Чужой среди чужих

      Выйдя за тюремные ворота, Володя остановился, совершенно не понимая, что ему теперь делать. До конца не верилось в случившееся, и казалось, будто там сейчас могут передумать, и тогда его быстренько вернут обратно за решётку. От подобной мысли он невольно вздрогнул.       Именно этот абсурдный страх толкнул его в спину. Парень неуверенно шагнул вперёд, но с каждым движением начал все больше ускоряться, еле сдерживаясь, чтобы окончательно не перейти на бег. Страшно было даже оглянуться... Уйдя подальше от злополучного места, он, наконец, замедлился и смог более менее выдохнуть.       Остановился он неподалёку от неизвестной ему местной автобусной остановки, чтобы перевести дух. И вовсе не от непривычно быстрой ходьбы, хотя, ослабленные лёгкие и атрофированные мышцы уже дали о себе знать. Тяжело дыша, Суворов ощущал трясущиеся коленки и руки, а одышка сбивала дыхание, заставляя его периодически сильно закашливаться.       Нервы, однако, ни к черту.       Он ощущал себя диким, загнаным в угол, но порядком выдохшимся зверем, которого вот-вот настигнут, и уж тогда ему точно придёт конец. Тем не менее, он всё-таки смог взять себя в руки, успокоиться и трезво взглянуть на ситуацию.       Погони за ним нет, во всяком случае не в этот раз, поэтому, нервно запустив пальцы в заново отрастающие волосы, которые безжалостно сбрили ещё в тюрьме, он провел по ним рукой и с силой сжал, пытаясь привести себя в чувства и прогнать прочь эту идиотскую паранойю.       Какое-то время потоптавшись на месте, он всё же попросил у прохожего сигарету, после чего уселся на свободную скамью и закурил, задумчиво глядя перед собой.       Сюрр какой-то...       Ну, вот она. Долгожданная свобода, о которой он столько мечтал, только куда ему теперь идти? Первая мысль, которая пришла на ум — это, конечно же, к Наташе, и, естественно, она его обязательно примет, в этом Володя ни капли не сомневался. И всё же, как бы то ни было, ему необходимо посетить родительский дом.       Хотя, наверняка семья не захочет его даже видеть, но в этом действии будет один несомненный плюс, — его совесть перед ними будет чиста. Хотелось ещё раз посмотреть отцу в глаза. Увидеть Диляру. Поговорить с Маратом, ну, хотя бы попытаться. Впрочем, Вова ведь уже пробовал перед... Перед тем, как в него выстрелили, но зачем-то хочется испытать судьбу ещё раз.       Кивнув самому себе, соглашаясь с собственным умозаключением, он ощутил хоть какое-то облегчение, во всяком случае он принял решение, как поступить дальше. Вещей у него практически не было, разве что один единственный небольшой пакет, поэтому домой наведаться в любом случае стоит: даже если хотя бы забрать кое-что из одежды и небольших сбережений, не бомжом же к Наташе приходить...       Вова потушил сигарету и, ещё немного посидев, поднялся и неспеша отправился в сторону когда-то своего дома.

・゜゜・．

      Подойдя к родному зданию, Суворов в нерешительности остановился и, задрав голову вверх, посмотрел на окна. Снова коленки дрожат. Что же он им скажет?       Он глубоко вздохнул и, молясь про себя, чтобы по пути не встретить никого знакомого, направился в подъезд. Вова старался не останавливаться, чтобы ненароком не передумать. Это как погружение в реку. Когда заходишь в воду медленно, то испытываешь мучительный холод, поэтому лучше всего окунуться сразу: резко, с головой. Так намного проще. Суворов достаточно быстро поднялся на нужный этаж и сразу же ткнул в кнопку звонка. Несколько секунд стояла звенящая тишина, а затем дверь распахнулась. На пороге стояла Диляра, которая даже не удосужилась посмотреть в глазок.       Женщина выглядела не очень, морщин явно прибавилось, и даже при тусклом освещении был заметен бледный цвет лица, на котором ясно отпечаталась тень усталости и долгой бессонницы.       – Привет, – тихо поприветствовал её Володя.       Диляра несколько секунд беззвучно открывала и закрывала рот, ошарашено таращась на парня, словно перед ней стояло самое настоящее приведение. Но затем, громко охнув, она обняла пасынка, крепко прижала к себе и запричитала.       – Господи, Вова! Это правда ты? – сквозь слезы бормотала она. – Господи, живой... Как ты... Так, ладно, проходи. Проходи, все расскажешь!       Выпустив его из объятий, женщина метнулась в сторону кухни, где незамедлительно раздались громкие звуки доставаемой посуды. Вова неспеша скинул куртку, разулся и направился в сторону кухни.       Так странно.       Вроде как это его дом, но уже и нет. Володя ощущал себя сейчас точно так же, — он сам уже посторонний здесь. Да и для всего этого мира теперь чужой. Чужой среди чужих.       Он осторожно присел за стол, а перед ним тут же возникла тарелка с едой и столовые приборы. – Ешь давай, потом все разговоры. Боже, до чего ты худой!       Женщина снова всхлипнула и отвернулась, стараясь справиться с эмоциями. Несмотря на то, что она не являлась родной матерью для Вовы, у них все равно сложились достаточно тёплые и дружеские отношения. Они даже ни разу не ссорились.       – А папа где? – сразу задал он свой главный вопрос.       Диляра повернулась и, опершись на столешницу, пустилась в объяснения:       – Кирилл в санатории, врачи настояли. Ты же помнишь, у него с сердцем были проблемы? Он прошёл лечение, но ему так же рекомендовали реабилитацию в санатории. Можно сказать, я силком заставила его туда поехать. Как раз вот курс заканчивается и он должен вернуться завтра.       – Понятно. – с облегчением выдохнул парень и, чуть помедлив, спросил. – А... Марат?       – Марат ещё в школе, но скоро должен прийти. Вов, он сам не свой, практически ни с кем не общается, со мной тоже, закрылся ото всех. С тех пор, как ты попал в больницу, а потом... Знаешь, попробуй...       Её речь неожиданно прервал звук открывающегося замка. Володя, так до сих пор и не притронувшийся к еде, напрягся, а Диляра резко перешла на шёпот:       – Поговори с ним. Хорошо? Пожалуйста! Он только...       – Мам, а кто?..       На кухню вошёл Марат. При виде Володи, по его лицу прошла волна различных, резко сменяющихся эмоций: поначалу недоумение, за которым пришла секундная радость (хотя, тут Вова решил не обольщаться, ему могло и показаться), а затем снова появилась маска обиды. Не ненависть или злоба, а именно простая детская обида. Старший брат, как никто другой, прекрасно знал это выражение лица.       – Я... Я пойду. – с этими словами Диляра, чуть помедлив и напоследок глянув на парней, бесшумно выскользнула из кухни.       Впрочем, на неё никто уже не обратил внимания. Марат, сунув руки в карманы брюк, стоял, как изваяние, не садясь за стол, но и не спеша уходить.