но забирать свои слова и оставаться в неведении более ему уже точно поздно, так как после недолгих переглядок между собой, из-за стола, наконец, встаёт Балин. Тревога Торина медленно пробивалась сквозь остальные эмоции, ведь если гномы посылают на серьёзный разговор крайне вежливого, учтивого и дипломатичного гнома, который является вторым после Гэндальфа членом отряда, умеющим совладать с горячим нравом короля, значит дело точно пахнет жареным. Тот, в свою очередь, нервно прочистил горло и, как мог, подготовился к долгому и достаточно нелёгкому разговору. — Торин, — мягко начал Балин, — на самом то деле, эта ситуация выглядит достаточно сложной для объяснения, но я постараюсь разложить всё по порядку. — предупредил он, замолчав ещё на долю секунды, чтобы вдохнуть в лёгкие побольше воздуха и начать свой долгий рассказ. — В роковой день, когда мы нашли тебя и мальчиков, ваши души уже отправились в Чертоги Ожидания. Мы уже хотели похоронить вас, когда добрый друг Гэндальф приказал нам молиться Махалу, а сам скрылся с вашими телами в склепе Эребора. Не знаю, что он там делал, но никто не смел входить и ослушаться приказа отдавать молитвы. В тот день все выжившие после битвы гномы молились не переставая, и только ближе к ночи Гэндальф отпустил всех отдыхать, но напомнил приняться за молитвы утром. И так целый год: изо дня в день мы боролись за ваши жизни, скрывшись ото всех в Эреборе, пока однажды зимой Таркун не вышел из склепа и не сказал, что самая большая угроза миновала, и вы сможете вернуться к жизни. Мы выдохнули с облегчением. Однако, он предупредил, что для восстановления сил вам понадобится ещё время, потому, чтобы не терять его ещё больше, мы стали заниматься горой. Здесь я должен принести тебе извинения за то, что в твоё отсутствие пришлось временно передать обязанности короля Даину, который ни на одно мгновение не переставал молиться за вас даже после того, как Гендальф озвучил хорошие новости. Он отлично справился со всем, как мог, восстановил Эребор и разрешил мелкие конфликты с нашими союзниками в той ужасной битве. Теперь я хочу сказать тебе о том, что, дабы обиды полностью исчерпались, нам пришлось распоряжаться богатствами твоего королевства. Но, справедливости ради, после битвы, кроме гномов, за вашу жизнь на равных молились своему и нашему богам и люди, и эльфы, которые, пережив не менее страшное горе, захотели оставить ненужные конфликты и зарыть свои обиды. После такого их нельзя было оставлять без помощи, которой располагал Эребор, ответив на добро только добром. Так прошел ещё один год, по прошествии которого очнулись мальчики. Я думаю, о своём пробуждении они уже не раз тебе поведали. И ещё через месяц очнулся и ты. Мне жаль, что пришлось держать вас всех в неведении до этого самого момента, но мы искренне переживали за ваше состояние, не только физическое, но и душевное. Если есть что-то, о чём я не сказал, и это вас интересует, то мне будет в удовольствие осветить любой ваш вопрос. Закончив на этой ноте свою большую речь, Балин наполнил рядом стоящий бокал элем и с благоговением осушил его, давая своему королю и его племянникам время осознать и сложить в нужную картину все его слова. Старый гном с небольшим опасением и дружеским беспокойством всмотрелся в лицо Торина, не без тревоги замечая на нём непривычное удивление, граничащее с ошеломлением. И если на лице короля эти эмоции были гостями крайне редкими, то на лицах принцев удивление расцвело также быстро, как сменилось на неумолимое желание получить ответы на уже образовавшиеся в голове вопросы, которые помогут разъяснить ситуацию и сделать её чище или закрыть недостающие пробелы. И неудивительно, что первым вызвался самый прыткий из двух братьев. — А