Замкнутый пир | Convivium vitiosus

Табличка над изголовьем раненого гордо гласила «Капитан Антуан», как будто несчастный лежал не в комнате-клетушке на третьем этаже скромнейшего доходного дома, а в музее на полочке. В состоянии, притом, немузейном: Жоли не сказал о нём наперёд ничего хорошего. Плохого, впрочем, тоже не больше обычного. Гёсс окинул последним оценивающим взглядом импровизированную палату, которую они устроили из свободной комнаты в том же здании, чтобы не везти размазанного, похоже, ядром пришельца в тряском фиакре через весь Париж в больницу, где про нетипичный, мягко говоря, характер его ран пришлось бы ещё и что-то срочно врать. Выглядело тесно, бедно, но уютно. Умирать в таком месте он бы не хотел, но — тем больше причин постараться что-нибудь с этим сделать. Он покинул комнату и спустился этажом ниже, обратно к Эру. На этот раз дверь была заперта. Антуан интерпретировал эту информацию единственно верным образом: как «На помощь!». Фрак Курфейрака он повесил на дверную ручку, чтобы не испортить, а сам вышел на улицу и обошёл дом кругом, насколько позволяла беспорядочная застройка. Посчитал окна — в нужном горела свеча. Ставни были прикрыты, но выглядели незапертыми. Цоколь и первый этаж снаружи не отделывали, и в голом камне цепляться было не за что, но спускаться через крышу казалось вполне удобным, а попасть на крышу ничего не стоило — через соседей, у которых стояла стремянка. Минут пятнадцать спустя Грантер, сидевший на полу возле драной стены со щербатой бутылкой в руках, без особого удивления пронаблюдал, как в его окно пролезают худощавые ноги в пижамных штанах из далёкого будущего. Следом подтянулся и весь остальной Гёсс. — Добрый вечер! Сервис доставки любви и поддержки! — бодро заявил он, легко спрыгивая в комнату и сразу перетекая на коленях поближе к Эру. Тот держал ровный взгляд, но не спокойный. Он устанавливал границы. Пару минут они просто смотрели друг на друга: один, упаднически свесивший локти с коленей, и другой, вытянутый, как пружина. Если бы на месте Эр Прописное оказался Эр Времечко, Гёсс без раздумий потянулся бы к нему, чтобы обнять, стряхнуть напряжение с плеч, вырвать из замкнутого круга мрачных мыслей. Возможно, ещё утром он попытался бы сделать так в любом случае, но теперь у него за плечами был целый день наблюдений и выводов. Антуан знал, что перед ним другой человек. И, зная это, он просто отсел чуть вбок, устроился по-турецки на нейтральной дистанции и участливо спросил: — Фиговый день? Эр усмехнулся, и Гёсс не без трепета почувствовал, что им любуются. — Ты зря тратишь на меня время, малыш. — дух приложился к бутылке. Антуан пожал плечами: — Свободного времени у меня примерно все запасы мира. Он огляделся по сторонам, подтянул поближе к себе какой-то полуразобранный ящик и опёрся на него спиной, демонстрируя готовность провести на этом месте ближайший год. — Я уже говорил. — Грантер покачал головой и снова отпил абсента. — Я не тот, кем ты меня видишь. — Я в курсе. — почти терпеливо кивнул Гёсс. — Серьёзно, Эр, ты всех людей держишь за идиотов или только меня? Мне понятен концепт трансформации личности на протяжении двухсот лет, в этом нет ничего сложного. Дух покосился на него краем глаза, пытаясь зажевать улыбку. — А всё-таки вы… — Да, мы всё-таки очень похожи. — Антуан закатил глаза. — Не поверишь, ты даже не первый, кто сказал мне это за сегодняшний вечер. Давай-ка лучше о тебе: тут новости посвежее. Грантер состроил почти убедительное лицо скорби. — Из всех океанов бесчисленных тем для беседы ты выбрал единственную, которая пуста. — и после этой реплики он хорошо отрепетированно вздохнул. — Ладно тебе выступать. — отмахнулся Гёсс. — Я твой друг, ты мне дорог, мне не всё равно. Я понял, что ты пытался найти этот разрыв, когда я пришёл, но