Замкнутый пир | Convivium vitiosus

— Ну почему всё это пр-ходит с-мнй? — вопросил Гёсс у неба. Оно не ответило. Или ответило, но он сквозь потолок не увидел. А на подоконнике всё так же невозмутимо лежал его ноутбук. Из дома. Хьюлетт, мать его, Паккард, линейки ЭлитБук, трансформер с гравированым лицом молодого Наполеона на серой крышке. В постели посреди комнаты лежал под дозой другой Антуан, словивший немецкое ядро на Первой мировой, а за окном какой-то пьяный мужик лежал в телеге с сеном под начинающимся дождём и пел «Ça ira». Нормально? Лев слабо помахал ему рукой. Гёсс, не сводя нервного взгляда со своего имущества, взял у него листок и всё-таки на мгновение отвлёкся, чтобы прочитать: «М.б. это тебе кажется». — Ха. Ха. — уныло посмеялся он. — Не крути мне м-зг, я знаю, что ты т-же это видш. Капитан булькнул. Строго говоря, под кокаином записки им нужны не были, разве что для поддержания иллюзии собственной нормальности. Общий смысл передавался тоном звука, немножко жестами, а главное — странным чувством как будто бы воспоминания о прошлом, что ли, только оно печаталось где-то очень глубоко в памяти младшего прямо в тот момент, когда старший так или иначе создавал вокруг себя настоящее. Вот и в этот раз Антуан прекрасно понял, что ему говорят: «Так я ж тоже обдолбанный». Прежде, чем он успел среагировать на этот веский аргумент, снаружи раздался какой-то совсем уж нечеловечески быстрый лёгкий шаг, дверная ручка повернулась и в комнату влетел Анжольрас. Под замедленным взглядом Гёсса он закрыл за собой дверь и прижался к ней спиной так, как будто не хотел впустить внутрь преследующего его призрака. — Развлекаете друг друга? — рассеянно спросил он. — На вид отлично ладите. Лев поднял одну бровь, и, кажется, это был первый жест, который роднил их двоих. До этого момента Гёсс без зазрения совести веселился над контрастом безупречного ангела с милой пушистой чёлкой к левому глазу, сияющему яростной голубиной, с тридцатилетним матёрым волком, у которого на греческом профиле живого места не осталось от мелких царапин, синяков и, кажется, даже следов какой-то лёгкой оспы. — Мой немногословный друг намекает, что ограниченная подвижность компрометирует его волеизъявление. Мог бы ходить — ушёл бы от меня подальше. — соврал Гёсс, проявив сверхъестественные чудеса беспалева, и в ответ на него возмущённо накашляли. Но Анжольрас как будто и не слушал, и не обратил внимания на странное состояние их обоих. — Мог бы намекнуть. — сказал он Льву, и тот вдруг посерьёзнел, словно вспомнил причины этой нападки так же, как Гёсс вновь «вспоминал» на ходу его настроения и мысли. — Чего я опять не знаю? — вздохнул Гёсс, но почему-то ничего в ответ на свой вопрос не вспомнил. — Эй, ты что, всё это время фильтровал мне посылы? Ответом был сложный взгляд и всё-таки записка: «Ты не можешь через жизнь». — Логично. Чт-ж, тогда словами, пжалста? — Мы убили невесту Эра. — выпалил Анжольрас с таким видом, как будто теперь, когда он это знает, дух имеет полное право прекратить его существование на этой земле. Будь Гёсс трезвым, он бы, конечно, отреагировал иначе, но он недавно занюхал две хорошие дороги, поэтому пожал плечами и резюмировал: — Вот мы скоты. — Ты здоров? — тут же вскинулось лицо революции. В каком бы он ни был раздрае, этот человек шесть лет постигал средний менеджмент — он кишками чуял, когда кто-то из его подопечных не в порядке. Оглядев их обоих и увидев странную бледность лиц (хорошо, странную только для Гёсса, но оттого