как же мама? — неожиданно севшим голосом спросил Кили, на мгновение пересекаясь глазами с Фили, который, вероятно, собирался задать тот же вопрос. — Почему она не здесь? Балин сжал губы в тонкую полоску, понимая, что сейчас принцы зашли на ту территорию, на которой его голова может пострадать. Однако, собрав всю свою волю в кулак, он решил взять самую лучшую в данный момент тактику, говоря только правду, ничем её не приукрашивая. — Здесь тоже сложилась достаточно сложная ситуация. Как я уже говорил, в первый год мы все, не переставая, молились и следовали всем указаниям волшебника. Этому было уделено всё внимание, так как ваши жизни стояли на первом месте. Но по прошествии этого периода, когда мы решили донести вести из Эребора в Синие горы, они уже пришли сюда оттуда. Вам известно, что молились все участники битвы и исключением не была одна эльфийка, приближённая короля Трандуила, Тауриэль. — стоило только этому имени слететь с уст гнома, как из-за стола поспешно поднялся взволнованный Кили, которого от ошибок за руку удерживал рядом сидящий Торин. Выждав, пока пыл младшего племянника короля поумерится, Балин продолжил, — Она была единственной, кто приходил молиться в гору, и кто делал это неделями, пока сын лесного короля, Леголас, не уводил её. В ворохе событий никто и не заметил, как эльфийка перестала приходить, а когда Гэндальф покинул стены Эребора, к нам дошли вести, что та отправилась в Синие горы, дабы известить обо всём вашу мать. — теперь из-за стола поднялся Фили, точно также удерживаемый крепкой рукой дяди. — Когда мы обо всём узнали, то тут же отправили Двалина известить Дис о словах Таркуна, но, когда тот оказался в Эред Луине, Тауриэль уже передала камень Кили и рассказала обо всём произошедшем под стенами Эребора. Позже Двалин поведал нам, что видел вашу мать только один раз в компании эльфийки, и обе они были не в себе от горя. Несмотря на все уговоры и клятвы, ни одна не поверила его словам о том, что опасность миновала. До сих пор гномы Синих гор присматривают за ними и извещают нас об их состоянии, но ни один лекарь не может помочь им выйти из этого безумия. Мне очень жаль. Принцы мешками свалились обратно на свои места, будучи не в силах выдержать вес всей жестокости этой правды. Однако, вместо них на ноги теперь встал Торин. Его фигура излучала крайнюю степень напряжения, но не выглядела так же сурово, как во время болезни, отчего Балин с удовлетворением расслабился, ведь к такому напряжённому, но всегда справедливому и достаточно мудрому правителю он привык. Он знал, что эти слова о Дис вызовут одни из самых неприятных эмоций, но и ситуация эта отнюдь не была лёгкой. Так что, на взгляд старого гнома, король воспринял эти новости достаточно стойко. — Я начну с того, о чем ты говорил ранее, Балин. — медленно заговорил Торин, заряжая своим напряжением воздух, — Всё, что вы сделали в моё отсутствие, было верным, и я прощаю все ваши решения, дабы этим прощением оправдать свои ранние слова о благодарности. А золото ещё вернётся в сокровищницу, когда Эребор вновь возродится в своём величии, и в его глубинах снова застучат кирки и молоты бравых гномов. — в подтверждение своих слов о благодарности, король медленно наклонил голову, прижимая правую руку к сердцу и только после этого возвращаясь к своей речи, — Тебе не должно быть жаль за произошедшее с Дис, мой друг, ведь узнай я о таком после всего пережитого, то непременно почувствовал бы нечто подобное. Однако оставлять свою сестру в этом состоянии ещё боле я не собираюсь. Я уверен, что, если она воочию увидит своих детей живыми и здоровыми, её недуг пройдёт. Поэтому нужно как можно скорее перевезти Дис в Эребор. Торин взглянул на Балина, и тот вновь