Точка невозврата

Гарри, держа палочку в вытянутой руке, медленно обошёл вокруг артефакта. Он сосредоточился, произнося едва слышные слова заклинания, из его палочки начали струиться серебристо-синие линии магической энергии. Эти линии, словно тончайшие нити, окружили артефакт, и его глаза заметили невидимые прежде потоки энергии. Пространство вокруг пульсирующего фиолетового объекта оказалось пронизано магическими волнами. — Это необычный артефакт, — тихо сказал Гарри, словно обращался к самому себе. — Его структура указывает на древнюю магию, и он явно связан с конкретным человеком. Такие артефакты питаются магической энергией того, кто их активировал, и настраиваются на эмоции этого человека, усиливая их влияние. Здесь явно задействованы очень сильные чувства: боль, злость, страх. Гермиона стояла рядом, её взгляд не отрывался от Гарри. Она терпеливо ждала его заключения, хотя в голове уже мелькали гипотезы. — Ты можешь определить, кто его активировал? — спросила она. Гарри уверенно взмахнул палочкой, и из артефакта вырвались две тонкие фиолетовые линии, словно живые нити, направляясь прямо к Саре и Теодору. Теодор внимательно и оценивающе взглянул на фиолетовую нить, исчезающую прямо в области его сердца. Она выглядела зловеще, но, к его удивлению, облегчению не ощущалась. — Я-то тут при чём? Я его даже не трогал! — голос дрожал от возмущения и обиды на явную несправедливость происходящего. — Ты чаще других подвергался его воздействию, и, видимо, твои эмоции настолько сильны, что артефакт решил использовать их в качестве источника подпитки. Теодор попробовал дотронуться до магической нити, но та была неосязаема. — У меня нет никаких сильных эмоций или чувств, ну если только... чувство, что я был бы потрясающим любовником для тебя, Поттер. Серьёзно, тебе стоит это обдумать. — Тебе всегда нужно всё переводить в шутку? — устало спросил Поттер. Теодор слегка усмехнулся, но в его взгляде была тень сомнения. Артефакт словно отзывался на каждую его эмоцию. Нить пульсировала, и его улыбка исчезла. Он отступил на шаг. Гермиона, давая Теодору время, повернулась к Саре, которая нервно смотрела на свою нить, уходящую в артефакт. Её лицо выражало смесь страха и неуверенности. — Сара, начнём с тебя, — Гермиона посмотрела на неё серьёзно. — Ты готова помочь? Сара встретила её взгляд с явной неуверенностью. Руки дрожали, а в глазах читалась смесь страха и отчаяния. Она долго молчала, словно борясь с внутренними сомнениями. Глубоко внутри она понимала, что должна исправить содеянное, что не может просто уйти от этого. Желание что-то изменить и облегчить свою вину пересилило страх. Наконец, она тихо кивнула, голос прозвучал едва слышно, словно она сама не до конца верила своим словам: — Я... я попробую. — Хорошо, — Гермиона слегка улыбнулась. — Теперь сосредоточься на своих эмоциях. Попробуй понять, что именно ты чувствуешь сейчас. Сара закрыла глаза, дыхание стало прерывистым. Она сжимала руки в кулаки, словно пытаясь защититься от своих мыслей. — Я не знаю... — голос был едва слышен. — Всё это так сложно... Боль. Злость. На него. На себя. Но больше всего... Я всегда пыталась помочь, спасти его, даже когда он не просил. Я думала, что, если я буду нужна ему, это придаст смысл моей жизни. Но... я ошибалась. Она открыла глаза, полные слёз, и обвела взглядом всех вокруг, словно ища поддержки. — Я... я не знаю, кто я без этой роли спасителя. Я всегда думала, что если я не полезна, то я просто... никому не важна. Это так пугает. Я пыталась заполнить эту пустоту, цепляясь за ложь. Я ненавижу себя за это. Но больше всего — боюсь остаться одна. — Это нормально, Сара, — мягко сказала Гермиона. — Все ошибаются. Ты чувствуешь, что всё разрушено, но это не так. Ты больше, чем твои ошибки. Это часть пути, но не его конец. Сара медленно вдохнула, но её плечи продолжали дрожать. Она опустила взгляд на свои руки, словно впервые