почему-то не смог, а смог мистер Золотые-локоны-1831, и прикоснуться к нему тоже смог сначала только он, и только потом уже я, и то хуже. Но ты-то вообще не справился. Что с тобой, что с твоей силой? Дух помрачнел так заразительно, что из комнаты стало утекать тепло. Заметив это, Антуан драматично закатил глаза. — Да Боже, тебе же тысячи лет. Неужели пугающие психомаркетологи в юбках-карандаш лгут нам в лицо, и с возрастом вовсе не растёт никакой «навык здоровой коммуникации»? На это Эр не ответил, только тени над ним сбились гуще. Они въехали в зону, где смех не помощник, без знака и на двойной скорости. — Окей. — Гёсс сел прямее и немного вернул под контроль блуждающие мысли. — Прости, пожалуйста, я не хотел тебя дразнить. Но, раз уж мы всё равно уже вышли на эту тему — может быть, ты согласишься хотя бы попробовать поговорить со мной? После короткой паузы ему показалось, что падение температуры замедлилось. Антуан понадеялся, что это хороший знак, и добавил: — Послушай, давай будем честны друг с другом. — Эр повернул к нему голову, со вниманием ловя каждое слово, и следить за собственной мыслью под этим пронзительным взглядом стало непростым испытанием. — Через два-три дня мы придумаем, как починить Вселенную — как бы это ни звучало, я, к слову, до сих пор даже примерного представления не имею, как это сделать, — так вот, мы её починим, и между нами пролягут двести лет. Даже если не два дня — ну, неделю. Когда мы впервые встретимся, никто из нас не будет тем же, кто мы есть сейчас. Ты не можешь ничем сделать мне хуже, да и я тебе, скажем прямо, не противник. И тем не менее — где-то в сути, в центре, в самой основе мы по-прежнему — ну, мы. Ты и я, в любое время и под любым именем. Блестящий, между прочим, шанс тебе предлагаю, никогда в истории планеты больше такого не будет. Древний дух с сомнением покачал головой, взглянул на мальчика и вдруг просто махнул рукой, мол, да какая уже разница. — Мои волшебные силы у Анжольраса. — пробурчал он себе под нос. — Большая их часть, по крайней мере. — Прости, чт… Ааа, нет, нет, не надо повторять, я и так услышал, просто не сразу понял… Что реально понял. Повисло молчание. Эр злился. Антуан пытался срочно сгрести мысли в лопатку и отреагировать адекватно. — Окей. — наконец, выговорил он. — Допустим. А он об этом зна… Да, да, понял, не смотри на меня так. Конечно, нет. Какой-нибудь договор дарения, в котором ты промахнулся со сроками? Написал «навечно» вместо «до пятницы»? — Нет. Он просто должен вернуть их сам, по собственной воле, желанию и прихоти. Их нельзя попросить. — сквозь зубы признался Грантер. Очевидно, нелепость ситуации бесила его достаточно давно. — Кстати, да, давно? — Четыреста лет. — Как?.. А, понял. Отдал какому-то предыдущему. — Да. Он не успел вернуть перед смертью. Теперь земные воплощения даже не помнят, что этот дар у них есть, а на Той стороне, когда память возвращается — дара, собственно, и нет, как нет и крови, и жизни. — А напомнить нельзя, потому что?.. — Потому что этика — тонкая магия. Напомнил — значит, попросил. Гёсс обратил внимание, что голос Эра смягчился. И ничего об этом не сказал. Но про себя порадовался. А поддержку выразил нейтрально — безжалостным дружеским тычком в рёбра. Абсент закончился, и путём переговоров было вынесено решение за новым не ходить, но заменить его вином из заначки. Вечер длился и длился, одна за одной прошли волны пения, баек, отвратительных шуток, секретов ремёсел и карикатур на время. Расслабленный и пьяный Гёсс удобно устроился спиной на плече Эра вместо ящика. Ему было тепло, уютно и почти как дома. Случайная мысль проскочила через все контролирующие отделы его мозга и сонно вывалилась на грязный пол тесной комнаты: — А удобно тебе, наверное. — Хм? — Ну, знаешь, вроде как… Всё время