напряжённо сжал губы, перед тем как сказать: — Мы уже пытались сделать это, когда очнулись Фили и Кили, но она наотрез отказывалась покидать стены Эред Луина. — Значит, придется самим навестить дорогую сестру, при чём как можно скорее. Все согласно закивали, и Торин удовлетворённо сел на стул, однако всё ещё не заканчивая разговор. Остался один неразрешенный вопрос. — Ну а теперь, поведайте же мне, куда делся наш мастер Взломщик? Если в начале разговора тишина была напряжённой, то сейчас она стала оглушающей. Казалось, если прислушаться, то можно услышать сердцебиение каждого находящегося в комнате. Теперь и Балин, и Торин понимали, что территория, на которую ступил вопрос, была ещё более неприятной, чем состояние Дис. — Балин, скажи-ка мне, что случилось с Бильбо Бэггинсом? — угрожающе склонил голову набок король, высматривая в глазах друга всю правду. — Мы не видели его со дня битвы, Торин. Я помню, как мы с Бофуром вели его к Эребору после того, как тебя и мальчиков забрали, он и без того был не в себе, а когда перед глазами показалась гора, ему и вовсе стало худо. Возможно, твой запрет на возвращение сыграл свою роль, но, воистину, я не знаю, с ним творилось что-то страшное. Гэндальф нашёл нас тогда, чарами успокоил хоббита и ушёл к вам, а мы оставались ещё некоторое время рядом, пока не ушли следом за волшебником. После этого мы только молились, но со дня битвы нашего Взломщика и след простыл. Никто до сих пор не знает, куда он пропал, а обратные вести из Шира так ни разу и не пришли. Прости, Торин, но, сдается мне, наш милый друг отправился обратно и не дошёл, что вполне возможно, так как упорхнул он тихо, совсем один. — Ты уверен в этом, Балин? — Боюсь, что да, Торин. Мы уже много раз обыскивали земли до Мглистых гор, но не нашли ни следа Бильбо, словно он сквозь землю провалился. На это Торину не нашлось, что ответить, поэтому он просто благодарно кивнул, разрешая Балину наконец вернуться на своё место за столом. Эти новости стали самыми сокрушительными из всех. Его сердце сжалось от боли, обиды и вины перед Бильбо. Сколько же он планировал ему сказать, пока бездельно лежал в кровати. И сколько важных слов осталось несказанно. В горле встал ком, который пришлось незаметно сглотнуть и переключить своё внимание обратно на разговор, чтобы не сломаться прямо на глазах у своих подданных. — Балин, спасибо за твой честный рассказ, я рад наконец узнать всё. Теперь у нас появились новые неотложные дела. Сегодня, после ужина, ты и Даин подойдёте ко мне в покои, нужно обсудить нашу поездку в Эред Луин. Сказав это, Торин вскочил на ноги и унесся прочь из столовой, оставляя своих друзей слегка обескураженными таким поведением. Ему не до правил этикета, не сейчас, когда в горле вновь образовывается неприятный ком, а до покоев остаётся ещё целый лестничный пролёт, кажущийся в спешке просто огромным. В голове только и крутится: «Как я мог так поступить? Как я мог причинить ему такую боль и оставить в этом мире, даже не попросив достойно прощения?». Он почти преодолел то короткое расстояние до двери в свои покои, когда непрошенная слеза скатилась по щеке. Болезнь, смерть и воскрешение сделали его слишком чувствительным. Или, возможно, раньше он не предавал такого же значения чувствам, всегда выставляя на первый план долг и ответственность. По мере того, как осознание сказанных Балином слов доходили до его сердца, наконец минуя барьеры мозга, слёзы просились сорваться с ресниц всё напористей. Но Торин сморгнул их и постарался взять себя в руки, перед тем как окончательно открыть массивную дверь и войти внутрь спальни. Сейчас от боли и тоски его может спасти только крепкий сон, который ему так любезно прописан Оином для восстановления.