вдвойне: с чего бы ему равняться лицом на пробитого в двух местах Льва), блуждающий взгляд, запоздало заметив скомканную речь, он в недоумении уточнил: — Вы что, пьяны? — Нет. — не соврал Гёсс, но сбить свою старшую копию с мысли уже не смог. Анжольрас заметил ноутбук. Вернее, гравировку. — Каковы бы ни были обстоятельства, этого здесь быть не должно. Именно этот момент выбрал Грантер, чтобы войти в комнату и встретить затравленный взгляд своего полубога. — Это он сделал! — не преминул указать Гёсс. — То есть сделает. Наполеона. Мне Наполеон нейтрален, я бы так не сделал. Он его нарисовал на моём ноуте чисто из вредности, я теперь даже лучше понимаю, какой ужасной вредности. Эр скользнул взглядом по гравировке. — Не знаю, чем и как это сделано, но штрих и правда мой. Повремените минутку с загадками, хорошо? Анжольрас, давай попробуем успокоиться. Мне кажется… Я поступил с тобой несправедливо. Тот отступил ещё на шаг назад и наткнулся бедром на кровать Льва. — Я не готов знать больше. — Равно как и я не готов говорить больше. — это признание что-то изменило в расстановке сил. — Но так оставить не могу. Ты просто пока не понимаешь. За спиной Анжольраса резко оживился Лев. Юноша обернулся к нему и уточнил: — Сказанному верить? А тот, к удивлению Гёсса, активно замахал головой «нет». — Какого чёрта? Раз в жизни решил!.. — рассердился Эр, но тут же осёкся. — А. Понял, о чём ты. Но, послушай, так оставить тоже нельзя. Мы уже начали, и раз это невозможно повернуть вспять, придётся чем-то жертвовать. Гёсс подумал, что наверняка знает, что происходит, просто не может сообразить. Лев закатил глаза и экспрессивно (одной только кистью — талант) ткнул в сторону ноутбука, ясно намекая, куда надо сместить акцент внимания. Все послушно повернулись. Дождь за косым окном усиливался, и по водоотталкивающей крышке ноутбука уже растекались отдельные прозрачные лужицы, а под ними переливались мелкие вкрапления радужных кристаллов неизвестной XIX веку обработки металла. — Собственно, что нам с этого? — решился уточнить Анжольрас. — Только не говорите, что Буонапарте тоже имеет к нам отношение. — Я его прохлопал. — пожал плечами Грантер. — Видел пару раз ещё в девяностых годах, а потом ушёл в Данию, чтобы не смотреть, чем… Это всё… Закончится. — А я думал, ты привязан к этой земле. — пробормотал Анжольрас. Прописное ухмыльнулся. — Хочешь страшный секрет? — спросил он. — Ты тоже не привязан. Можешь родиться где угодно, если чувствуешь, что нужен там. — А остров?.. — Это греческий остров. — чуть более серьёзно уточнил Эр. — Там давно уже ожили леса и практически не бывает людей. У Анжольраса снова возникла тысяча вопросов, заставивших его даже на время позабыть о напряжении в присутствии духа, но он одёрнул себя и вернулся к важному. — Гравюра. — настойчиво напомнил он. — Да это не гравюра. — вздохнул Гёсс. — Это… А б-г зна-т, как это сказать. Вместо слов он просто открыл ноутбук, походя смахнув с него воду рукавом, и нажал кнопку питания. Экран засветился. — Давайте сойдёмся на магической коробке? — Охотно. — сказал Эр. — Возражаю. — сказал Анжольрас, и младший двойник закатил глаза. — Ладно. — он попытался сосредоточиться хотя бы для того, чтобы понять, откуда начинать, но отвлёкся на колебание, нужно ли вообще разъяснять всю техническую часть, решил, что нет, но потерял нить, плюнул и начал заново вслух. — Окей, по крайней мере — это прибор. Формально — машина для сложных вычислений. У неё там внутри постоянно происходит математика, в