заметила, как они трясутся. — Но как я могу? Как я могу простить себя за всё это? — она закрыла лицо руками, её голос сорвался. — Я пыталась быть кому-то нужной, думала, что это делает меня лучше. Но на самом деле я только разрушала. Разрушала себя, других... Я не знаю, кто я без этой потребности. Без этого желания спасать. Гермиона нежно коснулась её плеча, её голос был полон тепла: — Потому что ты заслуживаешь этого, Сара. Признать свои ошибки и простить себя — это и есть начало. Ты не можешь изменить прошлого, но можешь выбрать, как жить дальше. Сара всхлипнула, но затем медленно выпрямилась. Она закрыла глаза, и в комнате повисла тишина. Затем, с едва слышным шёпотом, она произнесла: — Я прощаю себя. Я прощаю себя за то, что верила в ложь, за то, что думала, что быть нужной — это единственный способ заслужить любовь. Я понимаю, что это было неправильно. Это больше не часть меня. Нить, связывающая её с артефактом, начала тускнеть, пока не исчезла совсем. Её тело дрогнуло, и она начала терять равновесие. Гойл быстро поднял палочку, создавая мягкое защитное поле, которое подхватило её, прежде чем она упала. Он осторожно перенёс Сару на диван, укладывая на подушки. Несколько секунд он смотрел на неё, а затем обернулся к Гарри, его голос звучал серьёзно: — Мистер Поттер, что теперь? Вы отправите её в Азкабан? Гарри окинул взглядом бесчувственную Сару. — Нет, Гойл. Я передам её в больницу Святого Мунго. Там ей помогут. Гарри перевёл взгляд на Теодора: — Теперь твоя очередь, Теодор. Что ты чувствуешь? Теодор сначала хмыкнул, но нить вокруг него начала пульсировать сильнее, словно усиливая напряжение. — Ладно, хорошо. Я чувствую... страх, — он проглотил ком в горле. — Страх, что если я позволю кому-то увидеть, кто я есть, меня просто отвергнут. Всё это время я думал, что циничные шутки и равнодушие — моя броня. Но на самом деле я просто боюсь, что кто-то увидит, насколько я... потерян. Что у меня нет ответов на вопросы, которые я задаю сам себе. Гарри внимательно посмотрел на него, а Гермиона сделала шаг ближе: — Но зачем тебе эта броня, Тео? — её голос был мягким, но твёрдым. — Что ты так отчаянно защищаешь? Теодор отвёл взгляд, его голос стал тише: — Моя гордость, наверное. Или то, что от неё осталось. Если я признаю, что я слаб, что мне больно, что мне иногда страшно... Я боюсь, что от меня ничего не останется. Что никто не увидит во мне ничего ценного. Гарри вздохнул и ответил: — Это не так, Тео. Слабость не определяет тебя. Признание своих страхов — это не потеря гордости, это её новая форма. Быть честным с самим собой — это тоже сила. Гермиона подошла ближе: — Подумай что будет, если ты рискнёшь довериться кому-то? Теодор задумался и, кажется, пришёл к какому-то решению, потому что нить, связывающая его с артефактом, дрогнула, а затем начала тускнеть, ослабляя связь. Пространство вокруг постепенно успокаивалось, магическая вибрация угасала, словно артефакт отражал покой, установившийся внутри него. — Финитус Инкантатем, — произнёс Гарри, завершая процесс. Артефакт погас, оставив всех в тишине. Гарри снова поднял палочку и начал тихо произносить сложное заклинание. Вокруг артефакта возник кокон магической энергии, который постепенно стягивался, заключая его в защитную оболочку. Как только артефакт мягко опустился на землю, Гарри проговорил: — Отличная работа. Иногда самое сложное — это признать правду о себе. Гермиона молча смотрела на законсервированный артефакт, и думала: "Мы так часто прячем правду от самих себя, боясь того, что можем увидеть, боимся показаться слабыми или недостойными, боимся, что нас осудят или отвергнут. Но в эти моменты, как сейчас, когда правда выходит на свет, она не разрушает нас. Она освобождает. Признавать свои ошибки и слабости не делает нас менее значимыми, напротив, это позволяет нам расти." Она перевела взгляд на Гарри, который, казалось, тоже думал о чём-то своём.