***

В тот вечер Торин, Балин и Даин непременно собрались в покоях первого. Король, предварительно всё хорошо обдумав, выразил своё намерение взять племянников, Балина и Глоина (которого в Эред Луине ждали сын и жена), чтобы этим небольшим отрядом отправиться в сторону Синих Гор, дабы попытаться вылечить и забрать оттуда Дис, а Даина, до их возвращения, назначить временным правителем. Никто не выразил на этот счёт ни одного возражения, а потому и порешили за завтраком оповестить остальную часть отряда, а днём позже двинуться в путь. Однако, по окончании разговора, Торин спровадил на отдых дорогого кузена и попросил Балина задержаться, чтобы в отсутствии лишних глаз задать последний волнующий его вопрос на тот день. — Аркенстон? Лицо Балина дрогнуло, но, призвав к себе все свои силы, он смог ответить ровно. — Мы хотели похоронить его вместе с тобой, но, как ты уже знаешь, путь к вашим телам был преграждён Гэндальфом. Так что, когда я видел его в последний раз, он… — гном запнулся, поднимая взгляд на короля и с долю секунды выискивая в его глазах хотя бы тень одержимости, но так не найдя её, продолжил, — ...опустел, Торин. Когда я спустился в склеп, чтобы помочь перенести ваши тела в лазарет к Оину, камень всё так же лежал на твоей груди, но он больше не светился. Словно что-то вырвало из него всю яркость, и он стал похожим на простой, хотя и искусно гранёный алмаз. Торин сжал челюсти, чтобы ненароком не закричать от радости и облегчения, но дал волю улыбке, которая ввела в крайнее заблуждение старого гнома, ожидавшего злости или недовольства от короля. — Где он сейчас? — только и спросил улыбающийся Торин, на что получил ответ: — В сокровищнице, рядом с остальными алмазами. — Хорошо. Теперь, мой дорогой Балин, всё точно будет хорошо. И впервые с момента пробуждения Торин совсем не сомневался в своих словах. Сердце горы, Аркенстон, иссяк, что говорило об одном — проклятие больше никогда не побеспокоит род Дурина, а значит и сам Торин больше никогда не сойдёт с ума от Драконьей Болезни. Прочитав что-то в радостных глазах короля, Балин понял причину такого странного поведения и тоже позволил себе улыбнуться, положив по-отечески руку на плечо Узбада. С того разговора прошло больше двух месяцев. В Средиземье уже почти закончилась весна, а они своим маленьким отрядом миновали Дикий Край и плутали среди знакомых густых деревьев в Старом Лесу. Это место отзывалось в Торине приятными воспоминаниями и болью, которую с каждым днём заглушать было всё легче. Здешние виды, так пугающие живущих по соседству хоббитов, успокаивали, а пробивающиеся сквозь листву лучи солнца, так и норовящие ослепить гномов, отчего-то напоминали Торину о яркой улыбке Бильбо и цвете монет, которые когда-то создали его предки. Теперь в нём не осталось и следа болезни, уступив место уверенности в своих силах как правителя и гнома, лишь искренне дорожащего трудом своего народа. Больше он не то подобие короля с драконьими глазами. И никогда он им больше не станет. Однако, мысль настоятельно подготовить Фили себе на смену всё равно мелькала в сознании, отчего Торин принял решение самолично заняться его воспитанием по возвращении из Синих Гор. Но сказать об этом племяннику он пока не осмелился, прекрасно наблюдая то, как тому плохо сейчас и без лишней ответственности. Какими бы шалопаями не росли принцы, а стоило делу коснуться семьи, в особенности — матери, всё разгильдяйство пропадало. И если Фили держался более стойко, стараясь верить в лучшее, то его брат Кили мрачнел с каждым днём. С Торином истинными чувствами ни один из них не делился, неясно, из страха услышать от него упрёки в слабости или желании казаться смелее и сильнее, чем они есть на самом деле, но все их тяготы доходили до него вскользь, когда он не вовремя проходил мимо или не спал ночами, прислушиваясь к шёпоту оставленных в дозор племянников. Часто в эти моменты он мог слышать слёзы Кили, который, как оказалось, переживал не только за мать, но и за свою возлюбленную эльфийку, составляющую ей компанию. Поначалу Торин воспринял это со свойственной ему колкостью и неодобрением, ведь их отношения с эльфами, хотя и значительно улучшились со дня Битвы, однако не настолько, чтобы гном, к тому же королевской крови, мог жениться на эльфийке. Но немногим позже, обдумав всё куда лучше и обуздав свой взрывной нрав, он смирился с этой мыслью, давая своему племяннику волю жить так, как тому будет лучше. И даже если ради этого ему нужно жениться на эльфийке, он сможет принять