которую зашифрована информация. Если опустить миллиарды подробностей и всё-таки смириться с долей магии — мы, если что, в нашем веке тоже так делаем, — получается нечто, создающее и запоминающее тексты, звуки и изображения. Этого достаточно? — Пока — достаточно по вопросу «что». Можешь переходить к вопросу «откуда». — разрешил вождь. — А не знаю. — огорошил его Гёсс. — Я обернулся, а он просто есть. В стороне от них Лев попытался пошевелиться и привлечь внимание, но его уже медленно отпускало. Двигаться становилось невыносимо тяжело. Его юный сообщник уже не мог различить в этой боли отдельные мысли, да и общие тоже. Медленно, как во сне, он дошёл до сумки капитана, развёл, нимало не смущаясь свидетелей, новую порцию кокаина и вколол раненому. Часть его знала, что время между дозами сократилось до тревожного предела, даже пик действия уже не даёт Льву почувствовать себя человеком, и скоро в наркотике не будет смысла. Запас сил, который тело брало в долг само у себя, иссякнет. Круг замкнётся. Он положил ладонь на холодную мокрую руку двойника. Внезапно в голове в полный рост встало «воспоминание» о мысли, которую, видимо, капитан хотел донести до него всей душой. Где-то за рёбрами разлился холод, а желудок словно защекотало. — Эр. — позвал он, плохо совладав с голосом. — Он хочет тебе что-то сказать. Тот подошёл ближе с таким видом, как будто знал всё заранее. — Сейчас — самое время. — сказал Гёсс под диктовку памяти. — Если мы хотим всё исправить. — О чём он? — нахмурился Анжольрас. — Как этим можно что-то исправить? — Ну ты ведь как-то собирался исправить Францию смертью. — не сдержал замечания Грантер, но сказал он это без упрёка, рассеянно и не глядя, а в целом не обидно. Взгляд его был прикован к белому мокрому лицу Льва. Тот смотрел в ответ из-под полузакрытых век и тратил последние силы на согласную улыбку. В голове у него происходило много бесконтрольного, личного, и Гёсс терял себя, терял контроль в этом потоке, но цеплялся за каждую мысль, потому что находил в них подтверждение чувствам и разрешение страхам. Понимая, что двойник ему больше не помощник, Лев приложил невероятное усилие, чтобы показать на Анжольраса. Тот подошёл ближе. Эр открыл было рот, чтобы объяснить, чего Лев от него хочет, но тот грозно закашлял, и дух беспомощно пожал плечами. Капитан протянул своей прошлой жизни трясущуюся от наступающего болевого шока руку. Тот её осторожно пожал. — Я могу тебе помочь? — спросил юноша. Лев едва заметно кивнул. По захлёстывающей волне уважения и гордости Гёсс понял, что Лев понял, что Анжольрас его понял. Неожиданно собравшаяся на несколько мгновений цепь контактов, казалось, тряхнула само время, а затем вождь Азбуки провёл рукой по горлу капитана, как будто расправляя что-то внутри через кожу, задержался боком ладони на его виске и придушенно зашипел, но руки не убрал. Раненый заметно ожил, открыл рот, и маленькую комнату наконец-то затопил его твёрдый голос. — Главное в магии… — заметил Лев. — …знать, когда её не надо. Грантер осторожно отвёл руку Анжольраса от лица умирающего. Тот было вскинулся, негодуя, но что-то во взгляде Прописного заставило его остановиться. — Поверь тому, кто помнит всё. — невесело ухмыльнулся капитан. — Это агония смерти, и ты не можешь прогнать её, и разделить на двоих тоже не можешь. Она неостановима, ей не написано иного конца, чем на пороге Той стороны. Если ты станешь заступаться за меня перед ней, она просто польётся с удвоенной силой, пока не наполнит наши