новые друзья. Каждый немножечко со своей фишкой, но в целом все одной серии. Гарантированно совместимы во всём, что имеет значение. И, ну. Не нужно бояться, что тебя не полюбят. Точно знаешь, что они так устроены: не могут не полюбить. Грантер невесело посмеялся и запустил пальцы в чёрные кудри. — Умрёшь — припомню тебе это. А пока лучше сосредоточься на том, что все мои великолепные одинаковые друзья рано или поздно исчезают с лица земли. Гёсс решительно замахал головой. Такие тезисы его не интересовали, особенно когда жгучее любопытство уже влипло в другую мысль. В поисках смелости он подобрался, огляделся по сторонам, потаращился несколько секунд на Эра. Тот встретил его взгляд слегка настороженно. Будь здесь вместо Прописного Времечко, он бы уже поднял пожарную тревогу и организовал эвакуацию, узнав в этом взгляде устрашающую решимость. — Ты-когда-нибудь-любил кого-нибудь-кроме-меня? — выпалил Гёсс и зачем-то зажмурился, сам не зная — от возможного гнева адресата вопроса или от собственного, если ответ ему не понравится. Грантер хмыкнул и потянулся за бутылкой. Оглядел Антуана оценивающе, словно прикидывал, куда их может привести такой разговор, и не нашёл оснований отказать в ответе. — Малыш. — дух отвёл усталый взгляд в сторону. — Не думаю, что Анжольрас рассказал кому-нибудь, но, значит, я упомяну мимоходом. Мы с тобой существуем сорок тысяч лет. — Мы кроманьонцы? — удивился Гёсс. Грантер его не понял, но ответа от него и не ждали. — И ещё одна тайна. — добавил он вместо размышлений над незнакомым словом. — Если посчитать в среднем, может оказаться, что мы проводим вместе даже не каждую пятую жизнь. Исходя из этого… Да, Антуан, иногда в моей жизни бывают другие, и в твоей тоже. Люди живут лишь раз. Кроме тебя. А нам открыта вечность. Почему-то, когда Грантер сказал это вслух, так успокаивающе твёрдо и с таким справедливым разъяснением, страх вдруг взял и исчез. Он взялся невесть откуда и жил там, в груди Гёсса, так давно, что память не хранила дней без него — леденящего страха предательства и отвержения, разрушавшего каждый шанс на тепло в его жизни. Воздуха стало больше. Храбрости — тоже. — Расскажи о ком-нибудь. — ещё час назад он бы даже не разрешил себе хотеть такую просьбу. — Что-нибудь красивое. Я хочу знать. — Умрёшь — узнаешь. — недовольно пробурчал Эр, но это не звучало как отказ. Он немного помолчал, размышляя, а Гёсс воспользовался свободной минуткой, чтобы сползти с его плеча прямо на пол, плашмя. — Это было несколько сот лет назад. — сказал дух очень тихо. — Я впервые увидел её ребёнком, босой малышкой на сенокосе, да так и не смог позабыть. В ней ежечасно что-то загоралось, сверкало, пело и разливалось. Она походила на тебя немного, но твоё сердце — это неукротимый пожар на стеклянном заводе. А её было искристым музыкальным фонтаном. В один день она увидела свою ценность: как есть, ни больше ни меньше, так же ясно, как видят со стороны. И отнесла этот дар на войну. Понимаешь ход мысли? В любом другом месте её свет и сила просто добавились бы к тому, что и так светит, — но война рядом с ней превращалась из невыносимой языческой твари с тысячей лиц, каждое из которых чудовищнее предыдущего, в монахиню. — Война отпустила её? Эр повернул лицо в тень; может, и случайно. — Конечно, нет. Гёсс лежал на полу и смотрел вверх, туда, где за потолком должны были скрываться звёзды, а в груди у него быстро нарастало что-то громкое и горячее, как готовность к подвигу. — Знаешь… — он начал и сразу осёкся, словно горло превратилось в вату. «У меня тоже есть один секрет». — звенело снова и снова в его голове, но слова не шли наружу. — Знаешь, я, пожалуй, занесу вопрос твоих сил в план «Малыш». — выдавил он через хрип, чтобы не оставаться в воздухе. В ту минуту Грантер всё равно его не слушал.