это. Окончательно его успокоили мысли о том, что Кили был лишь вторым по линии престолонаследия и становился прямым наследником только в случае кончины старшего брата, и то, что сам король, хотя и никогда не испытает счастья брачной жизни, однако всё равно вляпался по самое не хочу в представителя другого народа. Хотя хоббиты и гномы отличались внешне не многим, их характер и образ жизни никак не пересекались. В итоге, по мере того, как они приближались к Ширу, Торин всё больше и больше одобрял факт любви Кили к Тауриэль, но меньше и меньше убеждался в своём самообладании. Теперь, когда сердце Торина не обременено предвзятостью к этому милому народцу, он мог сполна насладиться теми спокойствием и комфортом, которыми накрывали с головой эти места. Здесь словно время шло медленнее, трава росла лучше, солнце светило ярче, а жизнь казалась такой лёгкой и беззаботной, что это на мгновение заразило и Торина, и его спутников, отчего те дали себе время просто насладиться моментом и только после продолжить путь. Ещё на подъезде к Ширу, Балин и Торин обсудили своё пребывание в городе, и, хотя они достаточно отдохнули в Бри, было решено остаться на ночь в здешнем трактире, ведь дальше в дороге им ещё долго не перепадёт случай переночевать с комфортом. Выбор пал на Зелёного Дракона, в котором в прошлый раз гномы оставляли своих пони. И хотя Хоббитон разрывал рану на сердце Торина ещё больше, чем просто само возвращение в Шир, он не смог отказать себе в удовольствии ещё разок взглянуть на Бэг-Энд, который с таким трудом нашёл в прошлый раз, придя издалека. Сейчас же на подъезде к городу Узбад нашёл нору буквально сразу, ведь та находилась на самом высоком из холмов, и подивился тому, как мог он не найти её в первый свой приезд сюда. Издали она казалась необитаемой, но проверять свои догадки Торин не собирался, уже давно смирившись со словами Балина. Однако, справедливости ради, всю дорогу от Эребора он искренне надеялся наткнуться на хоть какое-то вещественное им подтверждение. Сейчас он понимал только одно: что бы ни случилось с Бильбо после Битвы, встретиться им больше не суждено. — Мне кажется, — шепнул как можно тише Кили, поравнявшись с пони дяди, — Мы напугали своим видом бедных хоббитов до конца их жизней. Тряхнув головой, чтобы вырваться из своих раздумий и осознать смысл слов племянника, Торин медленно осмотрелся по сторонам, замечая, с какими странными лицами пялятся на них здешние обитатели. И хотя хоббиты считаются народом крайне воспитанным, когда дело касается новостей, сплетен и чужаков, всё их воспитание куда-то исчезает, уступая место излишней бестактности и дерзости. Возможно, это была единственная отрицательная черта данного народа, которая, слава Махалу, миновала Бильбо и ни разу не дала кому-либо из гномов даже намёка на то, что она в нём имеется. Осознав, что мысли снова оказались далеко не там, где им стоило быть, Торин нахмурился и постарался вернуть всю свою внимательность окружающему миру. Сделал он это как нельзя вовремя, так как вывеска трактира оказалась почти перед глазами, и шедший впереди всех Глоин уже договаривался с хоббитом о пристанище для их уставших пони. Стоило только напуганному парню принять деньги и кивнуть в сторону небольшой конюшни, примыкающей прямо к основному зданию трактира, тот унёс свои ноги, а Торин осторожно соскользнул с пони, передавая его в руки друга. Он хотел уже было направиться на поиски трактирщика, дабы выбить у него хотя бы парочку комнат для их небольшой компании, когда за спиной послышался топот, а сразу за ним тяжёлое дыхание. Торин медленно обернулся на шум, чтобы в следующее мгновение оцепенеть от бури эмоций, застигшей его врасплох. Эти непослушные короткие кудряшки цвета золота он никогда не спутает ни с одними другими, а поза, в которой застыл перед ним, не иначе, как мираж или проделка разума, вызывала чувство дежавю. Однако, когда дух выпрямился, и эти бесконечно прекрасные глаза уставились в его собственные, весь мир словно перевернулся с ног на голову. Торин точно умер, раз смеет сейчас наблюдать перед собой это лицо, так омрачённое горестями, выпавшими на долю его обладателя. Словно время вдруг застыло и… — Дядя, вы чего так долг… Ай, Фили! — пискнул недовольно Кили. — Хоть иногда смотри по сторонам! — шикнул на него брат, указывая в сторону застывшего в немом шоке дяди и такого же Бильбо, который словно на мгновение пришёл в себя, когда услышал голоса принцев, и мешком свалился на землю. — Какого Махала?… — Я тоже не знаю, Кили…