две полусмерти до целых. Его прояснение вернуло в сознание и Гёсса. Подобно молнии, в его памяти сверкнули планы и расчёты Льва, а сразу следом — жёсткое настояние молчать о них. — Прости меня, парниш. — сказал капитан вслух. — Это я — причина твоих проблем. Я уже за чертой, а сильнейшая энергия во мне — жажда укола, с которой бороться больнее, чем с ранами. — Самое сильное, что в тебе было перед смертью, передаётся дальше? — переспросил Гёсс и почувствовал вспышку досады на самого себя. Чёрт побери, он своими руками накачивал деструктивным искажением душу, которая сразу после этого должна перейти к нему же! — Да. Это значит, что я сам создал то, что меня убило. — усмехнулся Лев. — Ар, ты догадался? Пока Гёсс соображал, о чём речь, вместо Прописного отреагировал Анжольрас: — Он теряет контроль над нашими силами. «Во-первых, это силы Эра». — чуть не ляпнул младший и буквально захлопнул себе рот ладонью. Из них всех не знал только один человек, и сказать — означало потерять и его тоже. А затем до него дошло, что «он» — это, собственно, он. — Стойте, что? — Это ты создаёшь разрывы. — скорее всего, вождь революции не хотел его обвинять, но как-то у него не получалось по-другому — всегда только с лицом Фемиды. — Когда твоё сознание искажается. Ты сам сделал проход, по которому попал сюда. И тот, через который провалилась твоя машина — тоже. Гёсс нахмурился. — Нет, ну погоди. Я, по-твоему, задырявил в решето Западный фронт? — По моей вине. — уточнил Лев. — Так если бы я так не делал, ты бы не оказался на войне. Грантер нервно хмыкнул. Капитан ответил ему слабой улыбкой. — Хорошо бы так. Он умирал с честью, но если быть откровенным, Гёсс не видел большой чести в подавлении такой огромной боли. Ему казалось, что он почти собственными глазами видит, как она медленно, подобно приливу, подступает к сердцу его двойника. — Эр. — снова тихо окликнул он. Тот рассеянно кивнул, но не сдвинулся с места. Анжольрас вопросительно посмотрел на всех по очереди. Гёсс его понимал: если бы хотя бы один из них знал, что конкретно должно произойти, они бы могли поддержать, подтолкнуть или сделать сами. Но они могли только догадываться — и не вмешиваться. Грантер тихо подошёл ближе к постели и стал закатывать рукава. — Здесь должен быть не я. — вздохнул он. — Я рад, что ты здесь. — сухими губами выговорил Лев. Только тогда смысл происходящего в полной мере дошёл до наблюдателей. Гёсс панически посмотрел на Анжольраса, ища в нём тот же страх, что испытывал сам. — Не смей отворачиваться. — получил он вместо этого, и затем старший, не глядя на него, достал из кобуры револьвер. Взяв Эра за плечо одной рукой, другой он протянул оружие, которое дух растерянно принял. — Лучше, чем подушкой. — лаконично пояснил Анжольрас, и вот теперь Гёсс заметил в нём и напряжение, и нежелание, и сжатые зубы. Грантер покрутил подношение в руках, поднял на них двоих хитрый взгляд и почти рассмеялся. Металлический корпус гулко стукнул по лаку на прикроватном столике. — Сейчас, пожалуйста. — едва выдавил Лев. Вновь посерьёзнев, Эр склонился над ним, ласково убрал потемневшую прядку со лба, погладил посеревшую щетинистую щёку, утешая. Прислонившись лбом ко лбу, он положил правую руку на грудь умирающего и медленно провёл пальцами вниз, к животу. Всё существо капитана потянулось вслед за этим жестом. Не открывая глаз, он глубоко выдохнул, и в тот же миг дух прижался губами к его виску. — Пора отдохнуть, мой полубог. Предпоследний вздох покинул тело капитана Антуана.